Тайное письмо

Хан Сер Я ПЕРЕМЕНЫ

Счастье!.. Где оно?

Четыре года скитался Чхан Сон с женой на чужбине, и вот судьба опять привела его в родные места. Не сладкой оказалась жизнь в китайской провинции Цзяндао. В поисках заработка кочевал он из одного места в другое, но тщетно. Видно, такова уж доля бедняка.

Наконец Чхан Сон снова оказался на берегу пограничной реки Ялуцзян. Ночью по еще не окрепшему льду перебрался он с женой и ребенком на другой берег и ступил на родную землю.

Ее никогда не забывал Чхан Сон, мечта вернуться в свою деревню не покидала его. «Небольшой бы клочок земли под огород да делянки две рисового поля. Скоплю немного денег и махну домой...» — думал он. Но мелькали дни, шли годы, и надежда таяла, рассеивалась, как туман на рассвете в горах. И на чужбине полицейские штрафовали и преследовали скитальцев, надсмотрщики били их, хозяева обманывали.

На родине Чхан Сон тоже видел лишь нужду, притеснения. Но он не хотел об этом вспоминать, мысли о родной деревне ускоряли шаги, предстоящая встреча с соседями и родными ободряла. «Если и в Китае жизнь не выносима, то уж лучше вернуться домой!» — решил он. И вот вернулся.

Но что это? Чхан Сон огляделся вокруг — местность казалась чужой, незнакомой. Вот и сопка, скоро за ней должна быть деревня, где он родился и вырос. Тревожные думы постепенно уступили место трепетному, нетерпеливому ожиданию. «Какими глазами я взгляну в лицо друзьям? — промелькнуло в голове Чхан Сона. — Ведь у меня за душой ни ломаного гроша... Нет даже клочка земли...»

Сердце билось учащенно. Добрались до вершины горы, Чхан Сон сбросил мешок с плеч.

— Давай передохнем немного, — обратился он к шедшей сзади жене. — Опусти ребенка...

— Спит он... — переводя дыхание, ответила она.

Развязав полотенце, которым младенец был привязан к спине, она развернула одеяло и прижала сына к груди. Было холодно. Легкий иней посеребрил спину женщины.

— Послушай-ка, — удивился Чхан Сон, оглядывая окрестности, — я что-то не узнаю ничего.

Знакомые места не просто изменились, а куда-то вообще исчезли. Было от чего взволноваться. Не видно деревни, о которой он так долго тосковал, где каждый уголок знаком до боли. На месте ветхих, крытых соломой чиби разместились длинные кирпичные дома с железными крышами. Огромные черные корпуса с большими трубами распространяли запах гари и, казалось, свысока презрительно глядели на людей и землю. Как змея, вползла в долину линия железной дороги.

— Что же произошло?

— Правда, я тоже ничего не понимаю. А может, деревня там дальше? — неуверенно проговорила жена.

Она никак не могла поверить, что нет больше Чханни, и пристально вглядывалась в даль. Ей все казалось, что где-нибудь поблизости они должны увидеть свой дом, а порой чудилось, что ома уже видит знакомый чиби и покривившийся культук[12].

— Смотри, завод протянулся до самого моря. Вон там была Скала Братьев. А дальше — виноградник...

— Верно, — тихо согласилась жена. — Куда же все делось?

Она с тревогой смотрела вниз, на долину: будто улетучилась деревня...

— Где теперь волостной староста Кан, где Цой Сун Гом?

— Эти не пропадут.

— Да! Эти не то, что мы, им не придется искать миску риса за тысячи ли. «Свинья Кан» издавна был богачом, а Цой Сун Гом умеет приспосабливаться. Помнишь, как японцы называли его «патриотом», когда он выдал кого-то.

Зимнее солнце клонилось к горам. С моря подул порывистый, холодный ветер, он обжигал лицо, пронизывал насквозь. Но сил продолжать путь не было. Родной дом, о котором все дни мечтал Чхан Сон, точно в воду канул. Куда идти, что делать?

— Пойдем... Спросим у людей, — сказала жена. Ей казалось, что стоит спуститься в долину, и все прояснится.

— Кого спрашивать? Не землю ведь и не море! — с досадой отмахнулся Чхан Сон и взвалил мешок на спину. — Поесть что-нибудь осталось?

