Друзья получили по небольшой комнатке в одном из походных домиков: нечто вроде купе, где имелись только гамак и маленький шкафчик. Дом с решетками, в котором ехали жрицы, находился впереди, на расстоянии четырех повозок. Он катился на своих высоких колесах беззвучно, как призрак; внутри было темно.
Так и не придумав способ спасти девушку, Рейш растянулся в гамаке и почти мгновенно уснул, убаюканный мерным движением. Незадолго до того, как из-за туманной дымки показалось бледное солнце, караван остановился. Люди вышли из повозок и собрались у походной кухни, где каждый получил хлебец с жареным мясом и кружку горячего пива. Слоистый низкий туман стлался и плыл по ветру; человеческие голоса, звуки шагов и скрип повозок, казалось, подчеркивали величественную тишину, царящую в степи. Словно кто-то смыл с окружавшего ландшафта все яркие цвета: вокруг лишь бледное небо, серо-коричневая степь и похожий на разбавленное молоко туман. Обитатели дома с железными решетками не подавали никаких признаков жизни, жрицы не показывались, а Цветку Кета не разрешили даже выйти на обнесенную проволочной сеткой галерею.
Адам подозвал караванщика.
— Далеко еще до их храма? Когда мы туда прибудем?
Караванщик задумался, медленно прожевывая свой хлебец.
— Сегодня ночью остановимся на холме Слуга. Еще день до складов Садно, на следующее утро будем на перекрестке у Фазма. Жрицам кажется, что мы идем слишком медленно; они боятся опоздать на свою церемонию.
— Что это такое? Что там происходит?
Баоян пожал плечами.
— Могу только пересказать вам слухи. Жрицы — избранницы какого-то божества; говорят, они фанатично ненавидят мужчин. Они не признают нормальных отношений между полами и приходят в бешенство, когда встречают девушку или женщину, которая нравится мужчинам. Их ритуал, как они утверждают, должен очистить душу от всяких грязных помыслов и ненавистных им чувств; рассказывают, что во время него жрицы приходят в неистовство.
— Значит, двое суток с лишним...
— Да, через пару дней и несколько часов пути доберемся до перекрестка.
Они шли через степи, параллельно линии холмов, которые возвышались на юге, то прилегая к земле, то высоко поднимаясь к бледному небу Тчаи. Иногда к возвышенностям вели глубокие каньоны и провалы; время от времени встречались купы или целые рощи тонких деревьев с сухими жесткими листьями. Оглядывая местность через сканскоп, Адам не раз замечал какие-то существа, которые под покровом тени, отбрасываемой холмами или деревьями, наблюдали за караваном,— очевидно, это были фунги или даже пнумы.
Днем обитатели дома с решетками ничем не выдавали свое присутствие. Адам не видел никакого движения, а ночью не замечалось даже слабого отблеска света в окнах. Часто Рейш спрыгивал с высокой повозки, на которой ехал вместе со своими спутниками, и шел пешком рядом с караваном. Если он приближался к этому дому, дула ружей с ближайшей коляски с воинами немедленно обращались к нему. Баоян, без сомнения, отдал приказ своим людям охранять жриц от любых покушений на их добычу.
Анахо пытался урезонить Рейша:
— Почему ты так беспокоишься из-за девицы? Ты ведь даже не посмотрел на три повозки с рабами, которые идут перед нами. Всюду люди живут и умирают, но такие вещи нисколько тебя не волнуют. Почему ты не задумываешься о жертвах кровавых игр старых часчей? А что ты скажешь о питающихся человеческим мясом кочевниках, которые гонят мужчин и женщин целыми толпами через Кислован, как другие племена пасут стада скота? А известно тебе, как страдают дирдиры и мы, их младшие братья, в застенках синих? На это тебе наплевать, тебя прельщает пестрая пыльца на крыльях бабочки — ты думаешь только о смазливой девчонке и ее воображаемых горестях!
Рейш вымученно улыбнулся:
— В одиночку всего не сделаешь. Я положу начало тем, что спасу девушку... если смогу.
Примерно через час Траз присоединился к Анахо:
— А что будет с твоим космическим кораблем? Ты забыл о своих планах? Если свяжешься со жрицами, они тебя убьют или изувечат.
