Тень амёбы

21. Универсальна ли инсектулхоидная форма и если да – то в чем?

В ту пору, когда Кристина была женой полковника Вальтера Штеллена, она не любила принимать гостей. Не то, что гости вызывали у нее отвращение. Просто они приносили дополнительные хлопоты на бытовой фронт, где и так хватало повседневных дел. Но в новом формате сожительства, Кристина как не жена не полковника, обнаружила, что ей нравится это занятие. Вроде бы, гости приносили не меньше дополнительных хлопот в таунхаусе на площадке кампуса EMU в Фамагусте, чем раньше в Карлсруэ, но вот…

…Психоаналитик сочинил бы на эту тему длинное рассуждение о подавлении центров удовольствия — регламентом семейной роли и чувством долга перед предназначением в пуританской/лютеранской системе ценностей. Кристина в принципе знала все это и не заморачивалась обращениями к психоанализу. Конкретно сейчас ее больше волновало предчувствие (как выразить его обыкновенными словами) этакого мифического ящика Пандоры, который могут принести сегодняшние гости: Юлиан Зайз и Аслауг Хоген. С одной стороны содержимое ящика пугало, а с другой – вызывало лютое любопытство.

В какой-то момент Вальтер заметил ее состояние и поинтересовался тактично:

— Счастье мое, мне лишь кажется или ты чертовски взвинчена?

— Я действительно взвинчена, но уж не настолько. Просто, думаю о предыстории.

— Гм! Ты о том, что на заре эры Каимитиро между мистером Зайзом и мной пробежала, фигурально выражаясь, черная кошка…

— …Размером с саблезубого тигра, — с ноткой юмора уточнила Кристина.

— Да, верно, — он кивнул, — однако с тех пор, считай, прошла вечность. Та кошка ушла по другим делам, и ты знаешь: мы уже более года нормально общаемся. А доктор Хоген в настоящее время вообще внештатный сотрудник, контрибутор MOXXI.

— Ладно! — она оторвалась от постройки пищевой композиции на столе, — Взвинченность вовсе не из-за кошки или тигра. Понимаешь Вальтер, мне кажется что это парочка уже настолько иная… Почти как Зенон и Ликэ на Алкйоне… Я где-то прочла вопрос: вдруг нынешнее поколение астронавтов психологически где-то посередине между людьми и, вульгарно выражаясь, джамблями? Что тогда? Только не говори, будто это не более чем вторая волна ооновской пропаганды в стиле «войн крови».

— Так ты сама сказала, — тут генерал улыбнулся, — 3-й комитет и новый 7-й комитет ООН продолжают нагнетать страх перед постгуманизмом через нечто общечеловеческое. Но вспомним шутку Эрика Лафита, что люди уже распались на два биологических вида: те которым некуда вложить деньги, и те которым нечего вложить в тарелку.

Кристина энергично покрутила головой.

— Это другое! Что-то из Маркса, насколько я понимаю.

— Да, верно. Это другое. Тем не менее, это хороший яркий пример того, что нет никакой точки консолидации человечества. Общечеловеческое — пустая выдумка 3-го комитета.

— А-а… 3-й комитет это про что?

— Это про социальные и гуманитарные вопросы и вопросы культуры, — ответил Вальтер.

— Вопросы культуры… — эхом отозвалась Кристина, фыркнула и процитировала Ханнса Йоста: «Когда я слышу о культуре, я снимаю с предохранителя свой браунинг». Нельзя сказать, что объяснения Вальтера вполне убедили ее. Из вздорности общечеловеческих ценностей по версии ООН и по версиям мировых религий не выводится автоматически вздорность вообще любых идей такого рода. Так или иначе, она решила отложить свои размышления на эту тему до разговора с Аслауг и Юлианом.

