Тайны Пантеона

Глава 15. Открытия и ночные монстры

Снова проснулась я от того, что за окном истошно орала птица. Недовольно открыв глаза, я высунулась из-под одеяла, размышляя, откуда в Кастеле эта гадкая пернатая крикунья. Мгновение осматривалась, а потом все вспомнила и подскочила на кровати.

Солнце уже светило вовсю, а к орущей мерзавке присоединились пернатые товарки.

Я спустила ноги с кровати, потянулась и встала. На досках пола лежали теплые солнечные пятна. При свете дня келья казалась не такой мрачной и унылой, как во тьме. Над спинкой кровати помимо образа Истинодуха даже висела небольшая акварель – река и лотосы, явно нарисованная рукой ученика. На столе красовалась ваза, самодельная и слегка кривая, из обожжённой глины. На красном боку желтели нарисованные цветы. Когда-то послушники ставили в эту вазу ромашки, украшая свое аскетичное жилище.

За окном качались ветки деревьев, в приоткрытую створку влетал летний ветерок, принося птичий гомон и запах скошенной травы. Вместе с ветром влетела бирюзовая стрекоза, зависла над столом, привлекая мое внимание.

Я откинула льняное полотенце. Под ним меня дожидался завтрак: сладкая каша, булочка, сыр и чайничек с чаем. И горстка свежей малины на блюдце.

Некоторое время я смотрела на ягоды, испытывая странные чувства. В груди что-то теснилось и царапало, причиняя боль. Я точно знала, кто собирал для меня эту малину. Кто подумал о том, чтобы принести завтрак и накормить меня. Кто ходил так тихо, что не скрипнула ни одна доска старого монастыря.

И кто мучил меня порочными снами.

Забота Августа сводила меня с ума. Забота, которая для него естественна, как дыхание, и за которую он ничего не потребует взамен. И почему-то мне хотелось найти его и как следует наорать.

Или заплакать.

Я потерла глаза, не понимая, что со мной творится и что за дикий зверь скребет мою душу. Почему забота молодого мужчины вызывает во мне столь противоречивые эмоции. Возможно, я просто отвыкла от того, что кто-то заботится обо мне… просто так.

Медленно положила одну ягоду в рот. Сладкая, сочная, ароматная. Я шмыгнула носом и взяла вторую ягоду. И еще. Пока не слопала всю малину.

Натянув платье и сандалии, вышла в коридор. При свете дня монастырь уже не казался таким пугающим, просто старым и заброшенным. Пожалуй, в нем даже была своя красота – строгая и величественная, присущая всем северным постройкам. Заглядывая в комнаты, я нашла ту, где обосновался Август, – самую последнюю в коридоре. Оглянулась назад. Поселиться еще дальше было невозможно. Хотя есть же еще второй, третий этажи и даже мансарда! И как этот святоша не догадался?

Толкнув незапертую дверь, я постояла, с досадой рассматривая идеально заправленную постель. Может, найти в кустах какого-нибудь отвратительного жука и сунуть в подушку этого невыносимого зануды?

Я фыркнула, осознав абсурдность собственных мыслей и эмоций.

– У тебя нервный срыв, Кассандра, – буркнула я, от души хлопнув дверью.

Побродив по коридорам, я нашла уборную и ванную комнату. Воды в трубах не было, ее тоже подавал генератор, сейчас сломанный, но чья-то заботливая рука уже оставила у раковины ведра с водой, запечатанный набор для умывания и чистки зубов с эмблемой семинарии и свежие полотенца.

– Нет, это просто невыносимо, – почему-то снова рассердилась я.

Дальше по коридору нашлась кухня и смежная с ней столовая с аккуратно расставленными стульями. Кухня блестела начищенными плитами и столами, за стеклами пузатых шкафов виднелись пустые кастрюли и сковороды. Похоже, настоятель действительно содержал монастырь в чистоте, даже пыли на мебели почти не было. Хотя я не представляла, чего стоит двум старикам такой труд. К тому же – бессмысленный, ведь ученики больше не сядут за эти столы, чтобы съесть утреннюю кашу.