Рейш терпеливо кивал. Он признавал справедливость доводов Траза, но не мог себя заставить их принять.
К концу следующего дня холмы стали обрывистыми и каменистыми. Иногда над степью возвышались одинокие утесы.
К вечеру караван достиг складов Садно — ряда небольших построек, высеченных в одном из таких утесов, и задержался, чтобы выгрузить тюки разных товаров и забрать ящики с горным хрусталем и малахитом. Баоян расположил повозки под укрытием скалы и приказал повернуть дула орудий в степь. Проходя мимо дома с решетками на окнах, Адам вздрогнул, услышав тихий вой: словно одной из жриц привиделся кошмар. Траз в страхе схватил его за руку.
— Разве ты не видишь, что за тобой каждую минуту следят? Главный караванщик боится, что ты станешь причиной беспорядков.
Рейш оскалил зубы в волчьей улыбке.
— И еще каких беспорядков, можешь не сомневаться! Но я хочу, чтобы ты оставался в стороне. Что бы со мной ни случилось, иди своей дорогой!
Юноша с упреком и негодованием посмотрел на него.
— Думаешь, я способен так поступить? Разве мы с тобой не товарищи?
— Да, конечно, но...
— Тогда больше не о чем говорить, — ответил Траз повелительным тоном Онмале.
Адам молча поднял руки, признавая, что ему нечем возразить, и отошел от повозок в степь. Время поджимало. Он должен действовать — но когда? Ночью? По пути к перекрестку Фазма? После того, как жрицы покинут караван?
Действовать сейчас — верная гибель.
Ничего нельзя предпринять ни ночью, ни ранним утром — жрицы понимают, что он может пойти на самый безрассудный риск, и в такое время не спустят глаз с девушки.
А что, если напасть на них у перекрестка, когда они лишатся защиты караванщика? Это значило бы действовать вслепую. Наверняка они примут самые жесткие меры, чтобы никто их не потревожил.
Сумерки уступили место ночной темноте; из степи доносились разные звуки: вой ночных собак, чье-то рычание. Адам вошел в свою комнатку, улегся в гамак, но не смог уснуть, вылез и спрыгнул на землю.
На западной части небе светились обе луны. Аз висел низко и скоро скрылся за скалами. Браз, который только что взошел, распространял печальный тусклый свет. В помещениях складов царила почти полная темнота; лишь там, где располагались посты стражи, горело несколько фонарей: здесь не было общей комнаты, как в постоялом дворе. В зарешеченном домике, где держали пленницу, царило необычное оживление, внутри виднелся свет, мелькали движущиеся тени. Внезапно в окнах потемнело.
Обеспокоенный, Адам обошел убежище жриц, не зная, как поступить. До него донесся какой-то шум, и он замер, вглядываясь в темноту. Вот он раздался снова: скрип медленно движущейся повозки. Забыв об осторожности, Рейш бросился бежать вслепую, ориентируясь по звукам, потом опять остановился. Совсем рядом отчетливо слышался шепот. Кто-то стоял в нескольких шагах от него, какой-то черный силуэт в глубокой тени. Внезапное движение; слепящий удар по голове. В мозгу словно что-то взорвалось, земля ударила в лицо...
Он очнулся от того же звука, который слышал раньше: скрип-скрип, скрип-скрип... С трудом вспомнил, что его подняли, куда-то потащили, что-то делали... Чувствовал, как затекло все тело, не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Рейш лежал на чем-то твердом, и эта поверхность постоянно подскакивала и сотрясалась: наверное, пол небольшой открытой телеги. Над ним раскинулось ночное небо, словно окаймленное справа и слева верхушками скал и утесов. Телега, очевидно, шла по неровной дороге, вверх по крутому склону холма. Рейш напрягся, пытаясь освободить руки. Их связали двойным узлом, от усилий в затекших мышцах начались болезненные судороги. Он сжал зубы и попытался расслабиться. Спереди слышался приглушенный разговор; кто-то оглянулся. Адам лежал тихо, притворившись, что еще не пришел в себя; темная фигура отвернулась. Почти наверняка, жрицы. Почему его связали, а не убили на месте?
Ответ очевиден.
