Обитаемый симплекс корабля Alkyona: 18-метровый тетраэдр из труб-коридоров и 6-метровых сферических комнат в вершинах – неспешно вращался вокруг оси корабля, проходящей через середины двух противоположных труб. На полу комнат возникала центробежная сила, приблизительно равная гравитации на Луне, этого достаточно для нормального функционирования организмов экипажа… Не совсем человеческих, если применять строгие критерии биоидентичности. Зенон Пекош и Ликэ Рэм подверглись модификации векториком Jefirra. Так их биохимия пробрела ряд свойств, известных у кишечнополостных и иглокожих. Это легкость регенерация тканей и реверс возраста, причем последнее – условно (с нюансами) до пубертатного периода.
Лишь зная об этом последнем обстоятельстве, сторонний наблюдатель не удивился бы, увидев тут вместо двух астронавтов среднего возраста – двух подростков, мальчишку и девчонку. Они были полностью обнажены, и наблюдатель мог бы отметить чуть более плотное телосложение, чем обычно у подростков и подозрительно «кирпичный» загар, называемый «ядерным» на сленге парамедиков. Такой загар зачастую является первым симптомом быстро накопленной опасной дозы радиации. Реально, экипаж получал тут значимую ежедневную дозу от космических лучей и от бортовых фюзоров — даже когда маршевые двигатели оставались холодными. А когда они включались, мощность дозы облучения на два порядка превышала допустимую для человека. Биоидентичные люди умерли бы, вероятно, к марту от последствий двухнедельной работы двигателей в фазе стартового разгона между 5 и 20 ноября. Но у Зенона и Ликэ это вызывало лишь такой странный загар даже теперь, когда двигатели работали непрерывно, месяц за месяцем…
…Причем у экипажа после обгона Чубакки (и следующие три года) не предполагалось никаких занятий по программе полета. В сленге менеджмента астронавтики для такого придуман эвфемизм: текущие контрольно-профилактические работы по поддержанию биологической и технической адекватности с мониторингом внешней обстановки. Если следовать эзотерическому смыслу этого термина, то сейчас экипаж выполнял работы по поддержанию биологической адекватности (хотя кому-то со стороны их занятие могло показаться странным). Они висели примерно посредине прозрачной 6-метровой сферы обсерватории (размещенной фронтально на осевой балке-трубе корабля, поэтому там, в отличие от сфер жилого симплекса, не было центробежной гравитации). Смотреть было решительно не на что. Вокруг — тьма и почти неподвижные звезды. Разве что, в заднем секторе обзора, частично заслоненном корпусом корабля, наблюдались тусклая радуга. Магнитное поле, создаваемое потоком плазмы из дюз, закручивало частицы солнечного ветра, долетающие даже сюда, в полосу шириной полтора миллиарда километров между орбитами Урана и Нептуна. Впрочем, оба астронавта уже нагляделись на этот суррогат земного Полярного сияния, поэтому занимались совсем другим делом.
При помощи самодельной штучки, похожей на гибрид масленки и электроплитки, они выдували внушительные пузыри из горячей смолы и затем аккуратными дуновениями удерживали эти пузыри от дрейфа к стенке, где случилось бы прилипание. Когда смола застывала, отвердевшие пузыри укладывались в сетчатую корзину около операторских кресел резервного ходового мостика. Эта последовательность процедур не всегда была удачной, порой пузыри лопались, на что астронавты реагировали грубой руганью…
…Вот корзина наполнилась, и Ликэ, критически оглядев пузыри (получившие вовсе не сферическую, а скорее сарделечную форму в процессе дрейфа) произнесла:
— Ни фига не похоже на рождественские елочные шарики. Зато есть место для поп-арта.
— Какого именно поп-арта? – полюбопытствовал Зенон.
— Скульптурного, — пояснила она, — пузыри все равно выходят кривые из-за того, что мы многократно дуем на них, пока они пластичные. Можно попробовать дуть так, чтобы у пузырей возникала заданная форма. Хотя бы приблизительно. Но не сейчас, ладно?
— Ладно, — легко согласился он, — я тоже думаю: пора готовить обед или хотя бы ужин.
— Если ты героически возьмешься за это, то я почитаю тебе избраннее места из почты и новостей с планеты слизнегадов, — театрально-страстным шепотом пообещала она.
…Словечко «слизнегады» по отношению к homo sapiens прижилось сначала в жаргоне биопанков, а распространилось через поп-идолицу Чоэ Трэй, записавшую летом медиа-альбом «Джамблефобия» в новом жанре скальд-блюз.
Лишь слизнегадство доступно
Слизнегадов унылому роду
Что обитает на шарике глины
Вспотевшем дареным льдом
Упавших комет под светом
Тускнеющей желтой звезды.
