Тень креста

Предисловие

ПРЕДИСЛОВИЕ

"Et verbum caro factum est. Et habitavit in nobis — И слово Божье стало плотью. И обитало с нами". Именно слово, а не оружие, деньги или власть. И слово это нужно было не только произнести, но и донести до слушателя. Напряжённо и с большими душевным затратами, требующими недюжинной воли, чтобы оставаться беспристрастным и одновременно убедительным, проповедовал в то лихое время христианский пастырь, разрываясь между надобностью поддержания и наставления на путь истинный, единоверцев и привлечения язычников в лоно церкви. Сложная, а порой, невыполнимая задача… Терпимость должна была сочетаться с настойчивостью, убеждённость — с отречением от благ мирских, противопоставление верований — с умением демонстрировать святость и свою правоту.

В хронологическом порядке принятие христианства в Скандинавии и скандинавском регионе выглядит следующим образом:

Дания — середина X века.

Исландия — конец XI века.

Норвегия — ок. 1030 года (здесь имеется в виду окончание процесса христианизации, начатого ещё Олавом I Трюггвасоном в 995 г).

Швеция — XI век.

Данный порядок представляется достаточно условным, хотя Дания по праву находится во главе этого списка, потому что первым скандинавским правителем, принявшим крещение в 826 г, был датский конунг Харальд Клак (785 — 852). А крещение Руси состоялось в 988 г.

Первое поколение духовных пастырей Норвегии было представлено иноземцами — лицами приглашёнными, которым приходилось адаптироваться не только к незнакомому языку, природным условиям, древности и стойкости языческих верований, но и к самим правителям этой страны. Короли, как и обычные подданные, нуждались в духовном укреплении и христианских методах управления страной. Да и сами пастыри, проповедуя одну и ту же веру, были разными людьми, зачастую далёкими от Христовой святости. Не всех её представителей вера сделала необыкновенными.

Примечателен факт, что христианство в Норвегию пришло благодаря королям — конунгам, которые на официальном уровне заявляли о своем желании крестить подвластные им народы. Этот факт не подвергается никакому сомнению. Но, не стоит забывать и о простых людях, особенно тех, которые по роду своей деятельности или благодаря определенному образу жизни общались с христианами в других странах Европы т. е. становились христианами помимо влияния власти правителей.

Сложность и трагизм эпохи христианизации Норвегии сопряжены с одновременной борьбой за независимость от притязаний Дании, в то время уже христианской страны, становлением норвежской государственности. Борьба за веру непременно сочеталась с борьбой за светскую власть. Оба первосвятителя Норвегии — Олав I Трюггвасон и Олав II Харальдссон, прозванный Святым, погибли в этой борьбе, так и не избавив страну от вассальной зависимости, не сделав её единым норвежским государством. И лишь Харальду III Суровому удалось завершить эту борьбу — закончилось время правления Норвегией датскими королями, а новой столицей, вместо утраченного Нидароса, станет Осло.

Рассматривая процесс христианизации Норвегии, имеет смысл провести границу между всей Скандинавией (Швеция крестилась во второй половине XI в, а Исландия в самом конце XI в) и самой Норвегией. Это необходимо в связи с тем, что некоторые явления данного процесса совершенно отсутствуют в соседних странах. Так, например, в Норвегии были обнаружены кельтские и английские памятные камни и кресты, чего не наблюдается в соседних северных странах. Кроме того, зарубежные контакты каждой из стран уникальны и не менее уникальны внутренние географические условия. Уже эти элементы должны бы быть достаточны, чтобы понять, с какой осторожностью нужно подгонять норвежскую историю христианства и церкви в строгую канву общей скандинавской Истории.

Исторические факты, знаменовавшие смену веры в Норвегии, нельзя назвать однозначными. Средневековая историография настойчиво и почти единодушно представляет христианизацию Норвегии, как дело Римской церкви. Новая вера была принесена на дальние берега Северного моря с Британских островов и из Франции, Германии через Данию. Роль Олава Трюггвасона как инициатора введения христианства, возможно, была сильно преувеличена, если брать в расчёт только тексты саг.

