Тайна Ржавых, или Приключения Удивленыша

УЖ-Ж-ЖАСНАЯ ПРОПАЖА

…Чиврик рванулся из последних сил, ударил крылом по ненавистным красным глазам Врага, жалобно пискнул…

Хватка когтистых лап, которые цепко держали его, на миг ослабла. Чиврик еще раз ударил крылом Врага и, теряя перья, рванулся в небо.

Он сел на крышу терема и, отдышавшись, по-особому чирикнул.

Воробьи, порхавшие в округе, насторожились — сигнал тревоги! Все, что они сейчас услышат, надо передать, как телеграмму, немедленно дальше.

Чиврик — весь помятый и избитый — встрепенулся, громко зачирикал:

«Всем! Всем!

Птицам, существам и созданиям!

Всем, кто понимает птичий язык.

В детском городке объявился коварный и страшный Враг.

Остерегайтесь Врага и его мерзких прислужников. Собирайте силы! Готовьтесь к Большой Битве!»

Сотни собратьев Чиврика подхватили предупреждение, понесли его во все концы города.

А воробей полетел к своему гнезду, опасливо оглядываясь по сторонам: не видать ли где Врага или его хитрого и жестокого слуги — Черного Сквозняка.

Беда с Юлей приключилась в самом конце ноября, в субботу.

Еще раньше, во вторник, Юля пришла из школы какая-то молчаливая и вялая. Бабушка, так и не дождалась в тот день ее обычного восторженного рассказа о том, что было на уроках: дрались ли Женя и Руслан, задавалась ли, как всегда, Машенька и что делал на большой перемене Стасик, который лучше всех в их пятом «а» танцует. Не стала Юля есть и свой любимый гречневый суп с жареным луком, — поводила, поводила ложкой, да так и встала из-за стола. Уроки сделала быстро, но с расспросами к бабушке Вале не приставала.

Все объяснилось вечером, когда пришли после работы Юлины папа и мама, и вся семья села ужинать.

— У меня болит горло, — сказала Юля и обреченно посмотрела на маму.

Мама тут же всполошилась. Достала из аптечки градусник, попробовала при помощи чайной ложечки заглянуть Юле в горло, но ничего там не увидела.

— Вот плоды твоего воспитания! — заявила мама папе. — Я вам каждый день воду кипячу, а вы пьете ее из-под крана.

Папа поискал глазами газету, чтобы отгородиться от маминых упреков.

— Газета в большой комнате, на диване, — подсказала Юля.

— Ничего страшного, — папа пожал плечами, обращаясь в основном к бабушке Вале. — Будет теперь полоскать горло. Содой и календулой. Через два дня все пройдет.

— Как бы не так, — возразила мама. — Доигрались! У девочки вон температура: тридцать семь и восемь…

Юле дали полтаблетки аспирина и немедленно уложили в постель.

Наутро бабушка не стала будить ее в школу. К одиннадцати пришла участковый врач, подтвердила: у Юли ангина и прописала все то же самое, что и год назад: полоскания, теплое питье, компресс…

Всю неделю девочка проболела. Она то играла со своими куклами, которые все сразу тоже «заболели» — Юля охотно делала им уколы и делилась своими таблетками, кутала их в одеяльца, повторяя ласковые слова бабушки, то принималась листать книжки. Когда все эти занятия надоедали, Юля забиралась в кресло у окна, становилась на колени и подолгу глядела во двор. Там росли разные деревья. Девочка уже знала, которое из них акация, а которое каштан, но больше всех любила две низенькие вишни и катальпу. Вишни — за вишни, которые росли так, что детям можно было до них дотянуться, а катальпу — за белые шапки цветов и необычное название. Если летом деревья были почти одинаковыми — зеленые и все, — то осень раскрасила каждое по-своему. Деревья напугал сильный заморозок: они поспешно роняли листву, и девочке казалось, что этот листопад никогда не кончится.

В субботу утром Юля сказала:

— Я уже совсем-пресовсем здорова. Можно мне погулять на улице?

— Подожди минутку, — ответила мама. — Я сейчас позвоню Ольге Павловне. Она врач и знает, что тебе можно, а чего нельзя.

— О чем разговор, душенька?! Ребенку свежий воздух просто необходим, — голосом тети Ольги сказала Юля. — Мы кутаем детей, поэтому даже малейшее переохлаждение заканчивается простудой.

— Не попугайничай, — нахмурилась мама, но, подумав, улыбнулась и разрешила: — Только недолго. И дальше детского городка не ходи. Впрочем, прогуляйся лучше вместе с бабушкой. Так надежней.

— Ба, — сказала на улице Юля. — Посмотри на небо. Оно за лето совсем выцвело. Как твой платок, правда?

Валентина Николаевна вздохнула. Чересчур восторженной растет внучка. Все «ох» да «ах». Трудно ей в жизни придется: все-то она в розовом свете видит. Валентина Николаевна заговорила как-то об этом с дочерью, а та в ответ смеется: «Да, у девочки тонкая натура. Ну и что? Артисткой будет…»

Они вошли в парк. На жухлой траве серебрился иней.

— Дыши только носом, — предупредила бабушка. — В понедельник уже в школу. Надо, чтобы ты за эти два дня совсем поправилась.

За тремя огромными фонтанами, в которых Юля летом несколько раз купалась, открылся детский городок. Построили его много лет назад, когда Юли и на свете не было, и все здесь — деревянные башни и терема, мостки, бревенчатая изгородь, ворота — казалось старинным, даже древним. В городке и вокруг него стояли железные фигуры, некогда красочные, а теперь облупившиеся от времени и непогоды. Посреди площадки — Дон Кихот с копьем. Рядом — Ужасная Клементина. Так Юля называла железную лягушку, всю побитую ржавчиной и разрисованную мелом. Дальше — Катруся с ведрами, старая визгливая карусель, которую целыми днями раскручивали мальчишки. Около главной башни, слегка наклонившись, стоял безглазый Филин, а возле него упирался лапами в землю Юлин любимый Куровосьминог.

