Тайное письмо

Ли Ги Ен ТАЙНОЕ ПИСЬМО

Обычно Мария всегда рано возвращалась из школы, но сегодня ее почему-то долго не было. Сначала это вызвало недоумение, потом беспокойство. Наступил вечер, а она все не приходила.

— Где же Мария? Что случилось? — спрашивали друг друга домашние.

Только когда часы пробили восемь, послышались торопливые шаги. Мать распахнула дверь и увидела Марию. Она положила сумку с книгами и присела на пол мару[14], развязывая шнурки туфель.

Мать обрадовалась, но строго спросила:

— Что случилось? Где тебя носит так поздно?

— Я... учитель задал нам выучить новые иероглифы... Ей Сун позвала меня вместе заниматься... Она лучше меня знает их... и не заметили, как наступил вечер... Я собралась бежать домой. Мать Ен Сун оставила меня ужинать, — оправдывалась Мария.

— Иероглифы ты могла спросить у брата! Он же дома! Зачем к чужим бегаешь? Где это видано, чтобы девочка ходила по городу поздно вечером!

— Брат? Да разве он поможет? Он занят только самим собой. От него только и слышишь: «Дура, ты и этого не знаешь? Одно слово — девчонка!» — а то и хуже обругает...

Из пристройки вышел брат.

— Что ты сказала? Когда я отказывался тебе помогать? — грозно подступая к Марии, спросил он.

— Разве я говорила «не помогаешь»? Я сказала, что тебя не допросишься.

— А когда ты меня просила? Ты что, девчонка, кулака захотела попробовать?

— Ладно! Помогаешь... Ты всегда прав!..

— Говоришь, иероглифы?! Какие там иероглифы? Кого ты хочешь обмануть?

— Никого я не обманываю! Можете завтра спросить у матери Ен Сун! — Грустно усмехнувшись, Мария опустила глаза.

— Еще чего! Почему девчонка шляется по ночам?

«Ты еще позже возвращаешься, а тут раскричался!» — готова уже была ответить Мария, но, побоявшись, что брат ударит ее, сдержалась и промолчала.

Она часто ссорилась с братом. И он, как только у него не хватало доводов, начинал кричать и пускал в ход кулаки.

— Замолчи, девчонка! — угрожающе подступал он.

И, хотя Мария твердо знала, что родиться девочкой это не преступление, она каждый раз теряла самообладание. Стоило брату выкрикнуть свое «девчонка», как она вся сжималась, сникала и забывала все свои гневные и убедительные слова, которые минуту назад готовы были сорваться с ее языка.

Да и не только брат, но и мать с малых лет, чуть только что не так, кричала: «Эх ты, девчонка!»

Дома и на улице это слово всегда преследовало ее: «Что ты плачешь, девчонка?», «Девчонка, что болтаешься без дела?», «Хм, девчонка, а хочет получить первый кусок!»

Такие выражения больно ранили душу Марии.

Даже школу, в которой учился брат, люди называли просто школой, а когда говорили об их школе, то с каким-то пренебрежением обязательно добавляли: «девчачья школа».

Однажды на уроке английского языка учитель, видимо находясь в хорошем настроении, вздумал подшутить над ними и с улыбкой заметил, что слово «мэн» — «человек» по-английски обозначает также и «мужчина», а о женщине — «уымин» не скажешь, что она человек.

Девочки покраснели, притихли, и каждая с горькой обидой подумала: «Почему я не родилась мальчиком?»

Брат, возвращаясь из школы домой, занимался всем, чем ему хотелось, но никому и в голову не приходило сказать, что он бездельник. Ее же, Марию, каждое утро и вечер заставляли убирать на кухне, нянчить малышей, стирать. А чуть, бывало, зазеваешься, сразу услышишь: «Вот неуклюжая девчонка! Какая нескладная девчонка... Пошевеливайся!»

Если брата и ругали — обычно за дело, то в этом не было ничего обидного, унизительного. Такие упреки и она готова была бы выслушать. А то ведь, когда касалось ее, обязательно прибавляли это пренебрежительное «девчонка».

Однажды Мария не выдержала к сказала матери:

— Ты тоже была девчонкой.

Мать растерялась от неожиданности и несколько мгновений не находила что ответить.

— Но я не была такой, как ты. — И, усмехнувшись, добавила: — Девчонка не должна так разговаривать.

Как-то Мария услышала разговор матери с соседками:

— Дочь — не сын. Расти ее, одевай, а она замуж выйдет — и все пропало! С девочки только и возьмешь, что до замужества на родителей поработает. Чего жалеть ее?