…

Означенная парочка прикатилась почти вовремя — всего на несколько минут опоздав к завершению сиесты (16:00 по обычаям Кипра). Они использовали ультра-компактные электросамокаты «японского» типа, страшно далекие от комфортности для юзера. Для людей, всего неделю назад вернувшихся с долгой вахты на околоземной орбиты и еще проходящих адаптацию, это выглядело странно. Ни Вальтер, ни Кристина не задавали вопросов об этом (мало ли какие причины у людей), но за рюмкой анисовой водки узо, поданной в качестве жесткого аперитива, гости сообщили сами:

— Видите ли, — сказала Аслауг, — биомедицина советует для адаптации сразу нагружать вестибулярный аппарат задачами на быстрый контроль равновесия. Поэтому транспорт должен быть предельно неэргономичным. Идеал: моноколесо, однако мы не решились.

— Нам, — добавил Юлиан, — не требуется особая быстрота адаптации. Тем более, что мы пробыли на Бифросте втрое дольше, чем собирались, а в таком деле почти как в скуба-дайвинге: чем дольше квест тем длиннее компенсационная процедура.

— А как психологическая адаптация? – спросила Кристина, между прочим, набросав на тарелки гостей по нескольку образцов своего кулинарного креатива.

— Параллельно, — ответил Юлиан и подцепил вилкой поджаристый кусок тунца, — когда адаптируешься к покатушкам на штуковине типа кикскутера, заодно возвращаешься к земному восприятию окружающего ландшафта и всякого такого. Если бы как в старые времена орбитальная база была с невесомостью, то получилось бы гораздо сложнее. В смысле: после 300 дней на орбите пришлось бы учиться жить как новорожденному. Но Бифрост создает существенный центробежный вес во всех обитаемых модулях. Правда типичный вес там лунный и лишь в одном спортзале земной, но этого хватает, чтобы по возвращении на Землю не чувствовать себя заржавевшим железным дровосеком.

Это был ответ не на тот вопрос, который Кристина имела в виду, но она не сообразила сходу, как переформулировать и потому машинально посмотрела на Вальтера. Вот что значит по-настоящему понимать друг друга. Он кивнул и произнес:

— Кристина имела в виду эффект лунатиков Хайнлайна.

— А! — отозвалась Аслауг и прожевала кусок креативого сэндвича с омлетом, беконом и ананасом, — Новелла «Как здорово вернуться». Да?

— Именно, — подтвердила Кристина.

— А! — повторила Аслауг и налила себе стакан вина из одуванчиков, — Надо разобраться системно. Что произошло с парочкой героев Хайнлайна, когда они прибыли с Луны на Землю. Во-первых, 6-кратная гравитация. Во-вторых, грязный воздух с неуправляемой температурой и влажностью. В-третьих, тупая публика. Причем третье главное, так?

— Именно! — снова подтвердила Кристина, — Причем публика на Земле не просто тупая, а самодовольно-тупая, мелочно-гаденькая и пронизанная дебильными предрассудками.

— А! — Аслауг широко улыбнулась, — Фокус в том, что Лунная колония у Хайнлайна это резервация университетских альпинистов.

— В яблочко! – оценил ее высказывание Юлиан.

— Будет ли теперь объяснение для землероек? — спросил Вальтер, иронично использовав унизительное прозвище землян из новеллы Хайнлайна.

Голландка снова улыбнулась и под столом ткнула своего бойфренда пальцем в бок.

— Это в каком смысле? – спросил он.

— Расскажи про парусник Asini Umbra, — сказала она, — по-моему, нет более доходчивого объяснения психики университетских альпинистов.

— Однако, заказчики были не альпинисты, а яхтсмены, — заметил он.

— Не важно, Юлиан! Дело не в способе экстрима, а в самом принципе.

— Ладно, если так… — он глотнул вина и начал историю. Несколько лет назад яхт-клуб некого университета предложил ему заказ: парусник для хождения сквозь тайфуны. Логично, поскольку Юлиан сделал ряд лодок для экстрима, включая Hvit Rev по дружескому заказу Ларса и Инге Моллен, решивших охотится на опрокидывающиеся айсберги с живой трансляцией. Это выглядело не так круто, как их новогоднее шоу в роли рудокопов на комете-мумии, однако по тем временам – вполне. Около миллиона подписчиков прилипали к экранам, когда очередная ледяная гора под ударами субантарктического шторма, раскачивалась и опрокидывалась с чудовищным грохотом, казалось, на расстоянии вытянутой руки от 40-футовой мотояхты…

