НАДСМОТРЩИК НУНУ

Вот это – винт для зажимания больших пальцев. Еретик кладет большой палец на металлическую плиту, усеянную шипами, а сверху на нее опускается точно такая плита, но уже с выемками для шипов. Верхнюю плиту я с помощью винта опускаю все ниже и ниже, пока она не накроет большой палец и не раздавит его. Если еретик и тут не признается, я могу ударить по ней молотком, чтобы кровь так и брызнула. Понял, доктор-еретик?

– Я могу идти и сам, Нуну!

– Ничего ты не можешь, я все делаю, как положено! – Нуну схватил Витуса своей ручищей за шиворот и перед каждым своим шаркающим шагом подталкивал его вперед, а потом, когда подтягивал к искалеченной ноге здоровую, дергал арестанта на себя так, что тот чуть не падал, опять толкал и опять дергал его на себя...

– Разговаривать с обвиняемым запрещено! – резко крикнул отец Алегрио.

– Я ведь ничего такого не сказал, святой отец! – пробубнил колосс.

Они пересекли всю Пласа д'Иглесиа, возвращаясь в тюрьму инквизиции, в подвалах которой находились пыточные камеры. Сейчас вся площадь была залита солнечным светом. Во время сиесты площадь обезлюдела. Жители Досвальдеса предпочитали в самую жару домов не покидать.

Отец Алегрио не обратил внимания на извинение Нуну. После окончания заседания его настроение ухудшалось с каждой минутой. Какая чудовищная бестактность со стороны его преосвященства таким примитивным способом напоминать ему о церковной иерархии! Господин инквизитор отобедает с алькальдом в мэрии, в то время как он, Алегрио, должен вместе с Нуну сопровождать этого преступника в тюрьму, чтобы получить там на обед жалкую похлебку с тюремной кухни. А ведь он точно так же рукоположен в священники, как и Игнасио, а различие в занимаемой должности объясняется очень просто: инквизитор родом из знатной семьи, влияние которой распространяется за пределы Испании вплоть до Рима. И должность инквизитора Игнасио занимает не благодаря своим способностям, а благодаря деньгам своего отца. В кругах посвященных в тонкости церковных порядков это называется симонией, т.е. продажей должностей и приходов.

Отец Алегрио огорченно вздохнул. И по сей день все идет так, как было заведено сто или двести лет назад: большинство из влиятельных «святых» в Вечном городе считались «святыми золотых талеров» или «святыми сребреников», как их прозвали острословы-римляне. Без поддержки этих людей, будь ты хоть семи пядей во лбу, ничего не добьешься. А вот если они на твоей стороне – место за тобой!

Между прочим, если верить кое-каким слухам, не все так уж безукоризненно в образе жизни Игнасио. Так оно, собственно, и должно было быть. И говорят, кое-кому в Риме об этом уже известно. Еще поглядим, как сложится его судьба. А если грянет гром, хватит ли у инквизитора денег, чтобы замять скандал?

– Это моя вина, отец Алегрио, – сказал Витус. – Нуну не виноват в том, что я к нему обратился.

– Ладно уж...

– Вы не против, если мы будем идти чуть помедленнее? – вежливо попросил Витус. – В последний раз я так давно был на свежем воздухе, на ветерке, на солнце. Каково оно в камере, вы отлично знаете...

– Хм, можно, – Алегрио не был зверем, тем более что и его самого не слишком-то прельщала перспектива через несколько минут оказаться в темной пыточной камере. – Нуну, особенно не спеши.

Колосс повиновался, и даже ни с того ни с сего остановился: на противоположной стороне площади он углядел маленького человека в желто-красном наряде. Он, вовсю жестикулируя, втолковывал что-то окружившим его женщинам, а те слушали его разинув рты.

– Это же шут Локалито! – радостно воскликнул Нуну.

Витус с отцом Алегрио тоже заметили шута в пестром одеянии. Они невольно повернули в сторону, направляясь к лицедею. На правом указательном пальце у шута была кукла, изображавшая лысого прелата в роскошной пурпурно-красной сутане.

Локалито обращался к кукле:

– Извините, позволено мне будет спросить, можете ли вы сейчас, ваше преосвященство?

– Я всегда могу, – проквакала кукла и широко распростерла руки.

– Вы всегда можете? – переспросил Локалито уже своим привычным голосом. – Вот это да!

Женщины прикрывали рты ладонями, чтобы не расхохотаться во все горло.

– С Божьей помощью! – опять проквакала кукла.

Нуну, словно зачарованный, не сводил глаз с крохотного прелата на пальце у шута. По выражению его лица было заметно, что он о чем-то напряженно размышляет.

– Так это... это и не кукла совсем, это ты брюхом разговариваешь, Локалито, так ведь? – вмешался он в представление.

– Тс-с-с-с-с! – зашипели на него женщины.

Вид у Локалито был обиженный.

– С Божьей помощью! – снова проквакала кукла.

– Ага, с Божьей помощью, значит, – понимающе кивнул Локалито. – Но ведь не без помощи женщины?

– Не без женщины, не без женщины, – подтвердил «его преосвященство».

– Но разве вы не давали обет целомудрия? – Локалито погрозил «его преосвященству» указательным пальцем свободной руки.

– А как же, а как же! – кукла закивала головой. – Конечно, давал! – она опустила голову, будто искала глазами что-то под ногами. – Только не помню уже, где, когда и кому.

Женщины так и взвизгнули. Шутки такого пошиба были в их вкусе.

Нуну глядел на все происходящее, разинув рот от изумления. Он не мог взять в толк, что здесь происходит.

– Если вы потеряли целомудрие, то где вы находите женщин? – пожелал узнать шут.

– Никак не сообразишь где? – самодовольно ответила кукла. – Я-то знаю, где их найти! Вот слушай и запоминай:

Не в лесу и не в чистом поле

Ищи ты женщину в теле,

А за большие деньги

Совсем рядом – в борделе!

Женщины снова взвизгнули. Нуну захохотал во все горло.

– А откуда у вас большие деньги? – с наигранным удивлением полюбопытствовал Локалито. Набрав полную грудь воздуха, он уточнил свой вопрос, запев на манер монаха из григорианского церковного хора:

– Вы что, из богатой семьи-и-и...

«Его преосвященство» покачал головой, поднял руки и пропел своим высоким голосом:

– Нет, я из инкви-зи-ци-и-и!

Локалито опять набрал полную грудь воздуха и пропел:

– К кому обращается папа, восседая на тро-н-и-и?

– К своей инквизици-и-и-и! – сразу пропел в ответ «Игнасио».

– Где льется красная кровь, как в реке вода?

– У инквизитора в камере пыток, здесь и всегда!

– Довольно, хватит! – отец Алегрио оттолкнул шута в сторону. – Хватит паясничать. И вообще, это не смешно. Кто шутит подобными вещами, может опорочить свою бессмертную душу!

Несколько женщин испуганно перекрестились. Алегрио заметил это с удовлетворением.

Ему, правда, доставляло удовольствие, что здесь Игнасио поднимают на смех, но где перебор – там перебор. Будучи представителем клира, он не имел права безучастно относиться к такому издевательству над церковными иерархами.

– Пойдем, Нуну! – и секретарь протокола в последний раз повернулся лицом к женщинам. – Расходитесь по домам, добрые женщины, и забудьте о том, что видели и слышали здесь. Пусть каждая из вас по пять раз прочтет «Ave, Maria!», чтобы вам был прощен этот грех.

Женщины смущенно закивали.

– А тебе, Локалито, я дам хороший совет: и шуты могут испытать на себе гнев Господа. Равно как и гнев инквизиции.

Локалито подчеркнуто низко поклонился ему:

– Точно так, благочестивый отец!

– И не забывай об этом, когда вздумаешь устроить очередное представление.

– Не забуду,

Пока жив я буду!

Но и шуту тоже хочется жить,

Денежки надо, чтоб есть и пить!

Он требовательно потянул руку.

– Не наглей! Убирайся прочь, и поскорее! – отцу Алегрио надоела эта история. Шут для вида сильно огорчился, спрятал свою куклу в карман и, подпрыгивая, удалился.

Алегрио, словно вспомнив о чем-то важном, крикнул вслед удалявшимся женщинам:

– Лучше всего будет, если во время следующей исповеди вы обо всем расскажете отцу Диего!

Тем самым священник Досвальдеса непременно узнает сплетню об Игнасио. Женщины послушно закивали головами.

– Господь с вами, паства моя!


В здании тюрьмы к ним присоединился невысокого роста узкогрудый человек с лицом хорька; его здесь прозвали Крысой. Коридор, ведущий внутрь тюрьмы, был узковат – втроем не пройти. Нуну с Витусом шли впереди, отец Алегрио с Крысой – за ними.

В голове Витуса роилось множество мыслей: «Как они будут пытать меня и какие у них для этого орудия?»

Чтобы отвлечься от таких невеселых мыслей, он начал считать шаги. После двадцать первого коридор кончился, а за углом начался другой коридор. С виду такой же, как и первый, но Витус сразу признал в нем тот, в конце которого была их камера. Его вели мимо ее двери, и вдруг он услышал сильный стук изнутри.

Не раздумывая, он крикнул:

– Это ты, Магистр?

– Да! – ответил ему маленький ученый. – Я слышу, ты с большим эскортом. Догадываюсь, что они решили тебя слегка пощипать. Не сдавайся!

– Заткнись! – рявкнул Нуну.

И грубо толкнул Витуса кулаком в спину.

– Вперед! – скомандовал отец Алегрио сзади.

– Сорняк неистребим! – крикнул Витус и услышал в ответ булькающий смех Магистра.

Они пошли дальше. Через двадцать один шаг закончился и этот коридор, из чего Витус сделал вывод, что основание тюремного здания – квадратное. Пришлось опять повернуть за угол, и тут они уткнулись носом в какую-то дверь. Нуну открыл ее. В этом коридоре не было дверей, кроме одной-единственной в самом его конце. «Непохоже, чтобы в этой камере тоже были заключенные», – подумал Витус.

В третий раз повернув направо, они оказались перед ведущей вниз лестницей с каменными ступенями. Витус насчитал их одиннадцать. Его глаза понемногу привыкали к темноте. Справа и слева – скальная порода с узенькими бороздками, по которым сочилась влага – верный признак того, что они глубоко под землей. Остановились перед тяжелой гранитной плитой. Темень – хоть глаз выколи. Нуну отодвинул плиту в сторону, словно она была занавеской.


– Крыса, пройди вперед и зажги факел.

Витус увидел, что они попали в помещение, где по правую руку от входа стояли стол для судей и три стула. На стене над ним – факел, скупо освещавший камеру.

– Вот мы и на месте, – отец Алегрио разложил на столе бумаги, которые принес с собой, и сел. – А теперь, Нуну, можешь принести обед из тюремной кухни.

– Сходи за жратвой, Крыса, – велел Нуну.

– Почему я? – прохрипел тот.

– Ты мой помощник или нет?

– Да, конечно, – Крыса уже выйти собрался из камеры.

– Погоди-ка! – отец Алегрио повелительно поднял руку. – Для меня можешь еду не приносить.

