Товарищ «Чума» #2

Глава 16

Не скажу, что в действительности произошло, но мне показалось, что в сам момент трансформации тело на какой-то момент стало газообразным что ли, бестелесным, туманным и зыбким. Как это можно определить при отсутствии глаз? Не знаю, словно какое-то неизвестное доселе чувство подсказало.

А потом раз — и сразу другая «ипостась»… Круто! Аж дух захватило от необычности ощущений! И какой, скажите, умник решил, что оборотничество — это непременно адская боль? Всё голливудские фильмы виноваты, ети его на лево! Вспомните, как мерзко в их ужастиках оборотней ломает при трансформации.

Да стала бы какая старая карга, пользующая ведьмовской дар, прикола ради оборачиваться, каждый раз кожу на лоскуты распускать, да ломать и выворачивать себе кости? Они у нее и так к старости ломят, спасу нет, а тут еще эта нечаянная радость.

Так что не болело у меня ни чуточки! Да я и не почувствовал ничего! Хотя, с другой стороны, может «классического» нормального оборотня (только какая к чертям собачьим это норма?) и ломает всякий раз, словно на живодерне. Но к ведьмам и ведьмакам это, похоже, не относится.

Теперь вопрос: а в кого же я все-таки «перекинулся»? Что это что-то шерстяное и четырехногое — я и так понял. А вот что именно? Я крутанулся вокруг оси, высматривая что-нибудь, во что можно посмотреться. И нашел — большое старое зеркало в массивной литой раме. Для чего такая солидная «рама» в алхимической лаборатории? Явно же не на балы перед ним прихорашиваться. Но сейчас посмотреться — самое оно!

А посмотреть было на что: на меня из зазеркалья пялилась какая-то «адская тварь». Вот недаром же этот крем псиной вонял! Я ведь и не хотел в пса… А, точнее, в матерого волчищу перекидываться, особенно в такого… особенного….

Ростом с полугодовалого телёнка и шерсть, что характерно — каштановая, в тон моих человеческих волос. Каштанка я теперь, братцы, только страшная, зубастая и уродливая до жути! Если меня сейчас какой Герасим случайно углядит, реально немым станет. И это в лучшем случае.

Насмотревшись на своё новое обличье, я выскользнул ужом из потайного погреба и рванул в сторону леса. Главное сейчас на партизан не нарваться, а то шмальнет какой-нибудь «зоркий глаз» типа деда Маркея из трехлинейки, привет — пишите письма мелким почерком.

Но и возле дома околачиваться точно не стоило, а то перепугаю еще до нервных колик моих женщин, разбирайся потом с ними. Хотя, я больше за Акулинку переживал. Глафиру Митрофановну не так-то просто напугать. Она сама, кого хошь, напугает. Да и знает, что мазь оборотную опробовать решил. Так что её врасплох не возьмёшь.

Вот уж не думал, что «на четвереньках» так удобно бегать. Дорога легко стелилась под передние лапы, а две других, оказывается, придавали поразительную маневренность и устойчивость на окутанной голубоватой лунной дымкой траве. Пока я экспериментировал, уже и ночь наступила.

В ноздри шибануло запахом, резким, пряным. Вся живность в округе, которая чуяла меня так же, как и я ее, стремилась побыстрее убраться с пути. С опушки воровато выглянула лисица, что приноравливалась чувствительным носом к запаху из курятника. Она на миг окаменела, завидев мою тушу, несущуюся во весь опор, а потом легко и невесомо канула в лес, только закачались высокие и сухие от августовской жары стебли травы…

Ветер засвистел в прижатых к башке ушах, тропка слилась в одну непрерывную линию и совсем не ощущалась. Было светло, гораздо яснее чем в самом продвинутом приборе ночного видения, а я уж их в своей прошлой жизни на фронте, все виды поюзал…

Да еще и луна. Огромная, серебристая, источающая одуряющий дух свободы. Недаром же говорят, что луна каким-то странным образом на волков действует. А на оборотней тем паче. Хоть я и «не натуральный» перевертыш, а искусственный.

И вот лечу на всех парах: свист в ушах, бешенная скорость, одуряющая первобытная радость. Все воспринималось непривычно, словно раздвоено: я одновременно чувствовал тело, ипостась, но краешек сознания словно оставался в стороне, наблюдая за происходящим словно в очках боевого FPV дрона.

