Том 2. Муравьи, кто они?

Муравьи в неволе

Начало июня. Ярко светит солнце. В лесу тепло. Между опавшими сосновыми шишками осторожно пробирается сутулая самка муравья-древоточца Кампонотус саксатилис. Она, видимо, только что сбросила большие крылья после брачного полета и теперь ищет убежище. Вот замечательная находка! Не поместить ли самку в садочек, искусственный муравейничек. Может быть, ей удастся в неволе основать собственную семью. Сколько можно будет увидеть различных особенностей поведения и жизни древоточца!

Осторожно ловлю муравья пинцетом за ногу и прячу в пустую спичечную коробку. К сожалению, у меня нет гипса и не из чего приготовить искусственный домик. Придется временно посадить пленницу в пол литровую стеклянную банку. Насыпаю в нее немного земли, кладу камешек, ватку, смоченную раствором сахара. В моей комнате появился новый поселенец.

Но самке древоточца не везет. Ее пленение совпало со сборами в далекую экспедицию. Разве до нее в такое горячее время? И она забыта на подоконнике на долгих три месяца.

Только в начале сентября, возвратившись домой, я вспомнил о самке. Жизнь в неволе успела сказаться на ее поведении. Большая, черная, она сидела на дне банки, как всегда, сгорбившись, и казалось вялой и совершенно безразличной ко всему окружающему. Пока не поздно, следовало ее пересадить в другое место.

Делаю из гипса домик с многочисленными камерами и переходами между ними, прикрытый сверху стеклом. В самом просторном помещении в маленьких чашечках ставлю воду и раствор сахара и меда. Внезапно схваченная пинцетом, самка пробуждается, Наверное, стальные ветви пинцета ей представляются чем-то вроде клюва птицы. Она пытается защищаться и мощными челюстями хватает металл. Но стекло приоткрыто и через секунду самка в столовой с яствами. Она мечется, ищет выход, долго кружит по галереям, тщательно обследуя каждый уголок вытянутыми вперед усиками. Как она насторожена! Наконец гипсовый домик разведан до конца: выхода, из него нет. Самка занимает в нем одну большую камеру, успокаивается, постепенно впадает в дремоту, и вновь застывает в не подвижности, ничего не ест, ни к чему не желает прикасаться. Припасенные угощения стоят нетронутыми.

Быть может, у нее со столовой связаны неприятные ощущения стальных ветвей пинцета, насильно толкнувших ее сюда? Тогда я хитрю и, передвинув картонку, прикрывающую садочек от света, оставляю в темноте только столовую. Яркий свет беспокоит пленницу, она ищет укрытия. И вот оно — темный ход в столовую. Много раз самка подходит к нему, не решаясь переступить порог подозрительного помещения. Но свет оказывает на нее действие, и самка рядом с пищей. Ей понравился раствор сахара, она охотно пьет сладкую жидкость. Но ее оживление кратковременно: самка возвращается обратно, и снова погружается в полусон, лишь изредка слегка пробуждаясь.

В природе самки муравьев древоточцев, отыскав убежище, наверное, тоже ведут себя так, пережидая осень, а затем и зиму. Копаясь в осеннем лесу в поисках личинок хрущей, я случайно наткнулся на такую же самку. Она закопалась глубоко в землю и здесь соорудила уютную со всех сторон закрытую пещерку. В ней она, наверное, приготовилась зимовать. Здесь глубоко в земле она, благополучно переживет сильные сибирские морозы. Я подсаживаю к пленнице гипсового домика свою находку. Самки, похожие друг на друга как две капли воды, настороженно знакомятся, слегка прикасаясь усиками. Вот они сблизились, схватились челюстями и застыли в этой позе, будто раздумывая, что делать дальше.

Не подружатся ли они? Известны случаи, хотя и у других видов муравьев, когда бездомные самки сообща организовывали муравейник и выкармливали потомство. Правда, потом в таком муравейнике происходили между родительницами кровавые распри.

Неожиданно хозяйка садка делает рывок вперед, а гостья, изловчившись, быстро выдвигает кпереди кончик брюшка и, опрокинув противницу, отскакивает в сторону. Неужели гостья успела подсунуть капельку яда?

Как бы в недоумении хозяйка некоторое время лежит на спине. Все же она какая-то вялая! Наконец, поднимается и начинает чиститься. В это время гостья оживленно обследует помещение. Случайно она приближается к хозяйке, отскакивает от нее и, вздрагивая телом, совершает странные резкие толчки. Это сигнал тревоги, хорошо мне знакомый по другому виду древоточцу красногрудому. Потом успокоилась, проскочила в столовую, напилась сахарного сиропа.

А потом произошло разделение гипсового домика, и муравьи засели по обеим сторонам темного прохода, соединяющего столовую и галереи. Иногда они сближались, и тогда перекрещивались крепкими челюстями, К счастью, узкий проход мешал выдвинуть вперед брюшко и воспользоваться ядом.

Непримиримость самок была очевидной и ясной, чтобы продолжать испытание на возможность совместного их обитания. Пришлось гостью забрать, предоставив ей новое помещение тоже сделанное из гипса. Хозяйка вновь оказалась единственной владелицей садочка. Но она по-прежнему безвыходно сидела все в той же камере. В столовую ее теперь не удавалось заманить никакими мерами. Вскоре я нашел ее мертвой.