— Где ж! Сам знаешь — последнюю горсть риса доели...

Они снова тронулись в путь. У подножия горы в строгом порядке, как казармы, расположились длинные жилые дома и общежития нового предприятия. Ниже, в долине, стояли заводские корпуса с крышами, похожими на спины гигантских китов. Рядом надменными стражниками высились трубы. А на другой стороне теснились по склонам ветхие лачуги. Их было много, они так густо облепили сопки, будто кто-то усыпал землю зернами кунжута. Убогие домишки, казалось, готовы были в любой момент сорваться с места и исчезнуть.

Вокруг сновали люди в темно-синих спецовках и в обмотках на ногах. Трудно было определить, кто они — корейцы или китайцы. А может быть, это японцы. Мимо прошла группа китайцев в длинных халатах. Повстречались корейцы. Они выглядели довольно странно: ноги до колен в обмотках, традиционных пучков на макушках нет. Да и говорили они на малопонятном южном диалекте. И ни одного знакомого лица!

Каждый раз при встрече с людьми Чхан Сон в нерешительности останавливался. Но слова застревали в горле, и он молча смотрел вслед прохожим. Наконец Чхан Сон решился. Невдалеке появилась одинокая фигура в белой одежде. Этого человека, конечно, нельзя было отнести к друзьям Чхан Сона, который надевал белую одежду только по большим праздникам. Но путник шел один, и это ободрило Чхан Сона.

— Народ какой-то странный. Даже люди переменились... Зря вернулись... Где жить-то будем?.. — с тревогой проговорила жена.

— Погоди, расспросим у этого человека. Он, наверное, объяснит. На худой конец, найдем здесь работу... — попытался улыбнуться Чхан Сон.

Он обратился к поравнявшемуся с ним прохожему.

— Простите, не знаете ли вы, куда исчезла деревня Чханни?

— Чханни? — переспросил незнакомец, оглядывая Чхан Сона, и безразлично сказал: — Жители этой деревни давно перебрались за перевал, в Курённи.

— В Курённи? — обрадовался Чхан Сон.

Он хорошо знал эту деревню. Правда, Курённи не Чханни, но там у него наверняка найдутся знакомые и родственники. Он с детства помнил эту деревню и знал, как к ней пройти.

— Так, значит, в Курёнии, говорите? И все туда переселились? А не знаете, семья Чхан Рёна тоже там сейчас? — спросил он о старшем брате.

— Откуда мне знать, — недовольно буркнул незнакомец и ускорил шаги.

Чхан Сон молча проводил его взглядом и обрадованно сказал жене:

— Вот видишь, в Курённи перебрались!

— Да. Одного не пойму: для чего было трогать нашу деревню?

— Ну, это-то ясно. Чханни была на довольно завидном месте. Нашлись, верно, прохвосты, которым оно приглянулось, и обосновались здесь...

Супруги зашагали в Курённи. Чхан Сон не чувствовал теперь усталости, мешок на спине не казался таким тяжелым, а ребенок оттягивал плечи жене не так уж сильно.

Путь в Курённи лежал через горы. Насколько видел глаз, тянулись два хребта, образуя узкую долину. По ней, прижимаясь к крутым склонам сопок, бежала к берегу моря железная дорога. Где она начиналась, куда вела — Чхан Сон не знал. И чем дальше шел он, тем больше поражался переменам. Все кругом стало неузнаваемым. Напрасно он искал глазами привычные воловьи упряжки с перезвоном колокольчиков, рыбачьи джонки на реке. Неожиданно мимо прогромыхал товарный состав.

Чхан Сон вздрогнул, закрыл на мгновение глаза. Где оно, прошлое?

...Почему-то вспомнилось, как в знойный день он отдыхал в благодатной тени сосны, на склоне вон той сопки. А весной, бывало, в этих местах стайками пролетало столько уток! Горячая пора. Чхан Сон вместе со взрослыми в поле. В обед на костре жарили камбалу. И ели ее вместе с кашей из чумизы. А потом снова, хлюпая по колено в воде, пропалывали рис.

...С зарей вставал Чхан Сон и верхом на ленивом воле ехал вместе с деревенскими мальчишками на пастбище. Кто-нибудь затянет «Ариран», ее перебьет веселая «Саннёмбуль».

