Тень креста

Глава 4

4. Пятый малыш и его отец. — Пятый! — с возмущением, обращённым непонятно к кому, произнёс епископ Николас. А затем наклонился и взял ребёнка на руки. Плащ, в который младенец был закутан руками любящей матери, был мокрым и холодным. Но поднятый с церковных ступеней ребёнок усердно взывал к окружающему миру, своим призывным плачем будоража округу. Личико его было бледным, потным и напряжённым, но синева холода ещё не обрела над ним полную власть. А голубые глазки малыша с надеждой нацелились прямо в жёсткое лицо священника. Ребёнок живо двигал ножками и не подавал признаков болезненной сонливости.

— Послушник Огге! Отворяй живее дверь! Младенец требует помощи и нашего участия в своей судьбе. Не на улице же ему лежать, бедолаге, — командным голосом произнёс епископ Нидаросский и через мгновение устремился в открывшийся проём, бросив в сторону Огге последние наставления. — Теперь, не медли — зови городскую стражу, пусть она проверит лес вокруг богомерзкого древа язычников. Что-то подсказывает мне, что очередная находка в виде изуродованного женского тела не замедлит быть. И вот ещё… Зайди потом в ближайший дом и захвати тёплое молоко с мёдом, чистую тряпицу и сухой мох. Торопись, Огге Сванссон!

И послушник тут же пустился исполнять поручения епископа Нидаросского. Уже из тьмы церковного помещения священнослужитель кинул последний взгляд в сторону удаляющегося молодого послушника. Умудрённого жизнью и людьми епископа давно уже настораживал внешний вид и повадки Огге Сванссона. «Почему он носит такую свободную рясу, ведь молодому человеку меньше всего хотелось бы выглядеть мешком с сеном в глазах окружающих?.. Что он старается скрыть под ней — телесное уродство или богатырскую стать? Где это деревенский парень научился так бесшумно передвигаться? И руки… Они похожи на руки воина, а не землепашца… Но, может я, хвала Господу, ошибаюсь. Ведь он набожен, исполнителен и старателен в изучении латыни и церковного письма, а та жизнь, которая сделала его таким необычным, возможно, уже далеко позади, и Огге теперь искренне стремится к Богу, стараясь замолить прежние грехи…», — в очередной раз пришло в голову недоверчивого священника. Но он оборвал эти мысли и вернулся к порогу церкви, чтобы проводить в её помещение слепого ирландца, а затем, оставив того у алтаря, поспешил в маленькую комнату за его пределами и, запалив свечи, углубился в осмотр, согревание и утешение младенца.

Мальчик же, согретый тёплым, подбитым мягким мехом, красным епископским плащом, покряхтев, заснул. От тепла и покоя лицо его порозовело, а дыхание стало спокойным и ровным…

В небольшой, но вместительной церкви — Нидаросском храме Христа Спасителя было сумрачно и прохладно, хотя яркое утреннее солнце и пыталось проникнуть внутрь через деревянные решётки в высоких стрельчатых окнах. Ставни в это время года ещё не закрывали, но света всё равно было недостаточно.

Немногочисленные прихожане уже собирались к утренней службе, и они, переговариваясь шёпотом и исполненные благоговейного трепета, заходили внутрь. В сумраке церковного покоя можно было различить несколько групп мужчин простого и зажиточного вида, женщин, одетых в добротные, а в большинстве, скромные платья из простой темной ткани, головы которых были покрыты светлыми платками: всего собралось около дюжины приверженцев новой веры, постоянно посещавших церковные службы, исповедовавшихся и причащавшихся регулярно. Серебряные кресты теперь совершенно открыто, поблёскивали на груди собравшихся.

Здесь, в доме Христа, прихожане искали и находили стороннее понимание, не чувствовали себя одинокими, окружёнными закоснелыми и враждебными язычниками, как это могло быть на любой улице их нового города.

И вот появился Огге Сванссон, исполнив все поручения епископа: в одной руке он держал маленькую крынку с молоком, в другой — приличный кусок чистой белой материи, в которую был завёрнут сухой мох, а из-за верёвочного пояса виднелся детский поильник. Услышав шаги послушника, Археподий Ирландец произнёс спокойным голосом:

— Поспеши в задний покой, послушник Огге! Епископ ждёт тебя с нетерпением. Возвращайся и зажги свечи, мне свет не нужен, но прихожанам нашим необходимо видеть алтарь, без образа его молитва не так скоро дойдёт до Господа. Я же начну службу.