Теперь все внимание я переключил на вторую самку. Она чувствовала себя превосходного, но яичек класть не желала.

Наступила зима. Я поместил свою пленницу на холодный подоконник: пусть испытает что-то похожее на зиму. Она окоченела и заснула. Но зато через месяц, перенесенная в тепло, оживилась, деловито засновала по своему домику. И аппетит у нее стал отменный! Через неделю у самки появилось несколько яичек. Из них вышли личинки. Они росли с каждым днем, и самые крупные свили себе шелковую оболочку и превратились в куколок.

У меня прежде тоже воспитывалась самка древоточца. Она, по муравьиному обычаю, сидела в замурованной каморке без пищи, поедая слабых отстающих в росте своих детей-личинок. Почти всех уничтожив, она вырастила только одного муравья-помощника. Наша пленница не поедала потомство. Она преломила инстинкт затворничества и регулярно наведывалась в столовую. А насытившись, кормила отрыжками личинок. Вот и непреклонность инстинкта! Отступлению от этого правила, без сомнения, помогало подкармливание самки-основательницы.

Один за другим вскоре из куколок стали выходить маленькие муравьи и, окрепнув, принимались за дела, Вскоре возле самки суетилось уже восемь дочерей, настоящая семья. Все были заняты, все что-то делали, возились с новой партией личинок и яичек, без устали наведывались в столовую и набивали животики сахарным сиропом, жидким медом, кусочками мяса и спешили кормить всех остальных питательными отрыжками. Те же, которые не посещали столовую, не отходили от матери. Спокойная, малоподвижная, она сидела в окружении свиты, беспрестанно принимала подносимые ей отрыжки и клала яички. Брюшко ее сильно располнело.

Когда в окно моей комнаты стало заглядывать солнце, а из-под больших сугробов потекли ручьи, у моей пленницы был уже собственный муравейник. И, наверное, много лет бы прожила в неволе эта семья, но я переехал из Западной Сибири и мой формикарий погиб.

Очень многие эксперименты и наблюдения над жизнью муравьев были проделаны в искусственных условиях содержания муравьев. Попытки содержать муравьев в неволе предпринимались на заре мирмекологии. Садочки, или как их называли ученые-любители терминов, формикарии, делались самыми разными. В общем, это были камеры или одна камера из гипса, прикрытая стеклом. Из этой камеры или нескольких камер наружу вели ходы на фуражировочные площадки, окруженные валиком и канавкой, наполненной водой для предупреждения бегства муравьев.

Но гипсовые формикарий, как я убедился после, оказались негодными. При длительном употреблении увлажняемый гипс, постепенно растворялся водой. Поэтому, впоследствии стал строить формикарий из бетона в виде вертикального сооружения, увлажняемого снизу. Вода по порам слегка поднималась кверху, что и позволяло муравьям выбирать необходимую и предпочитаемую влажность помещения. Прогревался такой муравейник снаружи электрической лампочкой, регулируемой автоматическим реле.

Давно мне хотелось завести дома муравьев жнецов. Казалось, содержать их будет нетрудно: корм — зерна, дом из бетона — камеры одна над другой и самые нижние обязательно влажные. Условия жизни жнецов я хорошо знал, так как много изучал этого интересного жителя пустыни. Но надо было раздобыть молодую оплодотворенную самку. Ей легче будет приспособиться к новой и необычной обстановке. Зимой из бетона сперва сделал небольшой формикарий. В нем — камера для муравьиной матки прикрыта плексиглазом, а снаружи — картоном.

Пришла весна с жаворонками, журавлями в небе, теплым солнцем, буйной порослью зеленых трав. Возвращаясь из поездки, я привез с собой в коробке из-под спичек и молодую самку. После брачного полета она бегала по пустыне, искала убежище. Самка сразу же заняла камеру формикария, замуровала ходы землей и камешками, которые я предусмотрительно подсунул в верхнюю камеру, сжалась комочком в уголке и замерла.

Прошло несколько дней. Возле самки появилась кучечка блестящих белых яичек. Еще через несколько дней из яичек вышли личиночки. Сгорбленная и заботливая мать не отходила от них ни на шаг, суетилась над ними, кормила отрыжками, гладила усиками, а потом вдруг их... съела. Всех до единой!

Неужели моей пленнице не понравился домик из бетона или она почувствовала неволю? В неестественной обстановке многие животные отказываются от еды, хиреют, скучают, бросают своих детей. Не будет толка из моей невольницы!

Но я ошибся. Самка поступила правильно, так полагалось делать жнецам, чтобы в зобу накопить запасы питательной жидкости для кормления первых деток. Для этого самки и зарываются временно на речных песчаных косах в поисках спокойного уединения.

Через несколько дней возле самки вновь появились блестящие яички, потом крохотные личинки.

После экспедиционных поездок, возвращаясь домой я с нетерпением приоткрываю картон и вижу...

В углу как всегда над яичками и личинками сидит озабоченная мать, а вокруг нее суетятся три крошечных черных дочери-муравья. Никогда не видал в жизни таких миниатюрных карлиц-первенцов. Они же, малютки, взяли на себя все заботы по хозяйству, облизывают личинок, переносят их с места на место, если внизу становится слишком влажно, несут их в верхнюю камеру, сухо — тащат в нижнюю. Но больше всего суетятся возле матери. Она — их божество, которому полагается отдавать все внимание, от нее зависит будущее.