Попадая в тень джамблей,
Истлевают их мелкие боги…
…Так пела Чоэ Трэй в композиции «Тень джамблей на царствах» из названого альбома. Зенон не был фанатом скальд-блюза, но ему нравилась Трэй, или точнее арго-тройка, в которую она входила. Остальные двое: физик Аслауг Хоген — близкая подруга Ликэ, и боотмейстер Юлиан Зайз — по слухам 10 лет назад случайно предсказавший специфику стереометрии звездолетов джамблей. Так или иначе, эти трое сыграли немалую роль в подготовке миссии Алкйоны. И, между прочим, поп-идолица — тоже. Пускай она слабо разбиралась в физике и инженерии, зато превосходно умела поднимать эмоциональный настрой команды и внушать особое ощущение непременной удачи – вот такой фактор. Любопытно, что вся арго-тройка заразилась космосом (как иногда заражаются горами совершенно не азартные люди, соприкоснувшись с альпинизмом в Непале или Бутане). Сейчас они находились на многоцелевой околоземной орбитальной станции Бифрост…
…Зенон додумывал эту цепочку мыслей уже на камбузе, и Ликэ заметила, что партнер радикально углубился во внутреннее пространство.
— Алло, кэп, вернитесь на борт! – окликнула она, хлопнув ладошкой по его животу.
— Уже вернулся! – отреагировал он.
— Прекрасно! А что ты созерцал в своих ментальных катакомбах?
— Просто, ты упомянула новости слизнегадов, я вспомнил Трэй, затем Аслауг, Юлиана, орбитанцию Бифрост… Кстати, действительно ли Юлиан что-то предсказал о кораблях джамблей, или это отраслевой миф?
— Дело темное, — сообщила Ликэ, — если отбросить вероятные преувеличения, то Юлиан, применив аналогию с оптимальными океанскими парусниками, толкнул идею, что для кораблей джамблей характерны формы однородных невыпуклых многогранников, еще называемых звездчатыми многогранниками. Затем выяснилось, что такую форму имеет межзвездный объект 5I/Каимитиро… О котором до сих пор идут споры, был он зондом джамблей и повлиял ли он на стремительный старт 5-й Индустриальной революции. У альтернативно-одаренных адептов нумерологии есть ответ: конечно, да, поскольку оба феномена обозначаются 5I. У остальных нет четкого ответа. С другой стороны, как мы теперь узнали, 5I/Чубакка имеет почти такую форму, с небольшим искажением у среза стебля… В смысле, если бы он был гигантской межзвездной цветной капустой.
— Я уловил, — сказал Зенон, — речь о некой инварианте инженерии сверхцивилизаций.
— Да, наверное, можно так это назвать… А какие идеи про обед или ужин?
— Э-э… Что ты скажешь, если я предложу шоколадный мясной пирог?
— Я скажу, что не поняла: ты правда готов смешать эрзац-шоколад и эрзац-мясо?
— Да. Это один из странных австралийских рецептов.
— Не из тех ли, о которых Крокодил Данди говорил: жрать можно, но на вкус говно?
— Дьявол знает. Я не пробовал, так что ответ может дать лишь эксперимент.
— Что ж, отвага украшает звездолетчика! Поехали! А я буду поддерживать тебя потоком свежей информации.
Дав такое поэтичное согласие на пищевой экстрим, Ликэ уселась за стол и взяла в руки планшетник. Пока Зенон закидывал в фидер камбуз-комбайна плоды эрзац-какао, эрзац-мясные грибы, воздушно-клубневый картофель и прочие ингредиенты, среди скачанных новостей нашлось нечто, достойное артистично-комического прочтения.
— Шок и трепет! — объявила Ликэ, — При ООН создан Главный комитет по контактизации интерстелларных культур, ГККИК! Он становится седьмым Главным комитетом!
— А остальные шесть про что? — поинтересовался Зенон, не прекращая наблюдать сквозь прозрачную стенку за ходом технологических процедур в недрах комбайна.
Тут Ликэ пришлось глянуть в энциклопедию, поскольку ее раньше не интересовали эти вопросы ооновской бюрократии, теперь же, прочитав об этом и сократив официальные наименования для удобства, она ответила:
— Про демилитаризацию, про экономизацию, про гуманизацию, про деколонизацию, про администрацию, и про юстицию.
— Так-то, логично, — отреагировал он, — если джамбли существуют, то кто-нибудь в ООН должен получать за это деньги. Полагаю, они уже развили бурную активность вокруг.
— Еще бы! — подтвердила Ликэ, — Как обычно, главная идея: извлечь профит через нагон ужаса перед джамблями в платежеспособных слоях популяции.
— Это общеизвестная фрейм-формула, — заметил Зенон, — туда можно подставить вместо джамблей что угодно: ядерную зиму, фреон и озоновые дыры, углекислый парниковый эффект, пекинский вирусный насморк, сетевой искусственный интеллект, автономные ударные дроны, молекулярный дизассемблер и векторики, кристадин-фюзоры, морские фермы-фудотроны, големы и ксверги…
— Ты прав! — Ликэ хлопнула в ладоши, — Но есть нюанс: до насморка включительно была сегрегация. Хозяева миропорядка, грубо говоря: элитка, стояла над раздутой фобией и стригла шерсть с плебса. Начиная с ударных дронов, сегрегация рассыпается. Дошло до инверсии: векторики и фюзоры напугали скорее элитку чем плебс. Так и джамбли. Они пугают в меньшей мере плебс и в гораздо большей мере элитку. Чоэ Трэй не просто так сочинила «Тень джамблей на царствах», она интуитивно чувствует тренды.