Не то чтобы он совсем не был голоден, но обедать здесь ему не хотелось по двум причинам: во-первых, из-за качества тюремной пищи, а во-вторых, из-за компании, в которой пришлось бы обедать. Лучше уж поголодать.

– Слушаюсь, святой отец, – и Крыса бесшумно удалился.

Витус осмотрелся хорошенько. На стенах развешаны самые страшные предметы: все они отливали металлическим блеском, повсюду видны винты, наручники и другие штуковины и предметы, названий которых молодой человек не знал. Справа, за столом судьи, – еще одна лестница, ведущая вниз; она завершалась у проема в стене, открывшего свой черный зев.

По спине побежали мурашки.


– Вот еда, – Крыса притащил бачок с похлебкой.

– Что это? – спросил Нуну.

– Суп.

Нуну принюхался.

– Хм, запах ничего себе. Будем садиться, отец? Стоя оно совсем невкусно.

– Я не против, – Алегрио был уверен, что, окажись здесь Игнасио, он бы этого ни за что не позволил. Тому все едино – вкусно будет двум палачам и подсудимому еретику или нет. Досадуя на самого себя, Алегрио отодвинул в сторону документы.

– Не приведи Господь, чтобы вы забрызгали мои бумаги, – буркнул он.

– Мы не забрызгаем, – пообещал Нуну.

– Мы осторожно, – поддержал его Крыса.

– Я ничего не хочу, – сказал Витус. Он и думать не мог о еде. С течением времени ему становилось все труднее держать себя в руках.

– Ну, потом не жалуйся, – прошипел Крыса, доставая ложку из-за пояса. – Нам больше достанется. Сегодня похлебка что надо. С крупной фасолью и большими кусками козьего мяса. – Он сел и принялся впихивать в себя еду. Нуну сел рядом с ним и начал, причмокивая, есть.

Отец Алегрио с упреком посмотрел на них:

– Могли бы помолиться перед едой.

Оба подняли глаза:

– Простите, святой отец...


– Нас задержали, поэтому мы пришли позже, чем собирались! – его преосвященство подошел к столу судей и первым делом поставил на него обязательные вазочки с орехами и сахарной пудрой.

– Дон Хайме, садитесь, пожалуйста, справа от меня. А вы, отец Алегрио, – слева.

– Надо покончить с этим делом как можно скорее, – пробурчал алькальд и с тяжелым вздохом опустился на стул.

– Вы угадали мои мысли, – кивнул Игнасио. – Вы готовы, отец Алегрио?

– Давно, – объявил секретарь протокола. Он даже не старался скрыть ехидный подтекст этих слов.

– Вот и отлично! Подтверждаю, что суд вновь собрался в полном составе. Поскольку это продолжение допроса, открывать заседание вновь необходимости нет.

Игнасио обвел взглядом всех присутствующих. Перед судейским столом стоял обвиняемый, спокойный и выдержанный. Однако стоп! Разве не искорки страха у него в глазах? Очень кстати. Страх – хороший помощник, когда ведешь дознание.

Рядом с обвиняемым стояли Нуну и Крыса. Вид у них был сонный. Ничего, он позаботится о том, чтобы здесь все шло поживее. Игнасио поднялся, подчеркивая сугубо официальный характер своих слов:

– Обвиняемый Витус Безымянный, у вас было достаточно времени – несколько часов! – чтобы обдумать свое положение. Поэтому я спрашиваю вас: признаете ли вы, что вступили в союз с дьяволом или его демонами?

– А что будет, если я признаю это?

– Ага! – приятно удивленный этим вопросом, Игнасио опустился на стул. Взял орех, помусолил его сперва во рту, потом макнул в сахарницу и, когда весь орех покрылся сахарной пудрой, бросил обратно в рот. Он с удовольствием жевал лакомство. «Наверное, вид пыточной камеры возымел действие». Размышлял он недолго:

– Ну, если вы покаетесь и именем Пресвятой Матери Господней отречетесь от дьявола, все будет зависеть прежде всего от того, поверим ли мы в искренность вашего раскаяния. Такую клятву, Витус, должны принести именно вы. А то может случиться, что устами вашими будет говорить дьявол, пожелавший ввести нас в заблуждение. Поэтому следует хорошо обдумать, какие меры предпринять, чтобы спасти вашу душу.

– Я ни в чем не раскаиваюсь. На мне никакой вины нет.

– Не понял? Вы ведь только что... – Игнасио прервал себя на полуслове, чтобы совладать с нараставшей в нем яростью. Неужели этот парень потешается над ним? За дурака его принимает? Нет, надо сохранять внешнее спокойствие. Пытки, если они сочтут необходимым применить их, конечно, продвинут дознание в желательном направлении.

– Выходит, вам не в чем каяться?

– Вы меня правильно поняли.

– Тогда мне не остается ничего другого, как перейти к дознанию мучительному! Отец Алегрио, вы внесли в протокол, что обвиняемый и после повторного допроса и даже при виде пыточных предметов упрямо отрицает какие-либо грехи со своей стороны?

– Прошу прощения, ваше преосвященство, пока не успел, – Алегрио указал на факел, дававший очень тусклый для такой большой камеры свет. Вдобавок, язычки пламени все время подрагивали.

– Очень трудно писать при таком освещении.

– Хм!.. – Игнасио жестом подозвал к себе Нуну. – Принеси еще несколько свечей, да поживее!

– Крыса, сбегай за свечами! – приказал Нуну.

Крыса вопросительно взглянул на Игнасио. Нуну потянулся и расправил плечи:

– Я надсмотрщик и палач, и скоро мне надо будет приступить к экси... экси... эксикуск... В этом Крыса мне не помощник.

– А-хм-мм, – прокашлялся Игнасио. – В этом ты, пожалуй, прав. – Он бросил взгляд на отца Алегрио. – Внесете все необходимое в протокол несколько позже. Вот принесет помощник Нуну свечи, и мы перейдем к осмотру пыточных инструментов, тогда и запишете: вам все равно нечего будет делать.

– Слушаюсь, ваше преосвященство.

– А вы согласны, дон Хайме?

– Разумеется, а как же, – в голосе алькальда звучало нетерпение.

– Обвиняемый, я объясню вам, что сейчас последует: мы действуем строго согласно распоряжениям о проведении дознания инквизицией. И начнем с Territio verbalis. Нуну, тебе ясно, что делать?

– Да, ваше преосвященство.

Колосс повернулся к Витусу:

– Смотри внимательно, доктор-еретик, я объясню тебе, как называются эти предметы. – Он, хромая, подошел к табурету, на котором лежала металлическая перчатка. – Это «раскаленная перчатка».

Он поднял ее, потом осторожно положил на место. Затем взял две желтые деревянные палки с заостренными концами:

– Это наши «спички».

Сделал еще несколько шагов в сторону:

– Это кровать для растягивания членов, а вот это – лестница для того же.

– Зачем все это? – спросил Витус, повернувшись в сторону Игнасио.

Инквизитор поморщился:

– Во время Territio verbalis, Витус Безымянный, обвиняемому лишь показывают орудия пыток и каждое отдельно называют. У него в это время все еще есть возможность покаяться и отречься. Готов ли ты к покаянию?

– Мне не в чем каяться.

– Нуну, продолжай.

– Да, ваше преосвященство.

Колосс приблизился к небольшому столу, на котором стоял какой-то металлический предмет с двумя винтами:

– Это винты для больших пальцев, – он взялся за грушевидный предмет, лежавший рядом. – А это «груша», которую вбивают в рот. – Сделав еще шаг влево, он поднял с пола две пластины, на каждой из которых были острые шипы крепления, как у кандалов.

– Это «испанский сапог», – он положил пластины на место и указал на стул перед столом: – А вот это наш стул с шипами.

Он приблизился к центру помещения, где лежали три массивных камня, небрежно указал на них и на веревку, переброшенную через катушку под потолком. – А это наша «сухая растяжка».

Игнасио перебил его:

– Ну, обвиняемый, вы все обдумали?

– Мне не в чем каяться.

– Дальше, Нуну!

– Да, ваше преосвященство. Вот это блок. А это «воронка». Блок – для рук и ног, он нужен при пытке на растяжку членов – вот так...

– Стой! – перебил Игнасио. – Дальше пока не объясняй... – Он посмотрел на Витуса: – Вы, я полагаю, своего мнения пока не изменили?

– Вы не ошибаетесь.

Игнасио пожал плечами.

– Тогда мы перейдем к Territio realis, обвиняемый. Вам объяснят особенности каждого из этих инструментов пытки. Во время Territio realis вам в последний раз предоставляется возможность покаяться и избежать пытки. После начнется сама пытка. Нуну, начинай Territio realis.

– Да, ваше преосвященство. На чем я остановился? Вот этот блок – нижний. Он все равно что деревянная стенка и высотой примерно тебе по колено. Вверху две выемки: туда еретик засовывает руки... – Нуну с грохотом опустил второй блок на первый, после чего «стенка» заметно выросла. Потом он свинтил обе части. Верхний блок был зеркальным отображением нижнего: в нижней его части тоже были сделаны продольные воронки, которые при наложении совпадали с нижними, образуя сквозные отверстия. Руку, засунутую в нижний блок, теперь в этом положении не было никакой возможности вытащить.

Нуну продолжал объяснять:

– Теперь руки твои зажаты навек, и палач может делать с тобой все, что пожелает.

Он отошел к табурету и взял находившийся на нем предмет.

– То, что надо, – сказал он. – Но раз он называется «раскаленная перчатка», нужно и доставать ее из огня, не то не защекочет, как положено!

– Ты не забыл, случайно, объяснить ему все особенности пытки с блоками? – напомнил Игнасио.

Надсмотрщик тупо уставился на него, а потом разразился ужасающим хохотом.

– Когда в блоках окажутся зажатыми ноги обвиняемого, начнется козлиная пытка, а потом – пытка мочой, – он вопросительно посмотрел на инквизитора и дона Хайме.

– Объясни оба эти способа, – кивнул Игнасио. – Со всеми подробностями.

– Слушаюсь, ваше преосвященство. Козлиная пытка – это когда подошвы ног натирают солью. Козел или коза слизывают соль, сначала это только немного щекочет. Но ступни снова покрывают солью, и коза продолжает лизать, и длится это долго, а так как язык у нее шершавый, она слизывает всю кожу, до самого мяса, а потом и его – до самой кости.

Витус почувствовал, что его вот-вот вырвет.

Игнасио захотелось полакомиться еще одним орешком.

– Ну-ну, козлиную пытку всегда проводит Крыса, – продолжал Нуну. – А я буду стоять у тебя в голове, и на мне будет пытка мочой: руки еретика связаны, ноги в тисках, на шее – петля, ему не пошевелиться! Я вставляю ему воронку в рот и через нее вливаю ему в него мочу. И еретику приходится глотать ее, хочет он или нет.

Витуса вырвало. Рвотные массы разлетелись по полу.

– Грязная еретическая свинья! – надсмотрщик бросился на Витуса, но Игнасио удержал его, крикнув:

– Наказывать подсудимого голыми руками во время телесной пытки запрещено законом! Продолжай, Нуну, пусть тебя это не заботит!