На втором этаже располагались лекторные. Я прошла мимо выцветшей карты империи, погладила кончиками пальцев лакированную поверхность одной столешницы. Возможно, когда-то именно за этим столом сидел Август – еще совсем юный, серьезный и невыносимо красивый в сутане послушника. Я почти видела молодое и строгое лицо, острые скулы, сжатые губы, внимательный взгляд, следящий за наставником на подиуме. Тонкие пальцы, вертящие ручку, убранные в гладкий хвост черные волосы. О чем думал тот Август, глядя на карту с тремя коронами? Может, о диких землях на севере, где империя соседствует с Полярисом – царством ледников и снега, в котором живут иноверцы, или о южной границе возле засыпанного черными песками Равилона, где полно преступников и язычников. Я почти видела юного послушника, красивого как падший ангел и мечтающего о том, что однажды он принесет в дикие земли свою веру и огонь просвещения.

И у него могло получиться. Черт возьми, у него действительно могло это получиться.

А спустя годы Август построил бы в какой-то глуши новый монастырь и открыл новую семинарию для новых учеников.

Но вышло иначе.

Я отдернула руку, сжала ее в кулак.

Август будил во мне эмоции, которых я не хотела. У этого парня по-прежнему слишком много тайн. И хорошо, что он не позволяет нам сближаться. Только почему-то это тоже неимоверно злит!

Бормоча под себе нос ругательства, словно они могли успокоить мою мятежную душу, я покинула лекторную и, спустившись вниз, вышла во внутренний двор.

И конечно, тут же столкнулась с предметом своих мыслей!

Август – босой, в футболке и джинсах, закатанных до колен, со взъерошенными волосами, пряди которых падали на его лоб, – стоял у лестницы и щурился от бликов света. Солнце, играя с ним в пятнашки, скользило лучами по лицу, отражалось в глазах и согревало губы. Чертово солнце любило этого парня.

Я посмотрела на его правое запястье, туго перевязанное бинтом, и подняла брови. Похоже, свою страшную и обугленную нейропанель Август решил спрятать. Что ж, верное решение.

– Проснулась? А я уже начал думать, что ты впала в спячку.

– Просто я не из тех ненормальных людей, что встают с первыми лучами солнца, —ответила я недовольно.

– Понятно. Нашла завтрак?

– Нет, – из вредности соврала я.

– Нет? – Август поднял брови.

– Нет!

– Ладно, – дрогнули его губы.

Я отвела взгляд, решив, что не выдержу, если он улыбнется. Улыбающийся Август гораздо хуже, чем Август мрачный. Улыбающийся снова будил притихшего внутри зверя.

– Если хочешь есть, то Марта напекла сладких булочек.

– Что ты им сказал? Настоятелю и его жене?

– Правду, – после короткой паузы ответил он. – Но… не всю. Они знают, что нам нужна помощь. Если кто-то из местных заинтересуется, скажи, что ты дочь настоятеля, приехала погостить. Но деревенские редко сюда заглядывают.

Наши взгляды встретились – и свой я отвела.

– На что ты смотрел?

– Утром Бернар заметил у шпиля летучую мышь, просил понаблюдать. – Август ткнул рукой вверх. – Беспокоится, что она обоснуется под крышей. Но возможно, настоятелю лишь показалось, я никого не заметил.

Я тоже закинула голову, но увидела лишь черепицу и шпиль. Пожала плечами.

– Кассандра, я думаю, нам надо…– начал Август, но я опередила.

– Пойду прогуляюсь, – резко сказала я, отворачиваясь.

Но мужчина преградил мне дорогу. Его ладонь легла на кирпичную стену за моей спиной.

– Ты выглядишь напряженной. Что-то случилось?

На его лице застыло искреннее участие. И я вдруг вспомнила, как черные гадюки ползли по его рукам и шее. И какой спокойный у него был тогда взгляд…

Почти как сейчас.

– Все в порядке. – Я поднырнула под его локоть. – Хочу осмотреть местность. Не верится, что мы на другом конце империи.

– Не хочешь разговаривать со мной?

– Просто хочу пройтись.

– Кассандра, – коснулся моей спины его голос. – Что тебе снилось?

Поцелуи. Прикосновения. Толчки. Стоны. Хриплый шепот…

– Ничего. Никаких снов.

Оборачиваться я не стала, но чувствовала мужской взгляд, пока не скрылась за поворотом.

Возле бочок с водой, за частоколом, висело маленькое круглое зеркальце, и я выругалась, взглянув в него. Губы алели от сока малины. И выглядели припухшими, словно меня и правда всю ночь целовали – грешно и сладко. Словно мой порочный сон случился на самом деле.

Я сердито скривилась, смыла следы ягод и свое смущение. К черту сны и чувства. Надо просто об этом не думать.