— Эй, ты, — кричат ребята соседскому мальчишке, — что дремлешь, едем с нами!

— Погодите, — отзовется звонкий голос со двора. — Все собрались?

Через минуту скрипнет калитка, из нее нехотя выходит огромный вол с юным всадником.

Обычно собиралось до десяти ребят, и с песнями и озорными шутками они направлялись к подножию гор. Животных привязывали к вбитым в землю колышкам. И начинались веселые игры — жмурки, прятки. Время летело незаметно.

Хорошо было и осенью. Шумной ватагой они ходили ловить рыбу. В деревне многие промышляли рыболовством — ведь море рядом, и оно давало дополнительный заработок. К тому же и весело было. На рыбную ловлю собирались все парни и девушки деревни. Там и познакомился однажды Чхан Сон с Сун Нам, потом поженились.

Еще мальчиком Чхан Сон при всяком удобном случае старался заговорить с Сун Нам. Подойдет к девочке и, разжимая кулак с купленными украдкой леденцами, с напускной небрежностью скажет:

— Хочешь? Бери!

— И мне тоже! — бросались к ним ребята.

— Больше нет! Ты, Сун Нам, не грызи, а соси леденцы, так вкуснее, — советовал Чхан Сон, гордо шагая с ней рядом. — Давай спорить, у кого дольше не растает?

Обиженные ребята с завистью смотрели, как двое счастливчиков аппетитно посасывают конфеты.

— Эх, ты! Ведь я первый попросил, а почему ты отдал Сун Нам?

— Верно, он первый, а потом я, — вставляла одна девочка и ехидно добавляла: — что тебе Сун Нам, невеста, что ли?

— Надо матери ее сказать, будет тогда знать, — присоединялась другая.

Тут уж Сун Нам вскипала:

— Как ты смеешь? Кто это невеста? А почему ты сама берешь у Сан Дора ягоды? А?

— Когда я брала? — оправдывалась девочка.

Память о детстве сохранилась у Чхан Сона и его жены на всю жизнь. Со временем их дружба крепла. Правда, случалось, что порой они переставали разговаривать. Однако размолвки длились недолго. Стоило Сун Нам во время прополки поля или сбора кореньев в лесу отделиться от других, Чхай Сон тут как тут. Улучив минуту, когда люди не смотрели на них, он нагибался к ней:

— Что, Сун Нам, собираешь коренья?

— Да, но тут ничего нет. Наверное, надо глубже копать. — И смущенная девушка ниже склоняла голову.

Сун Нам держалась теперь скромнее, стала вежливее.

— Хочешь, помогу тебе? Можно, я сегодня вечером к вам приду?

— А кто запрещает? Приходи! Как раз сегодня у нас пекут лепешки.

— Честное слово! Обязательно приду! А ваши меня не будут ругать?

— Когда же кто ругал? Приходи.

Зимой весь поселок ожидал ушедших в море рыбаков. И, когда, наконец, они возвращались в лодках, наполненных рыбой, поселок напоминал встревоженный улей: и стар и мал пересказывали друг другу новости, кто сколько наловил, какой богатый улов нынче.

Рыбу отправляли на продажу в город. Женщины несли ее в больших корзинах, мужчины везли на повозках.

Сун Нам обычно покупала рыбу у отца Чхан Сона, а потом торговала ею в городе. А Чхан Сон, как только причаливала лодка отца, усердно помогал ему продавать рыбу, с радостным нетерпением ожидая, когда придет Сун Нам. Это были счастливейшие минуты его жизни.

— Сколько стоит рыба? — спрашивала его какая-нибудь женщина.

— Возьмите на три иены[13]— не унесете, спина согнется, — шутил он.

— Отсчитай-ка, парень, три связки, — просила покупательница.

Чхан Сон ловко нанизывал рыбу на крючок и бросал связки в корзину женщины.

— Одна, две... десять... связка готова, вот еще три в придачу. Приходите снова! — бойко говорил он.

Чхан Сон был неопытным торговцем и часто просчитывался. Около него обычно собиралось особенно много покупательниц. Он работал изо всех сил. Изредка разгибал спину, чтобы рукавом вытереть пот со лба и украдкой взглянуть в толпу: нет ли Сун Нам.