Помощник кивнул и исчез в помещении за алтарём. А Ирландец, откашлявшись, приступил к проповеди:

— Дети мои во Христе! Сегодня колокол нашего храма не позвал вас на утреннюю встречу с Господом. Пятого хворого ребёнка нашли мы у дверей своих, и, радея о нём, задержались со службой. Невинны младенцы, ибо с рождения души их ещё не коснулись ереси мирской и не обрели греха. Матери же последних, погрязшие во тьме язычества, не богу поручили исцеление болезных детей своих, но к богомерзкому древу понесли, ища помощи и сострадания под кроной его, запятнав себя грязью греха мерзкого идолопоклонничества. Угодна ли Господу смерть страждущих младенцев? Нет! А карает он детей за языческие грехи родителей их, недугом серьёзным, но исчезающим в стенах Христова храма. Толика мощей святого Котрига явит чудо и младенец выздоровеет. Да убоится дьявольская хворь лика Господа нашего, Иисуса Христа, слова молитвы нашей к нему, силы святой воды! Частица мощей святого Котрига, хранящаяся в храме нашем, всегда была и будет щитом от козней Лукавого, происков Христовой тени. Но святая сила дарует благодать только крещёным! Радуюсь ли я смерти матерей, богопротивных язычниц, сделавших детей своих сиротами? Нет! Есть суд милосердного Бога нашего и мирской суд, божественно освящённый. Но нет праведности суда безумного одиночки, возомнившего себя Христовым палачом. Грех же гордыни, кощунства над верой и самообожествления не легче греха ереси языческой. Так помолимся же теперь, испросим милости божьей к нам и нашим близким, пришествие правды Христовой в наши края, справедливого суда над Антихристом, под личиной Христова ревнителя, скрывающегося среди нас и по сей час!

Уже свет свечей наполнил помещение церкви своим сиянием, и епископ Николас давно встал справа от алтаря, послушник же Огге Сванссон взял на руки спящего ребёнка и так стоял долго, а служба всё продолжалась.

В самом дальнем, и от того самом тёмном, углу церкви стоял мужчина в черном воинском плаще, он всё время безмолвствовал и не обращал внимание на окружающих, а взгляд молчуна был прикован к алтарю, его пересохшие губы в исступлении шептали слова молитвы. Левая рука человека застыла на бедре, как будто он придерживал ею рукоять меча — привычное движение опытного воина.

А вот свет солнца, неотвратимо стремящегося к зениту и, наконец, просочившегося через оконные решётки, соединяясь со светом, идущим от дверей и усиленный мерцанием свечей, отразился от крупного серебряного креста, висящего на груди молчаливой тени, от льдинок её неживых глаз. И теперь свет коснулся лица… Длинный шрам перечеркнул его от левой брови, через переносицу, до правого угла рта… Один миг и человек, сделав шаг назад, снова скрылся в тени. А через короткое время покинул помещение церкви.

Заключительное слово для завершения службы взял епископ Николас:

— Первозданный крест на куполе Нидаросского храма Христа в зимний полдень даёт волю своей тени, максимальной, значимой и реально существующей. Но тень креста — не тень Бога. Тень же Христа — сумерки веры и отражение антипода его. Веруй и спасёшься… Неверующим же язычникам отворятся врата Ада. И только страдания, смертельные и неотвратимые, способны очистить заблудшие души… Иногда же лишь кровь может смыть грех закоснелого язычества… А чистые от скверны заблуждений и, тем обновлённые, они, души эти, направятся прямой дорогой в Рай… Этого ребёнка, найденного нами сегодня на пороге храма. Того, что послушник Огге держит сейчас на руках, мы крестим и приобщим к мощам Святого Котрига, а затем отдадим кормилице, что сегодня снабдила его молоком и детскими вещами. Теперь церковь и Христова вера будут заботиться о сироте. In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti! Amen!

И паства стройными голосами ответила:

— Gloria Patri, еt Filio, et Spiritu Sancto nunc, et in saecula saeculorum! Amen!

Напряжённо и с большими душевным затратами, требующими недюжинной воли, чтобы оставаться беспристрастным и одновременно убедительным, проповедовал в то лихое время христианский пастырь, разрываясь между надобностью поддержания и наставления на путь истинный, единоверцев и привлечения язычников в лоно церкви. Сложная, а порой, невыполнимая задача… Терпимость должна была сочетаться с настойчивостью, убеждённость — с отречением от благ мирских, противопоставление верований — с умением демонстрировать святость и свою правоту.