Слева от монастыря тянулись поля, дорожка справа вела к развилке, а та – в сторону деревни или дальше – к холму, мимо которого змеилась лента реки. Подумав, я пошла направо. В высокой траве пели птицы, солнце пригревало вовсю, и я пожалела, что не взяла соломенную шляпу.

Под одним из кустов мелькнул серый силуэт, и я испуганно шарахнулась в сторону, рассмотрев зверя. Хантер поднял с лап голову, глянул на меня и демонстративно отвернулся.

– У настоятеля есть двустволка, – сообщила я волку.

Хантер зевнул и, закрыв глаза, снова положил морду на лапы.

Вернувшись к монастырю, я увидела настоятеля Бернара. Босой старик в закатанных до колен штанах и огромной рубахе возился с каким-то огромным агрегатом. Заботливо расправленная ряса покачивалась на ветке бузины.

– А, милая Эсси, – прошамкал он, глотая буквы и коверкая слово «Кэсси». – Вот и ты!

Я прищурилась и хотела буркнуть, что Кассандра Вэйлинг какая угодно, но только не милая, но глянула в добродушное круглое лицо и промолчала.

– Август велел не будить тебя. Сказал, что ты устала и нуждаешься в отдыхе!

– Август очень заботливый, – выдавила я.

– Так и есть! – Лицо Бернара сморщилось от радостной улыбки. – Он всегда был таким. Помню, когда они с Домиником приезжали погостить, Август нашел в поле раненого вороненка с подбитым крылом. Притащил в монастырь и решил вылечить. Все говорили ему, что птица не жилец, зря возится, а он упрямился. И вылечил, представляешь? Крыло срослось, а птица потом улетела. А ведь почти дохлая была! Марта до сих пор это вспоминает…

– Похоже, теперь у Августа новый раненый вороненок, – кисло сказала я. – Он просто жить не может без спасения… кого-нибудь.

Бернар удивленно заморгал. И снова широко улыбнулся.

– О, милая Эсси! Ты думаешь, он заботится о тебе из-за этого? Ну что ты… Мы с Мартой видели, как он на тебя смотрит.

– И как же? – почему-то я даже дыхание затаила в ожидании ответа.

– Совсем не как на раненую пташку, – рассмеялся Бернар. – Поверь, я знаю, о чем говорю. В этом году мы с Мартой отметим полвека совместной жизни! И заметь, эти полвека прошли не напрасно: у нас девять прекрасных детей! – лукаво подмигнул настоятель.

– А разве не все священники принимают обет безбрачия?

– Конечно, нет. Только те, кто пожелают посвятить свою жизнь лишь служению Истинному Духу. Помнится, Август желал этого. И все же… я рад, что он передумал. И что у него есть ты.

– Мы лишь… друзья, – выдавила я, задумавшись над статусом наших отношений. Что будет, если сказать доброму старику правду? Я лишь миротворец, который однажды не смог сдержать рождение разрушителя? Что нас связало нечто темное и непонятное, соединило навечно, и как жить с этим – мы пока не поняли. Что Август – моя тень, пугающая и необходимая как воздух. А кто для него я – понятия не имею.

– Друзья? Ох. Как скажешь, милая. – Настоятель снова лукаво подмигнул, но тут же помрачнел. – Не знаю, что произошло, но прошу, береги его, Эсси. Август – хороший мальчик. Всегда был таким. Светлый, добрый. Не знаю, что с ним случилось, но я вижу тьму, омрачающую его мысли. Его Дух силен… Но и сильным порой нужна поддержка.

– Почему вы нам помогаете? – не выдержала я. – Вы ведь понимаете, что мы…

– Попали в беду, – твердо завершил Бернар. Круглое лицо вдруг утратило глуповатую добродушность и стало спокойным и понимающим.

Я моргнула, пораженная такой переменой. Но длилось это лишь миг, пока Бернар снова щербато не улыбнулся.

– Почему помогаю? Разве это не очевидно, милая? Это мой долг.

– Как настоятеля?

– Как человека, – с мягкой улыбкой ответил он.

– И вы поможете нам, даже понимая, что это… опасно? Вы не боитесь?

Бернар рассмеялся. Легко и искренне.

А я нахмурилась, размышляя. Возможно, встреть я Бернара раньше, то больше верила бы в людей и благость Истинного Духа. Но мой опыт общения с церковниками в основном сводился к наказаниям, которые я получала за отсутствие веры. А с простой человеческой добротой я и вовсе не встречалась слишком давно. Так давно, что забыла о ее существовании. И не верилось, что кто-то может помочь просто так, не требуя ничего взамен.