Камбуз-комбайн завершил работу. Зенон стал вдумчиво перекладывать полупродукт из приемного бункера на сковородку и, между делом, произнес:
— Что толку спасать корону, если голова еле держится? Ты не отметила одну деталь.
— Какую? – поинтересовалась она.
— Элитка поделилась на фракции роялистов и креолов. Карл Маркс сказал бы: нарушена монолитность классовых интересов. Боливар не вынесет двоих, добавил бы О.Генри.
— О! Изящно сказано! Роялисты и креолы это история войн за независимость Латинской Америки от Испанской короны, верно?
— Да. В нашем случае роялисты встали в позу «корона или смерть», а креолы пошли на сепаратный союз с астропанком, поступившись кое-какими ресурсами и привилегиями, чтобы сохранить за собой хотя бы часть этого в будущем.
— С астропанком? – переспросила Ликэ.
— Да. Возможно, не самое удачное название будущего, но я с ходу не нашел другого.
Сделав такое признание, Зенон углубился в креативные процедуры прожарки будущего шоколадно-мясного пирога. Ликэ, между тем, еще прокрутила ленту, и сообщила:
— Междисциплинарный экспертный совет ГККИК уже прислал нам рекомендации, как правильно общаться с джамблями.
— Kurwa mac! — выругался Зенон, от неожиданности уронив самодельную керамическую лопатку, придуманную для тщательного переворачивания пирогов. Впрочем, благодаря неспешности лунной гравитации, он поймал полезный инструмент до падения на пол.
— Рекомендуется, — невозмутимо продолжила Ликэ, — построить таблицу перевода между латинским алфавитом и символьной системой джамблей.
— А что рекомендуется на случай, если них нет символьной системы типа алфавита?
— Зенон, ты правда думаешь, будто ооновский бюрократ способен вообразить такое?
— Гм… Резонно… А что там дальше?
— Дальше, понятное дело, нам следует составить англо-джамблийский словарь и начать переговоры (цитирую) «всемерно подчеркивая дружественность намерений землян, как миролюбивой расы, ориентированной на взаимовыгодное сотрудничество».
— Totalnie pizdziec, — оценил Зенон, уже не роняя кулинарный инструмент.
— Это еще не тотальный, — поправила она, — а тотальный дальше. Нам следует тактично спросить об их биохимическом и биомеханическом строении, структуре их общества и целях миссии, особенно в отношении Земли, Титана, и других небесных тел Солнечной системы, об их родной звездной системе и о звездных системах других цивилизаций и сверхцивилизаций, которые им известны.
Зенон издал не артикулируемый звук, свидетельствующий о недостаточности ресурсов инвективной лексики для адекватной оценки рекомендаций ГККИК. Ликэ понимающе кивнула и сообщила:
— В заключение этой сессии предлагается попросить джамблей уточнить и поправить ту модель Вселенной, которая принята сейчас в нашей физике.
— Гм! — Зенон последний раз перевернул уже почти готовый пирог на сковородке, — Мне представляется картина: древний египтянин приходит в паб и говорит: у наших жрецов сложилось мнение, что вселенная это долина, вытянутая вдоль Нила, над ней на особом столбе вертится сапфировая крыша, к которой снизу подвешены звезды. Еще ниже есть желоб, по нему проплывают Солнце и Луна. Все ли верно наши жрецы определили?
— Похожая ситуация, — согласилась Ликэ, отложила планшетник, и быстро подготовила поверхность стола к водружению пирога, после чего налила в две керамические чашки заранее нагретый имбирный эль.
Следующие полчаса астронавты занимались исключительно оценкой изумительных и непревзойденных свойств сотворенного блюда. Быть может, земной кулинар-профи не согласился бы с ними и даже привел бы критические аргументы, однако дистанция до ближайшего земного кулинара сейчас превышала 3 миллиарда километров. Так что о качестве эрзац-шоколадно-мясного пирога могли судить только две заинтересованные персоны, и еще робот-арахноид, аккуратно убравший за ними крошки.
…
Ох, как трудно делать хороший PR, если напарник идиот, — с профессиональной тоской думал Гастон Перрен, доктор биологии по квалификации, переговорщик по призванию, секретарь недавно созданного 7-го Главного Комитета ООН по должности. Но снаружи подобные мысли были незаметны. Довольно фотогеничный дядька 47 лет, убедительно изображая сообразное сочетания дружелюбия и серьезности, занял место на кафедре по левую руку от председателя, которого только что мысленно назвал идиотом.
Дуглас Рэнвилл не был идиотом в общем смысле слова. Его IQ был не ниже 140, за ним числилась Нобелевская премия мира, он являлся крайне авторитетным специалистом по глобальным вызовам современности и сооснователем новомодной междисциплинарной науки: социально-экологической психологии. Однако, в частном смысле, относительно времени, места и роли – Рэнвилл был идиотом в исконном афинском значении термина: человеком, неспособным адекватно участвовать в политическом собрании.