Разгружали рыбу несколько человек, поэтому Сун Нам не подходила прямо к Чхан Сону, а ставила корзину неподалеку и принималась разглядывать свою обувь. Лицо ее в такие минуты почему-то слегка краснело.

Чхан Сон с улыбкой накладывал в ее корзину рыбу, выбирая самую крупную и с икрой. В каждую связку он добавлял несколько лишних рыбин.

Семья Сун Нам, как и большинство крестьянских семей, не могла прокормиться одним земледелием.

Некоторые из крестьян имели повозки. Они брали по тридцать — пятьдесят связок и продавали рыбу, объезжая отдаленные города и села. Но бедняки разносили рыбу в корзинах на голове и, продавая ее поштучно в ближайших поселках, едва зарабатывали на пропитание. Тем не менее море для них, как и для семьи Чхан Сона, было спасением — все-таки оно кормило их.

Но времена менялись не в пользу бедняков. В море появились моторные траулеры местных богачей и японцев. Маленькие парусники крестьян не могли конкурировать с ними.

В конце концов семья Чхан Сона вынуждена была бросить рыболовство, которым занималась из поколения в поколение. К тому же отец умер, и Чхан Сону с братом пришлось самим обрабатывать их клочок земли. Жизнь с каждым днем становилась труднее. А Чхан Сон так мечтал жениться на Сун Нам! Тогда-то они и решили вместе покинуть деревню и уехать на заработки в Цзяндао...

Но что же сейчас случилось с родными краями? Их нельзя узнать, все изменилось — даже горы и море.

Полотно железной дороги уходило вдаль, к морскому побережью. Поднявшись на насыпь, Чхан Сон и жена осмотрелись. Рельсы разрезали сопку, где Чхан Сон в детстве так весело проводил время. На берегу не было заметно и тени рыбацкой лодки. Кругом ни души, будто земля вымерла. Лишь изредка глухо прозвучит в воздухе чужой, непрерывный гудок да раздастся где-то натруженное пыхтение паровоза. И снова — гнетущая тишина.

Далеко позади сиротливо прижались к сопке темные точки небольших домиков. По улицам расхаживали незнакомые люди в рабочих спецовках. Заводские здания и трубы как бы гнали Чхан Сона все дальше и дальше.

Перейдя железную дорогу, Чхан Сон и Сун Нам вскарабкались на вершину сопки. Отсюда уже виднелась Курённи.

Однако железная дорога разделяла теперь деревню на две части. Сосновый бор, в былые времена охранявший вход в деревню, вырублен, и только кое-где торчат одинокие деревья. Чуть в стороне от линии дороги чернели два полуобгоревших дома. Видимо, здесь случился пожар от искры, попавшей на соломенную крышу из паровозной трубы.

А чуть дальше, у самого берега, виднелись домики, которых раньше не было. Не сюда ли переселилась деревня Чханни?.. Строения тесно сгрудились одно возле другого. Казалось, вот-вот их слизнут неугомонные сердитые волны.

Но, наверное, для ютившихся в этих лачугах людей море было ближе, роднее, чем изрыгавшие гарь и сажу паровозы.

— Неужели там не опасен прилив?

— Зато море рядом. Удобнее ловить рыбу...

Они шли, осматриваясь по сторонам, искали глазами кого-нибудь, чтобы спросить, где находится дом брата. Некоторое время никто не встречался. Если бы был хороший улов, они определенно уже встретили бы повозки с рыбой, но дорога была пустынной.

Когда Чхан Сон, расспросив повстречавшегося мальчика, нашел, наконец, дом брата, уже смеркалось.

Мать лежала на кане, укрывшись залатанным одеялом, а племянник и племянница при тусклом свете коптилки что-то стряпали.

— Мама! Я вернулся! Я, Чхан Сон!

— Мама!

Поднявшись на кан, Чхан Сон и его жена кланялись матери.

— Кто? Чхан Сон?! — переспросила она, еще не веря, что это действительно ее сын.

— Как вы себя чувствуете? Не болели ли, все ли дома благополучно?

— Ах! Как же вы в такой мороз? Наконец-то вернулся...

Мать смотрела на Чхан Сона, на глазах у нее выступили слезы.

— Вот и встретились... А у вас сын? Ну-ка покажи... Как вы его назвали?