Казалось, еще немного и, перемахивая очередной буерак, того и гляди пойду на взлет. Почему нет? Должна же лишняя, высвобожденная при трансформации энергия куда-то деваться? Меня несло, захватывало волной эйфории, восторга, и, сам того не понимая, я взлетел!

Правда, понял я это не сразу, а лишь когда разлапистые ели проползли под брюхом. Стоп! Я изумленно посмотрел вниз. Прямо подо мной, на залитой лунным светом полянке, словно застыл перед прыжком матерый волчище. Да нет, не волчище, а я сам, сменивший ипостась. Ведь тело-то, как ни крути, оставалось моим собственным. И если я в таком вот виде получу серьезную рану… Ну, переднюю лапу мне, допустим, отрубит кто-то, перекинувшись обратно, я останусь без руки. Если, конечно, раньше не сдохну.

А сейчас что же получается? Мое сознание на скорости взлетающего самолета покинуло волчью черепушку (вообще-то, черепушка моя, только видоизмененная) и спокойненько пребывает вне тела, не испытывая ни малейшего дискомфорта? Собственно, выходит, сейчас я бестелесный сгусток сознания (поди ж ты, не врала поповская братия!) этакий дух?

Вот это номер. У меня даже дух захватило от открывающихся перспектив в диверсионном деле! И главное, ни одна вражеская собака меня в таком виде не почует, ну разве только иной колдун, у которого в башке стоит прошаренный радар на обнаружение бестелесных сущностей.

Однако, этот случайный эксперимент не был завершен — мне еще как-то нужно было обратно заскочить. И как, скажите, мне теперь возвращаться? Да и вообще, как мне теперь двигаться-то? Никаких приспособлений у меня для этого не имелось. Ну, разве что «мысленно», просто пожелать. Насколько мне доводилось слышать, главным движителем бестелесной сущности являлся именно разум.

И, вуаля, мне легко удалось приземлится перед волком на траву. Из его (моей) распахнутой пасти вывалился мокрый язычище, бока вздымались как кузнечные меха, но в светящихся глазах не было даже проблеска жизни, либо сознания. Ни дать, ни взять, остановленная на обочине машина с работающим двигателем, водитель которой на минутку вышел.

Я с опаской «прикоснулся» к огромной лобастой башке, явственно ощущая густую и жесткую, словно щетина, звериную шерсть. Вот и очередная задачка нарисовалась: а чем же я мог их ощущать, если у меня ни рук, ни ног, ни даже лап на данный момент не было? Однако, я все прекрасно ощущал и осознавал. Видимо у тонкого тела, по общей аналогии, имелись все пять органов чувств, да еще и куча других обнаружилась в придачу.

И в тот же момент «фокус зрения», сознания, души, называйте как хотите, изменился — и я снова смотрел на «светлый» ночной лес волчьими глазами. Для первого раза ощущений было, ну, просто завались! Пора поворачивать обратно, пока мазь еще действует. Полученный опыт стоило еще «переварить». Да и не хотелось бы с голым задом по темному ночному лесу шариться — приятного маловато.

Я уже развернулся к дому, но «тропка» по которой бежало моё стремительное волчье тело, неожиданно исчезла. Вот прямо так, только что была, а теперь нет. Даже ни следа, ни запаха от неё не осталось. А обоняние у меня сейчас, я вам скажу, просто охренительное!

Я такие нюансы лесных ароматов «научился» распознавать, что даже с закрытыми глазами, наверное, в лесу ориентироваться смог бы. Но, видимо, что не сейчас. Сейчас меня со всех сторон обступили толстые деревья и колючие кустарники. Вот только что этого ничего не было — лес, как лес.

И вдруг я словно в клетку попал, откуда вырваться — ну, никаких шансов. Проломить переплетение зеленых растений, ощетинившихся такими шипами, что мои теперешние когти — тьфу, плюнуть и растереть, нечего было и думать. Пусть и шкура у меня «антивандальная» с очень жестким волосом и густым подшерстком, но эти «нежные вьюночки» вмиг меня на ремни располосуют.

— А я думаю, кто это в моём лесу безобразничает? Что это за дикого оборотня в мои владения занесло? — раздался за моей спиной знакомый скрипучий голос. — Ночной покой порушил, зверье распугал… Пойду, думаю, взгляну на этого возмутителя спокойствия. А это, оказывается, мой знакомый ведьмачок.