В другое время (хотя бы четверть века назад) Рэнвилл мог бы играть роль председателя какого-нибудь комитета ООН (и даже конкретно Главного Комитета по Контактизации интерстелларных культур, ГККИК — если бы этот комитет был уже учрежден). Тогда у большинства публики в цивилизованных странах преобладало позитивное отношение к Устойчивому развитию и Зеленому будущему. Но кое-что изменилось и потому Гастон Перрен, как консультант ряда политически-влиятельных международных клубов, очень старался подвигнуть их к смене публичной доктрины. Влиятельные фигуры в основном согласились, но сочли быструю смену – «потерей лица», и пока приняли половинчатое решение по новому Главному комитету: председатель – Рэнвилл, секретарь – Перрен.
Перрен хотел организовать стартовую пресс-конференцию 7-го Комитета в женевском офисе ООН по комфортной схеме закрытого списка согласованных вопросов. Вот тогда Рэнивилл вполне смотрелся бы. У него годный вид мыслителя: высокий лоб мыслителя, седая аккуратно подстриженная борода, неплохая осанка лишь с маленьким намеком на сутулость кабинетного работника, и превосходно подогнанный костюм. Плюс, отлично поставленный голос и тон университетского лектора…
…Но увы: кое-что изменилось (опять-таки) и теперь схема закрытого списка соберет в конференц-зале лишь скучающих медиа-клерков с официозных каналов. Они зачитают вопросы по шпаргалке, а на лицах отразится нулевой интерес к ответам. В тот же вечер популярные неформальные паблики выльют в инфосферу что-нибудь вроде: «Сегодня состоялась презентация очередного ооновского кружка отставной козы барабанщиков, кажется, про уэллсовских марсиан. Это называется 7-й комитет. Тивишники настроили машинки и 2 часа играли в морскую свинку на своих гаджетах, отвлекаясь по таймеру, чтобы зачитать согласованный глупый вопрос к заранее известному глупому ответу»…
Такой результат пресс-конференции совершенно не устраивал заказчиков, потому была выбрана смешанная схема (согласованные и экспромтные вопросы поочередно), а в зал допустили репортеров любых заранее заявившихся СМИ, обладающих подтвержденной аудиторией более миллиона. Теперь, за минуту до начала мероприятия, Гастон Перрен оглядывал зал, отмечая знакомые нежелательные лица: …Камилла Далансон одна из дюжины содиректоров медиа-холдинга Euro-Twin, причем куратор тематики космоса в совете холдинга, инициатор программы Homo et Galaxy. …Беппе Ломеллини — управляющий совладелец площадки-телефорума Infernollam. …Тоби Найфирт, шеф PR-службы консорциума MOXXI. …Эрик Лафит, культовый автор у фанатов космической оперы со своим НФ-каналом. …Скрэтти Сай, экзотическая фаворитка Тургута Давутоглу, миллиардера и участника консорцима MOXXI, фрилансер техно-обозрения Neoopti, принадлежащего ему же. …Кира Каури, супервайзор научпоп-студии Xulysses, принадлежащей Оуэну Гилбену, также миллиардеру и участнику консорциума MOXXI, Вот, дерьмо… Впрочем, как говорил император Веспасиан (также в случае с дерьмом): «деньги не пахнут». Что ж, всего лишь, придется пройти еще и через это…
…Вот (фигурально выражаясь) звякнул гонг. В смысле, мероприятие началось со слова председателя, и Перрен мысленно вздохнул. На этой неделе он приложил титанические усилия, чтобы убедить Рэнвилла воздержаться от наиболее непопулярных тезисов, и от сомнительных заявлений «от имени науки» хотя бы в стартовом выступлении. Увы: без заметного успеха. Рэнвилл не убрал даже нотацию Стивена Хокинга о «Космических мародерах». Покойный теоретико-физический гений на каталке имел склонность порой изрекать странное. Например, что человечеству надо за 100 лет выбрать новую планету (поскольку Земля испортится от техногенного глобального потепления). Или что надо маскироваться от инопланетных цивилизаций (поскольку они, по-видимому, окажутся технологически выше, и поступят с людьми, как конкистадоры с индейцами). Рэнивилл создал свое толкование нотации Хокинга, очень гордился таковым, и теперь сделал это центральным пунктом своего объяснения роли 7-го Главного комитета.
После формального вступления о программах поиска и контакта с внеземным разумом вообще и (за последние два года) с Чубаккой в частности, он процитировал знаменитый роман Джерома Сэлинджера «Над пропастью во ржи» 1951 года. «…Маленькие дети играют вечером в огромном поле ржи. Тысячи детей, но ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на краю пропасти. Они играют, не видя, куда бегут, а я ловлю их, чтобы они не сорвались. Вот и вся моя работа». Далее Рэнвилл напомнил собравшейся публике нотацию Хокинга, и уточнил: речь не о мародерстве в вульгарном аспекте. Сверхцивилизация не станет грабить человечество материальным порядком (как конкистадоры грабили индейцев). Скорее наоборот: даст человечеству вещи, о которых можно прочесть в самой смелой научной фантастике. Но последствиями такого дара станет разрушение экзистенциальной ценностной системы человечества. Это вполне очевидно: ведь люди ждут подобных даров. Не случайно два прорывных открытия последних лет: кристадин-фюзор и молекулярный дизассемблер расхожая городская легенда приписывает контакту с объектом 5I/Каимитиро. Если же посмотреть на последствия этих открытий без детского восторга перед чудом, то легко увидеть: доступность ядерных трансмутаций и биологической трансформации сыграла недобрую шутку с человечеством. Так попутный ветер — благо для экипажа парусника, однако попутный шторм рвет ткань парусов. Люди готовы только к таким инновациям, которые не порвут плетение связей, составляющих человеческий социум с культурной идентичностью. Таким образом, Главный Комитет по Контактизации интерстелларных культур, как герой Сэлинджера, должен удержать тех, кто увлекся чудесами и не видит пропасти, где бушует шторм. Логика подсказывает, что мародерство сверхцивилизаций направлено на разумы. Сверхцивилизация дарит технологические чудеса, которые рвут культуру очередного самобытного разума, и делают его удобным для поглощения. Мы должны строить контакт так, чтобы, не рисковать нашей идентичности, это главное.
