Тайное письмо

Ли Вон У ЗНАМЯ РЕСПУБЛИКИ

Еще не наступило утро, а в доме Пака, что стоит в долине у Сучхонского перевала, уже дымятся чаны с вкусной пищей. Сегодня здесь праздник.

— Нечего жалеть коммунистов! Нужно перебить их всех до последнего! — злобствует тучный Пак.

— Давайте скорее готовиться к встрече американцев, — предлагает Ким Сон Ду, богатый торговец рисом с одутловатым, лоснящимся от жира лицом.

— Зачем так волноваться? — включается в разговор священник. — Бог милостив!

Светало. На содрогавшиеся от артиллерийской стрельбы улицы Сончхона и в окрестные деревни вступали передовые американские части...

Как только рассвело, воспитанники детского дома вышли из бомбоубежища и, зябко поеживаясь, побежали к крыльцу.

Пиршество в доме Пака уже закончилось, и все гости высыпали на улицу. Пак, захватив составленные им списки членов Трудовой партии, боязливо озираясь, направился к Сучхонскому перевалу, чтобы первым встретить янки.

На Паке был тщательно отутюженный костюм и фетровая шляпа. Лицо его раскраснелось от водки. На вид ему можно было дать лет сорок пять. Не маленький ростом, он казался почти круглым из-за чрезмерной полноты.

По пути к перевалу Пак вышел на улицу, где стояли три-четыре домика, и громко, чтобы слышали все, крикнул:

— Вы что, подохли, что ли?

Он постучал в ворота одного из домов.

— Эй, хозяин, вывешивай флаг, встречай американцев!

Умывавшийся в ручейке Хё Сик обернулся на этот крик, но никого не увидел. Он с горечью подумал, что скоро вот такой же голос раздастся у ворот детдома.

В эту минуту на дороге появился толстяк. В руках он держал что-то красное. Сердце Хё Сика учащенно забилось: это было знамя Республики.

— Так ведь это Пак! — удивился мальчик и тут же невольно нагнулся к ручью.

Пак сначала, казалось, направился к Хё Сику, но потом вдруг резко повернул к перевалу. Мальчик поднял голову и внимательно посмотрел ему вслед. Сомнений не было — это был отец Ван Ду.

Ребята из детского дома хорошо знали Пака, бывшего помещика, который жил за горой. Он имел где-то часовую мастерскую, часто ездил в город, занимался какими-то коммерческими делами. Этот человек умел делать деньги. Детдомовцы знали еще кое-что: как-то невзначай Ван Ду проговорился, что его отец близкий родственник богача господина О Су Нэ, который бежал в Сеул.

Ван Ду раньше часто бывал в детдоме. Но приходил он сюда не для того, чтобы поиграть с ребятами. Детский дом помещался в бывшей даче его богатых родственников. И он считал, что здешние обитатели — дети нищих, которых приютил его родственник.

Заходя в детдом, Ван Ду бродил повсюду, где ему хотелось. Он хвалился тем, что у него три костюма и даже есть часы-браслет.

Как-то раз один из воспитанников, разозлившись, сказал ему:

— Кто ты такой, что ходишь по чужим комнатам и хвастаешься? Думаешь, мы завидуем тебе?

— Почему же я не могу ходить здесь? Ведь это дом дедушки О Су Нэ.

С тех пор ребята перестали пускать его.

Да, конечно, это был Пак. Хё Сик, не отрываясь, смотрел ему вслед, а Пак, что-то бормоча, шел по горной дороге.

— Предатель! — Хё Сик до боли сжал кулаки. Затем он быстро вытер полотенцем мокрое лицо и что есть духу помчался к детдому.

«Я должен во что бы то ни стало опередить его, — твердил он себе. — Пак, наверное, направляется в американский штаб. Он будет говорить неправду о жителях Сончхона, скажет, будто они рады приходу американцев и поэтому вывесили старые флаги. Он отдаст врагам знамя Республики. «Господа, — скажет он, — посмотрите сюда. Никто сегодня не вывесит эти красные флаги! Их бросят к вашим ногам». Но, прежде чем он успеет произнести эти слова, я... я...» — Хё Сик и сам еще не знал, что он сделает. И мысль его напряженно работала, когда он вбегал во двор детского дома.