Согласно исторической традиции, которую ни историки, ни другие специалисты не оспаривали сколько-нибудь серьезно, четыре последовательно (с небольшими перерывами) правивших норвежских конунга — короля, начиная с Олава Трюггвасона, были связаны крепкими личными узами с Восточной Европой, в первую очередь с Русью, или Гардарике. Каждый из них — Олав Трюггвасон и Олав Святой, Магнус Добрый и Харальд Суровый — провели некоторое время в Гардарике и установили династические связи между этой страной и дальним северо-западным уголком Европы по имени Норвегия. Более того, имеется множество свидетельств, что Харальд Суровый был не понаслышке знаком и с Византией, где он находился на военной службе в 1030-1040-е годы. Ни одна из этих поездок, конечно, не была частным, сугубо личным предприятием, касающимся одного лишь правящего или будущего государя.

Исходя из общих соображений, можно без особых сомнений считать, что эти контакты свидетельствуют о широких культурных связях, которые весьма важны для решения вопроса о том, как была крещена Норвегия. Дело, видимо, обстояло значительно сложнее, чем обычно представляется на основе письменных источников. И тут нужно отметить, письменные источники, проливающие свет на рассматриваемую проблему, скудны и сложны для интерпретации. Основной источник — конечно, Адам Бременский, но его сведения, очевидно, должны использоваться с большой осторожностью, поскольку рисуемая им картина христианизации Норвегии, по справедливому замечанию Б. Сойер, "искажена его целью, состоявшей не в точной передаче событий прошлого, а в защите деяний своего архиепископства".

Тем не менее, некоторые замечания Адама можно понять, как указания на то, что ряд скандинавских религиозных традиций был воспринят от православной церкви. Например, Адам сообщает о недовольстве архиепископа Адальберта клириками, включая епископов, которые получают специальные вознаграждения за отправление некоторых обрядов.

Единственное явное свидетельство влияния Восточной церкви в Норвегии в первые десятилетия после крещения, которое было отмечено в литературе и более или менее подробно обсуждалось, связано с церковно-политическими шагами, предпринятыми Харальдом Суровым против Гамбург-Бременского архиепископства. Последнее из наиболее обстоятельных исследований принадлежит А. О. Йонсену, который опирается на сообщения Адама и папские послания 1050-1060-х годов. Он доказывает, что под влиянием своего византийского опыта Харальд успешно ввел в Норвегии цезарепапистскую власть над церковью — государство над церковью, а не наоборот. А. О. Йонсен склонен рассматривать действия Харальда, как простое проявление властолюбия в форме, обусловленной знакомством с византийским цезарепапизмом — политической системой, которая предусматривала власть светского владыки над церковью.

Церковно-политические идеи Харальда привели, к его полному разрыву с Гамбург-Бременом, результатом чего, в свою очередь, стало провозглашение анафемы Харальду. Независимые от Адама источники подтверждают его рассказы о мерах, принятых Харальдом против архиепископа, и также рисуют Харальда грубым и упорным еретиком. Нет ни одного источника, который указывал бы на то, что между Харальдом и архиепископом или папой Римским, который порицал и увещевал Харальда, было достигнуто какое-либо согласие. Неизвестно, куда бы мог завести этот конфликт, если бы Харальд Суровый не погиб в 1066 г под Стамфорд — Бриджем.

Не буду больше грузить читателя проблемами христианизации Норвегии (уже и так ясно, что простой и гладкой она не была, множество факторов тормозило её ход), тем более, что в рамках романа "Тень креста" я основываюсь на классическом подходе к этой теме: в любом случае, Олав Трюггвасон Кракабен остаётся для меня первосвятителем страны фьордов. В заключении хотелось бы отметить ещё одну особенность, результат скандинавской христианизации — разумный синтез старого и нового взглядов на веру. Неразрывная связь прошлого и настоящего — никакая История не может быть лишней или ненужной, ведь настоящее — результат влияния минувших веков. Языческое Рождество — Йоль чествуют и сейчас, а дни недели носят имена древних, но не забытых, скандинавских богов, общих для Норвегии, Швеции, Дании и Исландии.

Жестокая эпоха, описанная в «Тень креста», породила и соответствующие ей преступления, определила характерные мотивы, законы серии и почерк, а так же круг людей, совершавших эти злодеяния. А сложившаяся историческая ситуация только усугубляла впечатления от разверзшейся бездны ужаса. Потомки же назовут таких изуверов «маньяки Средневековья». Религиозный фанатизм и ложное мессионерство, помноженные на прошлые обиды или душевные травмы, ставили людей на грань безумия: одни становились святыми, другие — преступниками-убийцами, и это не зависело от стороны противостояния — ими могли стать и язычники, и люди, называвшие себя христианами.