Озвучив такой финальный тезис, Дуглас Рэнвилл сообщил, что теперь готов ответить на вопросы. Первый вопрос был согласованный: от популярного издания Mirror360Earth:
— Мистер председатель, что может 7-й комитет сообщить публике о джамблях, хозяевах Чубакки? Являются ли они гуманоидами, и являются ли они живыми в нашем обычном понимании? Что общего у людей и джамблей? На чем сейчас строится контакт с ними?
— Прежде всего, — сказал Рэнвилл, — 7-й комитет считает, что слово «джамбли» из поэмы Эдврда Лира стало частью бездумно-романтического отношения к сверхцивилизациям. Возможно, такое же было у индейцев, впервые увидевших каравеллы конкистадоров. С учетом опыта индейцев, следует помнить, что сверхцивилизации это экзистенциальная угроза для человечества. Возможно, мы получим какую-то пользу от контакта с ними, однако, лишь если будем постоянно помнить об этой угрозе. Я уже объяснил, в чем она состоит. Конкретно о сверхцивилизации, которая построила Чубакку, мы знаем, что это были не гуманоиды. Я намеренно употребил прошедшее время: похоже, они не прошли Великий фильтр, и вымерли в ходе конкуренции с собственными роботами. Такой опыт следует учесть, если мы не хотим такой же судьбы. Чубакка это руины вымершей расы: деятельные руины, обладающие искусственным роботизированным подобием жизни. И контакт с ними строится исходя из гипотез о программе, исходно заложенной в них.
… Гастон Перрен опять с профессиональной тоской подумал, что Рэнвилл зря нагоняет ужас, опираясь на бездумность и внушаемость среднего телезрителя. Все это у среднего телезрителя, конечно, есть, но опираться можно, лишь если с экрана не заявляется иное мнение. А в данном случае иное мнение заявится… И, похоже, прямо сейчас, поскольку эстафетную палочку, точнее студийный микрофон получила Камилла Далансон
— Мистер председатель, сказанное вами выглядит так, будто 7-й комитет создан не ради контактизации интерстелларных культур, а ради деконтактизации. Если я ошибаюсь, то сообщите, пожалуйста, какую пользу для человечества планируется извлечь из контакта. Если я не ошибаюсь, то можете не отвечать. Спасибо, что выслушали мой вопрос.
…Камилла вернула студийный микрофон изумленному парню-сотруднику офиса, чуть игриво улыбнулась ему, после чего с впечатляющей грацией и достоинством вернулась обратно на свое место в зале (рядом со Скрэтти Сай). Наблюдая этот микро-спектакль, Перрен ненадолго задумался о философии красоты. Он знал, что Камилле 53, и значит, вульгарно выражаясь, она годится Скрэтти в матери, но кажется старшей сестрой. Обе смуглые, у обеих более массивное сложение, чем диктуют эталоны женской красоты из глянцевых журналов, и обеим радикально плевать на такое телесное несоответствие. В практическом плане «наплевать» выражено открытым (на грани фола) стилем одежды, опять-таки, одинаковым у обеих. При этом они ни капельки не родня. Просто, Фортуна сблизила их прошлым летом в археологической авантюре на дне Миртойского моря…
…Еще Перрен подумал, что они обе наверняка сговорились, и когда очередь дойдет до Скрэтти, она забьет по шляпку тот гвоздь, который воткнула Камилла. Вот такие мысли успели промелькнуть в сознании секретаря 7-го Комитета, пока председатель старался изобрести не совсем беспомощный ответ на издевательски-провокационный вопрос. По канону следовало бы иметь домашнюю заготовку, но Рэнвилл не позаботился об этом и теперь изверг лексическую кашу о небезопасных экспериментах в большой науке. Для усиления тезиса, он приплел Хиросиму, Чернобыль и Бенгази. Совсем запутавшись, он оборвал ответ и предложил передать студийный микрофон следующему журналисту.
Последовал согласованный вопрос от респектабельного издания Science et vie:
— Что известно о языке хозяев Чубакки? Есть ли успехи в расшифровке чего-либо кроме кодировки графических файлов и элементарной арифметики? Какие специалисты и как организационно привлечены к решению этих задач?
