ГЛАВА XLIII

Юлия Гудвин не знала ничего о том, что происходило; она лежала на диване в состоянии близком к бесчувствию; она готова была бы умереть, чтоб убежать от воспоминания о преступлении отца. Мистрисс Мельвиль напрасно старалась пробраться в ее комнату; Юлия не отвечала на все ее просьбы.

Банкир наделил вдову щедрою рукой, но несмотря на все его старания, она могла заметить, что в его желании отправить ее как можно поспешнее скрывалось что-то странное: она тотчас подумала, что в делах банкира произошел какой-нибудь неблагоприятный кризис и радовалась втихомолку, что она обеспечена от потерь, которые понесут другие от разорения банкира. Она простилась с ним совершенно довольная, получив от него обещание известить ее тотчас же, как только он устроится с дочерью в Брайтоне.

В одиннадцать часов в Вильмингдонгалльском доме воцарилась глубокая тишина; слуги все улеглись и банкир мог теперь обсудить на свободе свое положение.

«Его довезли, — думал он, — и он там останется, пока я в состоянии платить по условию. Конечно, все это уладилось бы гораздо проще, если бы питье возымело желаемое действие: эта смерть не возбудила бы ни в ком подозрения. Теперь во всяком случае я должен бояться не его, а дочери. Она знает что-то, но что она знает? Не она ли разрушила этот план, ограждавший меня от ответственности? Не сочтет ли она долгом заявить о проступке отца? Это страшные вопросы, но я должен, во что бы то ни стало, узнать истину, я должен видеть дочь». Банкир поднялся вверх к дверям комнаты Юлии, но не получив никакого ответа на неоднократный стук, сказал тихо, но внятно:

— Это я, Юлия, я твой отец и прошу тебя отворить мне.

За дверью послышались легкие шаги и дрожащий голос Юлии.

— Прости меня, отец, — сказала она, — но я слишком больна, чтобы иметь силы говорить сегодня с тобою.

— Но я хочу видеть тебя, Юлия, и узнать, по праву отца, причины твоего странного поведения.

— Сжалься надо мною, отец, — сказала несчастная.

— Отвори, — возразил решительно банкир — или я велю выломать дверь.

Банкир поступал с настойчивостью человека, понимающего, что одно только непоколебимое мужество может отвратить от него неминуемую гибель.

Дверь отворилась, и Гудвин вошел в комнату дочери. Он содрогнулся, увидев ее; это лицо, красотою которого он всегда любовался, выражало в эту минуту глубокое отчаяние; черные волосы Юлии были в беспорядке и губы дрожали, когда глаза ее отвернулись с выражением невольного ужаса от отца прежде так много его любимого.

— Юлия! — воскликнул банкир, — ты должна объяснить мне причины твоего упорного отказа впустить меня.

— Я больна, — отвечала она.

— Так я пошлю за доктором.

— Доктор не поможет, я больна душою более, нежели телом.

— Ты сходишь с ума, я это заметил еще нынче поутру; что с тобою случилось?

Она не отвечала и только пристально смотрела на отца глазами, полными неизмеримой скорби.

— Отец, — сказала она, — мне снился страшный сон, который я забуду только в могиле, рассказать ли тебе его?

— Почему же нет, если тебя облегчит этот рассказ.

— Меня ничто не может успокоить, но выслушай мой сон. Мне спилось, что нашему больному угрожала опасность, не знаю какая, но опасность смертельная. Непреодолимое чувство влекло меня к больному, чтобы отвратить от него эту опасность. Я прошла коридором до самой его комнаты и тотчас заметила, что его сиделка заснула крепким сном.

— Ну что ж, — сказал банкир, — в твоем сне нет, по-моему, ничего замечательного.

— Это только начало, но ты послушай далее. Едва я успела взойти в эту комнату, как в коридоре послышались шаги. То же самое смутное чувство заставило меня спрятаться за занавесы постели больного; я видела оттуда, как в эту комнату вошел мужчина, видела, как рука убийцы вылила яд в лекарство, я видела лицо отравителя так же хорошо, как вижу теперь твое. Впечатление этой страшной минуты никогда не изгладится в моей душе.

— Ба! — отвечал банкир, — сильное раздражение всегда порождает такие сильные сны. Твой сон в самом деле странен, но довольно о нем. Мы отправимся завтра вместе с тобой в Брайтон, и, если твои безумные бредни еще продолжатся, я буду поставлен в необходимость поручить тебя попечениям врача. Теперь же иди за мной.

Банкир провел ее прямо в комнаты, в которых жил Лионель Вестфорд.

— Ты видишь, Юлия, — сказал он, указывая на пустую кровать, — человек, интересовавший тебя так сильно, что тебе даже снилось о нем, исчез, и ты его никогда не увидишь.

— Праведный Боже! Так он все-таки умер, и ты решаешься объявить мне его смерть.

— Он не умер, но погиб для живых как будто покойник; его умственное состояние было сходно с твоим. Вследствие этого опытные доктора объявили его безумным и отвезли его в безопасное место, в дом умалишенных, то есть в тот же гроб. Ты можешь теперь возвратиться к себе. Я надеюсь, что мы теперь понимаем друг друга и что ты постараешься не вдаваться в мечтательность безумную и в то же время весьма неприятную.

Загрузка...