Очень долго размышлял и колебался, что в романе сделать первичным (или основным): историчность прозы или атрибутику детектива. И пришёл к выводу, что, в данном случае, их нельзя разорвать или отделить друг от друга — одно порождает другое, одно является продолжением другого. А это требует большей убедительности образов героев-персонажей романа. Потому что религиозное просвещение "заблудших" требует убедительности и от самого автора. Нет, "Тень креста" не просто детектив в скандинавском антураже, а стремление понятно и убедительно отразить все перипетии и сложности той эпохи, спроецированные на Норвегию. В таком случае стремление к исполнению канона "место-время-события-люди" стало для меня первостепенным.

Образы короля Олава Трюггвасона и королевы Тиры (Тайры) Харальдсдоттер по прозвищу Датская (или Датчанка) не являются 100 % исторически оригинальными, они — плод авторских впечатлений об этих исторических персонах, ставших для него литературными образами, не лишёнными художественной обработки, а исторические допущения лишь акцентируют их целостность. Литературный портрет королевы Тиры многогранен и высвечен с разных ракурсов, потому что характер этой личности совершенно неоднозначен: его нужно собирать по крупицам, оценивая каждую мелочь, чтобы увидеть апогей, развёрнутый в 16 главе "Маски сброшены — тайн больше нет". С уверенностью могу констатировать, что Тира Датская ни в чём не уступает шведке Сигрид Гордой. Они могли считаться родственницами и жили в одно время, обе хорошо знали Олава Трюггвасона. Только вот Тире Датской я бы дал другое прозвище. Будучи по-женски привлекательной, умеющей манипулировать мужчинами, внутри она оставалась холодной и расчётливой, стремящейся к власти и богатству, оставаясь полностью независимой, самостоятельной в решениях и поступках. Тира Охотница за властью, так бы я назвал эту женщину, не смотря на всю хвалебность скандинавских саг.

Имена первых настоятелей Нидаросского собора доподлинно не известны, но известно, что они были лицами приглашёнными — иноземными служителями церкви. Немалое внимание уделено и образам людей из народа, во многом эти образы носят собирательный характер, но и обладают конкретикой — первые христиане, язычники, колеблющиеся, у каждой группы свой социальный статус и своя правда, а к общей они ещё не пришли. И в этом весь трагизм их положения — постоянно нужно выбирать свою сторону в вере и жизни, душой периживать отказ от вековых обычаев и суждений своего народа. И никто из этих людей (ни первые христиане, ни убеждённые или воинствующие приверженцы старой веры, и пока неопределившиеся с отказом от старого и принятием нового) не чувствовал себя защищённым от беззакония, смуты, восстания против власти, грабежа и войны. И последнее, словосочетание "тень креста" я позиционирую не только, как характеристику определённого героя романа, но и как широкое явление проблемности христианизации Норвегии: есть люди, что несут крест, но есть и те, кто им прикрывается в собственных целях и интересах, а несущие крест могут быть совсем разными по убеждённости, характеру, воле и настойчивости в выбранном ими пути миссионерства.

Олав Трюггвасон представляется мне королём-экспериментатором, даже не представляющим последствий своего эксперимента, материалом для которого стал весь народ Норвегии. Безусловно, сам король Олав Трюггвасон имел опыт обращения народных масс в христианство, ведь вместе с князем Владимиром в 988 г он крестил Русь. Но оказалось, что Норвегия совсем не Русь, а король Олав — не Владимир Святославич, новгородский и великий (главный) князь Киевской Руси, который "сначала взял власть, а потом принял крест". Разрыв венценосной пары — Олова Трюггвасона и Тиры Датской состоялся в 1000 г: она, наконец, вынудила мужа отправиться за её наследством в Вендланд. Всем известно, чем закончился этот поход — морской битвой у Свёльда. Вы можете встретить и Свольда, и Свольдера, только всё это будут европейские перетолкования оригинальных названий латиницей, которая не воспроизводит надстрочных скандинавских знаков: Svöld, Svølder — т. е. Свёльд-Свёльдер. Эти события, как и судьбы основных героев романа, отнесены в "Эпилог". В "Тень креста" "монарший" разрыв описан в 998 г (за 2 года до сражения у Свёльда), как литературная (образная) необходимость и историческое допущение. Главой "Венчание" хотелось добавить ещё несколько образно-личностно-характерологических черт, как короля Олава и королевы Тиры, так и основных героев повествования. После "Венчания" никаких тайн больше не остаётся — читатель получает ответы на многие свои вопросы, а интрига перестаёт быть интригой. И в реале так вполне могло случиться — рано или поздно каждый из власть имущих, если не доволен своим положением, делает окончательный выбор: где и с кем быть-оставаться, за что и с кем бороться, быть верным клятвам или предать, обойтись без крови или пролить её. Потому эта глава и ставит точку во всём повествовании "Тени…" — за ней только "Эпилог", который отражает будущее и судьбы, так полюбившихся (или наоборот) нам персонажей романа.

