Тень креста

Глава 8

8. За стенами Нидароса. Ряса, крест и руны. Полдень плавно переместился к границе вечера, а солнце стало медленно, но неумолимо тянуться к закатной стороне. Зелень листвы постепенно погрузилась в лёгкую тень, а травы приобрели неповторимый по глубине тёмно-изумрудный оттенок. Казалось теперь, что окружающие мир краски, насытившись дневным блеском и сиянием, молчаливо меркли в ожидании сумерек.

Слегка отяжелевшие и разомлевшие после обильного обеда путники, направляемые мастером-кузнецом, наконец, достигли цели своего путешествия — поселение нидаросской бедноты лежало теперь в паре десятков шагов от королевских посланников. По сравнению с богатой городской палитрой, здесь преобладал грязно-серый цвет нужды и нищенства, а контрастная чернота одеяний священнослужителей в сочетании с серебристым блеском доспехов сопровождения — как луч солнца, пронизывающий предгрозовые тучи, привлекли к себе внимание угрюмых поселенцев. И они шумной, гомонящей рекой двинулись навстречу пришельцам.

Альбан Ирландец и послушник Огге чётко слышали недовольные голоса бедноты, приближающиеся крики протеста. Тут собрались сплошь простые люди: крестьяне в длинных заношенных рубахах и грубых башмаках; рыбаки в ещё непросохшей одежде, поблёскивающей свежей рыбьей чешуёй; крикливые лодочники, прихватившие с собой вёсла; пастухи с кнутами и собаками. Мужчин сопровождали их жёны и дети, блеял и мычал потревоженный людским шумом немногочисленный скот.

«Вот такая она теперь, языческая Норвегия, — пронеслось в голове Огге Сванссона. — И она не упустит всякую возможность навредить нам, приверженцам новой веры, в которых видит главных врагов старого, но привычного жизненного уклада. Своим приходом мы разворошили осиное гнездо. Что же, надо держать ухо востро…».

— Что случилось? Что ты видишь, послушник Огге, — насторожённо спросил святой отец, внешне сохранявший спокойствие.

Гам ещё больше усилился, толпа была настолько плотной, что ни телохранители, ни священнослужители, вкупе с мастером Хаки Оспаксоном, не сумели продвинутся дальше.

— Они недовольны нашим появлением и дело может закончиться дракой, — громко, стараясь перекричать шум толпы, ответил священнику встревоженный Сванссон.

Охрана потеряла терпение. Древком копья прокладывая себе путь, один из телохранителей жестом приказал послушнику следовать за ним, прикрывать святого отца слева, оставаясь за спиной второго охранника, но через несколько шагов все посланники короля вынуждены были остановиться. Собравшиеся были настроены решительно — назревало столкновение с кровопролитием.

Стоявший позади всех кузнец вдруг пригнулся. Впрочем, в этом не было особой необходимости, толпе разгневанных мужчин сейчас было не до него: Хаки окружали лишь женщины да дети, не скрывавшие своего недовольства появлением служителей Распятого Бога и их охраны. Они лишь изредка бросали в мастера комья грязи и тугие пучки влажной травы. Пространство же, примерно в десять шагов, окружённое женщинами и детьми, было относительно свободным, последние всё же опасались подходить совсем близко к незваным гостям, защищённым вооружённой охраной. И тут мастер Хаки сдавленно крикнув: — Я за подмогой! Ждите помощи — вернусь со своими слугами и работниками! — опрометью кинулся назад через, с криками и визгом бросившуюся врассыпную, массу перепуганных женщин и детей.

Теперь пришельцев осталось четверо. Огге видел злость на лицах бедняков, их страх, обиду и тревогу, желание непременно вступить в схватку — но Альбан Ирландец по прежнему оставался спокоен, сосредоточенно о чём-то размышляя. Глаза священника были прикрыты, а нос ловил и оценивал каждый оттенок запахов, накатывающих из разъярённой толпы.

— Четыре шага назад! Оборона! — раздался клич одного из телохранителей. И защитники двинулись обратно, в освободившееся после бегства Хаки, пространство поляны, щиты их стремительно скользнули из-за спин в боевое положение, а наконечники копий остановились на расстоянии ладони от тел мужчин, находящихся в первом ряду толпы. Огге же, всё ещё пытаясь утихомирить язычников, в очередной раз воззвал к спокойствию и повиновению, но, когда его слова вызвали лишь очередную гневную тираду, в нем вспыхнуло безудержное раздражение… И рука послушника потянулась к боевому поясу телохранителя, на котором висел меч. Но, Свансон тот час же отдёрнул ладонь от оружия, укорив себя за несдержанность, слабодушие и видимое несоответствие образу смиренного послушника.