Но входы в камеру с едой все еще закупорены, Чем же они, бедняги, питаются. Неужели все еще живут за счет тех яичек и личинок, которые когда-то съела их мать?

Но я зря беспокоился. Вскоре возле личинок я замечаю и крошку белого хлеба, и маковое зернышко и кусочек дробленого зерна пшеницы. Малышки нашли путь к запасам еды, предусмотрительно помещенные в самую верхнюю камеру, но продолжали зорко следить за дверьми своего жилища, всегда их наглухо закупоривая.

Откуда же они, крохотные и молодые и неопытные могли знать, что пока вся семья не выросла надо быть начеку, беречь свой приют от возможных врагов и нежелательных посетителей.

Что будет дальше с моим маленьким муравейничком?..

Прошло два года. В маленьком формикарии уже вывелось десятка три муравьев, и он стал тесен. Тогда я приготовил большой формикарий из бетона в виде многоэтажного дома, фундамент которого погрузил в мокрый песок. Этажи этого дома прикрывались каждый в отдельности плексиглазом, а все сооружение заслонялось от света жестью. Этот формикарий прожил у меня около восемнадцати лет с несколькими тысячами муравьев и одной единственной самкой-матерью. Муравьям вскоре же был предоставлена возможность свободного выхода наружу, но они не особенно злоупотребляли ею, ползали по комнате неохотно, может быть, потому, что излюбленного корма зерен мака всегда было много в самом верхнем просторном этаже сооружения. За восемнадцать лет сменилось, по меньшей мере, четыре-пять поколений рабочих. А самочка, окруженная заботливым вниманием, все жила и исправно несла яички.

Много очень интересного и поучительного видал я в жизни этого плененного мною народца и, может быть, их дружная семья прожила бы еще немало лет, если бы не неожиданное несчастье не прекратило их спокойное существование.

Человек любит природу и, лишенный возможности с нею часто общаться, держит дома комнатные растения, певчих птиц, рыбок в аквариумах, кошек, собак. Народы Дальнего Востока разводят сверчков, наслаждаясь их пением. Не попробовать ли мне воспитывать в неволе рыжего лесного муравья? Он — защитник леса от насекомых-вредителей, и поэтому неплохо с ним подробней познакомиться. Кроме того, у него сложная и загадочная жизнь. Ведь это так интересно! И, наконец, неплохо поучиться разводить этого муравья в неволе для самых различных биологических экспериментов.

В двух дощечках, длиной до полуметра и шириной четверть метра по краям пропилил узкие пазы. С помощью толстых брусков дощечки сбил на расстоянии около 30 сантиметров друг от друга. В пазы вставил стекла. Получилось что-то похожее на аквариум. На одной из, дощечек вверху и внизу просверлил по дырочке и заткнул их ватой. Из куска белой материи приготовил крышку и укрепил ее при помощи резинки. Вот и готов дом для муравьев!

Место для него нашлось на подоконнике. Стояла зима и комья земли вместе с муравьями, добытые в заснеженном лесу осторожно переложил в сооружение. Как переселенцы будут устраиваться в деревянном помещении со стеклянными стенами!

Муравьи пробуждаются не сразу. Одни уже шустро бегают по новому жилью и обследуют его закоулки, другие — только пошевеливают ногами и усиками. Проходит день, другой: все муравьи пробудились и собрались наверху. Но какие они притихшие, растерянные! Приближаю к стеклу лупу, и маленькие жители испуганно поворачивают головки в мою сторону, на меня глядят тысячи глаз, вздрагивают тысячи пар тоненьких усиков. Жалко пленников. Видимо, необычная и неожиданная обстановка совсем их обескуражила. Не буду им мешать устраивать свою жизнь и отойду от муравейника подальше. Муравьи постепенно успокаиваются, кормят друг друга отрыжками пищи, еще с осени сохранившейся в зобах. Из-за этого обычая муравьи все на равном положении: или сыты или голодны. Мне же пора позаботиться о провианте для такой оравы.

Вставляю в нижнюю дырочку дощечки короткую стеклянную трубку. Через нее в муравейник наливаю немного воды, чтобы поддержать влажность жилища. От чрезмерной сухости муравьи могут погибнуть. В верхнюю дырочку вставляю другую стеклянную трубку длиной около полуметра. Наружный конец трубки опускаю в тарелку, Тарелка в тазу с водой, как остров на маленьком озере. На «острове» выставлены угощения: варенье, сахар, несколько разных конфет, кусочек вареного мяса. Пожалуйста, дорогие гости, кушайте на здоровье!

Муравьи освоились с новым жилищем, тщательно его обследовали, и появление дырочки со стеклянной трубкой вызывает всеобщее внимание. Один за другим в нее вползают смельчаки. Пробегут два-три сантиметра и, будто чего-то испугавшись, мчатся обратно. И так много раз, но при каждой попытке заползают все дальше. Наконец, в течение часа стеклянная трубка преодолена смельчаками, за ними высыпает целая ватага и разбредается по острову-тарелочке. Муравьи ползают осторожно, испуганно прячутся друг за друга, ищут щелку, куда бы спрятаться. Почему такая нерешительность? Разве так себя ведет в своем настоящем лесном доме отважный разбойник — рыжий лесной муравей? Да, здесь он совсем «не в своей тарелке».

