Тайное письмо

Ким Гын О ПЕРВАЯ ЗАРПЛАТА

Это было в конце двадцатых годов, во время японской оккупации.

В одном из городков на побережье Желтого моря японцы открыли мукомольню. Четырехэтажное каменное здание ее, окруженное многочисленными приземистыми складами, отличалось своим внутренним видом от других портовых строений. Фабрика была построена на территории порта с единственной целью — ускорить погрузку муки в бездонные трюмы непрерывно прибывавших из Японии грузовых судов. Заказов было много. И люди, не зная ни сна, ни отдыха, день и ночь работали не разгибая спины, чтобы утолить ненасытный аппетит капиталистов. Среди измученных, обездоленных рабочих был и мальчик, по имени О Су Нам.

Прошло уже более трех месяцев, как он стал работать на фабрике. Тонкая длинная шея, неуклюже сидящий на угловатой фигуре засаленный отцовский комбинезон желтого цвета — вот что сразу бросалось в глаза при взгляде на мальчика. Он казался совсем еще ребенком. Но он аккуратно ходил на фабрику, не пропуская ни одного дня, и изо всех сил старался не отставать в работе от взрослых. Каждое утро ему предстояло пройти пять ли и, запыхавшись, предъявлять у железных ворот, удивительно напоминавших тюремные, свой пропуск, чтобы затем на весь день раствориться в дьявольском шуме фабрики, так ловко превращавшей пот и кровь человека в звенящее всесильное золото.

Он выходил из дому задолго до восхода солнца, когда над морем стоял густой молочного цвета туман. Складские помещения в пустовавшем порту, большие и малые суда у причалов — все казалось еще погруженным в томительную полудрему. В предутренней тишине был слышен лишь монотонный шум фабричных машин, да сквозь пелену тумана мигали огни пароходов и далеких маяков.

Рабочий день Су Нама начинался рано утром. Среди оглушающего грохота, весь облепленный с головы до пят мучной пылыо, он целый день бегал по мрачным, темным цехам, то выметая мусор, то вытирая тряпкой пыль с машин. Это была его работа, его хлеб, и он никогда не задумывался над тем, почему он ежедневно должен работать в этом аду более двенадцати часов.

На фабрике не было ни выходных дней, ни отгулов. Казалось, устали не только люди, но и машины, однако ни тем, ни другим не давали отдыха. Измученные каторжным трудом рабочие пытались в течение дня урвать минуту-другую, чтобы перевести дыхание, но сердитые окрики вездесущих надсмотрщиков снова гнали их к машинам. И если такая работа была не по силам многим взрослым, видавшим виды рабочим, то стоит ли говорить, как трудно приходилось хилому, четырнадцатилетнему мальчику. От чрезмерного переутомления и постоянного недосыпания у Су Нама часто кружилась голова и временами начиналось кровотечение из носа. Он скрывал от людей свое недомогание, и каждый раз, когда это случалось, тайком вытирал кровь грязной тряпицей, заменявшей ему носовой платок. Ни единого слова он не говорил и матери. То, что мальчик так старался, совсем не жалея себя, объяснялось просто: он мечтал поскорее получить зарплату, чтобы хоть немного облегчить жизнь своей бедной семье.

Хозяева фабрики, принимая на работу подростков, под предлогом «испытательного срока» заставляли их работать три месяца бесплатно. Только в конце четвертого месяца дети имели право на зарплату. Су Нам, который уже более трех месяцев работал на фабрике, еще не получил за свой труд даже жалкого медяка.

Но Су Нам не роптал. Он был уверен, что скоро получит деньги. Тогда он купит лекарство для своей больной матери и внесет плату за обучение маленькой сестры, чтобы та могла ходить в школу.

Тяжело было работать Су Наму. Но еще тяжелее терпеть всякие унижения и обиды от японцев-надсмотрщиков. Особенно не выносил он одного из них. Узкий, морщинистый лоб, выглядывающие поверх очков ледяные глаза, желтые, гнилые зубы, выпирающие наружу, — все это было настолько омерзительно, что при одном лишь воспоминании о надсмотрщике Су Нам чувствовал себя так, точно проглотил какую-то дрянь. Надсмотрщик ходил неслышно, по-кошачьи, и всегда появлялся там, где его меньше всего ждали. Это был смертельный враг рабочих, настоящий палач. За жестокость рабочие прозвали его Кастетом. Они ненавидели его.

