Темный грех

ГЛАВА 38

Шторы на французском окне раздвинуты в стороны, что позволяет мне видеть, как люди Рафаэля бродят по двору, когда первые лучи солнца появляются над горизонтом. Я глажу стройную руку Неры, начиная с плеча и заканчивая ладонью. Осторожно, чтобы не разбудить ее, я подношу ее руку к своим губам и целую кончики пальцев. Когда я опускаю ее руку обратно к себе на грудь, мой взгляд останавливается на ее безымянном пальце.

С той минуты, как она позволила мне вернуться в ее жизнь, желание сделать ее своей не покидало меня ни днем, ни ночью. Я не верю в браки. Мне не нужно подписывать какую-то дурацкую бумажку, чтобы объявить ее своей. Или чудака в смешной одежде, который объявит ее таковой. Если какой-нибудь мужчина осмелится приблизиться к моей тигренку, чтобы украсть ее у меня, я просто сверну ему шею. Но все же… Я еще раз поглаживаю ее безымянный палец, а затем выскальзываю из постели, прихватив с тумбочки телефон. Когда я направляюсь в ванную и тихо закрываю за собой дверь, я нахожу номер Феликса в своем приложении для преобразования речи в текст.

06:34 Кай: Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал для меня.

Через минуту приходит аудиофайл. Значит, он не забыл о моей маленькой проблеме с чтением.

06:35 Феликс: Я СПЛЮ!!!

06:36 Кай: Это срочно.

06:36 Феликс: Ты опять голодаешь, обезвожен и умираешь на какой-то свалке? Потому что если нет, то это может, черт возьми, подождать.

06:38 Кай: Нет. Мне нужен священник. Я хочу жениться.

Проходит несколько минут без ответа, а затем:

06:40 Феликс: Пришли мне свое местоположение и оставайся на месте. Тебя опять схватили мексиканцы? Я попрошу Сергея забрать тебя. Когда тебя в последний раз накачивали наркотиками?

06:41 Кай: Я не под кайфом. Найди мне священника и доставь его к концу дня, иначе я тебя выпотрошу очень медленно, когда увижу в следующий раз.

Я отправляю ему адрес, возвращаясь в постель и бросая телефон обратно на тумбочку.

Нера просыпается и поднимает голову с подушки рядом со мной.

— Который час?

— Почти семь. — Я снова заключаю ее в объятия, убираю прядь темно-русых волос, упавшую ей на лицо, и целую в нос.

— Как ты думаешь, разумно ли было оставлять Армандо на ночь в подвале?

— Если ты беспокоишься о вине, которое там внизу, то не стоит. Он не может пить его со сломанными руками.

— Я не беспокоюсь о вине. Что, если у него случится шок и он умрет?

— Он не умрет от нескольких сломанных костей. По крайней мере, не сейчас. Я пойду допрошу его после завтрака. Нам нужно знать, был ли замешан кто-то еще.

Нера крепче прижимается ко мне и зарывается носом в мою шею.

— Я не могу дождаться того дня, когда Массимо выйдет на свободу и мы сможем оставить этот сумасшедший дом позади.

— Но из тебя получилась великолепная донна, тигренок. Я мог бы…

— Я не хочу, чтобы ты убивал моего сводного брата, Кай. Но спасибо, что предложил. — Она вздыхает. — Я просто хочу, чтобы мы все — ты, я, Лючия и Зара — были вдали от всего этого. Большой дом. С огромным двор. С кучей животных, с которыми Лючия могла бы играть.

— И никаких соседей поблизости.

Нера смеется мне в шею.

— И никаких соседей.

— Сколько осталось до освобождения твоего сводного брата?

— Еще пять месяцев.

Дверь спальни со скрипом открывается.

Я поднимаю голову и в ужасе смотрю на Лючию, которая стоит на пороге, держа в одной руке плюшевого тигра, а в другой — расческу. Она смотрит на нас с Нерой, лежащих вместе в кровати, и ее глаза перебегают с меня на мать. И тут она встречает мой взгляд дерзким взглядом.

— Тигренок? — Я шепчу. — Что нам делать?

— Почему ты называешь маму "Тигренок"? — Крошечный голосок Лючии нарушает тишину в комнате.

— Ну… Эм… — Я бросаю взгляд на Неру, надеясь на помощь, но она только хихикает. — Это прозвище.

— Почему ты зовешь ее по прозвищу?

— Потому что… Я люблю ее.

Лючия морщит нос, словно размышляя об этом.

— Я тоже хочу, чтобы у меня было прозвище, — требует она, затем несется по ковру, чтобы забраться на кровать. Мое сердце колотится, как бешеный поезд, когда я смотрю, как она подползает и устраивается между нами.

— Хорошо. — Я едва успеваю ответить. — Как насчет tygrysek? Это значит "малыш-тигренок".

— Мне нравится. — Она берет прядь моих волос и начинает их расчесывать. — У меня милое прозвище, мамочка. Рапунцель-бой тоже меня любит.

Мои легкие сжимаются так сильно, что я не могу сделать вдох. Рука Неры хватает мою и сжимает ее.

— Да. — Мне едва удается говорить. — Я очень люблю тебя, Лючия.

— Я знаю. — Она смотрит на меня сверху, прямо в глаза. — Это больно, но ты позволил мне сделать твои волосы красивыми. Конечно, ты любишь меня.

Внутри меня вспыхивает тепло, обжигающее, как взорвавшаяся звезда. Я почти таю от нахлынувших на меня чувств. Я протягиваю руку и осторожно глажу нежную щеку Лючии тыльной стороной ладони. Не уверен, что она когда-нибудь поймет всю глубину моей безусловной любви к двум тигрятам.

— Я буду любить тебя до последней капли крови в моих венах, tygrysek, — шепчу я.

— Гадрсть. — Она делает гримасу отвращения. — Я не хочу крови. Я хочу позавтракать. Можно мне снова печенье с кетчупом?

— Нет, — говорит Нера рядом со мной и трет глаза рукой. Она молчала во время всего этого разговора. — Но мы можем показать Каю, как приготовить для тебя овсянку с фруктами.

— Хорошо. Овсянка — это вкусно. — Лучия пожимает плечами, берет резинку из своего хвоста и пытается закрепить ее в моих волосах. — В прошлый раз, когда мама готовила мне овсянку, у нас было много хлопьев и шел сильный дождь, и маме было грустно. Но тогда она открыла мне секрет. Она сказала, что давным давно мой папа пропал во время бури. Но однажды он нас найдет. Ты мой папочка, Рапунцель-бой?

Я чувствую себя так, будто кто-то свалил на меня чертову гору; ее тяжесть давит мне на грудь. Я не могу двигаться. Я даже дышать не могу. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но с моих губ не слетает ни звука.

— Да, — говорит Нера, ее голос срывается. — Он наконец-то нашел нас.

— О. Хорошо. — Лючия серьезно кивает, а затем быстро дергает меня за волосы. — Не теряйся больше.

Я закрываю глаза и целую ее в макушку.

— Больше никогда. Я обещаю.