– Слушаюсь, ваше преосвященство, – уступая инквизитору, буркнул колосс.

– Пожалуйста, стакан воды, – простонал Витус.

– Есть у нас вода для обвиняемого? – спросил Игнасио.

– Нет, – ответил отец Алегрио. – Помощник Нуну принес днем только похлебку. Надеюсь, он принесет немного воды, когда вернется со свечами.

– Куда это он запропастился? – удивился инквизитор. – Продолжай, Нуну.

– Так точно. Значит, еретик должен эту мочу проглотить, хочет ли он или нет. Ее мы черпаем из отхожего места или, в случае чего, сами помогаем. – Он прошел в центр камеры и указал себе под ноги. – Эти камни – для «сухой растяжки». Еретику заламывают руки за спину и завязывают их, а потом подтягивают вверх на веревке. Ну, и руки выворачиваются из суставов, так что еретики орут не своим голосом. – Нуну рассмеялся. – Если руки сразу из плеч не выворачиваются, мы подвешиваем к его ногам камень. Или несколько, или все – чтобы вес потяжелее был.

– Верно, – вмешался Игнасио, – когда обвиняемый подвешен в таком положении, чаще всего он довольно скоро признает свою вину и во всем раскаивается. Что вы об этом думаете, обвиняемый?

Витус молчал, стиснув зубы.

– Если «сухая растяжка» не приведет к желаемому результату, – продолжал Игнасио, – члены суда и палач с помощником отправляются ужинать, оставляя еретика наедине с его болью. Рано утром следующего дня пыточное дознание будет продолжено.

– Развлечение что надо, – ухмыльнулся Нуну. Он нагнулся и поднял усеянные шипами плиты. – «Испанский сапог» я пристрою к берцовой кости, а кандалы окажутся сзади. И у кандалов, и у пластин есть винты и гайки, и я подкручиваю гайки до тех пор, пока острия шипов не вонзаются в кость. Понял, доктор-еретик, чем пахнет? Треснет и сломается твоя берцовая кость! А боль какая!

– Нуну, – недовольно прервал его Игнасио, – ограничь свои объяснения названием орудий пыток и тем, как они действуют. Неуместно запугивать подсудимого, говоря о том, какие боли ему предстоят.

– Да, ваше преосвященство, – вид у Нуну был слегка разочарованный. Он продолжил объяснения, указав на стоявший перед маленьким столом стул. – Стул с шипами – все равно, что еж, только иглы у него покрепче. Сиденье и подлокотники тоже в шипах. Как раз одно к одному, если ты уже в «испанском сапоге».

Он обошел вокруг стола.

– А «груша» у нас с крылышками, они раскрываются вовне, когда я опять же подкручу гайку на винте, – Нуну указал на эту гайку. – Она тут, вот видишь, где у настоящей груши хвостик. Я запихиваю эту грушу выпуклой стороной в рот, а потом подкручиваю гайку, вот груша во рту и раскрывает свои «крылышки», так что у еретика щеки до того раздуваются, что от него ни звука не дождешься. А если все-таки закричит, я еще подкручу, и у него разорвет щеки.

– Ты очень хорошо все объяснил, – похвалил Игнасио, – хотя опять допустил ошибку, пугая еретика тем, что ему предстоит.

– Благодарю, ваше преосвященство, – просиял Нуну и с жаром продолжил: – Вот это винт для зажимания больших пальцев. Еретик кладет большой палец на металлическую плиту, усыпанную шипами, а сверху на нее опускается такая же плита, но уже с выемками для шипов. Верхнюю плиту я с помощью винта опускаю все ниже и ниже, пока она не накроет большой палец и не раздавит его. Если еретик и тут не признается, я могу ударить по ней молотком, чтобы кровь так и брызнула. Понял, доктор-еретик?

Витус отвел глаза в сторону и ничего не ответил. Игнасио тоже промолчал, хотя Нуну и на этот раз нарушил правило дознания.

– А вот кровать для растяжки конечностей, – Нуну подошел к стоящей у стены кровати. В изголовье, примерно на уровне плеч лежащего, справа и слева находились округлые деревянные катушки.

– Катушки будут упираться в подмышки, – объяснял он. – И, когда я потяну за ноги, еретик, упершись в них, будет становиться все длиннее. – Нуну захромал к противоположному концу кровати. – Здесь на винт наматывается канат. Другой конец каната завязывается узлом на ногах еретика. Я подкручиваю винт, и еретик становится длиннее, подкручу еще, и он у меня еще «подрастет».

– Тело еретика следует растягивать до тех пор, пока сквозь него не станет видно язычок пламени свечи, – назидательно проговорил Игнасио. Голос его звучал буднично и деловито.

Нуну взял с кровати тонкий металлический прут и высоко поднял его.

– А это прут для нанесения ожогов. Его мы применим при пытке огнем.

Витус заметил, что на конце этого прута – крест. «Это, наверное, тот самый прут, которым пытали Магистра. Но если это так, то где же огонь, в котором мучители раскаляли металл? В помещении не видно ни очага, ни кострища. Витус догадался, что огонь разводили в нижнем помещении – туда вели еще четыре ступеньки. Об этом же говорили закопченные камни над дверью в подвал.

– А вот это розга, – продолжал объяснять Нуну. – Нам их требуется много: от ударов они быстро приходят в негодность.

– Розга применяется в сочетании с другими способами пытки. Само по себе наказание розгами полноценной пыткой не считается, – добавил Игнасио и окунул в вазочку с сахаром еще один орех. Обсосал его и принялся жевать: этот процесс доставлял ему видимое удовольствие. – Перед применением розгу следует отмочить в святой воде, произнося при этом молитву «Ave, Maria!». Продолжай, Нуну.

– Лестница – это все равно, что кровать для растяжки, только вертикальная.

– Хорошо, закончили на этом, Нуну, – прервал его Игнасио. – Тем самым закончено и Territio realis. – Он вопросительно взглянул на Витуса.

А Витус смотрел как бы сквозь него.

– Если вы согласны, дон Хайме, – продолжал инквизитор, – начнем с первой стадии пытки – расплющивания больших пальцев.

– Я согласен, – кивнул алькальд и поерзал на стуле, устраиваясь поудобнее.

– Да, чтобы не забыть, – добавил Игнасио. – Я предлагаю разрешить обвиняемому во время первой стадии пытки оставаться одетым, хотя это, строго говоря, противоречит предписаниям. Вам известно, что обвиняемый должен быть обнаженным и только срам прикрывать чем-нибудь.

– Это верно, – кивнул алькальд. Было заметно, что он этому правилу большого значения не придает.

– Нуну, делай, что положено.

– Ваше преосвященство Игнасио! – подал голос секретарь протокола. Было заметно, что он чем-то встревожен.

– Что там у вас, отец Алегрио?

– Вынужден обратить ваше внимание на то, что я до сих пор не в состоянии вести протокол надлежащим образом. Света не хватает, и все тут! Как в темноте определишь особенности пытки на всех ее стадиях?

– Да, хм... – В словах Алегрио был смысл. От факела уже чадило, он догорал. Куда запропастился помощник Нуну? У инквизитора возникло недоброе предчувствие. Он даже прикинул, не прервать ли на время пытку и не послать ли надсмотрщика за его помощником, но отказался от этой мысли.

– Вы правы, отец Алегрио, при таком освещении протокола не напишешь. Однако, полагаю, для ускорения процесса дознания перерыва делать не следует. Я уверен, в ближайшие минуты обвиняемый во всем сознается и покается, и тогда у нас останется еще достаточно времени, чтобы оформить протокол соответствующим образом.

– Да, ваше преосвященство.

Надсмотрщик пододвинул стул с шипами поближе к столу, на котором стоял предмет для сплющивания больших пальцев. И сделал жест, словно приглашал важное лицо занять свое место за столом.

– Садись, доктор-еретик!

Витус обошел вокруг стола, присматриваясь к нему и особенно к сиденью. Оно было густо утыкано острыми иглами-шипами. Он подумал, что лучше всего будет сесть так, чтобы бедра и ягодицы образовали как бы прямую линию, тогда площадь увеличилась бы, а давление острых шипов хоть немного ослабло. Скользящим движением он сел на стул.

В первую долю секунды он ничего не почувствовал.

А потом – эта адская боль!

Словно шип розы, пронзающий кожу пальца, ворвалась в него боль. Она проникала во многих местах одновременно, захлестывала тело, как волна, заполняла каждый его уголок, каждую ниточку, каждое волоконце его плоти. Витуса всего прошиб пот. Словно издалека донесся до него голос Нуну:

– Положи руки на подлокотники, доктор-еретик, ты должен сидеть как следует, а то что это за пытка?

Он никак не отреагировал. Это было невозможно. Он изо всех сил старался не думать о боли, чтобы подольше вытерпеть эту пытку.

Нуну терял терпение. Он схватил руки Витуса и с силой положил их на подлокотники. Цепь зазвенела, ударившись о стол. Витус ощутил, как шипы подлокотников вонзаются в его руки, но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, которую он испытывал в бедрах и ягодицах.

– Ну, начало мы положили, – сказал Нуну. – Сейчас пощиплем чуть посильнее. – Он привязал руки к подлокотникам ремнями. – Т-так! – и затянул ремни покрепче, так что металлические шипы вошли в тело еще глубже.

Витус старался не дышать, боль волна за волной прокатывалась по всему его телу.

– Затяну еще на два отверстия, а то ты еще подумаешь, что я своего дела не знаю! Вот та-ак и та-ак...

Витус кашлял, дыхание давалось ему мучительно трудно. Всеми своими оставшимися силами он старался заставить себя думать о чем-то таком, что хоть чуть-чуть отвлекло бы его от мыслей об этой боли – пусть всего на мгновенье! Ему вспомнилась книга «De morbis». Перед его мысленным взором перелистывались ее страницы, пока она не открылась на развороте, где объяснялось, как приготовить напиток из лекарственных трав. Только бы боль совсем не замутила сознание...

– А теперь приподними и вытяни вперед ладони. – И, поскольку Витус не подчинился, Нуну схватил его за большие пальцы обеих рук и положил их на нижнюю пластину с шипами. Потом взял верхнюю пластину и подкрутил ее слева и справа; пластина опускалась все ниже и ниже, приближая свои шипы ко впадинам во второй.

– Ну, обвиняемый, намерены вы что-то сказать мне? – словно сквозь пелену тумана услышал Витус голос Игнасио.

Он замотал головой.

– Продолжай, Нуну!

– Да, ваше преосвященство.

Верхняя плита сомкнулась с нижней. Новые волны боли захлестнули Витуса, соединившись с болью, шедшей снизу, и стали одной непередаваемой мукой. Помимо его воли большие пальцы дергались туда-сюда, он рвал их в кровь, лишь бы они не попали под сплющивающую их плиту. Но винты были все равно, что стальные когти. И от них никуда не деться...

– Сейчас подкручу еще, – хрюкнул Нуну. Его толстые пальцы принялись за гайку. Плита давила все сильнее...