…В общем, выбор проектанта был логичным. Юлиан аккуратно учел условия задачи: порывы ветра до 90 метров в секунду и одиночные волны до 30 метров. Получившийся продукт футуристического примитивизма не только выдерживал эти нагрузки, но еще допускал кретинизм экипажа в экстренной ситуации (прощал ошибки — как в подобных случаях выражаются яхтсмены и пилоты). Так вот, внезапно этот проект был отвергнут заказчиком по изумительной причине: парусник показался заказчикам как-то слишком приспособленным для уюта людей в экстремальных природных условиях. Так не учат преодолевать трудности и не укрепляют командный дух. Юлиан заранее полагал, что в администрациях университетов оседают умственно нездоровые люди, но не ожидал, что настолько… В общем, стороны согласились, что при расторжении сделки за Юлианом останется задаток и право на интеллектуальный продукт. Этот продукт затем приобрел Тургут Давутоглу для мелкосерийного производства на своей верфи Баскервиль-Холл в Тунисе, и тогда же было дано название на латыни Asini Umbra (Тень Осла). Название отсылает к юридической басне Демосфена, но сейчас разговор о другом…

…Аслауг удовлетворенно хлопнула в ладоши и объявила:

— Вот! Университетскими альпинистами называются люди с расстройством психики, в основном проявляющемся через навязчивую идею страдания ради личностного роста и командного духа. Вероятно, можно проследить историю такого психоза с монашеских орденов и католических университетов. Так вот: лунная колония в новелле Хайнлайна чертовски напоминает хозяйствующий монастырь, как у бенедиктинцев. Послушники обитают в тесных кельях, это в тексте называется «перенаселенным крольчатником».

— Но, — возразила Кристина, — там в тексте речь идет о супружеской паре.

— Формально да, — согласилась Аслауг, — хотя эротика там лишь чуть выше абсолютного эмоционального нуля. Так вот, жизнь в тесных подземных… Подлунных… Кельях, как дальше следует из текста, это своего рода плата страданием за пребывание в обществе университетских альпинистов, которое в каждом сюжетном ходе противопоставляется земному обществу. Толпе тупого жадного агрессивного сброда. Черт с ней, с Землей, я допускаю, что фантаст так видит. Но лунная колония в форме монастыря с кельями это абсурд. Если (согласно тексту) на Луне действуют добывающие шахты и коммерческие лаборатории, Луна — самоокупающийся проект. Что мешает сделать адекватный быт?

Она замолчала и занялась содержимым своей тарелки, давая понять, что вопрос не был риторическим, и подразумевает возможные ответы со стороны слушателей.

— Возможно, — произнес Вальтер, — фантаст просто не хотел рисовать утопию, поскольку считал, что тогда потеряется достоверность. Как тебе такая версия?

— Не очень, — сказала она, повертев вилкой в воздухе, — Речь ведь не о том, что на Луне у Хайнлайна отель три звездочки вместо желаемых пяти. Речь о том, что у него там типа спального хостела для чернорабочих довоенного Гонконга. По тексту раньше там было нечто типа кубрика-кишки на субмарине времен Второй мировой войны.

— Аслауг, — ласково окликнул Юлиан, — не наезжай так на Хайнлайна, он не нарочно.

— Разумеется! — она экспрессивно воздела вилку к небу (точнее к потолку), — Грузи всю мыслимую бяку на демона Бонхеффера, отмывай Хайнлайна до снежной белизны.

Юлиан задумчиво хмыкнул и налил себе рюмку узо. Кристина вклинилась с вопросом:

— Вроде бы демон Бонхеффера это о психологии распространения нацизма.

— Не только, — ответил консультант по яхтенному дизайну, — ведь нацизм лишь частный случай общего. Скажем так: восприятия обычая, как нормы, даже если обычай внедрен недавно и насильно. И даже если этот обычай — явный бред. Позже Оруэлл уточнил, что бредовый обычай опирается на двоемыслие: надо отрицать существование объективной действительности и учитывать действительность, которую отрицаешь.