Муравьи не обращают внимания на пищу. Ни одно из яств не привлекает их внимания. Они настойчиво крутятся на краю острова, хотят переплыть озеро. Но куда им, сухопутным жителям! Один за другим падают в воду, жалко в ней барахтаются, затем затихают и погружаются на дно. Количество погибших с каждым часом увеличивается.

Проходит еще несколько дней. Муравьи отказываются есть... Чем же их кормить? Наша кафедра зоологии беспозвоночных разводит мух и с ними ставит опыты. Как я не догадался об этом сразу! Через приоткрытую матерчатую крышу вытряхиваю на муравейник из пробирки мух. Здоровые и сытые, они, жужжа, мечутся по садку. И вот за ними погнались муравьи-охотники, но не в силах что-либо сделать. Кто-то из них подает сигнал тревоги. Несколько тысяч муравьев выскакивает из ходов. Все взбудоражены, обеспокоены, с широко раскрытыми челюстями, подскакивают друг к другу, как бы спрашивая, что случилось...

Затем происходит странное и неожиданное. Один за другим, муравьи пробираются в стеклянную трубку, на острове скопляется добрая тысяча беженцев. Они не желают возвращаться обратно в муравейник, с упрямой настойчивостью пытаются покинуть тарелку и тонут.

А мухи постепенно слабеют. Оставшиеся в жилище муравьи умерщвляют их и затаскивают в подземные галереи. На следующий день мухи, наверное, съедены, так как на поверхности муравейника поблескивают мушиные крылышки.

После происшествия с мухами общество пленников оживляется: муравьи строят галереи, небольшим конусом складывают палочки, хвоинки. Путь на остров смерти всеми оставлен, и никто не желает по нему даже прогуляться.

Идут дни. Я кормлю муравьев мухами. Сверху на марлю, которой стал прикрывать муравейник вместо плотной материи, кладу ватку, смоченную водою и раствором сахара. На нее долго не обращают внимания. Но, наконец, нашлись сообразительные: сосут раствор сахара, запивают водою, животики сладкоежек наполняются, раздвигаются темные сегменты брюшка, между ними появляются светлые полоски, сквозь которые тело муравьев светится, как комочек янтаря. С таким же раздувшимся брюшком там, на воле, летом в лесу, торопятся муравьи домой, наглотавшись сладких выделений тлей.

Постепенно в деревянном домике налаживается жизнь и как будто входит в привычное русло. Но его жильцы все еще недоверчивы, и тысячи черных глаз и вздрагивающих усиков настороженно поворачиваются в мою сторону, к поднесенной к стеклу ручной лупе.

То ли от непривычной обстановки, то ли от старости стали погибать муравьи. Мертвецов стаскивают в самый низкий угол муравейника. Тут возникло целое кладбище. Мне кажется печальной эта картина смерти на виду у здравствующих, и я подумываю, как бы, не беспокоя муравейник, убрать трупы.

Но кладбище неожиданно исчезло. Мертвые муравьи оказались около деревянного домика на подоконнике. Как они сюда попали? Муравьи, оказывается, прогрызли дырочку в крыше из марли: я увидел, как пара муравьев трудится, усиленно теребя края дырочки, стараясь ее расширить.

Солнце садится за полоску синего леса, и из окна хорошо видно, как оно с каждым днем все больше и больше забирает вправо. Вскоре его лучи стали заглядывать в мое окно и вот перед закатом скользнули по муравейнику. Что тогда произошло! Все жители его выскочили наверх, муравейник покрылся копошащейся массой, и тысячи усиков радостно замахали во все стороны. Тогда вспомнилось, как ранней весной муравьи долго греются на солнце. Видимо, так начинается жизнь после долгого зимнего сна...

После этого случая я стал подвешивать лампу над самым муравейником, и муравьи собирались на крыше, выползая наружу через дырочку. Они очень любили греться, а так как под самой лампой было слишком горячо, то кружок из муравьев был аккуратным и правильным и походил на то, как мы греемся в лесу у жаркого костра. То ли не стало стариков, то ли, погревшись у лампы, они исцелили свои недуги, муравьи перестали гибнуть.

Через дырочку муравьи стали выбираться наружу и подолгу разгуливать по комнате. Только таких смельчаков-разведчиков было немного. Завидев меня, они всегда старались куда-нибудь скрыться: в щелку между досками пола, под шкаф или среди книг. Но самое удивительное в том, что муравьи изменили ритм жизни: днем спали, а под вечер, когда в окно заглядывало солнце, просыпались и выползали наружу. Ночью, когда я уходил спать в другую комнату, начиналась оживленная работа: кто ловил мух, подброшенных в муравейник, кто лакомился сахарным сиропом, налитым в маленькое блюдечко, а кто гулял по комнате. Но как только брезжил рассвет, все спешили в свои подземные галереи, муравейник опустевал и только два-три сторожа бродили по палочкам, поворачивая во все стороны круглые головки с черными точечками глаз, и никто из моих соседей и знакомых не подозревал, что живу я в своей рабочей комнате с тысячью шестиногих квартирантов.