Из кухни доносился аппетитный запах. Близилось время завтрака. Прямо на земле сидело несколько ребят. Они о чем-то беседовали. Необычно тихо было в этот час во дворе детдома. Ребята говорили о каких-то танках, о перевале. Из обрывков их разговора Хё Сик понял, что кто-то уже побывал у здания Народного комитета.

Но у мальчика не было времени расспрашивать. Он должен был немедленно рассказать обо всем виденном Ён Черу или Чер Гвану.

Как раз в это время открылась калитка, и во двор вошли Ён Чер, Чер Гван и Нак Дю. Хё Сик сразу же подбежал к ним.

Четверо ребят уселись в кружок у стены амбара.

— Не враг ли отец Ван Ду? — спросил Хё Сик. — Он ходит по домам и приказывает вывешивать старые флаги.

— Конечно, враг! — твердо ответил Ён Чер.

Хё Сик рассказал все, что видел, и предложил спрятать знамя Республики, которое было в детдоме.

Ён Чер горячо поддержал его и добавил, что нужно также собрать все пионерские значки и снять портреты.

Чер Гван молча чертил что-то на земле палкой. Нак Дю тихо стоял и слушал. На глазах его блестели слезы.

— Что ж, мы и будем только смотреть на все это?! — рассердился, наконец, Ён Чер. — Вот что я предлагаю... Мы должны временно отступить!

Вертевший в руке палку Чер Гван вдруг резко поднялся:

— Так и сделаем! Это тоже будет для нас хорошей подготовкой.

— Если мы не соберем и не спрячем значки, враги растопчут их своими грязными сапогами! — срывающимся голосом выкрикнул Нак Дю.

Они договорились, что днем будут следить за непрошеными гостями, а ночью тайно встретятся, и пошли собирать пионерские значки.

Многие ребята сперва отказались отдавать свои значки. Одни говорили, что потеряли их, другие считали, что прятать значки — трусость, третьи сказали, что уже спрятали их...

— Стоит ли так много говорить об этом! — Ён Чер первый отцепил значок со своей рубашки.

Вслед за этим появилось еще штук двадцать значков. Остальные ребята медлили...

Когда стали снимать портрет Ким Ир Сена, Чер Гван взглядом, полным ненависти, посмотрел в сторону Сучхонского перевала.

Трудное детство выпало на его долю. Рано лишившись родителей, он вынужден был работать мальчиком на побегушках в одной из гостиниц города. Вместе с народной властью пришло к нему счастье. В детском доме он стал председателем совета дружины.

Пока одни ребята снимали портреты, другие собрались во внутреннем дворе около знамени, которое развевалось на бамбуковом древке.

Ён Чер молча положил на землю бережно завернутые в материю значки и портреты и, раздвинув ребят, подошел к знамени.

Воспитательница уже давно расставила тарелки, а дети все не шли завтракать. Она протянула было руку, чтобы позвонить, но тут же отдернула ее.

— Нет, нельзя!

Стоило только коснуться кнопки, как раздался бы звонок, который был бы слышен по всей долине Комыльран. Его услышали бы и враги.

Старшие сыновья воспитательницы, коммунисты, умерли в тюрьмах еще до освобождения, младшие погибли на войне. Но за пять лет работы в детдоме она стала настоящей матерью детям-сиротам. Для нее все были равны — и старшие, и младшие. Она верила, что воспитанники станут учеными, артистами, инженерами.

«Неужели всему пришел конец? Нет, не может быть!»

Ока заглянула во внутренний двор, чтобы позвать детей. Первое, что она увидела, было знамя, вокруг которого стояли все ребята. Множество блестящих детских глаз смотрели на знамя Республики. Нет, ее воспитанники не покорились врагу!

Прекрасное знамя нашей страны! Как много людей нашло с тобой счастье!

Враги, расхаживая по улицам Сончхона, будут думать, что они покорили город. Но они не смогут отнять знамя Республики, которое развевается сейчас здесь, в долине Комыльран! Верность и бесстрашие детей наполнили гордостью сердце старой женщины.

Знамя медленно опускалось. Некоторые ребята украдкой вытирали слезы. Но вот в тишине раздался твердый голос Ён Чера:

— Мы еще поднимем это знамя! Выше голову!

Ён Чер, Чер Гван, Нак Дю и еще несколько ребят взяли знамя, значки и портреты и направились к пещере, которая находилась в скале за домом. Воспитательница с глубоким волнением смотрела вслед юным героям.