И это тоже будило внутри новые чувства. Что-то маетное. Что-то тянущее душу…

Желая отвлечься от странных чувств, я перевела взгляд на агрегат, который разбирал Бернар.

– Что это такое?

– Генератор, будь он неладен! – Старик хлопнул по железу пухлой ладошкой. – Заглох три года назад и ни в какую. Не фурычит! Нам с Мартой и масляной лампы хватало, я уж думал – доживем свой век и без электричества, а тут вы… Негоже по монастырю во тьме ходить! Без генератора – ни света, ни воды, куда это годится. Да только что я ни делаю – эта болванка ни в какую не работает! Что-то в ней заклинило, а вот что – понять не могу.

Настоятель сердито пнул огромный агрегат, и я не удержалась от смеха. Пузатый и багровый от усилий настоятель, перепачканный мазутом и маслом, выглядел весьма комично!

– Ах, еще и смеется она, негодяйка Эсси!

Бернар потряс гаечным ключом, я прыснула и облокотилась на агрегат. Перед моими глазами на миг развернулась непонятная схема, а под пальцами что-то щелкнуло, задвигалось и заскрежетало, словно невидимая глазу деталь повернулась и встала в пазл. Настоятель застыл с вытянутой рукой. Перевел взгляд с меня на генератор. А потом глянул на золотую полоску, обвивающую мое запястье.

– Дух Истинный и все святые! – скороговоркой выпалил Бернар. – Да ты никак ремесленник!

– Я?! – отдернула руку – и чихающий генератор смолк. Ремесленниками люди без нейропанелей называли тех, у кого открывается талан воздействия на неживую материю. Правильнее говорить «материалисты-преобразователи», но даже в Аннонквирхе многие предпочитали просторечное и понятное слово. Такие способности проявлялись куда чаще провидческого Ока и были весьма востребованы. Материалистов обычно делили по материалам, на которые они умели воздействовать.

– Точно ремесленник! Значит, ты кузнец?

– Материалисты, работающие с железом и механизмами, называются технофикаторами, – несколько растерянно поправила я. – Вот только я не уверена…

–Ну-ка, верни ладошку обратно!

С некоторой опаской я выполнила это требование – и агрегат заурчал, словно сытый кот. Бернар всплеснул пухлыми руками и рассмеялся. Я тоже хмыкнула. И вспомнила часы на башне Кастела. А еще железного воина, которого мне швырнула Агамена.

Неужели и тогда Маска строгой наставницы скрывала мою мать? Как часто архиепископ приезжала в Кастел и пользовалась чужим лицом? Кто отправил меня в карцер – настоящая Агамена или Аманда? Кто раз за разом ставил меня в спарринг с самыми свирепыми адептами Кастела? Теми, кто многократно превосходил меня в силе и выучке? Неужели это тоже было желание Аманды? Но зачем? Чтобы я скорее не выдержала и сломалась? Чтобы… позвала Августа?

– Эсси! – Испуганный окрик Бернара выдернул меня из мрачных мыслей. Генератор под моими руками пыхтел и рычал, словно собирался взорваться.

Я отшатнулась, а Бернар принялся махать своей рясой, разгоняя дым. Но даже когда он рассеялся, агрегат продолжал пыхтеть.

– Получилось! Глазам своим не верю! Работает! – Старик подхватил меня и сжал в объятиях.

Я хотела привычно скривиться и вырваться, ведь я терпеть не могу прикосновения чужих людей, но… но вдруг рассмеялась. Черные мысли растворились в искренней радости настоятеля.

– Эсси, голубка моя среброкрылая! Настоящий технофикатор! Да какой невероятной, изумительной силы! Я в жизни такого не видывал! Клянусь, ты сильнее, чем милорд Джуран Эхтауэр из восточного дворца! Когда-то я видел его умение, он заставил двигаться старый и ржавый паровоз, представляешь? Но, Эсси… ты наверняка еще сильнее! Вот помяни мое слово! Это нечто невероятное!

Старик продолжал восторгаться, нарезая круги вокруг чихающего дымом ящика, а я смотрела с сомнением. Неужели я действительно оживила механизм? Но я даже смутно понимаю, как работает подобный талан! Конечно, я помню теорию, все дело, как и всегда, в человеческих линиях силы. В Духе. Религия утверждает, что эта сила даётся нам божеством, наука говорит об особых полях и энергиях, но и те и другие сходятся в том, что именно эта сила способна изменять мир.

