Том 19. Избранные письма 1882-1899

116. Ф. Н. Бергу

1888 г. Января 20–23? Москва.

Уважаемый Федор Николаевич!

У меня есть прекрасная статья о Гоголе под заглавием: «Гоголь как учитель жизни», выставляющая с поразительной ясностью и силой высоту христианско-нравственную жизни, смерти и писаний Гоголя^*. Статья идет вразрез со всем тем, что в продолжение вот уже скоро 50 лет лжется в нашей литературе о Гоголе; но выставляет все это так, что спорить нельзя, а можно только устыдиться. Я дал мысль об этой статье ее автору для составления народной (в самом широком смысле) книжки о Гоголе, и автор исполнил эту мысль сверх моего ожидания превосходно. Хотите ли вы напечатать эту статью?^* Скоро ли можно ее напечатать, если она вам понравится? Какой гонорар вы определите автору, самому бескорыстному человеку, но живущему только своим трудом? Вот вопросы, на которые очень прошу вас ответить. Уважающий вас

Л. Толстой.

Да, забыл, — если статья вам понравится, то после какого времени от ее появления в журнале вам не помешает ее напечатание отдельно? Хочется мне написать коротенькое предисловие к этой статье^*, но не знаю, удастся ли, и потому не обещаю и буду просить вашего мнения о статье независимо от этого.

117. С. Т. Семенову

1888 г. Января около 25. Москва.

Прочел я ваши две статьи: «Чужое добро впрок не идет»^* и «Солдатка»^*. Первое мне понравилось — хорошо составлено. Это лучшее, что вы писали. А «Солдатка» плохо. Задумано хорошо, но это только начало, а конца нет. Чтобы описать несчастие и гибель солдатки, надо описать длинный ход падения ее во внутренней жизни. И это очень интересная и важная тема, но вы только взялись за нее, но ничего не сделали. Все это случается очень скоро и неправдоподобно, и самого главного — нет, — того, как супружество заменяется для нее похотью. А я бы хотел, чтобы это было описано верно и страшно и потому поучительно.

Как вы поживаете, женившись? Желаю вам любви и согласия: в этом все счастье супружеской жизни. Напишите мне о себе.

Здесь у нас составилось «согласие против пьянства». Я уверен, что вы захотите присоединиться к нам и вербовать членов. Дело это очень большое и важное. Хочется написать об этом книжечку. Переводные книги об этом печатаются; я тогда пришлю вам.

Любящий вас Л. Толстой.

118. И. Е. Репину

1888 г. Февраля 1–2. Москва.

Дорогой друг Илья Ефимович. Как я рад, что разные старые кошки — чьи-то чужие — бегавшие между нами^*, скрылись, и между нашей дружбой нет никаких теней. В сущности же, как с моей стороны, так, я уверен, и с вашей, не было и не может быть никакого изменения в тех чувствах уважения и любви, какие мы друг к другу имели. Мне особенно живо напомнила вас голова безносой женщины на виньетке о сифилисе^*. Ужасное производит впечатление. И вот у меня к вам просьба, совет, предложение. У меня издаются уже книжки о пьянстве. Две — доктора Алексеева (на днях выйдут), другая в цензуре, третья будет перепечатываться^*, и я все обдумываю книжечку об этом предмете. Вот мне и пришло в голову: чтобы вы нарисовали две вещи: одну картину с виньетками, изображающую все формы и во всех состояниях пьянство, и другую маленькую на обертку книжки, которую я пишу^*, и третью общую для всех книжек нашего издания о пьянстве. Сюжеты и того, и другого, и третьего избирайте сами, но сделайте, чтобы это было так же страшно, сильно и прямо касалось предмета, как это вышло в картинке о сифилисе.

Мне последнее время нездоровится, и оттого долго не могу кончить о пьянстве статью, а хочется под корень взять. Вот огромной важности предмет. Поощрите меня. Я набросал уже давно тот рассказ о бетховенской сонате, о котором вам говорил и о котором помню ваше обещание^*. Но это впереди. Что вы делаете? Как живете? Верно, много работаете. Ведь вы не из талантливых, а из «трудолюбивых». Мы часто с дочерьми повторяем это ваше о себе изречение. Вы тем-то и сильны, что искренно верите, как и следует, в это.

Наше «Согласие против пьянства», мне кажется, не смотря на свою неопределенность формы, расширяется и захватывает людей, то есть действует.

Любящий вас очень

Л. Толстой.

119. В. Г. Черткову

1888 г. Февраля 9. Москва.