Он еще раз напрягся изо всех сил, но только вызвал новый приступ судорог. Тот, кто его связал, сильно спешил. Отобрали только саблю, драгоценная сумка еще висела на поясе
Колеса проехались по ухабу; Адама подбросило, и это навело его на мысль. Он съежился и медленно пополз к заднику телеги, обливаясь потом от страха, что кто-нибудь из похитителей оглянется. Ему удалось добрался до самого края; телега снова подскочила, и Рейш скатился на землю. Повозка с визгом и рокотом исчезла в темноте. Не обращая внимания на ушибы и ссадины, Адам сжался и покатился вбок, стараясь быстрее убраться с дороги и, наконец, оказался у подножья каменистого склона, в глубокой тени. Он продолжал лежать неподвижно, опасаясь, что его падение могут заметить. Скрип колес постепенно замер вдали; кругом стояла тишина, только хрипло свистел ветер.
Собрав все силы, Адам повернулся на живот, потом встал на колени. Ощупью нашел край скалы и стал тереть об него веревки, которыми стянуты руки. Казалось, это продлиться вечно. Запястья покрылись кровавыми ссадинами, голова раскалывалась от боли; им овладело ощущение нереальности происходящего, как бывает в кошмарном сне. Казалось, он слился с ночной темнотой и черными скалами в единое целое. Потом в голове немного прояснилось, и он продолжил пилить веревки острым камнем. Наконец волокна поддались; руки освободились.
Несколько минут он сидел неподвижно, сгибая пальцы, расправляя мускулы. Потом наклонился, чтобы развязать ноги, — очень трудная задача при полной темноте.
Наконец, поднялся и замер, покачиваясь, держась за скалу, чтобы не упасть. Над гребнем самого высокого холма взошел Браз, осветив долину бледным сиянием. С трудом взобравшись по склону, Адам в конце концов выбрался на дорогу. Прищурившись, посмотрел вперед, потом оглянулся. За спиной лежали склады Садно; впереди, неизвестно, на каком расстоянии, катился возок, — скрип-скрип, скрип-скрип… Судя по доносившимся звукам, он стал ехать быстрее: жрицы, без сомнения, уже обнаружили его исчезновение. Илин-Илан почти наверняка держат там же. Рейш, хромая и покачиваясь, пошел вперед так быстро, как только мог в его теперешнем состоянии. Если верить словам Баояна, до перекрестка пешком надо добираться полдня, а храм находится еще дальше, неизвестно где. Очевидно, Адама везли кратчайшим путем.
Дорога начала подниматься, повернула под углом к ущелью между двумя невысокими горами. Он не надеялся перегнать телегу, которая теперь двигалась с неизменной скоростью: топ-топ-топ, мягко ступали по земле впряженные в нее восьминогие твари.
Рейш дошел до ущелья и остановился передохнуть, потом снова пустился в погоню. Он спустился к покрытому лесом плоскогорью, почти неразличимому в чернильно-синем свете Браза. Деревья поражали своей невероятной красотой: сияющие белым светом, они поднимались бесчисленными витками, иногда сплетаясь с такими же спиральными стволами соседей. Каждое заканчивалось блистающим в темноте шарообразным выростом, листва сверкала, словно покрытая черным лаком.
Из леса доносились странные звуки: кваканье, хрипы и стоны, полные почти человеческой тоски, и Рейш то и дело замирал на месте, держа руку на сумке, где лежала батарейка.
Браз скрылся за лесом; жесткие листья переливались металлическим блеском. Лучи голубой луны то тут, то там проглядывали сквозь ветки, словно сопровождая Адама.
Он шел вперед, время от времени переходил на бег, трусил рысцой, снова двигался широкими шагами. В воздухе над ним неслышно скользило какое-то крупное бледное создание. Оно казалось хрупким, словно бабочка, с большими мягкими крыльями и круглой, как у ребенка, головой. Иногда Адаму казалось, что он слышит поблизости звук торжественных песнопений, но когда он остановился и прислушался, кругом царила полная тишина. Рейш продолжил путь, стараясь преодолеть странное чувство нереальности; казалось, все, что он видит перед собой, — лишь плод его воображения, и ноги, словно в кошмарном сне, несут его не вперед, а назад.
Дорога резко пошла на подъем, подведя его к узкому ущелью. Когда-то это ущелье загораживала высокая каменная стена, сейчас от нее остались лишь руины. Сохранился только высокий портал, под которым проходила проезжая дорога.