Однажды вечером, когда Кастет пьяный шел по улице, вырисовывая кренделя на пыльной дороге, откуда ни возьмись, налетели неизвестные и избили его до полусмерти. С тех пор он намного умерил свой пыл. Теперь он опасался связываться со взрослыми рабочими. Зато все свое зло он срывал на подростках. Су Нам и его сверстники втихомолку поговаривали: «Этому гаду, наверное, мало тогда надавали. Не мешало бы еще разок устроить ему темную».

Дни тянулись длинной вереницей, похожие один на другой. Как-то раз во время обеденного перерыва Су Нам решил подняться на четвертый этаж, где был установлен очиститель. Су Нам давно мечтал посмотреть на эту чудо-машину, которая какой-то таинственной силой вбирает в себя пыль, оставляя одну белоснежную муку. Правда, мальчик не осмелился бы на такой шаг, как ни велико было его любопытство, если бы знал, что за четвертым этажом особенно рьяно следит жестокий надсмотрщик.

Действительно, Кастет никому не доверял работу в цехе, откуда выходила готовая сортовая мука. Он сам управлял очистителем и другими стоявшими там машинами. Поэтому рабочие, за исключением случаев крайней необходимости, старались туда не ходить. Но Су Нам, поднимаясь на последний этаж, даже не подозревал, что впереди его ожидала большая беда.

Через многочисленные щели потолка просачивались желанные лучи полуденного солнца. Но, несмотря на это, в помещении было мрачно. Покрытые желтой мукой машины лениво вращали свои колеса, тяжко и надрывно вздыхая. На фабрике говорили, что когда-то один подросток нечаянно попал под вращающийся маховик очистителя, и с тех пор по ночам, стеная и жалуясь на свою горькую судьбу, здесь бродит его призрак. При этой мысли Су Наму стало жутко. Но он преодолел страх и, стараясь не думать о привидениях, направился к очистительной машине.

Громадная машина с многочисленными рычагами была похожа на какое-то чудовище. Ее массивное колесо медленно двигалось с тяжелым придыханием, будто устав от людской жестокости. Оно вращалось с перебоями: остановится на секунду-другую, затем снова, словно нехотя, начинает вертеться.

Су Нам был весь захвачен этим необычным зрелищем. Он с нескрываемым любопытством смотрел, как большие и малые шестерни, будто сливаясь в едином ритме, приводят в движение такую громадину. Незаметно для самого себя он перенесся в мир прекрасной мечты. Ему представилось, что вот он, О Су Нам, взрослый и не только управляет такими чудесными, умными машинами, но и строит их. Однако мальчик быстро очнулся от своих грез. Он вспомнил слова одного японского инженера, которого попросил объяснить устройство сложной машины. «Зачем тебе, грязному корейцу, знать все это? Твое дело исполнять нашу волю, вот что!» — услышал он холодный, насмешливый голос. Су Нам не мог стерпеть тогда обиды и резко ответил инженеру: «Не вечно вы будете господами! Посмотрим еще, чья возьмет!» За это он здорово поплатился. Обозленный непочтительностью мальчика, японец избил его. О Су Нам не забыл слова инженера. И сейчас, нагнувшись и внимательно рассматривая машину, мальчик твердил про себя: «Посмотрим. Дай только подрасти. Я буду умнее этого наглого господина!»

Вдруг кто-то с сердитым окриком схватил мальчика за шиворот и с силой дернул назад. От неожиданности Су Нам чуть было не упал.

— Кто тебе, щенок, разрешил подняться сюда? — Это был Кастет.

Растерянный Су Нам не знал, что делать. Острый змеиный взгляд, крепко стиснутые зубы и еле заметная ехидная улыбка не предвещали ничего доброго.

Злобно осклабившись, надсмотрщик что-то процедил сквозь зубы и стал проверять дырявые карманы Су Нама. Поняв, что этот подлый человек подозревает его в воровстве, Су Нам побледнел и, пытаясь вырваться из его цепких объятий, гневно воскликнул:

— Отпусти! Что тебе от меня нужно?!

Надсмотрщик, еще раз подозрительно осмотрев его с ног до головы, зашипел:

— Ты зачем сюда поднялся, щенок?

Убедившись в том, что у Су Нама нет ничего такого, за что его можно было бы обвинить в воровстве, японец не знал, к чему бы придраться, чтобы выместить кипевшую в нем злобу.

— Хотел... посмотреть... на очистительную машину. — Голос Су Нама срывался от возмущения.

— Врешь, собачий сын! — Надсмотрщик несколько раз с силой ударил его по лицу.

— За что? За что ты меня бьешь? — крикнул Су Нам.

— А ты зачем сюда поднялся без разрешения? Кто тебе позволил дотрагиваться до этих машин? Нечего вилять, ты ведь пришел, чтобы украсть муку, не так ли? — Кастет, точно ястреб, налетел на мальчика, колотя его твердыми, как молот, кулаками и пиная ногами.

