Тайна банкира. Красная мантия

ГЛАВА XXXV

Подойдя к дверям комнаты, в которой лежал Лионель Вестфорд, Руперт Гудвин на минуту остановился и положил руку на грудь, чтобы подавить сильное биение сердца. «Человек этот знает мою тайну»? — сказал он себе. «Но каким образом мог он открыть ее? Все двери северного флигеля замкнуты и потому почти невозможно, чтобы он мог проникнуть в погреба его, он, которого все это не должно бы интересовать. Или…» Он не мог кончить мысли и несмотря на его бесчувственный, холодный нрав, он опять сильно задрожал. «Не понимаю, — продолжал он говорить с собою, — какая-нибудь старая история, должно быть, подходит к страшной истине». Он вошел в комнату. Томас сидел у окна и читал газету, а мистрисс Бексон сидела развалившись в креслах у постели больного, который лежал лицом к входящему банкиру.

Голова больного была обернута разными повязками, совершенно закрывающими его густые, темные волосы и беспрестанно, переворачивалась на все стороны тогда как губы бормотали непонятные слова. Мистрисс Бексон почтительно встала и предложила кресло своему господину. Банкир сел.

— Больной все еще бредит? — сказал он голосом, ясно выказывающим его внутреннее волнение.

— О, да, он очень болен, — ответили ему. — Несколько часов тому назад бред его был действительно страшен; но наконец он утомился и с тех пор лежит, как вы его видите, беспрестанно поворачивает голову и бормочет про себя.

— Что же говорит он в бреду? — спросил банкир и с таким спокойным лицом выслушал ответ, как будто оно у него было высечено из мрамора.

— Все то же, — ответила ключница, — все то же. Он говорит об убийстве и о кровавых пятнах на полу погребов северного флигеля.

— Не рассказала ли прислуга ему какую-нибудь глупую историю?

— Ах, нет, барин, этого быть не может. Говорят только, что в комнатах северного флигеля ходит привидение молодой девушки, умершей с горя по жениху своему, которого убили на войне; но об убийстве, случившемся там в погребах, ничего не известно.

— Ба! — сказал банкир, — что кому за дело до извращенных идей, которые приходят в голову горячечного. Молодой человек, должно быть, читал какой-нибудь роман, содержание которого он смешивает в бреду с рассказанным ему о северном флигеле. Завтра он, без сомнения, будет иметь другие мысли. Но теперь, Бексон и Томас, вы можете уйти. Когда я взошел сюда, внизу звонили к чаю, я пока посижу у больного.

— Вы очень добры, — ответила ключница, — но я боюсь…

В эту минуту Лионель открыл глаза и посмотрел прямо в лицо банкиру. Вытаращенные глаза его отекли кровью и придавали взгляду его что-то ужасное. «Руперт Гудвин», произнес он тихо, но внятно, «Руперт Гудвин убийца…» Он остановился, тяжело вздохнул и потом воскликнул: «О, это ужасно!.. Я не могу тому верить!».

— Не страшно ли слышать подобные вещи? — спросила ключница. — За час тому назад он говорил то же самое и постоянно вмешивал ваше имя в свои бредни.

— Нет ничего удивительного, — холодно возразил банкир. — Мало ли чего не наговорит человек в сильной горячке. Я часто встречал подобные случаи.

— Я тоже, — сказала мистрисс Бексон. — Когда в прошлом году, летом, в тот день как сюда приезжал незнакомый господин и мистер Даниельсон был у вас, двоюродный брат мой Калеб Вильдред заболел воспалением в мозгу, он в бреду говорил то же, что и этот молодой человек: о каком-то убийстве и о теле, покатившемся по лестнице в погреб северного флигеля.

Опять, как полчаса тому назад в комнате дочери потряслась железная натура банкира, опять холодный пот выступил у него на лбу, и все члены его дрожали.

— Калеб Вильдред говорил это? — спросил он подавленным голосом. — Где он, Бексон, где он? — Он вскочил, как будто желая немедленно отыскать старого садовника; но в ту же минуту он очнулся и опять спокойно занял место у постели больного. — Ба! — хладнокровно произнес он, — я сам почти было поверил этим безумным мечтам, что в доме моем совершилось преступление. Идите теперь, я останусь здесь, пока вы не напьетесь чаю.

Мистрисс Бексон поклонилась и вместе с Томасом вышла из комнаты крайне удивленная необыкновенным поведением банкира.

Несколько минут, после удаления людей, Руперт Гудвин остался недвижим на стуле, наблюдал бледное лицо больного и вслушивался в слова, которые тот бормотал. «Руперт Гудвин… убийца… кровавые пятна «а лестнице… кровавое пятно в погребе… ужасно!» Все те же слова, все те же несвязные речи говорил молодой человек, между тем, как налитые кровью глаза его неподвижно смотрели вперед. Наконец банкир встал. Платье Лионеля лежало на стуле рядом с кроватью, а на столе было положено все, что находилось в его карманах, как-то: платок, связка ключей и несколько писем и бумаг. Руперт Гудвин подошел к столу и стал рассматривать лежащие на нем вещи. Рука его ощупала что-то твердое, лежащее под носовым платком. Он отодвинул платок и увидел медальон на волосяной цепочке. По открытии его, глазам его представилось открытое мужское лицо, озаренное доверчивою улыбкой: то были черты лица честного капитана Гарлея Вестфорда, того человека, которого Руперт Гудвин убил — в своем доме.