Горько стало Марии от этих слов. Но ничего не поделаешь — видно, бог дал девушке такую долю.

Как-то она читала в священном писании о сотворении мира, о том, что дьявол, явившийся к Еве в образе змеи, уговорил ее сорвать и съесть запретное яблоко. Отсюда, решила Мария, и причина всех женских обид и неудач.

Однажды около речки она заметила змею. С криком: «Вот тебе, дьявол! Получай от меня за все!» — она кинулась к ней и долго, дрожа от страха перед «дьяволом», с остервенением била змею палкой.

Когда брату покупали новую одежду или обувь, Мария просила, чтобы купили и ей, и почти каждый раз в ответ слышала один и тот же оскорбительный отказ. Брат был жадным, всегда старался захватить всего побольше и получше. Мария знала, что мать в любом случае станет на его сторону и просьбами ничего не добьешься. И она не могла отказать себе в удовольствии подразнить брата, довести его до ярости.

Больше всех в семье любил Марию отец. Он вообще не ругал ее. А когда и скажет, что нельзя девчонке вести себя так, то в его устах это не звучало обидно.

В отсутствие отца брат вел себя особенно своенравно, подчеркивал, что он мужчина, старший в доме. Если отец узнавал об этом, то одергивал его, а мать и тут старалась выгородить сына.

Чувствуя поддержку матери, брат ходил по дому победителем. Это еще больше обижало Марию. Она завидовала брату, а порой даже ненавидела его.

«Почему он ко мне так несправедлив? Чем я ему не угодила?» — думала она.

Ей постоянно твердили о том, чтобы она не ходила по улицам одна. Особенно, мол, опасно ходить по Сеулу вечером — в городе много хулиганов. Смешно даже: на улицах горят фонари, и она уже не маленькая, всегда сможет защититься.

Странно как-то слушать их постоянные предостережения. Брат ведь может ходить до поздней ночи где ему вздумается, и никто ему никогда слова не скажет.

«Может быть, опасаются, что я познакомлюсь с каким-нибудь молодым человеком? Но что в этом плохого? Смешно просто! Вот мать и отец тоже сначала не знали друг друга!» — и Мария, недоумевая, усмехнулась.

На следующий день Мария встретила Ен Сун.

— Мне вчера крепко попало. Мать и брат отчитывали за то, что я задержалась у тебя.

Ен Сун сначала растерялась, но тут же бойко заговорила:

— Что же ты не сказала, что была у нас? Наша мама тоже журит меня, если я поздно возвращаюсь.

— Я говорила им, пусть спросят твою маму, где мы были. А брат все твердит, что я что-то скрываю.

— Ха-ха... Скрываешь? Скрывать-то нам нечего! — И вдруг, застеснявшись чего-то, Ен Сун добавила: — А все же хорошо тебе — у тебя брат.

— Ну да! Что в этом хорошего? Брат вредный такой, так и старается сделать мне что-нибудь неприятное! — Мария засмеялась, сама не зная отчего.

— А мне кажется, твой брат хороший... — опустив глаза, продолжала Ен Сун.

— Ничего особенного... Вредный мальчишка! Хочешь, считай его своим названым братом! — передернула плечами Мария.

Ен Сун покраснела и смущенно отвернулась.

— Разве так бывает? Что изменится, если я буду считать его названым братом?

Подружки засмеялись.

— Да, Ен Сун, если брат придет к вам справляться, где я вчера была, скажи все как было. Ладно?

— Скажу, что я тебя и не видела.

Мария вздрогнула, но, поняв, что подруга шутит, с напускным страхом запричитала:

— Слушай... Меня тогда убьют! Милая Ен Сун, спаси свою несчастную подругу.

Она церемонно раскланивалась, а Ен Сун с непреклонным видом стояла перед ней. Наконец подружкам надоела игра.

— От отца получаете письма? — спросила Мария.

— Последнее время нет.

— Твой отец, говорят, там женился.

— Да, говорят... Совсем с ума сошел, — грустно добавила Ен Сун.

— А ваша мама не сердится?

— Может, и сердится... почем я знаю!

— Как же, не знаешь? Днем и ночью, наверное, проклинает эту вторую жену.

— Не знаю, — отмахнулась Ен Сун.

— Как же так! — с жаром заговорила Мария. — Будь я на ее месте, задала бы я ей такую трепку!

— Это кому же? — Вид Марии насмешил Ен Сун. Заглядывая ей в глаза, она лукаво спросила: — Ты что, замуж собираешься?

Мария вспыхнула и, шлепнув подружку, дерзко сказала:

— А ты что, не выйдешь?