Вскоре пришлось снять марлевую крышу с муравейника: она стала не нужна. Муравьи свободно разбредались по комнате, но все же один путь из муравейника был главным: он шел вправо подоконнику, опускался к полу до карниза, затем поворачивал влево и заканчивался у радиатора центрального отопления. Сюда, очевидно, ходили греться. Только казалось странным, что муравьи не провели к радиатору более короткий путь сразу с левого угла подоконника к полу. Но, как потом оказалось, дорожка была выбрана не случайно. Левый угол подоконника был не безопасен, там почти под самым муравейником поселился паук.

В свободные минуты с лупой в руках я наблюдал за муравейником, ухаживал за своими питомцами. И как-то совсем неожиданно заметил, что муравьи перестали меня бояться, не обращают внимания на мою руку, не становятся в боевую позу и не брызгаются кислотой на пальцы. Они привыкли ко мне и узнают меня. Тогда я предлагаю своему знакомому положить на край муравейника палец. Муравьи раскрывают челюсти, атакуют палец, кусают его и поливают кислотой. Мой палец рядом не привлекает никакого внимания. До чего же удивительно! Выходит, мы стали друзьями!

Но когда я начинал чистить алюминиевые тарелочки, заполнять их сахарным сиропом, миролюбие изменяло муравьям. Наверное, тарелочки считались чем-то вроде тлей-кормилиц, которых полагалась защищать от кого бы то ни было.

— Как вы терпите в своей комнате муравьев? — удивлялись мои знакомые. — Да они всюду засунут свой нос, все испортят!

— Муравьи муравьям рознь, — оправдывался я. — Мои муравьи охотники за живностью и ничего другого не трогают.

Я умалчивал о том, что у нас с муравьями давно установились добрососедские отношения, муравьи бродили везде, но только не на моем письменном столе, хотя он стоял рядом с окном и муравейником, и никогда не заползали на меня. Об этом расскажешь, все равно не поверят. Я и сам до сих пор не могу понять, почему произошло такое разделение территории. Видимо, муравьи уяснили, что стал — мои владения, а вступать в чужие впадения не в муравьином обычае.

Жаль муравьев-разведчиков, бродят они в поисках добычи и ничего не находят, были бы тараканы или еще кто-нибудь. Но однажды заметил, как муравьи тащат небольших желтеньких жучков, известнейших вредителей пищевых запасов, вора-притворяшку. Где они завелись? И как их разыскали удачливые охотники. Они их волокли с высокой полки в нише стены. Оказывается, здесь в мешке с мукой, оставшейся от экспедиции, завелись «недруги запасов».

Кто-то в мое отсутствие подсыпал в тарелку пшена: чем плохая еда? Все пшено немедленно было перенесено на свалку. Рыжий лесной муравей энергичный охотник, забияка и смелый разбойник, никогда не был вегетарианцем.

Воспитание мух в лаборатории кафедры зимой — хлопотное дело, а расправлялись с ними муравьи быстро. Возле мух на муравейнике тот час же собирались энергичные охотники. Ожесточенные атаки быстро завершались победоносным шествием с добычей. Но скоро от трофеев охоты ничего не оставалось и вновь бродили скучные муравьи в поисках съедобного для своих прожорливых личинок. Да и не только личинкам нужна еда. В муравейнике немало грузных толстых санок, муравьев-нянек и строителей. Они никуда не отлучались из жилища и не принимали никакого участия в охоте. Есть и молодые муравьи, недавно вышедшие из куколок. Вся эта орава ждет еды: вкусной отрыжки после охоты. А где их раздобыть зимой?

Возня с мухами мне надоедает. Особенно верткие из них вырываются на волю, и потом жужжат по комнате и садятся всюду.

Впрочем, таким удачницам не всегда приходится сладко. Где-нибудь одну из них настигает отважный рыжий муравей и цепляется за ногу. Напуганная муха носится по комнате с прицепившимся охотником. Немало проходит времени, прежде чем муравей осилит муху.

Не придумать ли новое меню для питомцев? Не предложить ли чего-нибудь мясного? Жареную котлету муравьи приняли с недоверием. Зачем муравьям мясо, обработанное огнем? Ведь в природе муравьям никогда не встречалась подобная пища. Может быть, им дать просто кусочек мяса? Но его, пожалуй, будет не так легко разгрызть на мелкие кусочки. Наверное, лучше приготовить немного мясного фарша.

Что случилось с муравейником! Возле фарша собралась большая компания. Муравьи вцепились в мясо и стали жадно сосать сок. Тот, кто насытился, уступал место другому, а сам с раздувшимся брюшком спешил в муравейник. Муравьи все прибывали и призывали, и скоро их стало так много, что на месте фарша образовался копошащийся клубок. Потом нашелся муравей, который поступил с фаршем как следует. Он откусил кусочек и помчался с ним в муравейник. Его примеру последовали, и — пошла заготовка провианта! Через несколько часов фарша не осталось. То же случилось и со второй порцией. Третью порцию я побоялся предложить муравьям: вдруг объедятся и заболеют.

Теперь с новым блюдом дела у муравьев пошли значительно успешней. Стали больше класть яички самки, скорее расти личинки. Вот только разве стало нечего делать разведчикам, да охотникам. Мух я перестал приносить моим питомцам, и знакомые больше не спрашивали меня, почему зимой в квартире летают эти надоедливые насекомые.