Зверь этот был непохож ни на одного из зверей. Как-то за обедом девочка попросила еще одну куриную ножку, которые почему-то сами собой всегда доставались ей.

— У курицы всего две ноги, — ответила мама. — Одну ты съела вчера, вторую — только что.

Юля вздохнула и задумалась.

— А почему бы папе не придумать курицу, у которой было бы много ног? — спросила она и добавила: — Ты ведь ученый. Ты даже телезнатокам вопросы задаешь.

— Я придумываю машины, доченька, — добросовестно пояснил папа. — Таких кур не бывает.

— Бывают, — возразила Юля, досадуя на папину непонятливость. — В детском городке есть восьминог с ногами курицы. Куровосьминог. Вот!

Взрослые переглянулись и засмеялись. Странный зверь наконец получил имя.

…Теперь девочка похлопала Куровосьминога, как старого знакомого, по железному куполу. Зверь обрадованно загудел: «Бум-бум-бум!». Другие Ржавые приветствовали девочку молча, хотя и знали, как Юля их любит и жалеет — просто для них еще не настал Час Жизни. Ржавые помнили: в прошлом году девочка чуть не отлупила Генку из своего класса, который от нечего делать сыпал Клементине в рот песок, а этой осенью вместе со своей подружкой Мариной разукрасила их всех гирляндами из красных и желтых листьев. Дон Кихот до сих пор хранил под панцирем один такой листок — кленовый, с красивыми рыжими подпалинами…

— А вон, бабушка, Карета, — улыбнулась Юля. — Она, правда, уже почти развалилась, но я ее люблю. Я забираюсь в нее и воображаю, что я принцесса. Можно, я покатаюсь?

— Холодно сегодня, а ты простужена, — ответила Валентина Николаевна. — Посмотри лучше, какая рябина выросла.

Юля подняла голову и замерла.

На маленьком деревце среди засохших скрученных листиков алели крупные гроздья. Яхонты! Юля недавно вычитала в одной из сказок это слово, но у мамы ее не было украшений с рубинами или сапфирами, и она не могла представить, как светятся и играют на солнце драгоценные камни. И вот — увидела.

— Ах, как красиво! — воскликнула девочка. На щеках Юли впервые за дни болезни появился румянец, в глазах сверкнула радость.

Она не заметила, что ее Восторженный Вздох легким облачком пара уплыл в сторону Сторожевой башни.

Но это было еще полбеды.

В следующий миг на мостике появилось нечто серо-буро-фиолетовое, то ли в шерсти, то ли замшелое. Кошка не кошка, скорее оживший кусок грязной ветоши.

Прошелестел порыв ветра. Острый, пронзительный, внезапный.

Мерзкое Нечто то ли прыгнуло, то ли ветер его подхватил и швырнул прямо на Восторженный Вздох Юли.

Еще через секунду на мостике Сторожевой башни не осталось ни серо-буро-фиолетового чудища, ни серебристого, едва заметного облачка пара.

— Уж-ж-жасная пропажа! — проскрипела Ужасная Клементина.

Вздрогнул от гнева единственный железный человек в городке — Дон Кихот, но так и остался неподвижным. Воробей, который сидел на его копье и внимательно наблюдал за происходящим, огорченно чирикнул: «Чи-чивр!», вспорхнул и перелетел на крышу терема.

Как бы им в ответ в воздухе растаял тихий и зловещий смешок.

В детском городке все опять пошло своим чередом.

Изменилась лишь Юля.

Она сразу поскучнела. Румянец на щеках погас, радость из глаз будто выдуло холодным ветром.

— Я хочу домой, — капризно заявила девочка.

— Мы же только пришли? — удивилась Валентина Николаевна. — Погуляй, подыши свежим воздухом. Или давай к клумбе подойдем. Видишь, какие хризантемы красивые. Белые, розовые, желтые…

— Ах, — как-то не по-детски вздохнула Юля. — Меня в этой жизни уже ничто не удивляет.

Они вернулись в дом.

Вечером, после работы, папа разделся в прихожей и, заглянув к Юле в комнату, очень удивился:

— Чего это мои дочки такие скучные? И о календариках ничего не спрашивают — я сегодня по всем отделам собирал.

Он достал из кармана целую пачку разноцветных календариков, разложил их на диване.

— Смотри, какие давние есть. Вот твой год рождения… А это перемежные… Сколько у тебя уже в коллекции?

Юля даже не глянула на календарики.

— Надоели они мне, — равнодушно сказала девочка.

— Все всё собирают — марки, фантики, машинки… Что в этом интересного? Ровным счетом ничего. Не хочу больше собирать…

— Почему? — спросил обескураженный отец.

— Не знаю. Не хочу — и все. Отдам их Марине…

В понедельник Юля пошла в школу. А в субботу ее мама позвонила Ольге Павловне и со слезами в голосе сказала:

— Оля, ты опытный врач. Посмотри, пожалуйста, мою девочку. Я буквально не узнаю ее… Нет, ангина тут ни при чем, неделю назад выздоровела… Но Юля очень изменилась. Ты же знаешь ее — подвижная, любопытная, даже восторженная. И вдруг будто подменили девочку. Вялая, равнодушная. Света белого не видит — вся в себе… Так ты зайдешь? Спасибо, Оля! Договорились…