Прежде чем породить ряды верных, вера христианская должна была прежде явить себя — утвердиться и пустить корни, стать единственно правой в краю дремучего неверия, веками жившего языческим укладом, сделаться необходимым кирпичиком нарождающейся государственности. Что есть единый народ? Всё просто — один орган управления, единые законы для всех, единое жизненное пространство, единый язык и единый вера. Последнее — немаловажный объединяющий момент… Новая же вера не объединяет, а разделяет любой народ, как топор раскалывает на два лагеря: христиане и язычники, праведники и грешники, друзья и враги.

И это тот случай, когда внедрение нового ориентира веры сопряжено с пролитием крови людской, всеобщей озлобленностью и недоверием, когда государство перестает быть государством, а страна становится лёгкой добычей врага, когда разгорается и бесконтрольно катится по этой земле самая настоящая война за веру и против неверия, когда соотечественники призывают на помощь лютых недругов своего народа.

— Убери руки от младенца! Ты не сделаешь этого, монах! Не осквернишь мальца своей водой, словами и дыханием, своим злокозненным крестом! — этот крик отчаяния раздался от дверей церкви, а запыхавшийся человек, произнёсший эти слова, уже через несколько мгновений стоял рядом с епископом. — Я его отец! Я — Харальд Каллесон по прозвищу Лодочник. А Рольф — мой единственный сын. Отдай мне моего сына, служитель распятого бога. Или… Клянусь Одином, я убью тебя!

На этих словах возмутитель спокойствия смолк, потому что крепкая рука послушника Огге Сванссона легла ему на плечо и легонько сжала его. Прихожане же поспешили на помощь святому отцу, плотным кольцом окружив Огге и лодочника, а епископ Николас теперь оказался за его пределами.

— Как смел ты, мерзкий язычник, преступить порог Христова дома? Скверной несёт от тебя на всю округу. Будь ты проклят! Кара Господня настигнет тебя даже в Аду. Я бы сам сжёг твою жену, ведьму, поклонявшуюся идолу и чуть собственноручно не убившую своего единственного ребёнка, на священном, все очищающем костре. Сам бы сжёг! — набатным колоколом прозвучал голос епископа Нидаросского, и воцарился под самым сводом церкви, а затем каменной лавиной упал на голову несчастного лодочника.

— Стойте, добрые люди! Вы ведь христиане, а милость, сострадание и доброта Господня — безграничны. Пусть язычник уйдёт сам, а ребёнка мы ему вернём к вечерней молитве, после завершения обряда крещения. Иди с миром, лодочник! Сын твой сейчас находится под зашитой Бога, а кризис его болезни скоро минует — я, хвала Господу, знаю в этом толк. Иди и не доводи паству до греха рукоприкладства! Stol på meg, Вåtmann! Jeg vil ikke skade sønnen din! — негромкий, спокойный, но такой убедительный голос Альбана Ирландца разрядил всеобщее напряжение. Услышав родную речь из уст иноземца да ещё и священника, простолюдин оказался настолько ошарашен, что молча оставил помещение храма.

Вскоре присутствовавшие на службе прихожане покинули церковь и разошлись по своим делам, а утро, вовсю разгулявшееся по улицам Нидароса, призывно направляло его жителей к повседневным заботам. Лодочник же все сидел и сидел на краю церковного крыльца. Глаза язычника горели неугасимой злобой и ненавистью, а слёзы обиды, унижения и отчаяния не остужали их.

— Что происходит с этой страной — старой, доброй Норвегией! Где вы привычные, веками почитаемые и испытанные временем боги? Где вы, Один и Тор? Куда ушло ваше могущество? Или прожитые века повредили ваш слух, а глаза ваши стали безнадёжно слепыми? Что делать и как жить дальше? Неужели распятый бог сильнее моего одноглазого Всеотца? Почему?

_____________________

1. In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti! Amen! (лат.) — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Аминь!

2. Gloria Patri, еt Filio, et Spiritu Sancto nunc, et in saecula saeculorum! Amen! (лат.) — Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне и присно, и во веки веков! Аминь!

3. Stol på meg, Вåtmann! Jeg vil ikke skade sønnen din! (норв.) — Верь мне, Лодочник! Я не хочу причинять зла твоему сыну!