И не получив вашего последнего письмеца, хотел писать вам, милые друзья. Самое важное, тронувшее меня событие за последнее время было приезд сюда Русанова с Буланже. Русанов, видимо, умирает и знает это и радостен и светел. Буланже, который ходит за ним, как нянька. Да я писал про это. Живу я, почти ничего не делаю. Начатые статьи о пьянстве и о Гоголе лежат, и принимаюсь продолжать и останавливаюсь — не идет^*. Вижусь с людьми, пишу изредка письма — отношения с своими домашними и разнообразными людьми — и все радостные. Статью Бондарева и предисловие теперь хочу печатать за границей^*. Составил еще давно книжку из пророков выбранные места, и Тихомиров хочет напечатать как вторую книгу для славянского чтения^*. А когда пропустит цензура, можно будет напечатать в «Посреднике». Этим занимался. Одну переводную статью о пьянстве поправил и прибавил, но плохо^*.

Читаю Герцена и очень восхищаюсь и соболезную тому, что его сочинения запрещены: во-первых, это писатель как писатель художественный, если не выше, то уж наверно равный нашим первым писателям, а во-вторых, если бы он вошел в духовную плоть и кровь молодых поколений с 50-ых годов, то у нас не было бы революционных нигилистов. Доказывать несостоятельность революционных теорий — нужно только читать Герцена, как казнится всякое насилие именно самым делом, для которого оно делается. Если бы не было запрещения Герцена, не было бы динамита и убийств, виселиц, и всех расходов, усилий тайной полиции и всего того ужаса правительства и консерваторов и всего того зла. Очень поучительно читать его теперь. И хороший, искренний человек. Человек и люди могут исправиться только тогда, когда их ложный путь заведет в болото, и он сам увидит, ахнет и станет вылезать и другому закричит: не ходите. А наше правительство задерживает людей, идущих в болото, тогда, когда они еще не дошли до него, когда они идут по ровной веселой дороге. Мало того, один человек, выдающийся по силе, уму, искренности, случайно мог без помехи дойти по этой дороге до болота и увязнуть и закричать: не ходите. И что ж? Оттого, что человек этот говорит о правительстве правду, говорит, что то, что есть, не есть то, что должно быть, опыт и слова этого человека старательно скрывают от тех, которые идут за ним? Чудно и жалко. А должно быть, так должно быть, и это к лучшему.

Тиличеев очень благодарен, но нельзя ли его переделку, исправив, напечатать^*. Сытин согласен, и ½ копейки такая книжечка годилась бы. Алексееву книжку никто не понимает из простых^*. Пишите подробнее о вашем житье. Все мелочи о вас мне интересны.

Любящий вас Л. Т.

120. H. H. Ге (отцу)

1888 г. Февраля 13. Москва.

Спасибо, что порадовали меня письмом^*, дорогой друг, и такими хорошими вестями, что нашел на вас период работы^*. Помогай вам бог. Давно пора! Я это говорю больше себе, чем вам. И вместе с тем знаю, что никак нельзя заставить себя работать, когда привык работать на известной глубине сознания и никак не можешь спуститься на нее. Зато какая радость, когда достигнешь. Я теперь в таком положении. Работ пропасть начатых и все любимых мною, а не могу нырнуть туда, все выносит опять наверх. У нас все хорошо — очень хорошо даже. Жена донашивает будущего ребенка^* — остается месяц. Илья женится на Философовой (вы, верно, знаете: славная, простая, здоровая, чистая девушка) 28 февраля и находится в том невменяемом состоянии, в котором находятся влюбленные. Жизнь для него остановилась и вся в будущем. Много вижу людей и все хороших, и это общение мне радостно. Колечку все ждут и грустят, что его нет. Все, потому что все его любят как-то особенно хорошо и сильно. У нас на днях была скоропостижная смерть Оболенского^* — мужа племянницы. Все это как должно быть и хорошо. Человек был очень хороший — простой, добрый. Теперь вдова с 7-ю детьми осталась — бедная, долгов много, но и это все хорошо и много вызывает доброго в людях. Не могу никак видеть дурного, а все только разнообразный материал для самого прекрасного, которое от нас зависит из него выработать. Все последнее время читал и читаю Герцена и о вас часто поминаю. Что за удивительный писатель. И наша жизнь русская за последние 20 лет была бы не та, если бы этот писатель не был скрыт от молодого поколения. А то из организма русского общества вынут насильственно очень важный орган. Передайте мою любовь Анне Петровне (радуюсь, что ей теперь лучше) и молодым вашим и самым маленьким. Не нарисуете ли картинку о пьянстве? Нужно две. Одну большую, да еще виньетку для всех изданий по этому предмету под заглавием «Пора опомниться». Ну, прощайте пока. Братски целую вас.