— Люди Норвегии! Поглядите на меня! Гляньте в мои глаза! — колоколом ударил голос святого отца Альбана, набатом пронёсшись над толпой язычников. Священник уверенно шагнул вперёд, раздвинув шиты охраны, и остановился в шаге от толпы. Он говорил на норвежском, на родном и понятном для всех собравшихся языке, том языке, которому за годы совместных странствий научил его Олав Трюггвасон, сегодняшний король норвежский. И теперь тишина сопутствовала говорившему: поражённые поведением и словами чужака, его совершенным бесстрашием, простые люди, бедняки-язычники вмиг смолкли и с широко раскрытыми от удивления глазами и ртами, замершими в невырвавшемся крике, отодвинулись вглубь поляны — они были сражены волей этого иноземца, волей которая сквозила из каждого, сказанного им слова.

— Я — сын простого человека, — как ни в чём не бывало продолжил святой отец. — Я — правнук язычника и христианки. Мои предки — из Ирландии. Вы считаете меня врагом потому, что я не жил здесь ранее, приняв и выстрадав ваши обычаи, потому, что крестился? Вы не хотите слушать меня? Так посмотрите ещё раз в мои глаза. Полюбуйтесь на мою слепоту! Ваши соплеменники отняли у меня зрение, но не смогли отнять веру в моего Бога, Иисуса Христа. Но заверяю всех — я пришёл сюда не мстить за себя и свою страну, а избавить вас от слепоты духа, коросты вашей израненной души. И я буду добрым другом любому, кто готов строить, а не разрушать. Любому, кто похоронит павших и начнет обрабатывать поля, вместо того чтобы проливать новую кровь. Любому, кто готов обогатиться честным трудом, а не грабежом и убийствами. Любому, кто хочет, бережно сохранив лучшее старое, принять лучшее новое. Ибо, только свет веры может развеять пелену заблуждений, убрать языческие бельма с ваших глаз. Церковь, которая является смыслом моей жизни и моим служением, не заставляет веровать в Христа — она учит слушать и слышать его откровения… Только слушать и стараться услышать ответ душой, а не ушами. Теперь Норвегия и мой дом тоже, а я не желал и не желаю зла своему дому, своей новой земле, своему новому народу.

Огге откровенно восхищался внутренней силой Ирландца, который всегда производил неизгладимое впечатление на людей своей внешностью, но он даже не предполагал, что святой отец может быть таким хорошим оратором-проповедником. Альбан вкладывал жар сердца в каждое своё слово. И эти слова не могли оставить безучастным любого слушателя потому, что они способны были обжигать без огня, вызывать и телесный, и душевный отклик. Послушник ещё раз обвел взглядом толпу. Эти люди явно не ожидали таких слов. Их всегда настраивали против христиан, но сейчас собравшимся нравилась разумная речь слепого человека в простой чёрной рясе, и это сбивало с толку.

— Что я могу предложить взамен страданий и испытаний жестокостью жизни? Что хорошего могу сказать вам, обездоленным бедностью, вам людям мизерного достатка? — вновь заговорил святой отец. — Идите в церковь — ищите бога, а не обронённое серебро, и вы будете в безопасности. С богом в душе вы сможете вести другую жизнь, спокойно возделывать свои небольшие поля и огороды, на которых предстоит работать и вашим правнукам, ловить рыбу и бить зверя, строить лодки. Не верьте тем, кто говорит, будто веру нужно подтверждать жестокостью и кровью, убийством себе подобных. Для того, чтобы придти к Богу или пожелать изменить свою жизнь нужна храбрость. Но… Храбр тот, кто ищет брод, а не бросается в бурные воды, где ему суждено утонуть. Храбр тот, кто опускает паруса в шторм, вместо того чтобы сражаться с ветром, который сломает мачту судна. Храбр тот, кто обойдет войско врага и вернется с подкреплением, чтобы обрести победу, а не тот, кто несется в бой, чтобы пасть от первого удара меча. И храбрость эта называется мужеством. Господь наш, Иисус Христос, родился и прожил свою короткую жизнь, оставаясь простым человеком — он познал и бедность, и лишения, а главное, он познал мужество и его цену. Там, на Голгофе он не убоялся смерти за нашу, христианскую жизнь, но палачи убоялись его самого, безоружного и распятого. Так вот, последними словами Господа, обращёнными к истязателям своим значатся следующие: " Я прощаю вас, люди, стоящие под моим крестом, ибо не ведаете вы, что творите. Пусть я умру, но слова мои, рано или поздно, отразятся в душах ваших, словами истинной веры в свет, добро и равноправие правды, которое и есть сама вера". Я не вижу вас, но чувствую порывы душ ваших и знаю, как усмирить их без крови и насилия. Верь мне, люд норвежский, ибо я на твоей стороне!