— Кан Намом. Холодно было, простудился немного.

Жена Чхан Сона сняла со спины малыша и передала матери.

— Большой уже, тяжеленький... Говорите, в сентябре прошлого года родился? Нам-то, старикам, умирать пора. — На глазах матери показались слезы. — Ну, как вы жили? Говорят, там лучше, чем у нас...

— Спасибо, что не умерли! Найти работу невозможно, в городе полицейские загоняли нас: бродяги вы, мол. И в деревне плохо. Там помещики похлеще наших. В селе, где мы было устроились, из пятидесяти дворов десять переселились в другие места. Землю отбирают, тянут налоги разные, названия которым и не знаешь. В общем, житья нет!..

— Что ты говоришь? Неужто правда?

— Чего только не насмотрелись! Однажды один человек оставил дома старую мать, жену и детей и ушел в другое село на заработки. Вернулся домой недели через две. Открыл дверь — на полу лежит замерзшая мать, а жена с детьми ушла куда-то.

— Вот люди! Не место таким на земле.

— Да нет же! Сперва и муж плохое подумал про жену, с ножом пошел ее искать...

— О господи!

— Он как сумасшедший искал ее. И нашел. Случайно набрел на занесенное снегом тело. Раскопал и увидел жену.

— Осталась жива?

— Где там! Умерла в снегу. На спине привязан младенец, старшего держала в руках. Все замерзли.

— Несчастье-то какое!

— Муж сошел с ума.

— Да, и там нет места для людей! Это какой-то ужас. А твой брат собирался поехать к тебе, если здесь станет совсем плохо. Где же тогда жить?

— Горе тому, кто поедет туда! Там люди умирают с голоду. Можете себе представить, какова там жизнь, если я вернулся в такой мороз с ребенком.

— Да, ты хорошо сделал. Правда, и здесь не сладко. Но нельзя же сидеть сложа руки и ждать смерти. Поэтому-то сегодня твой брат вместе со всей деревней пошли в уездное правление. Надо же найти какой-нибудь выход.

— И невестка тоже пошла?

— Пошли все, кроме таких старух, как я. Чего мы только не пробовали, ничего не получалось. Вот сегодня всей деревней и пошли к ревизору, что ли, я точно не знаю.

— К ревизору? Для чего?

— А как жить? Не умирать же с голоду?

— Я понимаю. Думаете, он спасет нас?

— А разве тигр, проголодавший три дня, думает о чем-нибудь? Люди грозились, что вцепятся ему в горло. Да что там говорить! Эти черти отняли у нас такую хорошую землю, а нас выселили сюда. А для того чтобы здесь как-то существовать, надо ловить рыбу.

— Но ведь лодки есть? В чем же дело? Или здесь рыбы нет?

— Тогда можно было бы жаловаться на рыбу. Нет, рыба ни в чем не виновата! Плохой берег здесь, одни скалы. Нельзя никак причалить к нему, а если и посчастливится как-нибудь подогнать лодку к берегу, то она все равно разбивается вдребезги. Да, волны здесь страшные, не дают житья людям. В прошлом месяце разбилась лодка отца маленького Тори. Два человека утонули. Старший сын погибшего пошел в фирму искать справедливости. А что толку? Нагрянули полицейские и забрали его.

— А что это за фирма?

— Вон там находится. Наверное, видел в Чханни... Подлые люди в ней...

— Почему?

— А разве хорошие нас бы сюда выгнали? Вспомни, как было на прежнем месте.

— Если уж не повезет, так не повезет! А почему вы согласились оставить нашу деревню?

Со слов матери трудно было во всем разобраться. Однако, судя по тому, что все жители решились пойти жаловаться в уездное правление, можно было представить: произошло что-то необычайное. С тяжелым сердцем слушал Чхан Сон мать. За разговором незаметно пробежало время. Голод, забытый под впечатлением встречи с матерью, вновь дал о себе знать. Они жадно проглотили предложенный матерью картофель.

— Что-то случилось! Почему они до сих пор не идут... — говорила мать. Радость встречи с сыном постепенно уступала место беспокойству.

Чхан Сон и его жена тоже начали тревожиться.