— Какое ты имеешь право бить меня? Я ничего не украл, я не вор! — Су Нам еле стоял на ногах.

— Что? Ах ты, дрянь этакая! — Надсмотрщик занес над головой мальчика кулак.

Но ударить Су Нама ему не пришлось. Кто-то сзади схватил Кастета за руку:

— Не слишком ли ты наседаешь на мальчика?

— Кто это смеет вмешиваться в мои дела?

Круто повернувшись, надсмотрщик оказался лицом к лицу с рослым, атлетического сложения, молодым человеком. Это был моторист фабрики.

— Допустим, он провинился в чем-то; и все-таки разве можно за это так бить ребенка? — Моторист говорил спокойно, но в его твердом голосе чувствовалось нечто такое, что заставило ретивого надсмотрщика по убавить спесь.

— А ты кто такой? Какое тебе дело до этого? — Над смотрщик попытался было вырвать руку, которую крепко держал моторист.

— Как это «какое дело», когда ты бьешь невинного человека?

— Он вор! Он муку украл!

— Врет он! Что я украл? — Су Нам почувствовал поддержку и осмелел.

— Хорошо, пусть! Где доказательства? — не повышая голоса, спросил моторист. — В обеденный перерыв я первым поднялся сюда немного отдохнуть и видел все, что делал мальчик. Он только смотрел на эту машину. Если ты не веришь и моим словам, тогда посмотри ему в глаза. Разве у человека с нечистой совестью бывают такие глаза?!

Надсмотрщик ничего не мог ответить. Он только зло поглядел на моториста.

На молодом рабочем был старый залатанный комбинезон. Лицо и руки его были густо вымазаны машинным маслом. В честном, открытом взгляде, в упрямых складках возле крупного волевого рта, в спокойном, обдающем ледяным холодом голосе рабочего чувствовалась сила, которая внушала японцу страх.

В эту минуту надсмотрщик невольно вспомнил тот вечер, когда его избили до полусмерти, и окончательно утратил свою воинственность.

Моторист, видимо разгадав перемену, оставил его в покое и повернулся к Су Наму. Мальчик весь дрожал от обиды и возмущения, слезы душили его.

— Дядя, я... я...

— Пошли. — Он взял Су Нама за руку. — Я все знаю, успокойся.

Обняв всхлипывающего мальчика за плечи, моторист направился к выходу. Пропустив Су Нама вперед, он обернулся и встретился взглядом с надсмотрщиком, который все еще стоял на том же месте и провожал их ненавидящими глазами.

Вечером после работы Су Нам и моторист вместе вышли на улицу. Все небо затянуло тяжелыми свинцовыми тучами, не было видно ни одной звезды. Гнетущую тишину нарушал только гул морского прибоя. Вдали, на самом горизонте, мигало неусыпное совиное око маяка.

Огромный порт был погружен во тьму. Лишь в одном из уголков ярко горели электрические фонари. Там, в каком-то странном хороводе, сгибаясь под тяжестью мешков, бегали грузчики. Шла погрузка муки на только что прибывшее японское судно.

Моторист и Су Нам остановились и долго молча смотрели туда.

— Вот и еще один японский пароход скоро отчалит с нашей мукой, — тихо вздохнул Су Нам.

Услышав эти печальные слова мальчика, моторист удивленно посмотрел на него, точно спрашивая: «Откуда ты, малый, все это знаешь?» Затем, после недолгого раздумья, он заговорил:

— Ты прав. Пшеница, выращенная корейскими крестьянами, попадает на эту мукомольню. Здесь корейские рабочие делают из нее муку, которая вывозится в Японию. Да разве только это? Все, что ценно и дорого, завоеватели выкачивают из Кореи. Недаром рабочие Вонсана объявили недавно всеобщую забастовку.

— Дядя, мой папа то же самое говорил. Мы, корейцы, надрываемся на непосильной работе, но только и видим, что нищету и голод.

— Папа? Где твой отец сейчас работает?

Будь это днем, он непременно заметил бы, как помрачнело лицо Су Нама. Его отец был грузчиком в порту. Летом прошлого года он сорвался с высокого помоста в воду с большим мешком соли на спине и получил тяжелое увечье. С того дня отец слег в постель и вскоре умер.

Выслушав краткий рассказ Су Нама о его семье, моторист сказал:

— Помни, твой отец — одна из многих жертв японских колонизаторов. Чтобы добиться справедливости, о которой так мечтал твой отец, нужно бороться. Надо быть таким человеком, который способен отдать все силы, а если потребуется, то и жизнь в борьбе за свободу.