В Аннонквирхе нам рассказывали множество историй о мастерах неживой материи, да что там, великий кутюрье Дюран Моро – из их же числа, и я помню, как менялось на мне его платье. Но Моро – Совершенный, как и Джуран Эхтауэр, который так поразил Бернара. Их силы и умения тренировались годами, а может, и десятилетиями. Но я никогда не слышала, чтобы новичок был способен одним прикосновением оживить древние часы или вот – генератор. Все же на подобное нужна огромная сила. А еще – знания. Нельзя просто положить руку и заставить агрегат работать! Надо научиться сплетать паутину из собственного Духа, а потом внедрять ее в железо, чтобы оно стало нейро-живым и подобно живому, регенерирующему телу сумело исцелиться. Преподаватели Аннонквирхе многократно подчеркивали, насколько это сложный и технически точный талан, требующий подготовки и математических расчетов. Большинство ремесленников работали в паре с балансистами – счетоводами, образованными людьми, умеющими составлять правильные расчеты для изготовления нейро-вещей. У того же Моро по слухам целое здание таких математиков…

Я же ничего подобного не знала и не умела. Я просто приложила руку. Это больше походило на…

– Чудо! Истинное чудо! – повторял старик.

«На скверну», – подумала я. В отличие от предсказуемой энергии силы Духа, антиматерия скверны не поддается контролю. Она хаотична, непредсказуема и разрушительна. А еще – сильна. Сила антиматерии – это сила черной дыры, способной поглотить весь мир. Антиматерию не зря прозвали скверной. Заражая живое, она несет страх и смерть.

Холодок ужаса змеей прополз по спине. И я снова увидела ядовитого аспида, свисающего с руки Августа. И черную тень из моего сна, ждущую у открытой двери. Власть и силу, с которой меня влекло к нему… Был ли это сон? Черт возьми, был ли это лишь сон?

– Эсси, что с тобой, милая? Ты не рада? У тебя такое лицо…

– Очень рада, настоятель, – очнулась я. Улыбнулась, не желая пугать Бернара. – Просто… просто вспомнила, что мне срочно надо идти! И… прошу, никому не говорите, что я приложила руку к этому устройству! Никому, слышите?!

– Но Эсси…

Уже не слушая, я помчалась прочь. Новая способность скорее пугала, чем радовала. Я менялась. Внутри меня зрело что-то иное, и это что-то было пугающим. Таким же пугающим, как способности Августа.

Остановившись у темного кедра, я привалилась к стволу и перевела дух. Страх перед скверной, разрывающей Дух, каждый житель империи впитывает с молоком матери. Мы все знаем, что она уничтожает не только наши линии, но и ломает тело. Превращает в омерзительных монстров. И я видела подтверждения этому. Видела Нейла в клетке и малыша Лю, который, когда-то был обычным парнем.

А сильнее скверны люди боятся разрушителей.

И сейчас, глядя на свои ладони, я не могла сказать, что не боюсь. Тех изменений, которые меня ждут. И того мужчину, который приносит мне по утрам малину.

«Если Август Рэй Эттвуд пройдет свой темный путь, он превзойдет дьявола…»

«Ты разрушила свою жизнь, Кэсси… Вечная беглянка, преступница? Эту судьбу ты выбираешь?»

Я сделала глубокий вдох и выпрямила спину. Да, я боюсь, но пока Август тот, кто пришел спасать меня, невзирая на последствия. Пришел лишь потому, что я позвала. Пришел и ничего не потребовал взамен.

И пожалуй, этого мне пока достаточно.

***

К вечеру в окнах монастыря забрезжил слабый, но свет, а краны расчихались, пытаясь выплюнуть из пересохших труб воду.

Оживший генератор выл и вонял соляркой, но исправно гудел и работал. Расчувствовавшись, Марта приготовила праздничный ужин, а краснеющий от похвалы Бернар достал сливовую настойку. О моем участии в починке агрегата он пока молчал, хотя я видела красноречивый взгляд настоятеля и понимала, что держать язык за зубами он не сможет.

Август от настойки отказался. Сидя напротив меня за небольшим столом в маленькой кухне, он смотрел в свою тарелку, без аппетита ковырял печеный картофель и слабо улыбался шуткам раскрасневшегося настоятеля. И рано ушел спать, сославшись на усталость.

Я посмотрела ему вслед и залпом выпила сливовою настойку, понадеявшись, что она поможет мне уснуть без сновидений.

Но я ошиблась.