Что хотите привезти на выставку?

Любящий вас

Л. Толстой.

121. А. Ф. Кони

1888 г. Мая конец. Ясная Поляна.

Уважаемый Анатолий Федорович,

Благодарю вас за присылку книги^*. Я почти всю прочел ее. Так интересны дела и освещение некоторых из них.

Если живы будем, очень рады будем вас видеть в августе.

Историю Они^* и ее соблазнителя я одно время хотел написать, то есть воспользоваться этим сюжетом, и о разрешении этого просил узнать у вас^*. Но вы ничего не написали об этом^*.

Так до свиданья.

Любящий вас

Л. Толстой.

122. Р. Сайяну <перевод с французского>

1888 г. Октябрь? Ясная Поляна.

Милостивый государь. Я очень огорчен, что причинил вам неприятность, и прошу вас простить мне мою ошибку, совершенно невольную, как вы увидите из дальнейшего^*.

В России выходит очень мало распространенный ежемесячный листок «Рабочий». Один из моих друзей дал мне номер этого журнала, где находился перевод с переделкой, применительно к русской жизни, вашего рассказа «Le père Martin», но без фамилии автора, предложив мне использовать его для переработки в народную сказку^*. Рассказ мне очень понравился; я лишь немного изменил стиль, прибавил несколько сцен и отдал моему другу для издания без моего имени, как то было условлено между нами не только относительно «Le père Martin», но и вообще рассказов, мною написанных. При втором издании издатель просил у меня разрешения выставить мое имя на полученных от меня рассказах. Я дал согласие, упустив из виду, что среди рассказов, из которых восемь были мои, находится и не принадлежащий мне — «Le père Martin», но так как он был мною переделан, издатель поставил и на нем мое имя. Редактируя одно из изданий, я прибавил к заглавию: «Где любовь, там и бог» в скобках: «заимствовано с английского», так как друг, давший мне журнал, сказал, что это рассказ английского автора. Но в полном собрании моих сочинений эта прибавка была опущена; ту же ошибку допустил и переводчик.

Вот каким образом, милостивый государь, я, к моему великому сожалению, оказался виновен перед вами в неумышленном плагиате и настоящим письмом с величайшим удовольствием подтверждаю, что рассказ «Где любовь, там и бог» есть не что иное, как перевод и приспособление к русским нравам вашего чудесного рассказа «Le père Martin».

Прошу вас, милостивый государь, простить мне мою небрежность и принять уверение в моих братских чувствах.

Лев Толстой.

123. А. М. и Т. А. Кузминским

1888 г. Октября 15. Ясная Поляна.

Девочки ваши, милые друзья Саша и Таня, очень милы — обе, каждая в своем роде, и живут прекрасно, не праздно. Вера переписывает усердно библиотеку, а Маша пишет, шьет, читает, и нынче с ней мы учили bitte, Машиных учениц и учеников и оба, кажется, разохотились — так милы эти дети^*. По вечерам — чтение вслух, то был Достоевский, то Mérimée, то Руссо, то Пушкин, даже («Цыгане»), то Лермонтов, и предстоит многое — одно естественно вызывает другое. Посетителей у нас мало. Павел Иванович да нынче Марья Ивановна, акушерка, и Богоявленский. Поцелуйте за меня Сережу, спасибо ему за письмо, пусть пишет. Да книги Менделеева что ж не присылает^*. Они ведь должны просветить меня.

124. И. И. Горбунову-Посадову

1888 г. Октября 1-25. Ясная Поляна.

Дорогой Иван Иванович.

Ваш проект переделки или дополнения «Бовы» мне очень нравится^*. Если вам и Баранцевичу, или вам, или Бирюкову удастся сделать то, что вы предположили, то это будет хорошее дело. Куйте железо, пока горячо. В этих вещах надо сейчас же писать то, что придумал, а то разрастается и перерастает замысел: так со мной бывало. Так со мной было с «Битвой русских с кабардинцами». Я начал и бросил^*, потом поручил одному человеку в Москве, тот написал очень много, бездарно и нецензурно, и рукопись его не пошла. Тема очень хороша. Кавказский герой ранен, попадает в плен к врагам, любит их, вылечивает и уезжает к себе. Кабардинка бежит за ним и делается христианкой, и герой оставляет военную службу и уезжает с ней в деревню. Все это так в оригинале.

Павел Иванович живет с нами, и нам жить очень хорошо. Не только надеюсь, но уверен, что вам так же хорошо и в Петербурге.

Любящий вас Л. Толстой.