— Да, что-то стряслось! Говорят, когда собирается много народу, да еще с какими-нибудь требованиями, то вызывают полицию. Поэтому сегодня рано утром люди уходили в уезд поодиночке, будто на ярмарку. Наверняка что-то неладное произошло.

— Вернутся! Ложитесь спать, мама. — Чхан Сон хотел успокоить мать, но не находил нужных слов, так как сам неясно представлял себе происходившее.

Ребятишки не отходили от своего нового брата — сына Чхан Сона. Они совали ему картофельную лепешку, хлопали в ладоши — старались развлечь его, но скоро утомились и прикорнули в уголке. Жена Чхан Сона тоже задремала с ребенком на руках.

Лишь поздно ночью вернулся Чхан Рён — брат Чхан Сона.

Встретившись после долгой разлуки, братья невольно вспомнили прошлое. Но, когда Чхан Рён начал рассказывать о том, что происходит у них, Чхан Сон с ужасом подумал о своем положении:

— До чего здесь все изменилось! Будто совсем другой мир. Разве могут люди жить так? Должен же быть какой-то выход, иначе...

— Да, дело плохо. Вся деревня поднялась и то нет толку... Неужели ты об этом не слыхал? Были тут разные журналисты. Видно, до вас газеты не доходили?

— Может, и доходили, но разве достанешь их почитать? Я вот только сейчас от матери услыхал... Да, это не простое дело! Надо было бы подумать...

— Нет! Другого выхода не было: или умереть, или бороться.

И Чхан Рён рассказал, что в Чханни построили завод химических удобрений. Японцы захватили землю, где находилась деревня, выгнали людей из домов. А так называемые влиятельные лица села всячески старались угодить своим японским хозяевам.

— Эти подлецы обманули нас. Обещали, что, как только мы переедем сюда, нам построят рынок, школу, почту, главная улица, мол, будет вымощена. Обещали построить нам здесь такой же порт, как Инчен... Они всюду таскали с собой какую-то карту и показывали на ней пальцем: «Вот Курённи, здесь будет второй Инчен». Проклятые жулики!

— М-да...

— А ведь нас, жителей Чханни, две тысячи человек. Всех не так-то легко обмануть. Мы требовали, чтобы нам всё построили. И только при этом условии мы соглашались переселиться. Между собой решили, что никто из нас не поедет в одиночку. И мы твердо стояли на своем. Но приезжие японцы с помощью уездных властей стали нас уверять, что, мол, напрасно беспокоитесь, все будет сделано, как обещано. Люди наслушались этих песенок и постепенно угомонились. А тем временем эти обманщики подкупили тех, кто оказался податливее и сговорчивее.

— Как — подкупили?

— Очень просто. Дурака, сам знаешь, не трудно купить. Помнишь Су Гёна, что жил напротив колодца? Природа не наделила его умом, а японцы подослали к нему своего человека. Тот вынул из кармана туго набитый пакет и сказал Су Гёну: «Это может сделать тебя в дальнейшем богатым. Оставляю конверт на хранение, и если ты переедешь в Курённи, то содержимое конверта будет твоим. Но не вздумай вскрывать конверт до переезда. Тебе тогда не миновать наказания».

— А что было в конверте?

— Слушай дальше. Глупец все-таки открыл конверт и увидел там всего десять иен. И до того обрадовался, что, нарушая наш уговор, переехал в Курённи. Односельчане не тронули его. Что спросишь с глупца! Но, как говорится, нет стада без паршивой овцы. Нашлись и другие охотники переселиться, соблазнившись деньгами. «Первыми поедем, захватим получше места. Ведь переезжать все равно придется», — решили они. Так по одиночке и перебралась вся деревня.

— За дома заплатили всем?

— Заплатили, но что сделаешь на эти гроши? Главное — рыбный промысел. А его здесь вести нельзя.

— Нет рыбы?

— Дело не в рыбе. Ты еще не видел нашего берега? Вот посмотришь, что это за место! Обещали построить пристань, а что сделали? Возвели насыпь высотой в один метр да обили кое-как досками — и все! Посуди сам, как можно пользоваться таким причалом, когда меньше чем за год из сорока пяти лодок девять уже разбилось.

— Я слыхал. Говорят, были и человеческие жертвы.

— Послушай дальше. Об этом мы не раз говорили фирме, но там не обращают внимания.

— Так и остается без изменений?