— Я буду таким человеком! — В звонком голосе Су Нама прозвучала твердая решимость.

В эту ночь мальчик долго не мог уснуть. Было уже очень поздно, когда сестренка Су Ок, тоже не спавшая, позвала его:

— Брат!

— Что?

— Брат, еще одна неделя, и тогда ты получишь зарплату?

— Конечно, получу.

— Как хорошо! — Девочка чуть не захлопала в ладоши от радости. — Мы тогда купим и рис, да?

— Конечно.

— Ты внесешь плату за учение, и я смогу ходить в школу. Еще нам надо заплатить за комнату, не забудь это.

— На все хватит, не беспокойся.

— Это ты серьезно? Слышишь, брат, у нас с тобой есть очень важное дело, самое важное. — Девочка понизила голос.

— Что тебе? Сладости какие купить?

— Не говори глупости. — Она придвинулась к Су Наму и тихо шепнула ему на ухо: — Маме надо купить лекарство.

— Спохватилась! Я об этом раньше всего подумал.

— Как хорошо, — обрадованная девочка забарабанила ногами по циновке, которая служила ей постелью, — тогда наша мама скоро выздоровеет!

На глаза матери, молча слушавшей перешептывание детей, навернулись слезы. Она застонала.

— Что с тобой, мама, ты плачешь? — забеспокоилась Су Ок.

— Нет, зачем мне плакать, — голос матери дрожал. — Какие же вы молодцы, рассуждаете как взрослые. Был бы жив отец, разве он позволил бы вам заниматься такими недетскими делами...

— Мама, — Су Нам поднял голову с подушки. — Мама, прошу тебя, больше никогда не говори так. Я ведь работаю за отца.

Для Су Нама теперь было большой радостью ежедневно встречаться на фабрике с мотористом и слушать его рассказы. Особенно мальчик любил, когда моторист рассказывал о борьбе рабочих, об их забастовках, о том, как живут в Советском Союзе.

Когда Су Нам узнал, что японские оккупанты, заставляя бесплатно работать по три месяца его и других подростков, без зазрения совести эксплуатируют детский труд, его возмущению не было предела. Он крепко сжал кулаки, и в прежде кротких глазах заполыхал огонь.

— Когда же у нас в Корее будет так, как в Советском Союзе? — громко, на весь цех, закричал он, стараясь заглушить своим голосом грохот машин.

— Только тогда, когда мы поставим на колени японских империалистов, — бросил в гудящий цех кто-то из рабочих.

— А когда же мы их поставим на колени?

— Для этого нам сначала нужно объединиться и собрать свои силы в единый мощный кулак.

— Тогда конец и нашему надсмотрщику?

— Это само собой.

— Я с ним сам расправлюсь!

— Пусть будет так! Но для этого мы, рабочие, должны иметь единую волю, дружно жить и бороться!

В цехе все чаще и чаще можно было слышать подобные разговоры.

Однажды во время обеденного перерыва Су Нам задержался в цехе. Вдруг он услышал, как загрохотала деревянная лестница, ведущая на четвертый этаж: по ней кубарем скатился надсмотрщик. Лицо японца было перекошено от страха, он что-то бессвязно бормотал. Как угорелый заметался он по цеху, стал кричать, звать людей. Но на всем третьем этаже не оказалось ни кого, кроме Су Нама. Наконец надсмотрщик, заметив мальчика, бросился к нему и, ни слова не говоря, потащил его наверх. Су Наму нетрудно было догадаться, что там стряслась какая-то беда, раз японец сам тянет его на четвертый этаж.

Уже на середине лестницы мальчик почувствовал какую-то едкую, солоноватую гарь, услышал доносившийся сверху беспорядочный лязг и скрежет металла. Ничего доброго это не предвещало. Су Нам попробовал вырваться из рук японца и убежать, но тот крепко держал его и силой тащил за собой.

Когда они поднялись, мальчика охватил ужас. Он отчаянно закричал — так испугало его то, что он увидел.

С расшатанных колес машин, которые уже давно были изношены и нуждались в капитальном ремонте, соскочили приводные ремни. Они метались в каком-то вихре, угрожая в следующий момент разрушить все, что было вокруг.

Резко повернувшись к Су Наму, надсмотрщик грозно зарычал:

— Живо! Ступай к той стене и выключи мотор!

Кастет сам не осмеливался войти в цех и сейчас заставлял беззащитного Су Нама пробираться среди машин, готовых в любую минуту рухнуть.

Су Нам прекрасно понимал, куда его посылает японец. К тому же мальчик знал, что следить за моторами в этом цехе — прямая обязанность самого надсмотрщика.