— А если ближе к частному случаю Хайнлайна? — спросил генерал.

Консультант по ЯД кивнул, глотнул анисовой водки и ответил:

— Если ближе, то надо начать с загона для рабов в античных каменоломнях, от которого происходят и ночлежки при работных домах эры мануфактур, и матросские кубрики на каравеллах той же эры, и упомянутые кубрики-кишки на субмаринах 1940-х, и хостелы довоенного Гонконга, и бытовые модули лунной колонии у Хайнлайна. Все это обычай считать людей — орудиями по античному экономисту Варрону. Эти орудия бывают трех видов: говорящие — рабы, мычащие — быки, немые — повозки, лопаты, плуги. Логично не тратить на людей больше ресурсов, чем необходимо для их функционирования. Но, как видно из истории, есть нюанс, который всегда приводит такую схему к катастрофе.

— Людям активно не нравится такое скотское обращение, — заметила Кристина.

— Да, — согласился Юлиан, — так или иначе, схема общества, как загона для людей-рабов, настолько желанна для правящего класса любой эпохи, что внедряется в обычай.

Кристина моментально возразила:

— Минутку! А что, правящий класс не знает историю? В смысле, что такая схема всегда приходит к катастрофе?

— Правящий класс знает, — сказал Юлиан, — вот почему необходимо двоемыслие.

— Ладно, допустим… Но ты опять ушел от Хайнлайна к Оруэллу.

— Все ОК, я уже возвращаюсь. Хайнлайн не виноват, что в его лунной колонии комфорт жителей попал на последнее место, по остаточному принципу. Хайнлайн лишь перенес бредовый обычай, действующий в 1947-м, на поле будущего. Перенес механически, не задумываясь об уместности этого и еще ряда бредовых обычаев — для космической эры.

— У тебя, — заметил генерал, — смешались разные классы: рабочие, которым приходилось трудиться в скотских условиях, и университетские альпинисты с культом трудностей.

— Классы разные, — согласился консультант по ЯД, — но массовая культура у них общая, построенная на антигедонизме и социал-дарвинизме. Отсюда и демон Бонхеффера.

Генерал весьма скептически покачал головой.

— Ты произнес слово «антигедонизм» с такой брезгливостью, а между тем, без отказа от погони за удовольствиями не было бы даже 1-й космической эры.

— Слово «даже» лишнее, — отреагировала Аслауг, уже успевшая съесть все, что хотела.

— Вот сейчас я не поняла, — призналась Кристина.

— Это просто, — Аслауг улыбнулась, — 1-я космическая эра была частью большой ошибки цивилизации. В 1918-м, или хотя бы в 1945-м следовало уйти от схемы государств, явно негодной для условий начавшейся машинно-технологической революции. Однако была сделана абсурдная попытка втиснуть МТР в рамки этой схемы. Все равно, что впихнуть цыпленка в как-то склеенные обломки яичной скорлупы. Получилось нечто уродливое, диспропорциональное и нежизнеспособное, ориентированное на войну при абсурдном государственном миротворчестве.

— Минутку… Почему абсурдном?

— Потому, что смысл государств – война и только война. Они возникли, как социальная конструкция для войны, они не способны ни на что, кроме войны и поэтому они всегда стремятся к войне, ведь без войны они теряют ориентир существования и гибнут. Но с другой стороны МТР раскрыла потенциал оружия, разрушительного для критической инфраструктуры государств, так что война в новых условиях обрекала государства на гибель. Потому государства сначала накачивали допинг в военный сектор МТР, но на следующей фазе, испугавшись последствий стали перекрывать кислород всей МТР. И судьбой 1-й космической эры стала смерть от удушья после героического взлета.

Аслауг замолчала и приступила к смешиванию коктейля из кофе, бренди и коричного сиропа. Кристина тоже помолчала немного и поинтересовалась:

— Если все так, тогда что дальше?

— Дальше второй цикл допинга и удушения. Дальше третий, и на нем, как в сказке, эта абсурдная игра сломалась. Несколько подрывных технологий утекли в лужу теневого бизнеса. Теперь их называют дарами Каимитиро.