Дорога к радиатору становилась все оживленней. Теперь по ней тянулась бесконечная вереница муравьев, и многие — тащили в челюстях своих товарищей. Сколько сил уходило на эту совсем непонятную и, казалось, бессмысленную переноску. Но куда девать энергию, когда пища рядом в алюминиевых тарелочках, врагов нет, заниматься строительством невозможно? В комнате не в лесу, где в ней найдешь строительный материал? Это объяснение казалось правильным.

Шли дни. Солнце все выше поднималось над горизонтом. С крыш повисли длинные сосульки, долгая зима близилась к концу, наступала весна света. Перед заходом солнце подолгу гляделось в окно, согревая муравейник и подоконник, по которому тянулась вереница муравьев.

В обыденных заботах я забыл о муравьях, об их путешествиях к радиатору. А когда спохватился, увидел, что по подоконнику в сторону радиатора тянулась очень оживленная процессия муравьев-носильщиков, догадался, что муравьи давным-давно затеяли переселение. Но, видимо, в этом деле у них долго не было согласия: одни переносили товарищей в новое жилище, другие — из нового обратно в старое. Стоило мне раньше усомниться в своем объяснении, присесть на корточки и внимательно посмотреть под радиатор, я увидел бы, что там, между плинтусом и полом зияла щель. Она вела под пол в межпотолочное перекрытие. Туда и переселялись муравьи!

Почему им не понравился муравейник на окне? Может быть, мешало присутствие человека, или по муравьиным правилам полагалось, чтобы жилище находилось прямо на земле, а не над нею, на каком-то непонятном возвышении.

Вскоре муравьи понесли больших самок, а за ними — яички, крохотных личинок и, наконец, куколок в шелковистых кокончиках. Прошло несколько дней, муравейник опустел, и только добытчики пищи по-прежнему приходили к алюминиевым тарелочкам за мясным фаршем, сахаром и водой. Все остальное находилось где-то там, под полом в полной темноте и неизвестности.

Когда муравейник опустел, на его поверхности, на стенках, на стекле закопошились мельчайшие желтые клещики. Они метались во все стороны, разыскивая своих хозяев. Их было очень много, этих докучливых паразитов. Наверное, немало хлопот причиняли они жителям муравейника. Может быть, из-за них муравьи предприняли переселение? Через десяток дней клещи погибли от голода.

В комнате стало мало муравьев. Иногда, будто по старой привычке, в опустевший муравейник наведывались несколько рабочих, бродили по своему опустевшему дому, спускаясь в галереи. Казалось, они не прочь были снова здесь поселиться. Но всегда появлялись муравьи-носильщики, хватали таких беглецов за челюсти и уносили к радиатору. Видимо, не сладко жилось муравьям под полом в совершенной темноте, и манило их обратно к родному дому из хвоинок, лесных палочек, кусочков смолы, к теплому солнцу, которое все чаще и чаще стало заглядывать в окошко. И опять потянулись вереницы носильщиков в обе стороны. Победили те, кто стоял за переселение наверх, и вскоре муравейник зажил, как прежде.

Но это мне только так показалось: муравейник стал жить на два дома. И между домами не прекращалась переноска муравьев. Молчаливая упорная борьба продолжалась. Каждая партия трудилась по-своему, и все должно было решить упорство и настойчивость одной из сторон. В муравейнике явно не существовало единодушия, быть может, потому что плохо было везде в доме человека вольному лесному жителю.

Теперь и из-за мух возникало что-то подобное раздорам. Муравьи тащили добычу в разные стороны: интересы желудка сильнее всего. Каждый хотел непременно отнести пищу к себе — в старый муравейник на подоконнике или в новый — под полом.

Кончался март. Днем с сосулек струились прозрачные капли и сверкали на весеннем солнце. Потемнели снега, и на полях появились проталины. Воробьи слетались стайками и трещали без умолку, радуясь первым приметам весны. Когда же наступили первые теплые дни, ярко засветило солнце, и на солнцепеках заструились ручейки талой воды, снова началось лихорадочное переселение муравьев под радиатор. Но и на этот раз не было полного единодушия. Не редко носильщик не мог совладеть со своей ношей: муравей вырывался из челюстей, а то и тянул в свою сторону. Впрочем, находились опытные муравьи-изобретатели. Схватив за челюсти упрямца, муравей-носильщик тянул его не в сторону дороги под пол, а в домик. Тогда муравей-ноша спокойно складывал ноги и сжимался в комочек, Муравей-носильщик бродил несколько минут по муравейнику, ноша успокаивалась, теряла ориентацию. Тогда носильщик выбирался из ящика и направлялся под пол. Удивителен был этот прием самого настоящего обмана!

Скоро муравейник на подоконнике опустел навсегда. Возвратившись из первой поездки в поле, я уже не застал в комнате муравьев. Где они нашли выход на улицу, как спустились со второго этажа, где обрели себе место в городе — этого узнать не удалось. Наступила весна, а с нею новые путешествия и новые интересные встречи с насекомыми.