– А-а-а-а-аааааах! – душераздирающий крик Витуса завершился хрипом.

– Ну, покаетесь наконец-то? – донесся от него откуда-то голос Игнасио.

– Существует, – закричал Витус в страшной муке, – три типа приготовления травных сиропов: мацерат, инфус и декокт. – Его голова безвольно повисла. Но он вновь собрался с силами и поднял ее. – Мацерат – это холодная настойка, когда травы заливаются холодной водой... И стоит эта настойка так час или несколько часов. Потом воду сливают, фильтруют и подогревают до комнатной температуры. И принимают внутрь... Инфус наиболее часто употребляемая...

– Нуну, продолжай!

– Да, ваше преосвященство.

– А-а-а-а-аааааах!.. Инфус – наиболее часто употребляемая настойка! – Он совсем охрип, преодоление боли требовало нечеловеческих усилий. Хрипя, он продолжал выжимать из себя: – При этом травы... заливаются кипящей водой... Если травы маслянистые... настойку следует накрывать... не то... лечебные вещества... улетучиваются...

– Подожди, Нуну! – Игнасио вопросительно взглянул на отца Алегрио, который сидел, не шевелясь.

Дон Хайме тоже казался несколько растерянным.

– Он и впрямь помешался, – как о чем-то решенном сказал Игнасио. – Это ты, сатана, обращаешься к нам из этого жалкого тела?

Обвиняемый не произнес ни звука...

– Вы его преосвященство Гонселоде Игнасио? – голос, привыкший повелевать, заставил инквизитора оглянуться. В двери, ведущей в коридор, стоял не знакомый ему человек в военном мундире. На нем были высокий металлический шлем с перьями, камзол и штаны с желто-синими лампасами. Незнакомец по стойке «смирно» замер на пороге.

– Да, это так. А вы кто? – с недовольным видом ответил Игнасио. Более неподходящего момента, чтобы прервать дознание, трудно было выбрать.

– Меня зовут Готтхардт Фитлер фон Бернесхофен, я заместитель командира швейцарской гвардии его святейшества Папы Римского. Прошу прощения за вторжение, ваше преосвященство, но у меня для вас срочная депеша, – он сдержанно поклонился и передал инквизитору свиток.

Игнасио взял его:

– Спасибо, можете быть свободны.

– Сожалею, ваше преосвященство, но у меня приказ убедиться в том, что с письмом вы ознакомились. Я был бы благодарен, если бы вы сделали это прямо сейчас.

– Этого еще недоставало! – вырвалось у Игнасио. – Кто осмеливается ставить мне условия?.. – но тут у него снова проснулось недоброе предчувствие. Он успел разглядеть папскую печать и, развернув послание, подошел поближе к факелу, чтобы легче было прочесть.

Отец Алегрио с любопытством наблюдал за ним. Прерывать дознание, а тем более пытку им не приходилось еще никогда. На то должна быть какая-то сверхважная причина, тем более что послание Григория XIII передано с высокопоставленным офицером швейцарской гвардии. Он заметил, что, прочтя первые строчки, инквизитор явно растерялся, затем весь напрягся. Движения инквизитора сделались неуверенными.

Игнасио обернулся в сторону алькальда:

– Дон Хайме... Э-э... Боюсь, вам придется продолжать дознание без меня. Как представитель светской власти вы могли бы...

– Но почему? С чего вдруг? – всполошился алькальд.

– Ну, э-э-э... Я получил послание, предписывающее мне и отцу Алегрио незамедлительно отправиться в условленное место. Приказ следует выполнить без малейшей отсрочки... Э-э-э... незамедлительно...

– Я должен сопровождать вас? – не на шутку испугался отец Алегрио. Что бы это могло значить? Он ведь абсолютно ни в чем не провинился! – Во имя милосерднейшего Господа нашего Иисуса Христа, что сказано в послании?

– Могу сказать вам лишь, что вы должны сопровождать меня.

– Да, ваше преосвященство, – отец Алегрио подчинился неизбежному. Игнасио силился сохранить величественный вид. Офицер гвардии, облаченный в странный мундир, по-прежнему стоял в ожидании на пороге.

– Разве вы не убедились, что я прочел послание? – резко спросил он.

– Убедился, ваше преосвященство.

– Тогда чего вы ждете?

– Я жду вас и святого отца. Мое начальство считает, что будет лучше, если вы поедете под моей охраной.

– Ага... Ну, да... минутку! – Игнасио сглотнул слюну. – Отец Алегрио, идемте.

– Минуточку, минуточку! – дон Хайме тоже поднялся. – Если вы уйдете, я тоже уйду! Вы не можете требовать от меня, чтобы я наблюдал за ходом пытки один... – Он умолк, поняв, сколь неубедительно прозвучали его слова. – Это противоречит самому положению о производстве суда инквизиции, которое предписывает, что при судебном следствии и пытке должен присутствовать суд в полном составе! – довольный тем, что ему вспомнился столь важный пункт закона, он помахал указательным пальцем перед лицом Игнасио.

– Тут вы безусловно правы, алькальд. Тем не менее в ваших же интересах продолжить пытку, чтобы еретик побыстрее сделал признание, – Игнасио многозначительно оглядел присутствующих. – Он должен признать, что он демон. И, не исключено, довольно богатый демон. – Игнасио опять протянул руку за орешком: в этом он не мог отказать себе даже в такой момент.

– Нуну! После нашего ухода прибери здесь и освободи еретика – его следует отвести в камеру, пока... Пока суд не соберется вновь.

– Да, ваше преосвященство.

Игнасио вышел из пыточной камеры с высоко поднятой головой. За ним последовали и алькальд с отцом Алегрио. Последним шествовал швейцарский гвардеец.

– Ну, вот мы и опять остались с тобой наедине, – сказал Нуну, несколько погодя.

Витус часто и хрипло дышал. Смысл происходившего почти не доходил до него.

– Они сказали, чтобы я тебя отпустил. Но, может быть, ты у меня попищишь еще погромче, поглядим!.. – он снова взялся за гайки.

– Ааааа... ааа... ааахх!

– Ну-ну, – развеселился Нуну, – покричи, доктор-еретик, кроме нас двоих тут никого нет! – Он, хромая, отошел в сторону и начал аккуратно складывать бумаги на столе. Потом захромал к кровати-растяжке и положил на место металлический прут с крестом на конце. Покончив с этим, захромал в обратную сторону, походил еще какое-то время по пыточной камере туда-сюда. – Витус воспринимал эти шаги бессознательно, словно в бреду. Хромает, хромает... Но сквозь затуманившую мозги боль ему вдруг пришла в голову мысль, которая могла оказаться спасительной.

– Зачем ты разрушаешь мои руки? – скорее прошептал, чем проговорил он. – Они могли бы излечить тебя от хромоты.

– Что ты сказал, доктор-еретик?

– Мои руки... могли бы излечить тебя от хромоты...

Нуну остановился посреди камеры и уперся руками в бока.

– Излечить от хромоты, говоришь? Ну-ну, тут уже ничем не поможешь!

– А вдруг?

– Не болтай зря.

– У меня получится. Спас же я жизнь Магистру!

– Хм... И тогда я не буду больше хромать?

– Клянусь Пресвятой Девой, только освободи меня от этих пут!

– Если не сможешь, я тебе еще не так ремни затяну!

– Я обязательно справлюсь, поверь мне, прошу тебя!

Нуну начал ослаблять гайки.

– Но если ты вздумал шутки шутить, берегись!

– Ни за что на свете! Ох, как это... – боль понемногу отпускала, что приносило Витусу невыразимое облегчение.

Нуну поднял верхнюю плиту и отвел ее в сторону. Потом распустил ремни на подлокотниках.

– Ну, теперь можешь встать. Тебе здорово повезло, доктор-еретик, что его преосвященство куда-то вызвали. Не то я бы разобрал тебя по косточкам, – он кивнул в подтверждение своих слов. – Можешь мне поверить, это было только начало.

– Верю, – Витус осторожно встал, шатаясь, пошел к растяжной кровати и лег на живот. Он не видел ран от шипов на бедрах и ягодицах, но вид его рук давал достаточное представление об этом. Дырок от шипов было полным-полно, а рядом с ними – сплошные кровоподтеки.

Под ногтями больших пальцев кожа посинела. Он осторожно пошевелил руками – пальцы сохранили способность сгибаться и разгибаться. Верхние фаланги больших пальцев горели, боль была постоянной, садняще-тупой. Витус поводил руками перед собой – эти движения тоже принесли некоторое облегчение.

– Так что насчет твоего лекарства от хромоты?

Витус словно очнулся.

– Вылечить хромую ногу ни за день, ни за два нельзя! И вообще для этого мне потребуется много лекарств. – Он ненадолго задумался, и его осенила еще одна мысль. – Главное, требуются место и большая кровать, лечить хромую ногу, когда пациент сидит или стоит, невозможно! Он должен лежать.

«Если Нуну достанет кровать, – подумал Витус, – я в ближайшие недели мог бы лежать или спать на животе, чтобы раны так не болели».

– Тебе придется пить целебный напиток, который я приготовлю, – продолжал он. – И тебе придется подолгу держать ногу в горячей воде, каждый день.

Он продолжал водить руками перед собой. Боль помаленьку отступала, он почувствовал, как кровь опять начала циркулировать в больших пальцах.

– Мне придется ежедневно осматривать твою ногу, чтобы следить за тем, как идет процесс выздоровления.

– Ну, это целое дело получается, – великан недоверчиво посмотрел на него.

– А ты представь, что больше не хромаешь и нога у тебя нисколько не болит!

– Хм, м-да. Это было бы что надо. – Нуну положил на прежние места еще несколько предметов пытки. – Давай, вставай, доктор-еретик!

Он вывел Витуса из пыточной камеры, они прошли мимо гранитной плиты и оказались перед лестницей. Поднимаясь по одиннадцати ступенькам, Нуну почти нес Витуса на руках. Вот наконец они оказались в последнем коридоре длиной в двадцать один шаг. Витус ощущал, что каждый последующий шаг дается ему легче предыдущего.

Но колосс совершенно неожиданно остановился:

– Вот. Тут! – он указал на дверь, которую Витус запомнил по дороге в пыточную: она была единственной на весь коридор.

– Почему тут? Я хочу в мою прежнюю камеру, к остальным!

– И не думай! Я запру тебя здесь. – Нуну толчком открыл дверь, и Витус увидел довольно просторную камеру, в которой под окном у левой стены стояла большая кровать с соломенным тюфяком. Тут были даже какой-то ветхий стол и колченогий стул перед ним.

– Эт-то вообще-то моя камера, где я сплю, когда пытка сильно затягивается. Я не хочу, чтобы другие видели, как ты возишься с моей ногой.

– А очаг в старой камере...

– Никаких! Надо будет – принесу сюда древесного угля и бак. Разогреешь воды, сколько надо! А за огнем ходить мне тут недалеко!

– Куда?

– Ну, в кузню, что в пыточной камере...

– Ты говоришь о нижней камере?

– Да, о той, где «Железная дева».

– Кто это – «Железная дева»?