— Это понятно, — сказала Кристина, — а дальше? К чему приведет 3-я космическая эра?

— К джамблям, — моментально ответил Юлиан.

— Это был спойлер, — также моментально отреагировала Аслауг на его реплику.

Консультант по ЯД растопырил руки, развернув раскрытые ладони вверх.

— Если это спойлер, то что тогда баллада Чоэ Трэй о листьях межзвездной капусты?

— А может, Штеллены еще не слышали, — предположила она.

— Гм… — генерал выразительно поднял брови.

— Мы действительно еще не слышали, — сказала Кристина.

— В таком случае… — произнесла Аслауг, прервалась, чтобы попробовать свой коктейль, довольно причмокнула, улыбнулась и повторила с начала, — …В таком случае, я изложу гипотетическую суть дела в скучной прозе. Извиняюсь: я астрофизик, а не бард, так что введение будет теоретическим, об универсальности инсектулхоидных форм разума.

…

В устном введении Аслауг попыталась конспективно и не слишком скучно пересказать недавнюю статью Ликэ Рэм о компактности множества форм разумной жизни. Термин «инсектулхоидные» при всем своем мистическом изяществе, обозначали лишь пределы возможной стереометрии и кинематики подобных форм. Аслауг избежала залипания в трясину обобщенной теории самоорганизации для неравновесного хаоса, сославшись, впрочем, на уже классические монографии 1980-х. Далее она перешла к менее скучной теории коалиционных игр, определяющей стратегию любых стайных существ. Тут она затронула политику, показав, как единая коалиция (первобытное сообщество в играх с природой) раскололась на взаимно-враждебные коалиции (классовая система).

Дальше у цивилизации лишь два пути: или к звездам (с превращением в еще один вид джамблей), или под грунт (на радость будущим инопланетным археологам). Теория не сообщает ничего о процедуре выбора. Имеет ли это отношение к свободной воле (хотя философы спорят, есть ли она вообще) или это ближе к гаданию на монетке.

Сказав это, Аслауг добавила: тут возможен вопрос: откуда такая фатальность выбора? Почему невозможен сценарий вроде «Вечности» Азимова или «Устойчивого развития» Римского клуба? Известны племена с укладом жизни неизменным более ста тысяч лет. Только этот уклад всегда первобытный, не разделяющий племя на антагонистические коалиции-классы. А когда устоялась классовая система — период существования любой региональной цивилизации сжался до нескольких веков. Словосочетание «1000-летнее царство» стало синонимом вечности. Ведь после начала машинной эры у региональных цивилизаций было мало шансов хотя бы на 100 лет. А проект глобальной цивилизации рассыпался в 1-й четверти XXI века. Забуксовал даже цикл воспроизводства людей. По существу, оставалось не более трех поколений до развилки: в джамбли — или в грунт. К счастью, даже чуть раньше крайней точки, произошел поворот к джамблям. Это можно считать совершившимся фактом…

…Свою последнюю фразу о фактах Аслауг (после паузы) дополнила научно-этической оговоркой «…я полагаю», и вернулась к вдумчивой дегустации своего коктейля. Стало понятно, что изложение стартовых тезисов закончено, и Кристина поинтересовалась:

— Что такое поворот к джамблям? В смысле: что кроме принятия даров Каимитиро?

— Ничего, — ответила Аслауг, — принятие даров Каимитиро как раз стало безусловным и неотменяемым поворотом к джамблям.

— Дары Каимитиро! — Кристина тряхнула головой, — Неужели пара-тройка прикладных эффектов квантовой физхимии, попав в свободный доступ, могли менее чем за 10 лет перевернуть мир?

— Мир перевернут не дарами, а принятием даров, — сказал консультант по ЯД.

— Вероятно, — добавил генерал, — сами дары много лет лежали в академических архивах, поскольку были объявлены нежелательными, а Каимитиро стал отличным поводом или точнее легендой для открытия этого ящика Пандоры.

— Для запуска процедуры, — поправила Аслауг.

— Процедуры превращения человечества в новый вид джамблей? — спросила Кристина.