…карцер Кастела – отвратительное местечко. Здесь тесно и пусто, а самое плохое – здесь холодно. Озноб пробирается по моим рукам, касается спины и затылка. Неприятным холодным потоком окутывает лодыжки и запястья, потом грудь и живот. Стены кажутся липкими. По ним течет что-то гадкое, то ли плесень, то ли гниль… я стараюсь не касаться этих стен, но на маневр в остроге совсем нет места…

Огонек лампы мерцает во тьме, и я вскидываюсь, разворачиваюсь. Всматриваюсь в коридор за решеткой.

– Катерина Вольц?

Темноглазая женщина смотрит на меня, блики огня пляшут в ее радужках.

– Катерина, выпустите меня! Я ни в чем ни виновата!

– Ты деструкт. Твоё место за решеткой.

– Вы не имеете права!

– Разве?

Она улыбается. Шире и шире. Пока ее рот не растягивается на всю ширину лица, пока лицо не трескается. Я смотрю на это с ужасом и подступающей тошнотой. Лицо-Маска сползает и выглядывает иное – мрачное и бледное.

– Мы имеем право на все, адепт, – говорит преподобная Агамена. – Ты сняла серьгу и за это будешь наказана!

– Но я…

– Молчи!

Бледные губы Агамены тоже растягиваются, и я зажмуриваюсь. Я не хочу видеть, как и эта Маска разорвется напополам, словно лист папируса. Но не выдерживаю, смотрю…

Щель рта разрывает лицо и наружу вываливаются пухлые щеки.

– Бригитта? – ужасаюсь я. – Ты тоже лишь Маска? Ненастоящая? Ты тоже…

– Монстр. Мы все, – в толстых пальцах сокурсницы из Аннонквирхе чернеет песок проклятого Равилона. Он сыпется на камни моей темницы, просачивается сквозь решетки, засыпает мне ноги. Его становится все больше и больше. Я хочу убежать, но куда? Со всех сторон лишь стены…

Рот девушки тоже раскрывается в немом крике. Я вижу ее язык, который удлиняется, словно черный аспид. Эта Маска тоже трескается напополам. Под ней лицо госпожи Тато, потом ее сына — Питера, с которым когда-то я сидела на крыше. Но и эти черты сминаются. Маски лопаются и лопаются, обнажая всех, кого я когда-либо знала. Они все словно бесчисленные куклы, сидящие одна в другой. Но чья личина настоящая? Кто прячется под чужими ликами, кто останется в самом конце?

Даже сквозь ужас я понимаю, что надо узнать. Надо досмотреть до конца. Увидеть лицо, которое станет последним… Почему-то это кажется неимоверно важным. И я смотрю. Юный Питер становится насмешливым Марком, Марк трескается – и под ним выглядывает лицо Блаженной Анастасии в пестром платке, а под ним…

Черный песок доходит до моей талии, до груди. До губ.

Я кричу, кричу, кричу и…

Просыпаюсь.

Скатываюсь с кровати и как есть – босиком, в одной лишь футболке, – вываливаюсь в коридор и несусь по нему к самой дальней комнате.

Дверь распахнулась, когда мне остался всего лишь шаг. И с протяжным выдохом я уткнулась носом в грудь Августа. Его руки сомкнулись на моей спине, прижали к распахнутой рубашке. Я обхватила его так сильно, словно он был мачтой на дырявой лодке, попавшей в шторм. Единственной опорой в этом безумной мире.

От него по-прежнему пахло ветивером, но уже не пахло ладаном.

Некоторое время мы так и стояли. Я слушала сильные и четкие удары сердца под своей щекой, кожу холодила пластинка с Истинодухом. Август молчал. И держал очень крепко.

– Мне приснился дурной сон, – наконец выдохнула я в его шею.

– Я думал, все твои дурные сны принадлежат мне, – прозвучал над головой глухой ответ. – Но судя по тому, что я пока даже не ложился, – нет.

Я кивнула, не поднимая головы. Август вдруг подхватил меня на руки и понес.

– Пол холодный, – ответил на мой изумленный взгляд.

Август так легко держал меня, словно не ощущал веса моего тела. Я вцепилась в его плечи, прижалась щекой к груди, ощущая, как отпускает пугающий морок. Через коридор он нес меня молча, ногой толкнул дверь в комнату, пересек ее и положил меня на кровать. Укрыл одеялом, пригладил, подоткнул со всех сторон.

– Не уходи.

– Я думал, что Кассандра Вэйлинг – самая дерзкая и смелая девушка во всей империи, – его губ коснулась улыбка.