Когда священник договорил, люди в толпе переглянулись, пытаясь обрести поддержку окружающих и только тогда принять решение в отношении пришедших.

И вдруг кто-то в ярости воскликнул:

— Ты говоришь, что ты наш друг, но ты не доказал, что способен быть нам другом! Ваши люди убивают приверженцев старой веры, отказавшихся принять Распятого Бога! Они убили наших женщин, едва те ступили под сень дуба Одина, осиротили их детей!

В ответ Альбан покачал головой.

— Это клевета, ни я, ни мои единоверцы-христиане, ни сам король Олав никогда не отдавали такого приказа.

— Но почему мы должны верить тебе? Мы-то знаем, что наши старые боги иногда вынуждены лгать. Возможно, и ты лжешь.

— Вы можете довериться мне! — спокойно ответил святой отец.

— Почему? Чего стоит твоя клятва, если твоя рука в этот миг возлежит на кресте?

— Ты произносишь перед нами пламенные речи, но где твои дела, которые подтвердят правду слов?

Все больше возмущённых голосов звучали в толпе, сливаясь в единый гул растревоженного пчелиного роя.

— Почему мы должны пойти за тобой?

— Почему мы должны принести клятву твоему богу?

— Почему, чтобы жить лучше мы непременно должны покориться Распятому?

И тут на руку Альбана Ирландца легла горячая ладонь послушника Огге, в немой просьбе обращаясь к священнику. Святой отец всё понял и кивнул в знак одобрения.

— Тогда поверьте мне! Выслушайте меня! Говорите со мной! — так Огге воззвал к собравшимся.

— Почему? Кто ты такой, молодец в чёрной одежде жрецов Распятого Бога?

— Потому что я один из вас! — прозвучал ответ.

В толпе опять зашушукались, Огге же продолжал говорить — глухо, с хрипотцой, но уверенным голосом.

— Я — сын Скандии, дитя Норвегии. И я, и мой род сохранили честь своего народа, хотя и жилось нам нелегко. Мой отец, как и многие наши соплеменники, надеялся на лучшую судьбу во Франкии, но там и сгинул. Возможно, некоторые из вас приехали сюда, в столицу страны, не только за куском хлеба, вас влекла дорога приключений, мечта о достатке и богатстве. Оглядитесь вокруг и приглядитесь друг к другу, всех нас объединяет одно стремление — получить тут, в Нидаросе то, чего не возможно получить на чужбине. Вы отважны и мудры, потому и оставили родные места в надежде обрести здесь новый дом и новую жизнь. Теперь обращаюсь к вам я, один из вас, Огге Сванссон сын Свана Златобородого, херсира из Согне-фьорда, чем и горжусь.

Да, Огге был молод, но он обратился к возбуждённой толпе на другом норвежском, отличном от выверенного говора святого отца, ином не по звучанию, а по внутреннему содержанию — языке, отшлифованном многими поколениями этого народа, вставшими сейчас за его спиной, языке единых корней. Сванссон продолжал говорить, беспрепятственно двигаясь вперёд: люди, до этого плотно окружавшие незваных гостей, расступились — они давали место и простор самому послушнику, его голосу, его обезоруживающей убеждённости и напористости духа. Охрана давно уже подняла копья и теперь медленно продвигалась вслед за Огге, бережно поддерживая Альбана Ирландца под руки.

— Говоришь, что ты наш, а сам нацепил на себя чёрный мешок и крест на шею, так как понимать тебя, парень, и как верить тебе? Лицом, повадками и говором, ты — настоящий викинг, но волосы у тебя коротки, а вместо священного амулета у сердца висит символ нашего проклятия… — с этими словами сухонькая, но ещё статная, женщина в грязных лохмотьях вдруг заступила Огге дорогу. Казалось, что её гневный взгляд способен пронзить послушника насквозь, как тяжёлое копьё, брошенное с близкого расстояния.