Не попробовать ли содержать гнездо желтых лазиусов в неволе? Поздней осенью я вешаю возле таких гнезд на кусты кусочки ваты, а когда приходит зима, с компанией студентов отравляемся на лыжах за обитателями подземных жилищ. Быстро отгребаем в стороны снег, раскапываем землю, В сложном переплетении ходов и камер едва шевелятся полусонные муравьи. Берем несколько комков земли вместе с муравьями, тщательно укладываем в большой цветочный горшок из обожженной глины и спешим домой. Наша добыча на этот раз помещена в кабинет кафедры зоологии беспозвоночных мое место работы. На следующий день в горшке царит оживление. Муравьи проснулись от зимнего сна и принялись наводить порядок в своем жилище, роют новые ходы, подправляют старые. Я рад бьющей ключом жизни.

Вскоре в муравейнике устанавливается свой порядок. Но тлей нет, муравьи голодают, не желают сидеть под землей, и посылают своих добытчиков в разведку за съестными припасами. Придется чем-то кормить наших невольников. Муравьям предлагается сахарный сироп и разведенный мед. Любители сладких выделений, они предпочитают мед. Вскоре между горшком с муравьями и тарелочкой с едой устанавливается торная тропинка по краю стола, покрытого стеклом.

Иногда, забывая о правилах муравьиной жизни, во время уборки настольное стекло вытирают мокрой тряпкой, и тогда муравьи долго не могут найти путь к тарелочке. Оказывается, по пути к еде муравьи разбрызгивают по стеклу крохотные капельки прозрачных выделений особых железок и они, затвердевая, служат пахучими ориентирами.

Впрочем, не все теряются, когда пахучая дорожка разрушена. Вскоре находятся смельчаки и умельцы, они быстро распознают путь и ставят свои вешки. Однажды рано утром, когда муравьи спали, я повернул настольное стекло в другую сторону, и все, кто только вышел за едой, пошли старой дорогой, но не туда, где находилась муравьиная столовая, а в обратную сторону. Значит, пахучие метки имели полярный знак, скорее всего, особенную форму.

За долгие зимние недели муравьи обжились в неволе и, наблюдая за ними через лупу, можно было увидеть множество разных случаев их жизни. Все шло как будто хорошо, но желтые лазиусы не желали заводить потомства. По-видимому, чего-то не хватало в питании. Пришлось разработать специальное меню и как можно больше его разнообразить. На тарелочке столовой были выложены и раствор меда, и молоко и творог, и кусочки мяса. Вскоре выяснилось, что раствор меда или сахара особенно привлекательны, если к ним добавить дрожжей. У тарелочек с дрожжами сразу скопилось множество подземных жителей.

Почему желтые лазиусы любят дрожжи? Не потому ли, что дрожжевые грибки, разлагая сахаристые вещества, выделяют спирт. Что, если добавлять к сладкому раствору немного алкоголя?

Возле тарелочек с сахарным сиропом, с добавленным к нему спиртом, произошло настоящее столпотворение! Муравьи накинусь на угощение с жадностью, быстро стали наполнять ею зобики и поспешностью мчатся с раздувшимися брюшками в свое жилище, будто опасаясь, что лакомство исчезнет, и им надо как можно скорее запастись впрок.

Но никто из наглотавшихся алкоголя не пьянел, У муравья пища из зобика поступает в желудок ничтожнейшими порциями и очень медленно, так как все содержимое полагается скормить муравьям, сидящим дома и занимающимся другими делами.

С тех пор наши желтые пленники стали регулярно получать по нескольку капелек спирта вместе с жидкими блюдами, и эта добавка так привилась, что к тарелочкам без нее муравьи не желали притрагиваться.

Чем же объяснить столь странный вкус желтых лазиусов? В жизни муравьев все строго регламентировано и целесообразно. Наверное, в выделениях тлей всегда бывают дрожжевые грибки, которые перерабатывают какую-то часть сладкого вещества в спирт. Эта ничтожная часть спирта и стала необходимой в рационе питания крохотных скотоводов.

Наблюдения над нравами желтых лазиусов вызвали разные отклики. Неумеренные поклонники бога Бахуса обрадовались, получив моральное оправдание своей пагубной привычке. Трезвенники вполне справедливо злословили по этому поводу.

— Всякие опыты в искусственной обстановке никогда не заслуживают серьезного внимания, — утверждали скептики. В известной мере я был с ними согласен, думая о том, что само по себе присутствие алкоголя служит как бы индикатором, что углеводы обработаны дрожжами и стали более полноценными, к тому же грибки — белковая пища.

— Знаете, — сказал один ученый физиолог, — алкоголизм вызывается многими причинами и имеет самое различное происхождение. Но одна из причин, имеющая отношение к объектам вашего исследования, бесспорна. Это — неполноценное питание.

Кто знает, быть может, физиолог был в какой-то степени прав. Во всяком случае, он стоял ближе к истине, чем скептики. Ведь наши муравьи питались не тем, к чему привыкли на воле, у себя дома.

Но жизнь муравьев так сложна! Когда наступила весна, мы отнесли муравейник в цветочном горшке, нашли для него подходящее место, вырыли ямку и пересадили в нее наших пленников. К осени там оказался отличный, хотя и небольшой муравейничек, и уж в нем муравьи, конечно, не нуждались в различных добавках в пище.

Гнездо этого редкого муравья я переселил домой, предварительно сделав для него небольшое из бетона жилище. За долгую зиму в искусственном жилище загадочного рабовладельца Россомирмекс проформикарум его жители истощили свои запасы, сильно похудели их хранители пищи «бочки», постепенно погибли и рабочие-помощники проформики. Их осталось всего около десятка и только самые крупные. Самые деятельные разведчики и добытчики исчезли. Погибло и несколько россомирмексов. Все трупы были снесены в одно место камеры. Здесь по этому кладбищу часто пробегали оставшиеся в живых, не обращая внимания на останки погибших.