– Не задавай столько вопросов, в свое время узнаешь. А теперь заткнись и ложись. Потом я принесу тебе чего-нибудь пожрать.

– Принеси мне перьев, чернил и бумаги. Я хочу написать рецепты для лекарств, которые будут нужны.

– Если надо, принесу.

– А когда пройдешь мимо камеры Магистра, передай ему от меня привет и еще скажи: «Сорняк неистребим!»

– Сорняк... Это что за погань?

– Передай ему это – и точка! Пожалуйста.

– Сорняк неистребим... Сорняк неистребим... Сорняк неистребим – что за дерьмо такое! – покачивая головой, колосс ушел.

Витус осторожно лег на живот. Он был рад, что лежит, потому что, помимо адской боли, чувствовал себя страшно усталым и слабым. Конечно, неожиданное прекращение пытки – великое счастье. Хотя он не имел ни малейшего представления о том, чем это было вызвано. Какая разница?..

Он уснул почти мгновенно.


– Эй, доктор-еретик, просыпайся, уже день на дворе! – Нуну немилосердно тряс его за плечо. – Спишь со вчерашнего дня! Я тебе еще раньше жратву принес, а ты и не заметил. Ну, я и унес ее – сам виноват!

Он хромая подошел к столу.

– Вот тебе все, чтобы писать. Так что насчет моей ноги?

– Подожди, – Витус с превеликим трудом поднялся. Все тело его пронзили острые уколы боли. Фаланги больших пальцев невыносимо саднило. Он снова принялся поводить перед собой руками. Оба больших пальца стали черно-синего цвета. Притронулся к верхней фаланге большого пальца – боль острейшая! Как трудно будет писать...

– Мне нужен мой заплечный короб.

– Это что еще за чертовщина?

Витус вздохнул: ну и тупая же скотина этот Нуну!

– Не знаешь, что такое заплечный короб?

– Ну, знаю.

– Хорошо, – Витус надеялся, что коротышка не утащил всех его вещей. – Помнишь тот день, когда меня сюда привезли?

– Ну-у, у тебя за спиной было что-то вроде корзины на ремнях. Ее забрал себе Крыса. Пойду узнаю.

Великан захромал к двери, у порога еще раз оглянулся:

– У Магистра что-то с мозгами. Я ему передал твои слова – у него сразу глаза мокрыми стали, и он начал болтать что-то о том, до чего же он любит сорняки. Ну, все равно, это в последний раз – больше ничего никому передавать не буду.

Вскоре он вернулся, держа в руках тот самый короб.

– Он?

– Он самый. Замечательно!

Витус быстро перебрал все вещи и обнаружил, что ничего не пропало.

– Как ты собираешься с этой рухлядью лечить мою ногу? – недоверчиво спросил Нуну.

– Увидишь.

Витус задумался. Чтобы подлечить Нуну, необходимо много времени. Нужно составить для себя подробный план действий и получить необходимые лекарства. А еще – внимательнейшим образом перечитать некоторые места из «De morbis», посоветоваться, так сказать, со старыми специалистами.

– Оставь меня сейчас одного, – попросил он. – Я обещал, что помогу тебе, и я свое слово сдержу.

– Ладно, я уйду.

– Приходи сегодня вечером, у меня будет готов список нужных лекарств. И не забудь принести мне что-нибудь поесть.

– Там поглядим.

Колосс исчез. Витус с удовлетворением отметил, что приобрел кое-какое влияние на надсмотрщика. Только степень этого влияния не следует преувеличивать: колосс злобен и хитер, как старый бык.

Витус потянул на себя полоску кожи, прикрывавшую потайную часть сумки. Да! Вот она, книга. Никто ее не трогал, лежит она, как он сам ее положил. Ключиком, который он все время хранил, как талисман, молодой человек открыл фолиант.

Он ходил по камере туда-сюда с открытой книгой в руках и вскоре забыл обо всем на свете. Мир великих целителей с их поразительными открытиями и откровениями в который раз захватил его. Через некоторое время юноша нашел интересующие его рецепты у трех великих врачей прошлого, Гиппократа, Галена и Парацельса. Витус сравнил предлагаемые ими способы лечения и установил, что в них много общего. Он это особенно принимал во внимание при составлении списка нужных лекарств. Держать перо как следует он не мог, потому что большой палец правой руки сильно болел и не сгибался. В конце концов Витус зажал перо между средним и указательным пальцами, а большим только поддерживал. Писал он больше часа, и список у него вышел вот таким:


Средства для лечения хромой ноги и для составления микстуры:

Лечебные травы (сушеные), в унциях

Листья смородины 10

Листья кашки 15

Корень баранника (арники) 15


Для приготовления лечебных втираний:


Свежие растения, в унциях

Конского каштана 60

Дикой мальвы 80

Арники 100

Донника трилистного 50


Поразмыслив, он окунул перо в чернила и дописал:


Медовая мазь 30

Мыльник (сушеный) 20

Тимьян (сушеный) 10

Льняное полотно – перевязочный материал


Последнее ему было нужно для себя. С помощью медовой мази он рассчитывал подлечить свои раны, а мыльник использовать как средство личной гигиены. Перевязочный материал необходим как ему самому, так и Нуну. Витус подумал еще какое-то время и составил второй список:


Необходимые предметы:

Таз для умывания

Миска

Кувшины

Кружки

Древесный уголь, жаровня

Котел

Ступка с пестиком

Деревянная ложка

Свечи


Закончив второй список, он почувствовал сильнейшую усталость и лег на живот, попытавшись перед сном пошевелить большими пальцами. Он заснул с мыслью, что в данный момент ничего больше сделать не в состоянии.


Нуну появился поздно ночью и немилосердно растолкал Витуса.

– Эй, ты чего?

– Раньше прийти не мог, доктор-еретик, но пожрать для тебя я принес!

Колосс пододвинул колченогий стол поближе к окну, чтобы на него падал лунный свет. А потом со стуком поставил на стол деревянное блюдо с козьим сыром и виноградом. Несколько ягод оторвались и покатились по исписанным Витусом листам бумаги. Он не обратил на это внимания.

– Не рассчитывал, что я появлюсь у тебя посреди ночи, а?

– Спасибо тебе, Нуну! – Витус взял для пробы несколько виноградин. – Вку-усные!

– А ты думал! Достал по знакомству, – колосс, тяжело вздохнув, сел за стол. Его взгляд упал на исписанную бумагу.

– Так что насчет моей ноги?

– Вот два списка. Это то, что ты должен достать, чтобы я мог помочь тебе. – Витус взял в руки первый. – С этим ты пойдешь к аптекарю в Досвальдесе. Скажи ему, чтобы он разложил травы по отдельным мешочкам. А во втором списке предметы, которые мне нужны, чтобы приготовить лекарства. С этим пойди к кому-нибудь из тюремного начальства, кто умеет читать. Чем скорее ты все это достанешь, тем скорее я смогу начать лечить тебя.

– Ну-ну, посмотрим, что можно сделать, – колосс тяжело вздохнул и захромал к двери.


Через день ближе к вечеру Нуну появился вновь, на сей раз в сопровождении Крысы, который помогал ему нести большую плетеную корзину, в которой было все, что заказал Витус; травы были в отдельных мешочках. А остальные предметы они один за другим заносили из коридора.

– Что ты собираешься делать со всей этой ерундой? – прошипел Крыса. – Может быть, тебе еще картины на стенах развесить?

Витус ничего не ответил.

– У меня со вчерашнего дня крошки во рту не было.

– Со всем сразу не управишься, – оправдывался Нуну. – Либо я достаю, что требуется, у аптекаря, либо кормлю тебя.

– Без еды никто не обойдется! – отрезал Витус. – Если не будешь каждый день кормить меня, я совсем ослабею. И тогда ищи себе другого лекаря.

Нуну старался что-то сообразить.

– Это другое дело, – сказал он, наконец. – Мне нужна здоровая нога. Кому охота хромать? И больно, и все женщины надо мной смеются.

– Мне еще нужно разжечь огонь, и свежая вода потребуется. Ни того ни другого у меня нет, и вы ничего не принесли.

– Позаботься об этом, Крыса, – велел Нуну.

– А как? Огонь в пыточной камере погас, а за водой мне надо идти к колодцу.

– Считаю до трех, – Нуну угрожающе поднял руку.

– Смотри, не просчитайся... – Крыса бросил на него злобный взгляд, но все-таки поспешил скрыться.

– Что ты сказал, Нуну? – переспросил Витус. – Над тобой смеются женщины? – и он снова осторожно прилег на живот.

Колосс присел к столу и затеплил свечу, потому что уже смеркалось.

– Все потому, что я хромаю. Если мне нужна женщина, остается идти в бордель. Только как туда пойдешь на мои шиши? А на Эльвиру мне ни за что не хватит!

– Эльвира?

– Эльвира – самая красивая шлюха из всех, кого я знаю. Ей принадлежит бордель на площади, ну, этот, с круглыми окнами, – Нуну вздохнул. – Это такая шлюха, доктор-еретик, что тебя так и тянет к ней, хочешь ты или нет. – Он невесело вздохнул. – Только дорогая она слишком, эта Эльвира, а по дружбе она ни с кем не ляжет.

– В тебе должно быть что-то такое, за что она в тебя влюбилась бы. Влюбленные женщины на все способны точно так же, как и мужчины. – Витус сейчас напоминал крестьянина, хвастающего своей удачей на рыбалке. Сам он ни малейшего опыта общения с женщинами не имел. Но ему приходилось слышать, что влюбленные забывают обо всем на свете, в том числе и о деньгах.

– Ну-ну! А скажи, нет ли такой травы или чего-то другого, которая их приваживает?

– Ничего такого нет! – сразу сказал Витус. И тут же его словно осенило. – В конце концов я не волшебник. И дьявол пока что мной не овладел!

Колосс смерил его недоверчивым взглядом:

– Ну, не знаю. Может, да, а может, нет. Его преосвященство и я... мы бы выбили из тебя всю правду, можешь не сомневаться.

Распахнулись двери камеры. Появился Крыса и принес бочонок с водой. А потом притащил еще металлическую лохань с тлеющим древесным углем.

– Спасибо. Поставь все это у стены. А теперь оставьте меня одного. При приготовлении лекарств вы мне все равно ничем помочь не можете.

Крыса злобно скривил тонкие губы.

– Не воображай, что ты такой ученый. Ты, ты...

– Пойдем отсюда, Крыса! – колосс потащил своего упирающегося помощника прочь из камеры.

Когда дверь за обоими закрылась, Витус перевел дыхание. У него есть все, что он записал в обоих списках. Время было позднее, но он решил основательно помыться. Наполнил водой таз, взял мыльную траву и тер ее в воде, пока вода не вспенилась. Он мылся с головы до ног, все время подливая воду. Покончив с этим, юноша, повинуясь внезапному порыву, погрузил в воду платок из камчатой ткани, намочил как следует, а потом выжал.

Его удивило, каким ярким опять стал красный цвет его «пеленки». Завтра утром, когда платок высохнет, он снова обернет его вокруг тела.