– Я тоже так думала. Ты не уйдешь?

Он качнул головой.

На кровать Август не сел, опустился прямо на пол, привалившись спиной. Его макушка оказалась так близко, что я ощутила безумное желание запустить пальцы в темные волосы. Узнать наконец, как они будут ощущаться в моей руке. Будут ли на самом деле шелковыми, как кажутся взгляду?

– Для прикроватного монстра ты слишком красивый, – разозлившись на свои желания, буркнула я.

– Прикроватный монстр?

– Ну да. А для подкроватного слишком большой.

Я перевернулась на бок, рассматривая четкий профиль.

– Тебе уже говорили, что непозволительно выглядеть таким… идеальным?

– Очень много раз, – серьезно ответил Август.

– Да? И кто же?

– Все. Послушник, с которым я делил в семинарии келью, даже предлагал сломать мне нос. Или сделать шрам на щеке.

– Хорошо, что ты не послушал этого идиота.

– Мне было одиннадцать, и я испугался боли, – с улыбкой произнес Август. – Но уже через пару лет понял, что все-таки надо делать. Хотя бы шрам. Ну и… сделал.

– Что? – Я приподнялась на локте, и одеяло сползло, оголяя плечо, с которого слезла слишком широкая футболка.

Август посмотрел на меня и резко отвел взгляд.

– Шрам. Ну то есть сначала это был просто порез осколком. – Он тяжело вздохнул, а я пристальнее всмотрелась в его слегка загоревшие скулы. – Но когда порез затянулся, шрама не осталось. Может, я воткнул стекло недостаточно глубоко. А может, дело в том, что всегда было во мне… Все раны заживали на мне очень быстро. Даже кости срастались с такой скоростью, что это… пугало. Как-то я свалился с дерева и сломал руку. Она восстановилась за несколько дней. Но я еще две недели носил гипс, боясь признаться наставнику. Даже Брайн, которого я считал почти братом, косился на меня с подозрением. Я говорил, что дело в крови горцев. Но кажется, он не слишком мне верил.

Я прикрыла глаза, размышляя о шрамах. О том, какие усилия надо приложить, чтобы оставить отметины на спине и плечах Августа. О том, что ему пришлось вынести, учитывая такую способность к восстановлению.

– …Ну а потом все стало еще хуже, – выдернул меня из эмоций спокойный голос.

– Почему? – Я устроилась удобнее, вытащила из-под одеяла руку. Теперь она лежала совсем близко от мужского плеча. Я все еще ощущала в ней его тепло. Страх, вызванный кошмаром, отступал, растворялся во тьме. Мой идеальный монстр пугал его…

– Возле семинарии был приход, где по воскресеньям наставник вел службу. Рассказывал о жизни святых или читал молитвы. Я обычно стоял за спиной святого отца, переворачивал страницы Писания и следил за свечами, чтобы они не гасли. Обычно на службе собирались лишь послушники и редкие посетители. Но чем старше я становился, тем меньше свободных мест оставалось на скамейках прихода. Когда мне исполнилось семнадцать, желающие перестали помещаться внутри и стояли за дверями, ожидая.

– Дай угадаю, – зевнула я. – Все прихожане были… женщинами?

Он тихо рассмеялся – и я, не сдержавшись, тоже.

– В основном. Хотя бывали и исключения. – Он выразился скривился. – Но да, это были жительницы ближайшего городка. Честное слово, я слишком долго не понимал, почему все они на рассвете решают преодолеть жуткую горную дорогу, чтобы послушать проповедь наставника. Нет, он был неплохим оратором, но до прихода десятки миль по серпантину. Да и в городе были свои приходы…

– И когда ты понял, что дело не в красноречии настоятеля? – хмыкнула я.

– Когда одна из прихожанок предложила мне деньги. Много денег. На эту сумму можно было отстроить еще один приход. За… время, которое я с ней проведу.

Я ощутила желание найти мерзкую стерву и перерезать ей горло. Нет, сначала пытать раскаленными щипцами. А потом – перерезать!

– Вот же гадина! Она была уродливой старухой, ведь так?

– Ей было не больше тридцати. И она считалась самой красивой вдовой города. И самой состоятельной.

Я покосилась на темные пряди Августа. И почему теперь мне совсем не хочется их гладить? Хочется сжать в кулаке и дернуть! Темное и злое сдавило горло. А понимание, какое именно чувство вызвало мою ярость, разозлило еще больше. Ревность, вот что это было!