С нетерпением я ждал весну и поездки в поле, чтобы принесли еды и куколок проформик. Но еда — насекомые оставались без особенного внимания, куколок же муравьев-проформик все как-то не удавалось добыть.

Россомирмексы явно бездельничали, без движения сидели в камерах вялые и полусонные, как бы понимая бесцельность попыток выбраться наружу. Лишь иногда, собравшись компанией, они выбираясь в самую верхнюю большую прогулочную камеру, прикрытую стеклом будто собираясь предпринять поход.

Как-то я принес нежных белых куколок муравьев тетрамориумов. Они не обратили на них внимания. Тогда, наконец, удалось раздобыть немного куколок проформик. Россомирменсы оживились, куколок очень быстро утащили в камеры. В числе активных носильщиков оказался и один крупный проформика. Случайно оставшийся хозяин куколок проформика самоотверженно бросился на одного из россомирмексов, вонзился в него челюстями и так и остался на нем висеть. Вскоре его задавили и стащили с тела.

На другой день я вновь принес из поля солидную партию куколок проформик. Добавил к ним несколько личинок муравьев-бегунков, одного рабочего проформику и одну очень полную бочку.

Шустрый хозяин проформика, прежде всего, стал оттаскивать в сторону от личинок бегунков, куколок. Им полагалось лежать вместе и чужие личинки — явный непорядок. Муравей старался изо всех сип. В это время обеспокоенная бочка сразу, проявив необычную для нее полного тела быстроту, бросилась искать надежное укрытие, несколько раз забралась на потолок камеры, упала с него (где ей такой толстушке удержаться на стекле), потом приютилась вверху в уголке небольшой ямки в бетоне.

Заботливому хозяину не удалось закончить дела, освободить своих куколок от личинок бегунков: наверх выскочили красные россомирмексы, и один из них сразу же набросился на рабочего. Тот увернулся, отскочил в сторону. Рассвирепевший россомирмекс, описав с молниеносной быстротой круг, не разобравшись, напал на своего собрата, но быстро понял ошибку, отцепился. А рабочий проформика! Какой он оказался забавный! Вскоре повстречался с одним россомирмексом, быстро-быстро массируя его голову своими длинный усиками, привел его в замешательство, и тот, вместо того, чтобы напасть на чужака, стал просить у него подачку... То же произошло со вторым, третьим, четвертым россомирмексом. Неожиданная дружба с чужим рабочим проформикой меня поразила. Неужели возможно такое необыкновенное примирение! Да и как рабочий определил, что его сопротивление муравьям-рабовладельцам бессмысленно и не лучше сразу капитулировать и просить мира.

Россомирмексы принялись с величайшим оживлением перетаскивать куколок. Не медовую бочку и личинок бегунков, не обратили внимания, несмотря на то, что те, очевидно, сильно проголодались и вытягивали переднюю часть туловища, ворочая во все стороны головной. Вся добыча была снесена в одно место нижней камеры.

Что же стало с заботливым рабочим-чужаком? Его все-таки схватил и ударил челюстями один россомирмекс, но рабочий изловчился, вцепился в его ногу и, быстро пассируя длинными усиками, умерил его воинственный пыл и покорил неприятеля. Тот застыл, как парализованный. Подбежал другой россомирмекс, приблизил голову к голове собрата, ощутил несколько нежных поглаживаний усиками и замер. Картина получилась загадочная и очень наглядная: два красных россомирмекса застыли в неудобных позах рядом друг с другом перед одним крошечным черным муравьем проформикой. Так продолжалось долго. И, может быть, эта загадочное знакомство закончилась благополучно, если бы к ним не подобрался свой проформика. Он, такой негодяй, раб и помощник своих красных хозяев, кто его заставлял, бросился на своего, хотя и чужого, но собрата, схватил за ногу. Но тоже застыл. Теперь все четверо в одной кучке представляли собою еще более загадочное зрелище. Так продолжалось минут десять, пока не нашелся один разумник россомирмекс, решивший все по-своему. Он схватил за ногу проформику-гипнотизера, расшевелил остальных и вскоре несчастный чужак был смят, изуродован острыми челюстями, уничтожен. Бедный! Как он пытался сохранить свою жизнь и просил пощады!

Что же стало с бочкой? Ее не стали убивать, затащили в гнездо. Судьба ее так и осталась неясной. Во время переноски куколок возбужденные россомирмексы, сверкая красными блестящими телами, стали выделывать разные выкрутасы, то, вертелись на одном месте, то, соединившись попарно, поднимались друг перед другом, прижавшись головами, то кувыркались, то принимали странные позы. Все это были какие-то особенные сигналы, какой-то невнятный разговор.

Редкий в природе муравей россомирмекс рабовладелец, оказался необыкновенно интересным в неволе и я рассчитывал понаблюдать за ним. Но мне не посчастливилось. Возвратившись из очередной поездки, я не застал своих пленников. Кто-то чуть-чуть сдвинул стекло, прикрывавшее формикарий, и через крохотную щель все муравьи покинули свою вынужденную обитель.