Он поймал себя на том, что насвистывает песенку, и удивился: как же мало требуется человеку, чтобы быть довольным. Натерев себе руки, бедра и ягодицы медовой мазью, достал из короба запасные штаны и рубашку и, перевязав раны, надел их. В свежей одежде он почувствовал себя словно заново родившимся.

Немного погодя вскипятил в котле воду, чтобы сварить себе тимьянный напиток, после чего аккуратно разложил все, необходимое для приготовления лечебной мази асклевириума. Тонизирующую настойку он приготовит утром, как и микстуру из листьев смородины, кашки и корня баранника.

Тимьянный напиток прекрасен на вкус. Витус дул на кипяток и с наслаждением глубоко вдыхал аромат эфирных масел. У него не выходили из головы слова Нуну о том, что женщины поднимают его на смех. А что будет, если он ему предложит снадобье, которое якобы притягивает женщин? Допустим, ему нечто подобное придет в голову – что за это потребовать взамен? Постепенно эта идея начала обрастать деталями, по крайней мере в его воображении. Но сперва надо выяснить другое. Витус сделал еще несколько глотков, задул свечу и опять лег на живот.

«С завтрашнего дня дела пойдут на лад», – поклялся он себе.


Витус спал без сновидений. Когда проснулся, впервые не ощутил острой боли. С любопытством уставился на свои руки. Большие пальцы уже не казались такими распухшими, но, стоило ими пошевелить или прикоснуться к ним, как былая боль возвращалась. То же и с бедрами. И тем не менее пройдет всего несколько дней, и все заживет! Назевавшись всласть, юноша подошел к жаровне с древесными углями. Они дотлевали. Витус раздул огонь и подбросил свежего древесного угля. От тепла ему сразу сделалось лучше. Потом вскипятил воду, положив в кувшин все, необходимое для лечебного напитка: смородиновый лист, обладающий болеутоляющим свойством, кашку – как кроветворное, и корень баранника, обладающий способностью противодействовать застою крови в венах.

Когда вода закипела, он залил травы кипятком и дал напитку некоторое время настояться. Потом деревянной ложкой вынул травы из кувшина. Налил себе для пробы полкружки и попробовал. На вкус напиток не слишком приятный, но Витус был уверен, что он поможет ему так же, как Нуну.

Затем поставил рядом второй кувшин, чтобы составить тоник асклевириума. Для этого взял листья и побеги конского каштана. Листья бросил в кувшин сразу, а ветви растолок сначала в ступке. Добавил дикой мальвы, толченой арники и трилистного донника. Снова залил все кипятком, только на этот раз меньшим его количеством. Когда и это лекарство было готово, положил перед собой книгу «De morbis» и принялся листать ее. Лекарства, которые он приготовил, – это еще не все, что требуется для лечения. Нуну придется обратить внимание на целый ряд других моментов.

Зачитался, сел... И с криком вскочил! Раны пока еще причиняли страшную боль. Однако, если он не ошибается, она все-таки поменьше, чем была. Витус осторожно опустился на стул еще раз. Получилось! Сидеть страшно неудобно, но терпеть можно. И все-таки он опять встал. Должен пройти еще день-другой, пока он сделает очередную попытку. Следующую ночь он будет спать уже не на животе.

Витус продолжал листать книгу «De morbis». И, как всегда, чтение настолько захватило его, что он забыл о времени и о том, где находится.

Нуну появился во второй половине дня. Принес еды.

– Лепешки и кусок сала! – сказал он, отдавая это Витусу.

– Спасибо, Нуну.

– Так что насчет моей ноги?

– Лечение начнем прямо сейчас. Сначала я должен осмотреть твою рану. Ложись на кровать и сними свой левый чулок. Дыра на ноге ведь слева?

– М-да, – пока что Нуну повиновался без возражений.

– Давай посмотрим, – Витус устроился рядом с ним и снял грязную тряпку, которой была обмотана рана. Он с интересом разглядывал рану. Это была почти круглой формы дыра диаметром в три с половиной дюйма, не слишком глубокая, но от нее уже пахло гниющим мясом. Пальца на два повыше щиколотки, края сине-багровые, тут и там наросло дикое мясо – гиперсаркоз.

– Просто чудо, что у тебя пока нет гангрены, – пробормотал Витус. – Равновесие соков в твоем организме нарушено, открытая рана воспалена, очень сильно воспалена!

Он прикинул, не уместен ли будет компресс с льняным семенем, потому что лен мягкий и теплый и как лекарство годился. Хотя, когда он прикладывал льняное семя к открытым ранам Магистра, это почти не помогло и тот чуть не умер.

Витус решил в точности следовать советам из книги «De morbis».

– Сначала я очищу рану и удалю гнилое мясо у ее краев, – сказал он. – Будет больно. Но такому человеку, как ты, к боли не привыкать – вытерпишь.

– Да, – прохрипел Нуну. Подспудный смысл этих слов до него не дошел.

Витус осторожно очистил рану. Она была настолько запущенной, что любое прикосновение к ней должно было причинять неимоверную боль. Если учесть, что при каждом движении шерстяной чулок терся о рану, неудивительно, что Нуну хромал. Витус слышал, как колосс скрежещет зубами. Достал из сумки свои хирургические инструменты, тщательно их осмотрел и остановился на острой ложечке.

– Что это такое? Что это такое? – недоверчиво спросил Нуну.

– Это называют острой ложечкой. Мне она нужна, чтобы срезать дикое мясо.

Нуну так и сел на постели.

– Нечего тут от меня отрезать, доктор-еретик! Дай мне мазь или какое другое лекарство – и дело с концом!

– Лежи, как лежал! Без ложечки тут не обойтись, – он крайне осторожно принялся очищать края раны. Вдруг он ощутил острую боль в шее.

– Боже правый! – он отпрянул, увидев в руке Нуну кинжал.

Колосс смотрел на него с нескрываемой угрозой.

– Я тебя им прикончу, если тебе с этой штуковиной придут в голову дурные мысли. Это у меня раз-два! Сам знаешь!

Кинжал внушил Витусу неподдельный страх. «Какая красивая и какая страшная вещь!» – подумал он, глядя на тонкое лезвие с замысловатым узором.

– А ну убери его сейчас же! Как я могу лечить тебя, когда ты мне угрожаешь? Или ты боишься маленькой ложки?

– Ничуть я ее не боюсь, – надсмотрщик, казалось, смутился. – Ты только смотри, без фокусов, а то я тебе и без кинжала шею сверну!

– Не бойся, мне такие операции делать не впервой, – Витус поддел ложечкой слой дикого мяса и легким рывком снял его. Нуну застонал и стал часто дышать. Его пальцы сжимались в кулаки и снова разжимались. Витус наблюдал за этим не без удовлетворения. Занятно все-таки устроена жизнь: какие-то четыре дня назад этот человек жестоко пытал его, а сегодня сам в его руках и тоже испытывает боль.

– Скоро ты там? – простонал Нуну.

– На первый раз все, – Витус отложил острую ложечку в сторону и собрал выступившую кровь. Смазал края раны медовой мазью и пригладил ее края. Нуну искоса наблюдал за его действиями. Витус приложил к ране легкий компресс и перевязал ее.

– За ногой я буду тщательно следить два дня, то есть менять компрессы, проверять, как выглядят края, затягиваются ли они, втирать медовую мазь, перевязывать чистыми тряпками.

– И сколько времени пройдет, пока все заживет?

– Ну, не меньше месяца-двух.

– Что, так долго?! И каждые два дня такая катавасия?

Витус выпрямился.

– Чему быть, того не миновать. Иди-ка сюда, к столу.

Колосс повиновался ему, как собачонка.

– Вот два кувшина. В первом – целебный напиток, он твоей ноге поможет. Очень полезен для крови.

– Я про ногу говорю – при чем здесь кровь?

– В крови не должно быть никакой заразы. Когда она чистая, легче образовываются струпья. Это нужно, чтобы рана закрылась. А во втором кувшине лекарство для вен. Оно называется асклевириум и поддерживает процесс выздоровления изнутри.

– Хм... Да-а-а. – Слова лекаря произвели впечатление на Нуну.

– Целебный напиток ты должен принимать трижды в день по кружке: утром, днем и вечером. И каждый раз подогретым, чтобы его целебные вещества подействовали на тебя полностью; тоник будешь принимать в это же время по большой ложке. Так что ты должен приходить ко мне три раза в день, чтобы получать лекарство.

– И чтобы я тебе три раза в день таскал жратву, да? – кое в чем Нуну нельзя было провести.

– Тебе действительно нужно принимать лекарства по часам. И лучше всего это делать здесь. А если ты всякий раз будешь приносить еду для меня, я не откажусь, – Витус усмехнулся. Что правда, то правда: с Нуну лучше в кошки-мышки не играть.

– Прими лекарства сейчас.

Нуну не возражал.

– Прежде чем ты уйдешь, я тебе должен сказать, что все это тебе не поможет, если ты не обратишь внимания кое на какие вещи.

– Какие такие вещи? – колосс разозлился не на шутку.

– С сегодняшнего дня ты должен пить много воды и не употреблять горячительного. Лучше всего, если ты на время вообще перестанешь выпивать. Тебе нужно много двигаться: так будет лучше для твоей раны. Нельзя есть жирное мясо – ни свиное, ни говяжье. Уж если так приспичит – козлятину или баранину. А лучше всего вообще не есть мясо. Мучного и овощей – сколько угодно. Если все это выполнишь, нога заживет быстро.

Нуну помрачнел:

– По-моему, ты меня за дурака принимаешь. То, что ты предлагаешь – разве это жизнь для настоящего мужчины?

– Настоящие мужчины не хромают. Настоящему мужчине все женщины рады!

– Да... Ну, да... – Нуну задумался и приуныл. Витус догадался, о ком тот подумал.

– Если уж мне придется глотать столько всякой всячины, то нет ли у тебя такой штуковины, чтобы после нее Эльвира не могла мне отказать? – выпалил Нуну.

– Может, и найдется. Надо поразмыслить, – Витус решил несколько повременить с этим. – Попринимай несколько дней лекарства, а там поглядим, что к чему.

– Будь по-твоему, доктор-еретик.


Витус не знал, воздерживался ли в последующие дни Нуну от алкоголя и жирного мяса, но через десять дней молодой человек впервые заметил, что рана начинает заживать. Едва заметно, правда, но, если внимательно приглядеться, никаких сомнений не было. Помимо этого края раны потеряли свою сине-багровую краску; кожа выглядела почти нормально.

– Ты делаешь успехи, Нуну, – похвалил Витус. – Да и хромаешь ты не так сильно.

– Я тоже вроде чувствую... И когда хожу, не больно. Во всяком случае, не так, как раньше... – колосс улыбался, как полная луна.

– Похоже, соки начинают приходить в равновесие. Спорю, что через какую-то пару дней ты вообще перестанешь хромать! Когда будешь пересекать площадь, все женщины будут думать: «Вот идет настоящий атлет!» – последние слова Витус произнес, покривив душой, но он знал, почему говорит так.