Я заставила себя успокоиться. Черт возьми, это же Август. Святоша Август. Которого однажды поцеловала девушка с розовыми волосами…

Ревность исчезла – и дышать стало легко.

– Ты ей отказал, она не смирилась и начала угрожать? Попыталась тебя… соблазнить? Или даже похитить?

Август кинул на меня удивленный взгляд.

– Откуда ты знаешь?

– О святые, она взяла тебя силой?

– Конечно, нет! – хмыкнул разрушитель. – Даже в семнадцать я был гораздо сильнее этой женщины. Она сняла одежду и пыталась меня… хм, поцеловать.

Я представила юного Августа и раздетую женщину. Красивую и довольно молодую. Картинка в голове мне отчаянно не понравилась.

– И что же ты сделал?

– Пришлось связать вдову поясом от ее же платья, – пожал Август плечами. Во тьме его глаз блеснули насмешливые искры. – Я оставил ей свое Писание, открыв на главе о чистоте тела, помыслов и Духа. Велел прочитать тысячу раз, а потом принять епитимью. К счастью, после этого вдова оставила меня в покое, больше я ее не видел. Но потом были другие… С похожими предложениями и желаниями.

– Из-за этого ты решил дать обет безбрачия? Из-за того, что слишком многие хотели… обладать тобой?

Он опустил голову, пряди упали, скрывая лицо.

– Хм… Пожалуй. Но еще я действительно хотел служить Истинному Духу. Видел в этом свое предназначение. Возможность помогать людям, делать что-то… правильное. Настоящее. Наставник часто повторял, что лишь полное отречение от земных благ и желаний дает свободу и счастье. Что цель моей жизни – принести благо другим людям.

Я скривилась. Да уж… у нас с Августом удивительно разные жизненные принципы.

– Бернар сказал, что от послушников семинарии не требуют столь полного отречения.

– Настоятель Бернар очень… добр. Мой наставник придерживался более строгих взглядов. И я тоже, – задумчиво ответил Август. – Моя внешность могла помешать служению. Я хотел нести веру, а не быть… быть…

– Мужем? Любовником?

Он резко повернул голову, и наши взгляды встретились. И я вдруг ощутила, как близко он сидит. Мои пальцы почти касались мужского плеча. И если он лишь немного наклонится… наши губы соприкоснутся.

Нельзя думать об этом. Нельзя.

Напряженный мужской взгляд скользил по моему лицу, делаясь все темнее. Желание – горячее, едва сдерживаемое, то самое, что ночами будило нас обоих, врываясь в наши сны, отпечаталось на его лице. И я снова ощутила властную и давящую силу, что толчками выплескивалась из Августа. Он качнулся ниже.

– В семинарии я не понимал, почему все эти женщины приходят, чтобы меня увидеть. И почему они желают меня, – тихо сказал Август, не отрывая от меня взгляда. – Не понимал их чувств. Их тяга казалась мне чем-то… низменным. Потому что сам я ничего подобного не испытывал. Их лица и тела, их призывные взгляды… Это вызывало лишь досаду. Я советовал им молиться усерднее и чаще, дабы желания плоти более не имели над ними власти.

Еще ниже. Дыхание закончилось. Мир исчез…

– Я не понимал… Пока кое-что не случилось.

– И что же?..

Пряди черных волос пощекотали мне щеку, так низко склонился Август. Его взгляд скользил по моему лицу. Я замерла, забыв, что надо дышать…

В распахнутое окно ударили крылья и под потолком заметалась летучая мышь. Ткнувшись в погашенную лампу и запищав, тварь унеслась обратно.

Август сжал губы, и тьма исчезла. А разрушитель отодвинулся.

– Я посижу здесь, пока ты не уснешь. – Голос прозвучал глухо. – Закрывай глаза.

– Вот так и будешь сидеть на полу? – помолчав, чтобы сделать вздох, сказала я.

– Да.

– Август. – Я зажмурилась. – Иногда мне хочется тебя прибить.

– Я знаю, – в его голосе звучала улыбка.

И от этого мне стало тепло.

Мне хотелось спросить обо всем, что меня тревожило. О Песках, в которых он не был. О пробуждающейся темной силе. О странной нашей дружбе, сводящей с ума… Или это не было дружбой? Почему он пришел, чтобы спасти меня? Рискуя собой, рискуя всем? Могло ли это значить чуть больше, чем его проклятый синдром спасителя?

Я хотела спросить так много, но ощущение безопасности и тепла завладело телом и разумом и я… уснула.