Охваченный бессознательным беспокойством Рейш остановился. Все идет как-то подозрительно гладко, или это только кажется?
Он бросил камень в проход. Ничего. Но Адам на всякий случай сошел с дороги и очень осторожно перелез через полуразрушенную стену, крепко прижимаясь к скале. Портал внушал ему подозрение. Пройдя примерно сотню шагов, вернулся на дорогу и оглянулся, но если внутри портала и таилась какая-то опасность, в темноте ее трудно было заметить.
Адам упорно шел вперед. Каждые несколько минут останавливался и прислушивался. Стены ущелья раздвинулись и стали ниже, небо словно приблизилось, незнакомые созвездия Тчаи осветили серый камень горных склонов.
Что там впереди: какое-то зарево? Шум, странный ропот, визгливые и вместе с тем грубые звуки. Рейш, спотыкаясь, побежал вперед. Дорога пошла еще выше и сделала крутой поворот на склоне. Адам внезапно остановился, пораженный странным и диким, как сама планета Тчаи, зрелищем.
Храм Тайного женского культа располагался на ровном участке неправильной формы, окруженном утесами и отвесными скалами. На обрыве между двумя каменными глыбами стояло массивное четырехэтажное каменное здание. Вокруг разбросаны деревянные домики и глиняные мазанки, хлевы и стойла для скота, кормушки и корыта с водой. Прямо перед Адамом на склоне открывалась широкая площадь, со всех сторон кроме передней окруженная двухэтажными постройками.
Торжественная церемония шла полным ходом. Сотни факелов бросали алый, пурпурный и оранжевый свет, озаряя группу примерно из двухсот женщин, выплясывавших странный, лихорадочно быстрый танец, который явно привел их в полное неистовство. На них были только черные шаровары и черные сапоги, и больше никакой одежды. Даже головы выбриты наголо. У многих на груди зияли страшные багровые шрамы. Они подпрыгивали и изгибались, словно в экстазе, тела их блестели от пота и притираний. Другие, то ли решив отдохнуть, то ли совсем обессилев от неистовой пляски, неподвижно сидели на скамьях. Внизу, под площадью, установлен ряд тесных клеток, где, сгорбившись, стояли обнаженные мужчины. Они-то и выводили заунывную мелодию, которую слышал Рейш по пути сюда. Если кто-нибудь больше не мог петь, из отверстий в полу клетки вырывалась струя пламени, и несчастный громко вопил. Огонь регулировался специальным приспособлением — спереди, перед рядом кнопок, сидела женщина, вся облаченная в черные одежды, которая дирижировала этим дьявольским концертом. «Так бы пришлось мучиться и мне, не скатись я с телеги!» — подумал Рейш.
Один из мужчин упал. От обжигающих струй он лишь корчился, не издавая ни звука. Его вытащили из клетки, накинули на голову плотный мешок из какой-то прозрачной пленки, напоминающей целлофан, и крепко завязали на горле, потом бросили на деревянную решетку, стоявшую рядом. В клетку втащили новую жертву: мускулистого молодого парня, который с ненавистью смотрел на бесновавшихся женщин. Он отказывался повиноваться и терпел огненные укусы в гордом молчании. Вперед выступила одна из жриц и пустила ему в лицо струю пахучего дыма: через минуту он запел вместе с остальными.
«Как же они ненавидят мужчин!» — заметил про себя Адам. На деревянной платформе, воздвигнутой на площади, появилась группа высоких тощих клоунов. Кожа их была набелена, брови густо подведены черной краской. Рейш с отвращением наблюдал за их ужимками. Жрицы восхищенно аплодировали.
Когда исполнители ушли со сцены, появился мим в длинном светлом парике. Его лицо закрывала маска — кукольное большеглазое женское личико с пурпурными губами. Значит, они ненавидят не только мужчин, но и любовь, молодость и красоту!
Мим, делая непристойные жесты, стал изображать любовную сцену. В это время занавес за его спиной раздвинулся, выскочил огромный обнаженный парень с лицом идиота, все его тело, руки и ноги покрывали густые волосы. Оскалив зубы в бессмысленной ухмылке, он старался прорваться в клетку из тонких прутьев, сделанных из какого-то прозрачного материала. На двери была задвижка, но он не догадался ее отодвинуть. Внутри скорчилась девушка, прикрытая лишь тонким газовым покрывалом — Илин-Илан, Цветок Кета.