– Ты считаешь? – надзиратель был польщен. Но тут же лицо его посуровело. – Насчет женщин не знаю, я об одной Эльвире думаю. Вот если бы эту лошадку оседлать... – Он непривычно мягким голосом произнес: – Неужели ты не знаешь никакого средства, чтобы примануть ее? Ну, прошу тебя, доктор-еретик!

– Не знаю... – Витус решил потянуть время.

– Ты знаешь такое средство! Знаешь! – возбужденно вскричал колосс.

– А если и знаю, что мне за это будет?

– А-а-а, вот ты куда клонишь, – выражение лица Нуну сразу стало злым. – А чего бы ты хотел, доктор-еретик?

Витус набрал полную грудь воздуха.

– Я хочу, чтобы ты перевел Магистра в эту камеру.

– Не выйдет! – ответ вылетел из Нуну со скоростью пули.

– А ты подумай. Тебе не обязательно решать это прямо сейчас.

– Не выйдет! Даже если бы я и хотел, потом у меня будет куча неприятностей.

– Из-за чего?

– Ну, э-э...

– Его преосвященство Игнасио в отъезде, – продолжал настаивать Витус. – Отца Алегрио тоже нет. Из инквизиции в городе никого, а алькальду вообще не до процесса над еретиком. Я ни для кого интереса не представляю, Магистр – тоже. Из-за чего у тебя могут быть неприятности? И кого тебе бояться? Здесь, в тюрьме, тебе никто не указ. Здесь ты самый главный... Или нет?

– Речи у тебя слаще ангельских, доктор-еретик.

– Я говорю только то, что есть. Сам подумай.


– А вот и я! – воскликнул Магистр. Он буквально вбежал в камеру и бросился обнимать Витуса. – Дай на тебя посмотреть! А ты ничего выглядишь! – отойдя от Витуса на расстояние вытянутой руки, он часто-часто заморгал. – Нуну, похоже, раскормил тебя.

Великан встал между ними.

– Не болтай столько чепухи, Магистр. Ну, доктор-еретик, как насчет средства для Эльвиры?

– Нам нужна кровать для Магистра и еще один стул, а там поглядим...

– А мне – средство для Эльвиры. Прямо сейчас!

– Сейчас не получится. Потребуется еще два-три снадобья, но мне нужно сперва все хорошенько обдумать, какое из них лучше подойдет. Какое сильнее, понимаешь? Наберись терпения.

– Хм... Только не медли! – не добившись своего с наскока, великан перегибать палку не стал.

– Нуну?

– Чего тебе, доктор-еретик?

– Принеси нам поесть.

– Ты вроде нашел к нему подход, – обрадованно сказал Магистр, когда дверь камеры захлопнулась за надсмотрщиком. – Это имеет какое-то отношение к Эльвире, содержательнице борделя?

– Угадал, – и Витус посвятил его в суть дела.

Маленький ученый рассмеялся:

– Выходит, своим перемещением сюда я обязан плотским вожделениям этого монстра! Ну, тебе придет еще в голову какая-нибудь забавная травка! А теперь дай я посмотрю, что с тобой сделала инквизиция.

Витус показал ему свои раны.

– Вот эти раны – на бедрах и ягодицах – от стула с шипами. И на руках – от его подлокотников.

Магистр понимающе кивнул.

– Стул с шипами причиняет острейшую боль, однако они прибегают к этой пытке только на стадии так называемого «мягкого дознания». При «строгом дознании» пытки у них особенно изощренные. «Сухая растяжка» и «испанский сапог» – из их числа. Полагаю, они объяснили тебе предназначение всех пыточных предметов?

– Было дело. Нуну сделал все, чтобы у меня затряслись поджилки. Страха он, конечно, на меня нагнал, но все же не настолько, чтобы я сдрейфил перед инквизитором. По-моему, я ему ни разу ни в чем не уступил.

– Оно и заметно по следам на твоем теле, – Магистр наморщил лоб, при этом шрам от креста натянулся. – Почему ты все время водишь руками?

Витус показал ему свои большие пальцы.

– Черт побери! Проклятая банда! Они сдавливали тебе пальцы плитками, да?

– Да, сейчас я уже могу слегка пошевелить ими, согнуть в суставе. Ногти, наверное, сойдут.

– Грязные свиньи!

– Я разогрею для нас тимьянный напиток. – Витус пошевелил тлеющие угли и поставил на огонь котел. – А почему, объясни ты мне, они тогда перестали пытать тебя?

Магистр сел на кровать.

– Потому что алькальду захотелось поужинать. У его преосвященства при этом был такой вид, будто ему что-то переперченное подсунули. Но против желания градоначальника не попрешь! А без него продолжать дознание запрещено правилами. Вот и пришлось Игнасио объявить перерыв в допросе.

– А почему потом его так и не возобновили?

– Это мне неизвестно. Может быть, сочли, что смерть Конрада Магнуса и без того наделала слишком много шума. – Маленький ученый с любопытством наблюдал за тем, как Витус наполняет кружки.

– Я никогда еще не пробовал тимьяна в жидком виде. Каков он на вкус?

– Сам суди, – Витус протянул ему полную кружку.

Магистр осторожно отглотнул.

– Ф-фу ты, кипяток!

– Да, зато какой ароматный!

Оба с удовольствием выпили по кружке горячего напитка – Витус стоя, Магистр – удобно расположившись на кровати.

– Вот это мне нравится, – сказал маленький ученый, и голова его упала на грудь. Он заснул.


– Ну, вы, еретики, – Нуну, хромая, вошел в камеру с табуретом и тюфяком с соломой в руках. Повернулся лицом к двери: – Крыса, где ты там?

– Иду, иду, – вошел Крыса с кастрюлей и поставил ее на стол.

– Чечевичный суп с мясом. И пшеничный хлеб. Свежий! Жрите от пуза!

– Спасибо, Крыса, – поблагодарил Витус.

– Проваливай, Крыса! – приказал Нуну.

– Поцелуй меня знаешь куда! – прошипел тот, но поспешил ретироваться.

– Так как там у тебя дело со средством для Эльвиры? – угрожающих ноток в голосе Нуну не услышать было нельзя.

– Ложись сперва на кровать, если ты не забыл, что я должен осмотреть твою ногу.

– Будь по-своему, но потом ты мне скажешь, что это за средство такое, а то дождешься у меня!

– Знаю, – Витус снял повязку и стал осматривать рану на ноге. – Ты делаешь успехи.

Рана и впрямь подживала. Приступая к лечению, он почти не рассчитывал на то, что медикаменты помогут, и тем более не думал, что Нуну будет выполнять все его предписания. Однако колосс оказался весьма послушным пациентом. Скорее всего, потому, что был влюблен.

Похоже, что даже сбросил несколько килограммов лишнего веса.

– Вот тебе целебный напиток, а вот асклевириум для тебя.

– Порядок, доктор-еретик!..

Витус помазал рану медовой мазью и сменил повязку.

– А на твой вопрос я тебе вот что скажу, Нуну: средство, которое ты должен дать Эльвире, относится к числу очень редких. Но прежде, чем назвать его тебе, я хотел попросить тебя, чтобы, уходя, ты оставил дверь открытой. Нам с Магистром надо походить, размять ноги.

Колосс так и подскочил, будто его скорпион укусил.

– Рехнулся ты, что ли? И не думай об этом!

– Почему? Ты ведь все равно запираешь дверь в конце коридора – или нет? Удрать мы никак не сможем.

– Это да, – надсмотрщик боролся с собой. – Но вы сможете попасть в пыточную камеру, а в мое отсутствие это запрещено.

– На черта она нам сдалась, эта пыточная камера! Мы оба ее еще не забыли, сам понимаешь, – подал голос Магистр.

– Вот именно, – поддержал его Витус. – Мы всего-то и хотим, что прогуляться туда-сюда по коридору, чтобы немного поразмяться, – он придал своим словам таинственное звучание: – Когда я подумаю о том средстве, которое я придумал для Эльвиры...

– Что это за средство? – нетерпеливо перебил его Нуну.

– Я уже говорил тебе, что оно редкое, исключительно редкое, но я назову тебе его, как только ты пообещаешь не закрывать дверь на ключ.

– Хорошо, обещаю...

– Поклянись Пресвятой Девой!

– Клянусь, Бог свидетель, клянусь! Ну, как это средство называется?

Витус подошел к нему почти вплотную и прошептал:

– Оно называется «висельник»...

– «Висельник», – почтительно повторил Нуну.

– Да. Еще оно имеет травяное название «пророчица». Или «чародейка». Это воистину волшебное растение. Вот эту самую «чародейку» ты и должен достать. – Витус поднял палец, как бы предупреждая о чем-то важном. – Ты не спеши радоваться, потому что «висельник» – это растение очень прихотливое и растет далеко не везде. Найти его будет непросто. Ты его должен выкопать из-под виселицы, где год назад кого-то повесили. Лучше всего тебе поговорить на сей счет с палачом из Досвальдеса. В Досвальдесе ведь есть свой палач?

– Ну, да, есть, – проговорил Нуну охрипшим от возбуждения голосом.

– Вот и спроси его, где он в последний раз кого-то казнил. Там и копай. Но будь осторожен: если ты повредишь корень, «висельник» издаст свои предсмертные крики. Лучше всего будет, если ты возьмешь пример с колдуний-травниц – они заставляют вырывать корни своих собак.

– Ты что, кол... ты чего это... – зрачки Нуну расширились.

– Нет, никакой я не колдун, и сатана в меня не вселился. Я просто знаю, что к чему.

– Не каждый, кто знает немножко больше, чем другие, колдун, – заметил Магистр.

– Когда найдешь «висельник», – продолжал Витус с важным видом, – приглядись к нему повнимательнее: чем больше его головка и туловище будут походить на мужской член, тем сильнее будет его действие!

– Да, доктор-еретик, – колосс внимал каждому слову Витуса. – Ну, и как же этот «висельник» действует?

– Ты должен дать его Эльвире и проследить, чтобы она его съела. Вечером, и чем позже, тем лучше. Самое сильное действие он оказывает, если его съесть в полночь. Даже стихи про это есть:

В мире этом и усопших

К новой жизни возвращаю.

Страсть любви, огонь в крови

Я вернуть им обещаю.

Нуну попытался воспроизвести по памяти хотя бы первые две строчки заклинания, но безрезультатно.

– Вот черт, заковыристо как-то сказано!..

– Тебе это произносить не обязательно, – утешил его Витус. – Правда, тогда действие корня уменьшится.

– Хм. А если я вообще не найду у места казни этот корень, что тогда?

– В любом случае ты должен попытаться. А если у тебя не получится, пойдешь к аптекарю и купишь «пророчицу» у него. Я все для тебя приготовил, – он протянул Нуну небольшой листок бумаги, на котором было написано: Mandragora officinalis.

– Дашь это аптекарю в Досвальдесе.

– Идет! – Нуну взял бумажку, тщательно сложил ее вчетверо, сунул за свою промасленную рубаху и ушел, не сказав больше ни слова.

Дверь камеры он не запер.

– Ты гений! – вырвалось у Магистра после ухода колосса. – Ты с действием этого «висельника» связал столько условий, что Нуну нипочем всего не выполнить. Эльвире, этой чертовой девке, опасаться его нечего.