— Фирма отнекивается. Они ссылаются на то, что причал будто построен по проекту уездной управы, а они, мол, только выполняли ее приказания. Поэтому сегодня мы и пошли к губернатору. Но он к нам не вышел. Появился какой-то человек с усиками и сказал, что губернатора нет.

— Вы так и не увидели его?

— Только вечером удалось. Он обещал все устроить, и мы вернулись.

— И женщины ходили?..

— А почему им не идти? Они сами заинтересованы, да и власти отнесутся серьезнее к нашим требованиям. Вообще-то у нас здесь есть что-то вроде местного самоуправления, и мы уже раза четыре ходили в уезд жаловаться на фирму. Но пользы-то от этого нет. Все равно, что на лягушку лить холодную воду. Они и слушать не желают. Вот мы и решили пойти всей деревней.

— Думаете, дело наладится?

— Они обещали дополнительно сделать насыпь. Но это обойдется недешево — там у берега глубоко.

— Все равно фирма обязана выполнить обещание. Другого выхода нет. Иначе деревня имеет право вернуться в Чханни.

— Конечно, вернуться было бы лучше всего. Но фирма обосновалась там прочно. У них деньги — а это все. Чего ей бояться? Видел в Чханни дома? Ну вот! Это одна из самых богатых компаний в Японии. Ее хозяева разъезжают только на автомобилях.

Было уже далеко за полночь. Утомленный дальней дорогой, Чхан Сон задремал. А Чхан Рён долго не мог заснуть. Волнения истекшего дня, а главное, приезд брата взбудоражили его, на плечи легла еще одна забота.

Беспокойные мысли, овладевшие Чхан Соном с первого дня возвращения на родину, не оставляли его. Вот она, бедняцкая доля! На чужбине тосковал по родной деревне, а вернулся — все оказалось иначе. «Как мышь, попавшая в глиняный кувшин», — горько усмехнулся он, раздумывая о своем положении. Нет работы, нет клочка земли, которым можно было бы прокормить семью. И даже рыбной ловлей нельзя заняться. Что же делать? Неужто сидеть и ждать погоды у этого проклятого берега в Курённи?

Чхан Сону казалось, что, если безделье продлится еще немного, он превратится в труп. В голове никак не укладывались впечатления последних дней. Слишком были они непонятными, новыми. Заводские гудки завладели окрестностями, его родной деревней. Завод поглощал все новых и новых рабочих, прежних односельчан Чхан Сона. А у него не хватало смелости на что-либо решиться. Завод казался ему чужим, а люди, которые туда шли, непохожими на него.

Жизнь в Курённи была тяжелой. Крестьяне с зимы до весны считали рис по зернышку, но все равно его не хватало даже до весеннего сева. О насыпи, которую обещала построить фирма, не было слышно ничего. Не слышно было и веселой песни «Обу корэ», которую, бывало, пели рыбаки, отправляясь в море.

И только по вечерам рабочие, возвращаясь из Чханни, затягивали «Ариран». Но даже слова этой песни стали другими:

Смело звучала песня. Как непохожа была она на прежнюю, заунывную «Ариран»! Многие в Курённи знали новую песню. Кто сочинил новые слова — неизвестно, но они распространились быстро, передаваясь из уст в уста.

Один за другим крестьяне Курённи обреза́ли традиционные косы и шли на завод. Чхан Сону начинало казаться, что эти корпуса имеют какую-то особую власть над людьми и им нельзя не подчиниться.

Наконец и он решился. На завод принимали только молодых и сильных. Чтобы стать рабочим, нужно было выдержать экзамен, проверку физической силы. Новичка осматривали врачи, заставляли поднимать большой мешок с песком, нести бадью с рудой, толкать вагонетки с грузом. После этого на ладони будущего рабочего писали какой-то иероглиф.

Когда Чхан Сон, пройдя проверку, посмотрел на свою ладонь, то увидел иероглиф «Бык». «Что бы это значило?» — недоуменно подумал он. К нему подошел какой-то человек, вероятно десятник.

— Хорошо. Завтра с утра выходи на работу, — снисходительно усмехнулся он.

Утром Чхан Сон, срезав косу и намотав на ноги обмотки, пошел с лопатой в Чханни. К шести тысячам рабочих химического завода прибавился еще один.