Я резко обернулся, только собственный хвост перед глазами мелькнул, успев заметить, как межу волшебным образом раздвинувшимися деревьями к месту моего заключения степенно и неторопливо, как и подобает владыке, прошел небольшой бородатый старикашка.

Ну, да — леший собственной персоной. А кто еще в его вотчине на подобную «волшбу» способен. Возможно, в мире еще остались какие-нибудь волхвы, либо друиды, которые вот так же запросто могут с растительностью управляться. Но в этом лесу имелся свой господин-хозяин-барин — леший.

И именно он сейчас и стоял передо мной в образе неказистого крестьянина-лапотника. Лапотником, это я к слову — на ногах у лешего были добротные кожаные сапоги, хоть, и на мой взгляд, несколько великоваты ему по размеру, да надеты не на те ноги.

— Гой еси тебе, товарищ мой Чума! — степенно поприветствовал меня лесной хозяин.

А я вдруг неожиданно вспомнил, как еще в школе «пытал» свою молоденькую учительницу русского языка: что это еще за «гой еси» такой, что его чуть не в каждой сказке добрым словом поминают. И она так и не смогла мне пояснить смысл этого туманного понятия. Зато смог историк, сумевший разжевать любопытной Варваре, что «еси» — это устаревшая форма настоящего времени второго лица единственного числа глагола «быть».

Так, дескать, написано в словаре по древнерусскому языку. То есть, если буквально перевести на современный, получится «ты есть». А «гой» — произошло от древнерусского «гоить» со значением жить. Так же в старинных текстах слово «гой» зафиксировано и со значениями «мир» и «покой». Получается, что «гой еси» — это «мир тебе». Вполне разумное приветствие, не правда ли?

— И тебе мира, лесной владыка! — прохрипел я видоизмененным горлом, но леший меня прекрасно понял. — Извини, что так вышло — не хотел тебя беспокоить…

— Ерунда! — отмахнулся старичок. — А ты, я гляжу, весьма в ведовской науке преуспел, — верно подметил Леший, — уже и волком-оборотнем быстроногим по лесу моему сигаешь. А всего несколько дней, как дар от Степаниды получил.

Хм, он уже и это знает? А ведь я на этот счет в прошлый раз и намека не дал.

— Да ты не тушуйся, товарищ мой Чума, — словно прочитал мои мысли лешак. — Я опосля нашего знакомства задумался крепко, откуда ведьмаку в наших краях взяться? И припомнил, что ведьма с Гнилого угла на днях преставилась, — пояснил он ход своих мыслей. — А из её родни никто ведьмовской промысел так в наследство и не получил. Вот и прикинул пестик к тычинке, что это ты дар у семейки Афанасия умыкнул…

— Де, не умыкнул, — недовольно рыкнул я, неосознанно наморщив нос и оскалив зубы, — Степанида сама его отдала. Я вообще до этого ни в ведьм, ни в леших, даже в чёрта лысого не верил!

— Хочешь сказать, — лукаво прищурил один глаз лесной владыка, — надула старая карга?

— Нет! — Мотнул я лобастой головой. — Честь по чести всё было. Сдох бы я уже без дара ведовского. Да, в общем-то, и не жалею, что согласился.

— А вот это правильно! — одобрил моё решение леший. — Ты это, заходи когда-никогда в гости, — неожиданно предложил он. — Только в человечьем обличье. Я тебя такой медовухой угощу — даже меня временами пробирает! — Хохотнул он, взмахнув руками. — Посидим, покалякаем за жизнь, товарищ мой Чума. А то временами такая скука заедает, — признался он, — что хочется лет на сто в спячку залечь.

Повинуясь его жесту, деревья, что незыблемой стеной стояли вокруг меня, неожиданно расступились, а колючая зелень вмиг исчезла, как её и не было. Дорога домой была свободна.

— Благодарствую за предложение, лесной владыка! — Я вытянул перед собой передние лапы, изобразив этакий полупоклон. — Обязательно заскочу!

— Ты меня кликни, как созреешь, — произнес леший, — я тебе тропинку к моей берлоге открою, чтобы не плутал. Сейчас-то дорогу домой найдёшь?

— С таким-то носом? — Я фыркнул и оскалился, пытаясь изобразить смех в волчьей ипостаси. Но, волк — не гиена, что постоянно мерзко смеётся, поэтому, вышло только так. — Да я эту дорогу теперь даже с закрытыми глазами найду! Если ты, дедко, мешать не будешь, — добавил я с ехидством через некоторое время.