— Доброго дня тебе, матушка! — лицо послушника разгладилось в доброжелательной улыбке. Он уважительно поклонился женщине. По висящей на поясе связке маленьких деревянных дощечек Огге определил служительницу рун, прорицательницу — посредника между древними богами и людьми. И теперь отчётливо понял всю серьёзность своего положения — на помощь и словесную поддержку священника ирландца, при всём уважении к его недюжинным проповедническим способностям и несгибаемой воле, рассчитывать не приходилось, а оружие телохранителей здесь могло оказаться бессильным.

— Не гневись, добрая женщина! Ведь ты — та единственная из всех, собравшихся здесь, кто сможет понять меня, та — чьё слово всегда последнее, — бесстрашно глядя в глаза прорицательницы, произнёс Огге Сванссон. — Скажи-ка, матушка, а какого цвета была повязка на глазу Одина и какого цвета были его священные вороны?

— Чёрного, — коротко ответила женщина, не понимая куда клонит этот парень в иноземной одежде.

— Так не кори же нас за цвет ряс, ибо он угоден всем богам… А теперь, прошу тебя, добрая женщина, взгляни сюда, — и Огге, сняв с шеи деревянный крест, положил его боком на вытянутую левую ладонь. — Что видишь, ты, повелительница древних рун, и что значит, увиденное тобою?

— Х-м-м… Это руна, называемая Гебо, и означает она, что каждый дар богу, избравшему её свои знаком, обернётся многими ответными дарами, — после короткого замешательства ответила женщина. Вокруг стояла тишина, каждое ухо ловило слова прорицательницы, каждый рот затаил дыхание в ожидании продолжения беседы.

— А теперь, прошу тебя, посмотри сюда… — и Огге поднял правую ладонь. На ней ожоговым рубцом алел небольшой треугольный флаг. Глаза же прорицательницы из злых, подозрительно-недоверчивых стали вдруг тёплыми, поистине материнскими, и где-то там, в глубине их мелькнули жгучие слёзы воспоминаний.

— Руна Турисаз — знак Тора… — прошептала старая женщина. — И знак древнего племени, испокон веков, населявшего Гаулар. Это про него есть виса:

Шип непомерно остер: горе тому,

Кто коснется его рукой; беспощадно

Жалят тернии всех, кто приблизится к ним…

— Да! — ответил Огге и тихим голосом прочитал следующую вису:

Знаю и третье, –

оно защитит, коль нужда велика,

в битве с врагами,

клинки их туплю,

их мечи и дубины

в бою бесполезны.

Чтобы расслышать негромкую беседу Огге и прорицательницы, окружающие их люди вынужденно приблизились, и, в результате, вновь начали напирать друг на друга, оглашая поляну недовольными криками. Тогда властная женщина, подняв тоненькую руку, призвала собравшихся к тишине.

— Огге Сванссон не враг нам и он не будет злоумышлять против вас, бедных людей и своих соотечественников. Потому, что он — потомок знатного и знаменитого ярла, который когда-то давно правил в одном из уголков Согне-фьорда… Этот парень достоин и рясы, и креста, и избранной им веры… И вашего доверия он тоже достоин!

Слова, произнесённые громким голосом, нашли соответствующий отклик в рядах простых людей, и они возгласили в ответ:

— Мы все верим тебе, Эйра Толковательница Рун! Ты никогда плохого не советовала. Поведай же нам то, что нашептали тебе светлые боги в отношении слуг Распятого и их охраны. Что нам делать с ними? Как поступить с незваными гостями, потрясающими оружием?

— Слушайте, люди, что поведали мне боги! Они послали длинный совет: «Иногда нужно смириться с тем, что что-то произошло зря. Иногда исхоженный путь ведет в западню, и только глупец пойдет той же дорогой. Иногда пролитая кровь остается неотмщенной. Иногда нужно предать себя. Иногда сильные погибают и побеждают слабые. Иногда и сильный должен проявить слабость…». Всё это означает, что мы должны с добром принять этих пришельцев, кто бы они ни были, и выслушать всё, что они скажут, а поступить так, как попросят. Поступим же согласно воле богов!

И тут на противоположном конце поляны раздался шум, бряцание оружия и громкие возгласы мастера Хаки, сопровождаемого дюжиной собственных слуг, запыхавшихся от бега:

— Преподобный Альбан! Святой отец, вы живы? Где ты, послушник Огге? Люди мои, стройтесь цепью, копья вперёд! Держитесь, проклятые язычники, я сполна поквитаюсь с вами за смерть священнослужителей!