— Сейчас мы как раз готовим тендер на выполнение работ по расшифровке… — радостно начал излагать Дуглас Рэнвилл и говорил об этом почти 10 минут, похоже, специально оттягивая момент, когда прозвучит несогласованный вопрос. Такая детская стратегия: может, если подождать, то оно само исчезнет?.. Ясно, что оно не исчезло, и студийный микрофон перешел к Беппе Ломеллини. Этот некрупный кругленький жизнерадостный генуэзец являлся для председателя 7-го Комитета одним из двух худших интервьюеров среди присутствующих в зале. Год назад на его площадке «Infernollam» Дуглас Рэнвилл подвергся эпическому разгрому в брейн-баттле против Эрика Лафита. Соответственно: Лафит являлся тут вторым худшим интервьюером. И сейчас Перрен не сомневался, что генуэзец найдет способ припомнить этот эпизод в своем вопросе…
…Беппе Ломеллини в своей отработанной манере, воспроизводящей жанр конферансье иллюзионов начала XX века,
— Мистер председатель, надо ли всем беспокоиться, что ваш комитет запретит не только контакты с джамблями, но и земные технологии? Я цитирую: «они не прошли Великий фильтр, и вымерли в ходе конкуренции с собственными роботами. Такой опыт следует учесть, если мы не хотим такой же судьбы». Инквизиторский посыл, достойный самого Торквемады! Год назад вы уже клеймили развитие роботов, как угрозу, без объяснения причин. Теперь общественность вправе знать: у вас что-то личное против роботов?
— С чего вы взяли такую чушь?! – взорвался Рэнвилл.
— О! — с комедийным восторгом воскликнул Беппе, — Вы только что сняли с моего сердца циклопический камень! Могу ли я указать в репортаже: председатель 7-го комитета не имеет ничего против сколь угодно широкого развития роботов на Земле и в космосе?
— Черт возьми! Вы перешли границы допустимого, мистер Ломеллини! Тут не шапито! Следующий вопрос, пожалуйста!
— Кажется, я чем-то обидел их величество: не поцеловал туфлю вовремя или что-нибудь вроде того, — громко произнес Беппе, передавая микрофон сотруднику и возвращаясь на место между персонами, связанными с MOXXI: Тоби Найфиртом, шефом PR-службы и Кирой Каури, супервайзором научпоп-студии Xulysses.
Пока сотрудник передавал микрофон журналисту с согласованным вопросом, Рэнвилл черкнул записку и, стараясь действовать незаметно, передвинул по кафедре к Перрену. Текст записки оказался следующий: «После ответа на этот вопрос, я займусь текущей перепиской в чате, а вы продолжите в качестве секретаря, и постарайтесь не слишком разогревать обстановку, нам не нужны скандальные репортажи на первом же публичном мероприятии с прессой». Хорошенькое дело: после всего, предложить секретарю продолжать без скандалов… … И Гастон Перрен вспомнил деловой визит этой весной в Ботсвану к Оуэну Гилбену, владельцу сети вертикальных морских агроферм и рудников, а также студии Xulysses. После переговоров, Гилбен устроил ему поездку в национальный парк Макгадикгади у впадения множества речек в слабосоленое болото. Там Перрен узнал, в частности, что бегемот-самец, испражняясь, энергично вертит хвостом, отчего дерьмо разлетается на несколько метров. Куски дерьма оказываются даже в кронах деревьев. Гид говорил, что бегемот так метит территорию и заодно удобряет грунт для окружающей флоры. Очень полезная привычка в дикой природе, но не на пресс-конференции.
…
Тоби Найфирт демонстративно пожал плечами, когда услышал, что не председатель, а секретарь будет отвечать ему. Вопрос касался причин убежденности 7-го комитета, что Чубакка это «руины вымершей расы», и что они якобы «не прошли Великий фильтр, и вымерли в ходе конкуренции с собственными роботами». Кстати, Найфирт с изрядной издевкой напомнил, что «Великий фильтр» космических цивилизаций это идея Робина Хэнсона, эпатажного персонажа, который занимался фьючерсной биржей, а в остальное время шутки ради сочинял всякое про крионику, инопланетян, и дефицит секса. То, что консервативные философские школы восприняли эту идею всерьез, ярко характеризует глубину обскурантизма этих школ. Вот на что пришлось отвечать Гастону Перрену.
Чтобы выглядеть не совсем убого, он напомнил публике о парадоксе Ферми «где все?», сформулированной при неформальном общении выдающихся физиков в 1950-м, когда впервые наука заинтересовалась поиском иных цивилизаций. Действительно, из общих соображений следовало, что космос должен быть пронизан радиосигналами иных, а на практике не удавалось уловить ничего вразумительного. Отсюда появился веер теорий, объясняющих Великое молчание Вселенной. И лишь сравнительно недавние открытия «космических чудес», начиная примерно с 2015-го, разрушили эту иллюзию молчания. Конечно (продолжил Перрен) 7-й комитет не располагает точными данными о природе строителей и хозяев Чубакки, однако, поскольку этот объект путешествует уже многие тысячелетия, напрашивается аналогия с этаким межзвездным Летучим Голландцем.