В последнее время Мария заметила в поведении брата нечто новое. Раньше он то засиживался дома, то где-то подолгу пропадал и, возвращаясь поздно вечером, объяснял это тем, что был у друзей. Теперь же брат исчезал куда-то почти в одно и то же время и возвращался домой сейчас же после захода солнца.

Однако не только брат, но и Ен Сун держала себя довольно странно. Жила она в Старом городе, а Мария — за городскими воротами. По пути из школы Мария всегда проходила мимо дома Ен Сун. И, хотя Ен Сун никогда сама у Марии не бывала, раньше она часто приглашала ее зайти к себе после школы поболтать. Теперь же Ен Сун после занятий старалась уйти одна. Мария ничего не спрашивала, но сильно обиделась, решив, что Ен Сун завела себе новую подругу.

Долго Марии и в голову не приходило, что ежедневные уходы брата могут иметь какое-либо отношение к странному поведению подруги. Но как-то вечером, когда она собиралась ложиться спать, в ее голове, как молния, блеснула догадка: «А может быть, здесь какая-то связь?»

Девочку охватило страстное желание скорее разгадать эту тайну. На следующий день зародившаяся мысль не давала ей покоя. Мария все время украдкой наблюдала за подругой.

Кончились занятия. И опять Ен Сун ушла одна. Мария незаметно последовала за ней. Она еще надеялась, что подруга пойдет домой, но та обошла дом стороной и направилась к находившейся неподалеку сосновой роще.

Мария с подругами бывала в этом лесу. Если подняться немного в гору, там можно было найти одно укромное местечко, как бы самой природой предназначенное для тайного свидания. Белые камни старого обвала образовали здесь небольшую горку, склоны которой густо поросли низкорослыми молодыми сосенками. Отсюда можно было наблюдать, оставаясь незамеченным, а в случае необходимости спрятаться между большими камнями или же незаметно убежать по противоположному склону.

Мария уже начинала догадываться, какой дорогой может прийти брат. Она осторожно обогнула горку с другой стороны. От волнения сердце ее бешено колотилось. От страха, что ее вот-вот могут обнаружить, перехватывало дыхание.

«А вдруг не брат, что тогда будет? — От этой мысли ее даже бросило в жар. — Вернуться обратно?»

Она в нерешительности остановилась, но любопытство взяло верх.

До вершины было уже недалеко, и Мария затаив дыхание прислушалась. Ей показалось, что там кто-то тихо разговаривает, это придало ей новые силы. Охваченная любопытством, она бесшумно скользнула между сосенками. Скоро должны показаться знакомые камни. Последний поворот — и Мария с замирающим сердцем осторожно выглянула из-за дерева.

Так и есть! Брат и Ен Сун сидят рядом именно на этих камнях и о чем-то беседуют, время от времени тревожно озираясь по сторонам.

Лицо Ен Сун порозовело, как листва осеннего клена, а глаза так и сияют радостью. Брат тоже какой-то необычный, беспокойный, возбужденный. Во всех его движениях, в смехе чувствуется смущение.

Увидев эту картину, Мария едва удержалась от смеха, крепко зажав рот обеими руками. Осторожно подобравшись поближе, она до предела напрягла слух и замерла.

— Знаете, — говорила Ен Сун, кокетливо поглядывая на брата, — вы не представляете, как мне хотелось увидеть вас вчера. Вы даже приснились мне. — И она засмеялась, сверкая зубами.

— Я вас тоже все время вспоминал, а сегодня, на уроке рисования, задумавшись, невольно нарисовал ваше лицо.

— Неправда!

— Нет, верно, честное слово!

— Вы меня любите, да?

— Да, я люблю вас! Вы мой прекрасный цветок!

— Правда?

— Честное слово!

Этот разговор, кокетливость Ен Сун и поведение брата показались Марии настолько неестественными, что она опять еле удержалась от смеха. Дома брат бывал всегда таким напыщенным, важным, презрительно покрикивал на сестру: «Девчонка! Разве ты человек?» А здесь он такой робкий и нежный. В чем дело? Чем лучше ее, Марии, эта Ен Сун? От этих мыслей у девочки стало как-то нехорошо на душе, захотелось немедленно встать и сейчас же спросить у брата: «Что с тобой случилось? Почему ты дома, обращаясь ко мне, в слово «девчонка» вкладываешь столько высокомерия и презрения, а здесь так распинаешься перед Ен Сун? Разве она не такая же девчонка, как я? А эта Ен Сун? Тоже хороша!»