— Беги уж, не буду! — Большак расплылся в добродушной улыбке. — И это, как соберешься, закуски нормальной прихватить не забудь! Особенно хлебушка свежего, да побольше. Я, страсть, как по душистой выпечке соскучился.

Точно, я же читал в сказках, что леший любит принимать подношения от лесных путников, да от грибников-ягодников особенно хлебом и молоком.

— Я тебе еще и молочка прихвачу, дедко Большак, — пообещал я. — А теперь, звиняй, побегу, пока действие мази оборотной не закончилось.

— Беги, хвостатый, беги! — произнес напоследок старичок, и сгинул в один миг, словно под землю провалился.

А я, взял четкий след, помчался к дому, вновь наслаждаясь стремительным легким бегом молодого и крепкого четвероногого тела. А вот дома, на подворье, меня ждал сюрприз — дверь в летнюю кухню, а, следовательно, и в подземелье, оказалась заперта.

То ли рачительная Глафира запахнула её от греха подальше, то ли Акулинка, но мне то от этого легче не стало. И что делать прикажете? Звать их своим нечеловеческим голосом? Так они ни разу не леший, перепугаются еще мои хозяюшки. Хотя, они меня не такие уж и нежные — всё-таки ведьмина родня.

Или свернуться клубком и растянуться среди двора как собака у всех на виду, засунув морду под хвост и ждать до самого утра? Как-то тоже не по душе мне этот способ. Да и действие мази скоро закончиться должно. Я это чувствовал каким-то звериным чутьём. А потом скакать голышом по двору? Тоже так себе вариант. Решено, попробую так моих дам на улицу вытащить.

Я подошел к ярко освещенному окошку, занавешенному чуть линялыми цветастыми, занавесками и, привстав на задние лапы, осторожно постучал в стекло своими когтищами.

— Глафира, Акулина, отворите! Это я — товарищ Чума! — засипел я и тут же «испугался» своего страшного скрипящего голоса.

Ну, тля, прямо «волк и семеро козлят»! В лесу волчий рык как-то скрадывался, а здесь звучал совсем по-другому. Если бы я сам, к примеру, услышал такой вот голос, то ни хрена бы дверь не открыл. Нафиг-нафиг! Это ж страшно до жути!

Но мои дамы среагировали должным образом, хотя и не таким, как я предполагал изначально: до моего чуткого слуха донесся звук взводимого оружия. Епта! Я же сам трофейные немецкие стволы и снарядил, на всякий про всякий случай. И вот он, как говорится, пришел это светлый миг…

— Кого там еще черти принесли? — раздался раздраженный возглас «тёщеньки». — Сейчас как шмальну!

Ох, ты ж, жопа какая! Я опрометью отпрыгнул от распахнувшегося настежь окна, откуда совсем негостеприимно выглянул куцый ствол «шмайсера». Едва-едва успел юркнуть за тяжелые потемневшие дубовые бочки, которые еще вчера с кряхтением и натугой выкатывал из погреба.

В них Глафира Митрофановна собиралась квасить капусту, но сейчас, видимо, будет шинковать туда меня. Для разнообразия еще и нашпиговав свинцом. Ствол автомата задрался к небу и дал короткую очередь, на мгновение ярко осветившую двор и болезненно резанувшую мне по привыкшим к темноте звериным глазам.

— А ну, живо вылазь! — зычно скомандовала Глафира Митрофановна, недрогнувшей рукой взявши бочки на мушку. — Не то сейчас дуршлаг из тебя сделаю!

Я вот слышал, что пуля из «калаша» в упор пробивает железнодорожный рельс, интересно, а как с этим обстоят дела у «шмайсера»? В смысле не с рельсой, а с пробивной способностью пули. Пробьет пустые бочки, или нет? И какие только дурацкие мысли сейчас в голову лезут…

— Считаю до трёх! — громко крикнула Глафира Митрофановна.

Блин, вот как угадать? Вылезешь — пришьёт, и не вылезешь — тоже. Может, дождаться, когда мазь выдохнется наконец?

— Три! — крикнула она, пропустив первые две цифры.

— Да твою же дивизию… — выругался я, когда плотно летящие пули начали дробно вышибать из бочки острую щепу.