В интеллектуальной передышке благодаря согласованному вопросу, к которому имелся заранее составленный ответ, Перрен мысленно похвалил себя за находчивость. Финал с Летучим Голландцем выглядел, хотя не научно, зато изящно и поэтично. Но интуиция подсказывала: критически настроенные интервьюеры не дадут легко сползти с темы. И действительно: последовал вопрос Эрика Лафита, направленный в ту же точку:
— Мистер секретарь! При всем уважении, ваш предыдущий ответ выглядит надуманной попыткой спасти лицо после странного монолога председателя. Даже если считать, что Чубакка это межзвездный корабль-призрак вроде Летучего Голландца, то разве отсюда следует что вымерли все голландцы, или в данном случае все джамбли? К тому же, все известные нам факты о джамблях указывают, что даже срок их индивидуальной жизни порядка десятков тысячелетий, не говоря уж про всю расу. Отсюда вопрос к вам: какую рабочую модель джамблей выбрал 7-й комитет для построения своей стратегии?
— К сожалению, — произнес Перрен, — нам известна лишь одна разумная раса: наша. Нам сейчас не остается ничего иного, кроме как отталкиваться от наших свойств, иначе мы погрязнем в лженаучных спекуляциях. Надеюсь, экипаж Алкйоны в ближайшее время, пользуясь нашими рекомендациями и методической помощью с Земли, создаст ключ к лингвистике хозяев Чубакки, будь то живые существа или роботы сверхцивилизации.
Еще одна интеллектуальная передышка, после которой пришла очередь Скрэтти Сай.
— Мистер секретарь, вам наверняка известно мнение экспертов: практическая польза от контакта с джамблями может для человечества заключаться, прежде всего, в получении сверхновых прорывных физических и супербиологических технологий. Если у вас иное мнение, то скажите: какое? Если же вы согласны, то скажите: может ли руководить 7-м комитетом человек, выступающий за ограничение даже уже имеющихся технологий?
Перрен мысленно вздохнул: гипотеза о сговоре Камиллы Далансон и Скрэтти Сай была верной. Они сговорились, и сейчас Скрэтти забила ранее воткнутый гвоздь. В подобной ситуации пришлось лавировать по схеме «это не совсем то, что вам показалось». Путем экологических рассуждений про хрупкость биосферы Земли, ему удалость более-менее заболтать оба заданных вопроса. А чтобы болтовня хоть немного напоминала ответы по существу, он высказал надежду на получение от джамбей таких технологий, которые, с одной стороны, прорывные, а с другой – нейтральные для биосферы. Это было полным физическим абсурдом, и оставалось надеяться лишь на необразованность публики.
При следующей интеллектуальной передышке Перрен позволил себе расслабиться. Да, стартовая пресс-конференция 7-го комитета прошла из рук вон плохо, но не настолько провально, чтобы это стало экстраординарным событием. А у критически настроенных интервьюеров остался последний ход. Кира Каури. Вряд ли эта ласточка сделает весну мокрее, чем уже… И тут обрушился ее вопрос:
— Мистер секретарь, позвольте отдать должное вашему искусству риторики. Однако, от председателя 7-го комитета прозвучало столько некорректных заявлений, что никакой риторикой это не прикрыть. И я задам прямой вопрос: можете ли вы назвать хоть одну причину, по которой организациям, непосредственно занимающимся космосом, имеет смысл сотрудничать с 7-м комитетом в его нынешнем состоянии?
— Могу, — спокойно и дружелюбно ответил Перрен, — в таком серьезном деле не следует торопиться с выводами и радикально отказываться от сотрудничества из-за нескольких неудачных фраз. Особенно если такие фразы отражают широкий пласт общественного мнения. Мне кажется, это повод задуматься о том, что мы ищем и что можем найти.
…Неудобные вопросы закончились, и Дуглас Рэнвилл сразу схватил ранее брошенные бразды правления. Он ответил на четыре последних (согласованных) вопроса, причем умудрился снова ввернуть про опасность технологий — будто специально засрав то, что Перрену удалось хотя бы частично очистить от предыдущей порции дерьма. На такой фальшивой ноте пресс-конференция завершилась. Рэнвилл покинул зал с нескрываемой гордостью, что последнее слово осталось за ним. Перрен на автомате вышел в широкий вестибюль, и задумался о том, где бы выпить чего покрепче.
— Предлагаю вариант с выпивкой в хорошем индийском ресторане, — раздался за спиной негромкий голос Киры Каури.
— А-а… — протянул он, поворачиваясь, — …Любопытно, из чего вы заключили, что меня интересует выпивка?
— Скажите «нет», если я ошиблась, — отреагировала она.
— Ладно, мисс Каури, и что представляет собой ваш вариант?
— Подвальчик по имени Vichar ki-gufa. Пещера мыслей в переводе. Из ударного пойла в ассортименте там этнически-аутентичный Feni или менее экзотичный ром Old Monk.
…
Женева, город чудес: от парадной штаб-квартиры ООН всего миля на зюйд-зюйд-ост до азиатско-афроарабского квартала в логистической перемычке между железнодорожным хабом и речным портом при впадении Рона в Женевское озеро. Этот квартал – не такие джунгли мультикультурализма, как аналогичные кварталы Амстердама или Парижа, но швейцарские аборигены опасаются и большинство белых туристов — тоже. Между тем, объективный риск посещения здешних пабов незначителен, а концентрация всяческих лишних ушей – намного ниже, чем в белом квартале бутиков. Гастон это знал и потому одобрил предложение Киры Каури. Кстати, супервайзор научпоп-студии Xulysses была похожа на уроженку Индии. В этом квартале она запросто могла сойти за свою…
…Чуть позже оказалось, что в подвальчике Vichar ki-gufa она и есть своя. Или точнее наоборот: подвальчик оказался ее. Если еще точнее, то она представляла хозяина. Если совсем точно, то хозяином была номинальная фирма, принадлежащая Оуэну Гилбену. Собственно подвальчик выглядел симпатичной жанровой клубной площадкой на пять столиков, расставленных в интерьере пещеры так, чтобы одни люди не мешали другим.