Витус улыбнулся:

– Там поглядим. А теперь давай есть. Я об этом целый день только и думал.

Он пододвинул табурет к столу, зажег свечу и налил обоим по полной миске чечевичного супа. Потом положил рядом с мисками по куску козьего сыра и ломтики сала, которые приберег.

– Теперь для полного счастья нам только вина не хватает.

– Ох, как ты прав, – Магистр разрезал скальпелем сало на мелкие кусочки и бросил их в суп. – Но не будем такими неблагодарными!.. Будущее кажется мне не столь уж мрачным: вряд ли Нуну еще раз будет пытать нас. Без членов суда инквизиции ему это строго запрещено. Между прочим, до меня дошел слух, что его преосвященство наложил полные штаны, когда его вместе с отцом Алегрио вызвали в Рим. Ему придется держать ответ перед самим папой Григорием XIII за свое богопротивное поведение. Говорят даже, что он, подобно многим, был постоянным гостем у Эльвиры. Сомневаюсь, что мы когда-нибудь еще встретимся с ним.

– О том, что его преосвященство Игнасио вызвали в Рим, мне уже говорил Нуну, – кивнул Витус, – но о том, что он был одним из завсегдатаев заведения Эльвиры, я не знал.

– То, что его преосвященство вел столь постыдную для церковного иерарха жизнь, льет воду на нашу мельницу! – подытожил Магистр, облизывая ложку со всех сторон. – Но что-то мне не хочется тратить этот вечер на обсуждение такой скользкой темы. Слушай, а почему бы нам и в самом деле не размять ноги? Дверь камеры открыта – нас словно приглашают погулять...

– Давай отложим это на утро. А сегодня мне хочется просто посидеть с тобой за столом, поговорить, вспомнить о чем-нибудь хорошем.

– Согласен! Это предложение вполне соответствует моим представлениям о приятном времяпрепровождении. Думаешь, нам удастся бежать отсюда?

– Трудно сказать. – Витус отставил в сторону бачок и миски. Потом расшевелил тлеющие угли. Подложил еще несколько поленьев, чтобы огонь не погас до самого утра. – Нам нужно осмотреть каждую пядь стены, каждую щелочку или трещину в кладке, и особенно это касается пыточной камеры.

– Почему это особенно пыточной камеры?

– А известно тебе, что такое «Железная дева»? – вопросом на вопрос ответил Витус.

– Железная дева? Ну конечно! В Ла Корунье у меня была девчонка, ее все так дразнили, – Магистр улыбнулся. – Но шутки в сторону – представления не имею!

– Может быть, завтра утром мы это узнаем. Поблизости от первой пыточной камеры есть, очевидно, и вторая – она на четыре ступени ниже. Там и должна находиться эта «дама».

Витус закончил уборку камеры.

– Я думаю, надо выспаться. Ложись на кровать.

– И не подумаю! Кровать твоя, по крайней мере до тех пор, пока не заживут твои раны. А я устроюсь на полу, на тюфяке. Как-никак я к этому уже привык.

Витус улыбнулся:

– Когда у тебя такое кислое лицо, с тобой лучше не спорить. Ладно, лягу на кровать. А потом мы будем с тобой спать на ней поочередно.

– Я знал, что сумею тебя убедить, – захихикал маленький ученый и устроился на тюфяке под стенкой.

Витус задул свечу и тоже лег. На спине он лежал, особо острой боли не испытывая, что его очень обрадовало.

– Спокойной ночи, Магистр!

– Спи спокойно, сорняк!


Они проснулись с первыми лучами солнца.

– Только после вас, – улыбнулся Магистр, пропуская Витуса первым. Тот, выйдя из камеры, сразу повернул голову налево. Как он и ожидал, Нуну закрыл дверь в конце коридора. Дальше не пройти.

В самом конце коридора оказалось несколько зарешеченных окон, и можно было увидеть клочки голубого неба. Витус прислушался. До его слуха дошел слабый, едва уловимый шорох. Так шуршат листья на ветру, но он знал, что перед зданием тюрьмы нет ни единого деревца. «Наверное, вода где-то сочится», – мелькнуло у него в голове. Ну да, все верно! Где-то поблизости от тюрьмы протекает Пахо. Днем плеска воды нипочем не услышишь, а утром, когда город еще не проснулся, – другое дело.

Магистр окинул окна взглядом знатока:

– Решетки литые. Тут мы бессильны. Разве что святой Франциск Ассизский превратит нас в птичек небесных.

– Подожди-ка, – Витус вернулся в камеру и появился вновь, держа в одной руке глиняный кувшин, а в другой горящую свечу.

– Кувшин не идеальное средство для переноски угольев, но лучше, чем ничего.

– Обо всем-то ты подумал.

– Возьми, – Витус дал Магистру кувшин, а сам со свечой в руке пошел по коридору направо. В самом его конце и находилась та самая лестница, что вела в пыточную камеру. Согнувшись в поясе, они спустились по ее каменным ступеням.

В камере Витус зашел за судейский стол, снял со стены факел и опустил его в кувшин. Послышался шипящий звук, потом из кувшина вырвалось пламя. В камере сразу стало светло. Витус повеселел, когда заметил при входе в пыточную, что Нуну сменил старый факел на новый. Сам того не ведая, он позаботился, чтобы здесь было достаточно света, когда они начнут поиски.

– Пошли.

Держа факел перед собой, он дошел до лестницы в четыре ступени и, поколебавшись недолго, спустился вниз, в темень. Оказавшись внизу, он увидел камеру таких же размеров, что и верхняя, только пыточных инструментов в ней не было. В дальнем углу стояло что-то вроде кузнечного горна, над ним – дымоход, а под стеной – верстак.

– Господи Иисусе! – Магистр неожиданно схватил Витуса за руку, да так, что тот даже скривился от боли.

– Вон там, посмотри! В левом углу!

То, что он увидел, походило на улыбающуюся Смерть.

Улыбка играла на тонких, как лезвие ножа, губах, а черты лица этой Смерти казались размытыми в неверном свете факела, хотя можно было догадаться, что это лицо Мадонны. Тело ее было застывшим, как у статуи. На ней накидка, длинная, до щиколотки. Казалось, накидку ей кто-то набросил на плечи, потому что фигура была безрукой. Ее, очевидно, отлили из металла, потому что в свете факела фигура отливала загадочной синевой.

– Это, скорее всего, и есть «Железная дева», – прошептал Магистр, едва придя в себя от испуга. – Посвети мне, я хочу осмотреть ее вблизи. – Он пошел наискосок через камеру, несколько раз споткнувшись о камни вроде тех, что применялись при «сухой растяжке» в верхней камере.

– Особенно близко не подходи. У меня недоброе предчувствие. Что-то с этой фигурой не так...

– Ну, тогда я осмотрю горн.

Ученый осмотрел печь с покрытой копотью трубой, но не обнаружил ничего примечательного.

– Прошло никак не меньше двух недель с тех пор, как здесь разжигали огонь, – объявил он. – Проверю, что это за верстак.

Он осмотрел его со всех сторон.

– Ничего... Нет, что-то есть! Смотри, тут какой-то ящик.

Он потянул его на себя и достал большую толстую книгу.

– Поглядим, как она называется. Иди сюда с факелом.

Витус посветил ему...

«Liber dolorum Dosvaldensis» – прочел маленький ученый. – С ума сойти: «Книга болей Досвальдеса»!

Он открыл книгу и с интересом принялся листать ее.

– По-моему, это перечисление пыточных предметов в тюрьме – во всех ее камерах. Но я что-то плохо вижу, читать трудно. Попробуй-ка ты, – он отдал книгу Витусу и взял у него факел.

Витус подтвердил его предположение.

– Камеры пронумерованы и так и называются «Cella-I»[15], «Cella-II» и так далее. Что находится в первой камере, нам хорошо известно, насчет второй камеры тут вот что сказано: «Здесь находится „Железная дева“, названная также „матерью, боль приносящей“, или «Madre dolorosa».

– А как эта «дама» действует? Что сказано там об этом? – продолжал расспрашивать Магистр.

Витус прочел вслух:


...затем осужденный грешник должен выть подведен с завязанными глазами к женоподобному приспособлению, после чего тот раздвинется, как ноги похотливой женщины, втянет его в себя и затем уничтожит.


– Как это и каким образом эта дама раздвигается? – полюбопытствовал маленький ученый. Он медленно приблизился к металлической фигуре и хорошенько ее оглядел.

– Ты прав, в ней есть что-то запредельное. Она как бы воплощение зла.

– У нее на плаще есть две ручки – на боках, – заметил Витус.

– Точно. Потянуть за них? – Магистр сунул факел в держак на стене, чтобы освободить руки.

– Да, давай.

– Стой! – маленький ученый к чему-то прислушался. – Слышишь? Звук такой, будто по стене хлещет сильный дождь.

– Сейчас и я слышу. Звуки исходят из этой самой фигуры. Во всяком случае, она к ним причастна. Ладно, попытаемся открыть ее. Ты возьмешься за левую, а я за правую петлю.

– Порядок. Разденем, как говорится, эту «даму».

Они потянули раз-другой, и фигура с металлическим скрежетом раскрылась – это широко разошлись полы ее накидки. Внутри «Железная дева» была полой. А изнутри полы оказались усажены десятками игл и кинжальных лезвий.

– А что это значит? – спросил ошеломленный Магистр.

Они снова заглянули в книгу.


...еретику предоставляется возможность сказать свое последнее слово, прежде чем «Дева» закроется и тысячекратно пронзит его.


– Теперь мне ясно, почему осужденному завязывали глаза, – содрогнувшись, сказал Магистр.


...и перфорация подобного рода известна так же как поцелуй Девы.


– Да, в такое чрево по своей воле не встанешь, – продолжал рассуждать Магистр. – Нет, но ты слышишь? Что-то шумит, как водопад.

Витус закрыл книгу.

– По-моему, я знаю, в чем причина. Это Пахо, которая протекает под зданием тюрьмы. В этой самой книге сказано, что после закрытия «Девы» еретика разрезает на множество кусочков и его бренные останки сбрасываются в протекающий под зданием поток.

– Если это так, то где-то поблизости должен быть люк или ход в подземный канал. Может быть, вовсе не внутри этой «Девы», а где-то еще.

Магистр как бы ощупал стены комнаты глазами.

– Вон там! – Рядом с фигурой «Девы», чуть повыше и левее ее головы из стены выступал деревянный рычаг. – Я нажму!

С громким треском пол под ногами «Железной девы» разверзся. Шум воды усилился. Друзья подошли поближе и заглянули в устрашающую тьму. Все равно что черная стена была перед ними.

– На какую глубину падает то, что осталось от бедняги? – не ожидая ответа на свой вопрос, проговорил Магистр.

Оба подумали об одном и том же: если с такой высоты рухнуть в поток, то и от живого и здорового человека ничего не останется.

– Прощай, дорога, зовущая к побегу! – вздохнул Магистр.

– Пойдем обратно, – кивнул Витус.

Загрузка...