Мария никогда не слышала от брата ласкового или просто приветливого слова, не то что «люблю». Когда и почему они стали такими близкими?

Ей захотелось броситься к подруге и закричать: «Отдай моего брата! Почему ты берешь то, что тебе не принадлежит?» И упрекнуть брата: «С Ен Сун ты ласковый, ее ты любишь. Почему же со мной ты всегда грубый?»

Мария вспомнила, как Ен Сун положительно отозвалась о брате, а она тогда ответила:

«Ну так что ж, считай его своим названым братом!»

Ен Сун тогда смутилась и спросила:

«Что изменится, если я буду считать его названым братом?»

От этих воспоминаний Марию охватило жгучее чувство тоски. Ей показалось, будто бы она что-то потеряла. Любопытство, только что владевшее ею, пропало, и на сердце тяжелым камнем легли обида и зависть.

Она потихоньку выбралась из своей засады и медленно побрела домой. «Зачем им мешать, — думала она, — если им так хорошо вдвоем? Кто я такая? — вдруг мелькнуло у нее в голове. — Почему я такая несчастная и забытая?» И от этих мыслей ей стало совсем тяжело, голова ее опускалась все ниже и ниже.

Яркие лучи весеннего солнца, уже склонившегося к западу, освещали маленькие домики, окруженные цветущими деревьями абрикоса. Из соснового бора доносилось мерное кукование кукушки.

Прошел месяц. Во время отсутствия отца брат занимал всю переднюю часть дома. В один из дней Мария рано утром начала стирку. Мать велела ей отнести брату чистую одежду и забрать грязную.

Девочка пошла в комнату брата. Он еще спал, и первым ее желанием было схватить его за нос и разбудить. Она уже протянула было руку, но в последний момент передумала, испугавшись, что он начнет ругаться. Положив чистое белье на стул, Мария принялась собирать разбросанную по полу одежду брата.

Выбрав из карманов все содержимое, она начала перекладывать его в чистую чоки. Чего здесь только не было! Кошелек, печать[15], авторучка, записная книжка и многое другое. Взгляд ее невольно остановился на кулечке с шоколадными конфетами: «Это, наверное, для Ен Сун. А мне ни разу не купил даже простого леденца!» Мария сердито взглянула на брага и стала поспешно рассовывать по карманам чоки остальные вещи.

Вдруг ее внимание привлек новый предмет — это был красивый конверт. На лицевой стороне ничего не было написано, только красовалась веточка с цветами. Мария заглянула внутрь. Там было письмо. «Наверное, любовное», — с замиранием сердца подумала она.

С опаской поглядывая на беззаботно спящего брата, она достала письмо и, отвернувшись, начала торопливо читать. На плотной бумаге мелким почерком было написано длинное послание.

«Я вас люблю! Как я был бы счастлив, если бы мог обнять вас! Если даже перелистать все словари Востока и Запада, то не найдешь таких слов, которыми можно было бы полностью выразить мое чувство. Моя любимая! Мой прекрасный цветок! Я люблю вас больше всего на свете... Я сгораю от желания видеть вас. Жить или умереть!.. Я готов броситься с моста в Ханган или повеситься на одной из сосен леса «Зеленая свежесть». В подобных выражениях письмо продолжалось до конца страницы.

Мария читала, сгорая от любопытства: «Нет, такая девушка, как вы, не позволит мне погибнуть! Я молод и имею право на счастье. Я люблю вас и томлюсь от желания увидеть вас. Успокойте мое исстрадавшееся сердце, утрите мои горькие слезы!..»

«Как он ее нежно любит, счастливая Ен Сун!» — с завистью думала Мария, пробегая последние строки. «...Ах, моя любимая, мой нежный цветок, Ок Дин! Я жду свидания».

— Что? Ок Дин?! — растерявшись, громко сказала Мария. — Как, Ок Дин?!

Ок Дин училась с ней в одной школе, только на класс старше. Она была стройна и красива.

Ошеломленная Мария быстро сложила письмо, сунула его в карман чистой чоки и торопливо выскочила в кухню.

За завтраком она украдкой наблюдала за братом. Но он, как всегда, держался дерзко и беззаботно. Ей было смешно и грустно. Она не понимала, к чему это притворство и неискренность?

Ведь в церкви он молится богу, говорит о любви к ближнему, о тяжести грехов, о раскаянии. А в жизни! Вот встретил он Ен Сун, закружил ей голову, дал тысячу клятв, а теперь то же самое пишет Ок Дин. На сестру свою кричит, заставляет все делать, да еще смеется: «Поворачивайся, девчонка!»