— Отпусти меня! — закричал он. — Я все равно туда не пойду! Если хочешь, полезай сам! Это — твое дело! — Он сделал еще одну попытку вырваться из рук японца.

Взбешенный Кастет выхватил из-за пояса длинный нож и зловеще прошипел:

— Убью, скотина! Иди! — Занеся над головой мальчика нож, он с силой толкнул его другой рукой в спину.

Упав от неожиданного толчка на пол, Су Нам вдруг увидел железный лом, валявшийся неподалеку. Еще мгновение — и он бы схватил этот лом и нанес смертельный удар ненавистному врагу. Но в этот момент страшный грохот потряс все здание фабрики. В глубине цеха, среди поднявшихся клубов пыли, вспыхнули зловещие языки пламени.

От неожиданности Су Нам остолбенел, но через секунду он уже пришел в себя и ползком стал спускаться по лестнице. К счастью, мальчик остался невредим.

...Наконец наступил долгожданный день, когда Су Наму должны были выдать зарплату. Сестренка, больше всех ждавшая этого дня, в последнее время стала замечать, что ее брат сильно изменился: он уже не такой веселый, как прежде, ходит мрачный и задумчивый. Девочка ломала голову над тем, что же могло случиться с братом. «Может быть, по какой-либо причине ему не выдадут получку», — беспокоилась она.

В этот день, утром, когда Су Нам собирался на работу, Су Ок несмело подошла к нему:

— Брат, сегодня день зарплаты!

— Да, я знаю, — тихо ответил он, даже не взглянув на сестру.

Поведение брата показалось Су Ок очень подозрительным, и она решила, что не отстанет от него, пока не выяснит все до конца.

— Брат, почему ты последние дни такой хмурый, не разговорчивый? Что-нибудь случилось, да?

— Ничего не случилось! Откуда ты это взяла?! — И Су Нам, чтобы избежать дальнейших расспросов, быстро вышел на улицу.

В действительности же у Су Нама было над чем задуматься. После аварии директор фабрики то и дело вызывал к себе мальчика, обвиняя его в неподчинении начальству и в том, что, мол, только из-за него фабрика понесла такой громадный убыток. Легко было догадаться, что все это подстроил Кастет, свалив свою вину на Су Нама.

Вот почему в день выдачи зарплаты Су Нам думал не о деньгах, которые ему должны были выплатить, а о своей дальнейшей судьбе. На фабрике уже ходили слухи, что его уволят. «Куда же тогда идти жаловаться? Где искать справедливости?» — Эти вопросы не давали покоя Су Наму ни днем, ни ночью.

Подойдя к заводским воротам, Су Нам увидел большую толпу возбужденных рабочих. Над аркой висело объявление, на котором крупными буквами было написано: «За неповиновение начальству и причиненный фабрике материальный ущерб уволить с работы О Су Нама».

Прочитав это, мальчик точно прирос к земле. Затем не помня себя, со сжатыми кулаками, он бросился в фабричную контору.

Ворвавшись в комнату, едва переведя дыхание, он закричал:

— Негодяи, за что вы меня уволили? В чем я виноват? — От кипевшего в его груди гнева Су Нам готов был кинуться на этих равнодушных чиновников. — Сейчас же отдайте заработанные мною деньги.

Ему больше нечего было бояться.

— Ты что здесь хулиганишь? Убирайся вон, или мы вызовем полицию! — поднялся со своего места начальник цеха, в котором работал Су Нам.

В этот момент открылась дверь, и в комнату вошел моторист. Подойдя к начальнику цеха, он с достоинством произнес:

— Рабочие фабрики поручили мне вести переговоры с директором.

Начальник цеха сразу изменился в лице и, стараясь быть как можно вежливей, ответил:

— Сейчас директора нет. Он уехал в город.

— Тогда я скажу вам, а вы передадите мои слова директору, когда он вернется. — Моторист смотрел прямо в глаза начальнику цеха. — Во-первых, О Су Нама уволили с работы с вашего ведома, уволили незаконно, и за это отвечаете вы. Мы, все рабочие фабрики, категорически требуем немедленно восстановить О Су Нама на работе. Это первое, а во-вторых, вот...

С этими словами моторист протянул заявление, в котором содержались требования рабочих фабрики. Он подождал, пока начальник цеха не ознакомился с заявлением, и, когда тот поднял глаза, добавил:

— Меня уполномочили заявить, что, пока все наши требования не будут полностью удовлетворены, мы не приступим к работе. С сегодняшнего дня все рабочие предприятия объявляют забастовку.