На страницах романа рассматривается ещё одна тенденция тогдашнего скандинавского бытия: желание властвовать любым, даже захватническим способом, когда сама власть становится выше Бога и дороже веры. Без власти нет жизни при любом вероисповедании, такой представлена и сама Тира Датская. В итоге, датские и шведские христиане в союзе с норвежскими язычниками (цель оправдывает средства), ради власти над Норвегией льют кровь норвежских христиан, разрывают поверженную страну на части — каждому своя, напрочь забывая о Боге и его заповедях. И это ещё одна "тень креста", которую не заметить невозможно.

Образ Эйры Торирсдоттир по прозвищу Толковательница Рун тоже собирателен по своей сути. Он промежуточен между ярыми язычниками и первыми норвежскими христианами — пример не воинствующей, а "мудрствующей" позиции личности. Нет, Эйра не может быть отнесена к колеблющимся в принятии христианства, она верна старым богам. Но для Толковательницы Рун все соотечественники — прежде всего, люди, достойные выбора, за который не нужно платить кровью. Я не старался сделать её образ колдовским или демоническим — Эйра никогда и никому не вредит: не насылает проклятия и не делает заговоров на несчастья других. А, кроме старых богов, рун да ветхой лачуги, в её жизни больше нет ничего. Да, она видит прошлое и будущее, но не в силах их изменить. Эйра — последний оплот уходящего времени, старой Норвегии и её древних традиций, оплот памяти далёких предков, создавших законы бытия, которым Эйра Толковательница Рун и следует, а в них нет места предательству и лжи. И её предсказания сбудутся — Толковательница Рун доживёт до пришествия Олава Святого, когда её старая Норвегия станет новой — христианской страной, не забывающей и не уничтожающей старых традиций, в которых память о древних богах остаётся жива. Так продолжается и по сию пору. Два содержательных образа — королевы Тиры Датской и Эйры Толковательницы Рун уверенно ведут "женскую линию" романа. Да, обе — выдающиеся женщины, но ничего общего между ними нет, потому что они противоположны во всём. Тира больна спесивым гордячеством и жаждой властью, а Эйра — мудростью и состраданием к людям. Если у Тиры забрать гордость и власть, то самой Датчанки уже не будет, если же эту основу убрать у Эйры — останется просто Эйра Торирсдоттир из Согне-фьорда. Тира никогда и никого не любила, считая любовь и верность суетной блажью и уделом простолюдинов: настоящая любовь Тиры — власть и богатство. А Эйра познала и радость, и горечь любви, жила, оставаясь верной своему Гуннару.

Итак, в воды этой мутной реки времени, вынужден будешь окунуться и ты, пытливый и терпеливый читатель, вместе с автором следуя за героями «Тени креста» и стремясь достичь разгадки происходящего, попутно постигая цвет, звук и запах тайны и разнообразия масок, за которыми она скрывается. Современный читатель не склонен читать "Предисловий", скептически относясь к этой дотекстовой информации. А вот для автора оно — последняя возможность нацелить читателя, куда нужно, зная все перипетии повествования, помочь ориентироваться в нём, став добровольным гидом. Возможность сказать своё последнее слово перед тем, как у читателя появятся свои — читательские впечатления, мнения и выводы. Автор, единственный, кто доминирует во впечатлениях о написанном, читатель же доминирует в прочитатанном. И их тандем способен стать плодотворным.