Колоритный дядька быстро притащил ром, лайм, имбирный чай, и закуски, очень ловко расставил это на столике и удалился.
— Тут мило, — оценил Гастон Перрен, — твой босс умеет выбирать и обустраивать места.
— Оуэн умеет выбирать людей, — с улыбкой уточнила Кира, — а люди умеют выбирать все остальное.
— Логично… — Перрен кивнул и сделал глоток чистого рома без всего, — …А что, он еще предпочитает на всякий случай отшельничать в африканской саванне?
— Можно сказать и так, — слегка неопределенно ответила Кира, — но не только из-за риска повторения терактов Imago Dei и Shanchuming. У него год романтики в некотором роде. Насколько я знаю, Гастон, ты видел Томми, когда приезжали к Оуэну в Ботсвану.
— Да, я видел, но это ведь даже не человек, а продукт генной инженерии макак-резусов!
— Верно, — Кира улыбнулась, — Томми не человек и была переправлена в Ботсвану, чтобы убить Оуэна. По-моему, получилась головокружительно-романтичная история.
— Пожалуй, это сильнее, чем Шекспир, — проворчал Перрен.
— Бернард Шоу! — весело поправила Кира, — Это сильнее чем «Пигмалион»: там Хиггтис создал свою Галатею из уличной зеленщицы, а тут из генетической ниндзя, причем уже технически мертвой в момент их знакомства. Ты знаешь?
— Да, Оуэн говорил, что ее ранил снайпер, когда она лезла в дом по пожарной лестнице.
— Можно сказать и так. Хотя все, что после этого упало вниз, можно было пакетировать даже без контрольного выстрела. Но Оуэн распорядился, чтобы она жила… Оуэн умеет выбирать людей, как я уже говорила… И нелюдей тоже. Мы с ней подружились.
— Что?! Ты и Томми? Как?!
Кира Каури подбросила на ладони кубик тростникового сахара и загадочно улыбнулась.
— Загадочные женские характеры. А если без шуток, то надо ведь было научить Томми европейским манерам, более-менее. Когда я здесь, мы переписываемся в чате, вот как! Похоже, упоминание о чате удивило тебя даже больше, чем о нашей с ней дружбе.
— Да, — признался Перрен, — я не думал, что подобное существо способно к грамоте.
— Интеллект у Томми даже выше чем у шимпанзе, так что может. Но что мы все о делах Оуэна? Поговорим о твоих, если ты не против, конечно.
Он согласно кивнул и Кира продолжила: … — Меня сильно удивило, что Дуглас Рэнвилл такой кретин. Ведь он, все же, ученый с Нобелевской премией.
— С Нобелевской премией мира, — проворчал Перрен, — это не про науку.
— Да, разумеется, — согласилась она, — но все-таки, странно, ты не находишь? Фанатично настаивать, будто Чубакка это руины вымершей расы, не имея ни единого аргумента. А связать это с дезавуированным Великим фильтром, к тому же в нелепом толковании…
— Кира, взгляни на ситуацию с другого угла. Для ООН это экзистенциальная тема. Как в прошлых сезонах — ядерная угроза, международный терроризм, карбоновое потепление, смертельный коронавирус, компьютерный суперинтеллект, демографический коллапс и ужасный постгуманизм. Как до ООН — гибельный марксизм, еретическая реформация и сарацины на Гробе Господнем. Со времен Священной Римской Империи, для идейного смысла верховной власти требуется что-нибудь в таком роде.
— А! Ты имеешь в виду виртуальные инкарнации Адского Сатаны, не так ли?
— В общем, да. Текущий имидж абсолютного зла, против которого надо сплотить ряды.
— А! — повторила Кира, — Теперь что, зло это межзвездные джамбли?
— Межзвездные роботы, погубившие простодушных джамблей, — поправил Перрен, — но доктрина пока в стадии формирования, как ты могла заметить.
Она задумалась, будто решала в уме какую-то шараду, а затем предположила:
— Если доктрина пока в стадии формирования, то можно успеть торпедировать ее.
— Может быть, — ответил он, — я не знаю точно, ведь нет такого исторического опыта.
— А если для начала выяснить круг заказчиков доктрины? — предложила Кира.
— Выяснить и что дальше? Всех убить? – иронично произнес Перрен.
— Как вариант, — невозмутимо отреагировала она, впрочем, сразу добавила, — Если бы ты решил в ближайшее время облагородить 7-й комитет более адекватной доктриной, чем такое вот, и за вдохновением отправился в творческий круиз, например, по Мальдивам, Лаккадивам, Сейшелам и Коморам, то можно обсудить.
— Полагаю, это реалистичная идея, — согласился он.
…