Женоподобный мим продолжал изображать любовную сцену, простирая руки, словно обнимая воображаемого партнера. Певцов принудили затянуть новую мелодию, напоминающую тихий хриплый лай, а жрицы тесно сгрудились вокруг сцены, внимательно следя за неуклюжими усилиями идиота.
Рейш покинул свой наблюдательный пункт. Держась в тени, осторожно спустился и обошел сцену сзади. Миновал хлев для скота, в котором жрицы держали тощих клоунов. Неподалеку в более просторных клетках сгрудились около сотни молодых мужчин, предназначенных для того, чтобы выполнять роль «певцов». Их охраняла дряхлая жрица с ружьем почти такого же размера, как она сама.
Из передних рядов столпившихся вокруг сцены зрительниц, донесся взволнованный шепот. Парень на сцене наконец догадался отодвинуть задвижку. Забыв о внушенном воспитанием запрете обижать женщин, Рейш сзади набросился на старуху, свалил ее одним ударом и побежал вдоль клеток, открывая запертые снаружи двери. Пленники высыпали наружу, клоуны смотрели на них с открытыми ртами.
— Возьмите у старухи ружье, — шепнул Адам. — Выпускайте певцов!
Он прыгнул на сцену. Звероподобный идиот уже вломился в прозрачную клетку и срывал с девушки покрывало. Рейш прицелился и выстрелил разрывной пулей в мускулистую спину. Парень дернулся, словно раздувшись, поднялся на цыпочки, перегнулся и упал. Илин-Илан, Цветок Кета, подняла затуманенные глаза, увидела Рейша. Он знаком позвал ее и она, спотыкаясь, пробежала к нему.
Злобные крики жриц сменились воплями ужаса: бывшие пленники, захватив ружья, забрались на сцену и стали стрелять в своих мучительниц. Другие освобождали певцов. Стойко державшийся под пыткой мускулистый юноша набросился на ту, которая только что его жгла. Он схватил палача, бросил в опустевшую клетку, запер, потом встал на ее место и нажал кнопку, выпустив густую струю пламени. Жрица завыла низким контральто. Еще один схватил факел и поджег деревянную хижину, его товарищи выломали дубинки и двинулись стеной на исполнительниц ритуального танца.
Рейш провел рыдающую девушку мимо беснующихся мстителей, сдернул с чьих-то плеч плащ и накинул его на Илин-Илан.
Жрицы пытались бежать вверх по склону холма, по дороге, ведущей к востоку. Некоторые, все еще полунагие, старались забиться под доски или закрыться в хлеву, но их вытаскивали оттуда и безжалостно избивали дубинками.
Рейш повел девушку по дороге на восток. Из конюшни вылетела телега. Три знакомые ему жрицы бешено погоняли восьминогих коней. Над ними возвышался величественный силуэт Великой Матери. Несколько секунд Адам наблюдал за их бегством. Тем временем какой-то мужчина запрыгнул к ним, схватил толстуху за горло и попытался задушить голыми руками. Обрушившись на него всей тяжестью, она повалила беднягу на пол и стала топтать ногами. Рейш подбежал, вскочил на телегу, толкнул жрицу так, что она вывалилась на землю. Потом повернулся к трем оставшимся.
— Вон отсюда! Прыгайте!
— Мы погибнем! Мужчины совсем взбесились! Они убивают Великую Мать!
Рейш повернулся. Четверо мужчин окружили предводительнику Женского культа, которая готовилась броситься на них, рыча, словно разъяренная медведица. Одна из оставшихся на телеге жриц, воспользовавшись тем, что он отвлекся, попыталась ударить его ножом. Адам сбросил ее на землю, вслед за ней отправились ее товарки. Прижав к себе девушку, он погнал восьминогих коней по восточной дороге, к перекрестку Фазма.
Обессиленная, безразличная ко всему окружающему, Илин-Илан прижалась к нему. Чувствуя себя разбитым и опустошенным, Адам сгорбился на сиденье. Небо у них за спиной осветилось красным заревом: над логовом культа взметнулось пламя, затмевая незнакомые созвездия планеты Тчаи.