— В первом приближении, да.

Кристина снова тряхнула головой.

— Как-то туманно. Абстрактно. Неосязаемо. Что это значит практически?

— Практически, — сказал Юлиан, — самый осязаемый пример это 3-я космическая эра. Ее отличие от 1-й и 2-й лучше знает Вальтер. Или я ошибаюсь?

— В этом ты не ошибаешься, — откликнулся генерал.

— О! — Кристина удивленно посмотрела на бывшего мужа, — Ты не рассказывал!

— Да, я не рассказывал, поскольку лишь сейчас понял, насколько это важно. В 1ю и 2-ю космические эры астронавтика была занятием, грубо выражаясь, героическим и крайне рискованным, к тому же крайне дискомфортным. Астронавты были, как бы, штучными индивидами, с аномально-сильной мотивацией, и проходили жесточайший отбор. Иная ситуация в 3-ю космическую эру. Вахтовая работа на орбитальной станции Бифрост не менее комфортна, чем на норвежских нефтяных платформах времен Великой рецессии. Сверхдальняя миссия Алкойна примерно так же. Новая миссия Бифрост — Фобос — Марс спроектирована еще комфортнее. Коммерческие астероидные миссии — тем более. Луна оказалась в стороне, но лунная тема может оживиться после Тыквенного тендера.

— Э-э… Тыквенный тендер это что? – недоуменно спросила она.

— Я рассказывал тебе. Это жутко дорогое шоу по распродаже первого серийного урожая оранжереи Бифроста на Голландском Цветочном аукционе.

— Ладно! — Кристина подняла ладони над столом, — Комфорт на космических кораблях и орбитальных станциях это прекрасно. Доставка тыкв, выращенных на орбите, это тоже прекрасно. Даже доставка каталитического сырья с кометы-мумии стало достижением, немыслимым всего 10 лет назад.

— Экономически-обоснованная доставка, — добавил генерал, — наши грузовые асплейны, приспособленные для дешевого выхода на орбиту и мягкого вхождения в атмосферу на траектории возвращения, это начало коммерческой внеземной горнорудной отрасли.

— Ладно, — повторила она, — и все-таки, вопрос был: что значит практически превращение людей в джамблей? Люди станут выглядеть иначе, или быть устроены иначе, или?..

Аслауг негромко хлопнула в ладоши.

— ОК, я попробую ответить. В рассказы про космический комфорт вкралось умолчание относительно того, что астронавтам теперь требуется некоторая генная модификация.

— Я знаю, — сказала Кристина, — по-моему, это лучше, чем сидеть на таблетках, подобно астронавтам 1-й космической эры. Ты, или Юлиан, или другие аргонавты, не слишком отличаетесь от нативного человека. Иное дело: Зенон и Ликэ. Но их миссия уникальна, причем готовилась экспромтом. Если это примерно максимум изменений человека при трансформации в джамбля, то с чего бы считать это радикальным поворотом истории?

— Возможно, — ответила Аслауг, — через столетия, внешность тоже изменится, но сейчас важно, что изменения метаболизма перешагнули пороговое значение, за которым резко снизилась зависимость индивида от системы, от социального регламента. Ты помнишь: первым шоковым событием эры Каимитиро стал исход аргонавтов. Даже сравнительно небольшая модификация дала им возможность покинуть ячейку социальной пирамиды. Точнее: выскочить из беличьего колеса предписанного жизненного цикла. Раньше тоже бывали эскаписты, уходившие в море или в джунгли, но это означало условия на грани выживания плюс-минус. А модификация сделала такие фокусы не более опасными, чем послеобеденные прогулки по городскому парку.

— Тут важно вот что, — подал голос генерал, глядя на свет сквозь стакан с вином, — когда эскапизм перестал быть рискованным, сразу сломался политический тормоз, который в последней четверти XX века остановил НТР и 1-ю космическую эру.

— Ага! — произнесла Кристина, — Это, видимо, то самое, что в популярных философских журналах с недавних пор стало модно называть концом конца истории.

— Можно и так сказать, — подтвердил он.

…