Мать и соседи тоже молятся, рассуждают о добре, а дома все остается по-старому. Все лицемеры, двуличные!

Ей вспомнилось, как брат выступал однажды на собрании молодежи. Тогда он горячо защищал права женщин, и Мария вместе с другими девушками долго и радостно аплодировала ему. А в жизни его поведение так же далеко от слов, как небо от земли.

«Как можно говорить одно, а делать другое?» Глядя сейчас на самодовольное лицо брата, Мария думала: «Не прошло еще и месяца, как «любимым цветком» была Ен Сун, и вот уже «любимый цветок» — Ок Дин!»

Ей стало жалко подругу.

Мария давно ломала себе голову над тем, как брат познакомился с Ен Сун. И сейчас она поняла: он, верно, написал ей такое же письмо. Вот и Ок Дин скоро получит послание и поверит ему. Брат до поздней ночи просиживает за столом и что-то старательно сочиняет. Она усмехнулась: «Теперь ясно — всё любовные послания!»

Но дело не в его письмах. Просто он красивый и нравится девушкам.

Мария вспомнила, как Ен Сун говорила, что у ее брата приятная наружность. Наружность-то приятная, а внутри что?

И ей захотелось громко закричать: «Девушки, не верьте таким, как мой брат!»

Теперь Мария начала наблюдать за Ок Дин. Стояли последние дни апреля. Как-то она заметила, что Ок Дин, возвращаясь из школы, повернула в сторону от своего дома. Так и есть! Она направляется к сосновой горке. Что же будет? Любопытство вновь овладело Марией. Она быстро пробралась на то же место, откуда месяц назад наблюдала за Ен Сун и братом. Он уже был там и спокойно ждал. Вот показалась и Ок Дин. Смущенная и сияющая, она легкими и быстрыми шагами поднималась в гору. Приблизившись, она бросилась к брату и обняла его. Они поцеловались.

Мария раскрыла рот от изумления: Ок Дин, такая скромная и выдержанная, — и вдруг... Чем он их так очаровал? Смотри, каким счастьем сияют ее глаза!

Они присели на тот же самый камень. Ок Дин щебечет, как ласточка. А брат? Мария ясно слышит, что он говорит о своих чувствах теми же самыми словами, как и в прошлый раз.

О боже, что это?! На противоположной стороне от Марии зашевелились кусты, и в просвете показалось лицо... Ен Сун! У Марии защемило сердце.

Ен Сун отстранила ветку и решительно шагнула вперед.

— Ах! — в один голос вскрикнули Ок Дин и брат.

Брат вскочил и тотчас же растерянно сел обратно, а Ок Дин закрыла лицо руками.

— Вы здесь же клялись мне в вечной любви! — сдавленным от волнения голосом сказала Ен Сун брату.

— Как?! — с ужасом воскликнула Ок Дин.

Брат сидел растерянный и бессмысленно переводил взгляд с одной на другую.

— Разве я мог... предположить... я не знал! — наконец жалким голосом ответил он.

— Брат, я тоже не понимаю, что это такое?! — выскочила из укрытия Мария.

— Что?! — как ужаленный подскочил брат.

Ен Сун и Ок Дин отвернулись в разные стороны, плечи у обеих вздрагивали.

— Брат, — строго проговорила Мария, — я все знаю!

— Что? — растерянно пробормотал он.

Головы Ок Дин и Ен Сун склонялись все ниже и ниже.

— Слушайте, девочки, и чего вы плачете? Давайте лучше проучим его...

В этот момент где-то внизу, в роще, гулко ударил выстрел охотника.

Этот далекий хлопо́к словно хлестнул брата, он подскочил и, втянув голову в плечи, бросился бежать вниз с холма.

— Какой стыд! Что делать? — одновременно воскликнули Ок Дин и Ен Сун и, всхлипывая, кинулись в разные стороны. Путаясь в кустах, они падали, поднимались и бежали дальше.

Мария побежала за братом, но не догнала его. Наконец, обессилев от смеха, она села на камень и стала смотреть вслед быстро удалявшемуся брату.

С тех пор, встречая на улице студента, который не сводил с нее глаз, Мария всякий раз думала: «У этого красавца, наверное, как и у моего брала, полные карманы любовных писем».

Все шло своим чередом. Однажды вечером Мария, усмехнувшись, спросила брата:

— Какой цветок ты теперь любишь больше всего?

— Что?! — Брат, бросив ужинать, вышел из комнаты.

Мать, ничего не поняв, сердито сказала:

— И чего ты, девчонка, пристаешь к брату с глупостями?