Товарищ «Чума» #2

Глава 21

— Ну, хорошо, что хоть живы остались, — философски произнесла Глафира Митрофановна. — Не пойму, что за вонь стоит? — Она недовольно принюхалась, а затем открыла нараспашку оставшиеся закрытыми окна. Как будто крыса где-то за печкой издохла?

Действительно, неприятный запах сгоревшего пороха в избе никак не хотел выветриваться, отдавая «кислятиной» и дымом. Да и тонкий, едва ощущаемый на грани восприятия «аромат смерти», не добавлял приятных ощущений.

Действительно, славно крыса за печкой не так давно сдохла и не успела еще сильно завоняться. Очень уж неприятный «след» оставил после себя неожиданный магический удар вражеского колдуна.

Сквозь распахнутые настежь окна в избу ворвался свежий и бодрящий ветер, мгновенно наполнив горницу непередаваемыми ароматами утреннего леса. Буквально через несколько минут он начисто выдул неприятную вонь, ощущаемую всеми, без исключения домочадцами.

— Это злыдень нас всех спас, — открыл я «тайну» Горбатого моим домашним. — Если бы не его помощь, мне бы точно полный трындец наступил — слишком уж силён оказался фашистский упырь!

Я попробовал мысленно призвать своего верного боевого товарища, не побоявшегося рискнуть ради меня своей головой. Но тот почему-то не отзывался. И почувствовать я его никак не мог. Жив ли еще мой одноглазый помощник?

— И чем же таким он тебе помог? — с интересом осведомилась Глафира Митрофановна.

— Всю свою силу мне отдал, — ответил я, продолжая попытки мысленно достучаться до Лихорука. — Себе практически ничего не оставил…

— Это злыдень-то? — Удивленно покачала головой мамаша. — Что-то не верится, чтобы нечисть, созданная лишь для того, чтобы пакостить, да жизненную силу из людей тянуть, добровольно на такую жертву пошла.

— Ну, не совсем добровольно… — скрепя сердце, признал я её правоту. — Мы с ним, как-никак, абсолютной клятвой верности связаны. Если бы меня колдун убил, и ему тут же конец пришёл…

— Погоди-ка, хлопчик, — как-то странно посмотрела на меня мамашка, — а не ты ли его давеча товарищем Горбатым называл?

— Ну, называл, — не понял я «сарказма» Глафиры Митрофановны. — И что?

— Ты сейчас серьёзно? — Мамашка даже глаза выпучила, глядючи на меня, словно на идиота, или на неразумное дитё. — Я так понимаю, что ты раздел веды «Нечисть и нечестивые помощники» даже бегло не просмотрел?

— Ну… я его и не открывал даже… — Признавать горькую правду тяжело, но необходимо. — Времени, как-то, всё время не хватает… — Тупая, конечно, отмзака, но другой не нашлось. — Не особо важным посчитал — я, для начала, те разделы осваивать начал, которые в борьбе против фрицев пригодиться могут…

— Запомни уже, родной, — серьёзно произнесла Глафира Митрофановна, — в промысле ведовском «не особо важных» вещей не бывает! Тебе, конечно, простительно, что без знающего наставника колдовскую науку осваиваешь. И за несколько дней сумел такое учудить, на что у иных ведьм десятилетия уходят. И с меня толку мало…

— Глафира Митрофановна, — мягко прервал я её «причитания», — давайте ближе к делу — проехали уже!

— Ну, проехали, так проехали, — легко согласила подобревшая «тёщенька». — Ты ведь своего злыдня товарищем называл?

— Ну, называл, — скрывать мне было нечего, да и слышали об этом все. — И чего в этом такого?

— Ну, среди нас, простаков, — она ехидно усмехнулась, типа: «еще кто из нас больший простак?», — обычные слова, может, большой силы не имеют. Но в мире магии и колдовства за своим длинным языком нужно следить весьма внимательно… Ведь в этом мире слово не воробей, выско…

— Да рожайте уже, Глафира Митрофановна! — Не дал я «тёщеньке» насладиться собственным «триумфом» и потыкать меня носом в собственную дремучесть: кто это наделал? Кто, я спрашиваю? — Сколько можно вокруг да около ходить?

Вот ей-ей, анекдоты про тёщу не на пустом месте придуманы. Хоть мы с Акулиной и не женаты, а мамашка евойная все чаще и чаще «режим тещи» врубать начинает. Природой это так заложено, что ли? Ладно, это не беда — так, недоразумение. Не о том сейчас речь идёт.

— Ты если бы в веду хоть одним глазком, как у злыдня твово, заглянул, — Глафира вновь не упустила случая меня поддеть, но я-то на провокации не поддаюсь, — то знал бы, что способов общения ведьмака с «нечистыми помощниками», а злыдень для тебя сейчас именно в этом статусе находится, существует, всего-то навсего, два: либо ты хозяин, либо товарищ! Да-да, именно товарищ, так это в веде и поименовано! Ведьмак всегда находится со своим помощником в особых отношениях, практически всегда связанных разными клятвами. Если он хозяин, да еще и на клятве абсолютной верности — все его приказы выполняются беспрекословно… Да что я тебе объясняю? Ты и сам это знаешь.

И тут я словно бы наяву услышал шепелявое злыдневское «х-хос-сяин». И затем припомнил, как искренне обрадовался Лихорук, когда я ему предложил себя товарищем называть.

— А вот если отношения равноправные, — продолжила «добивать» меня «тёщенька», — тогда колдун называет помощника «товарищем» и никакие магические клятвы больше не действуют, если, конечно, сама нечисть пожелает оставить их в неизменности. Но это, вообще, что-то из области фантастики! Абсолютно нереальная ситуация!

А вот «ха»! Даже два раза: «ха-ха»! То, что я полнейший лошара, это я уже понял. Но, если всё сказанное Глафирой Митрофановной правда, выходило, что Лихорук отдал мне практически все свои силы по собственному желанию. Хотя вполне мог этого не делать и с «чистой совестью» разорвать нашу магическую клятву. Ему бы тогда не грозила смерть, если бы вражеский упырь меня уработал.

Но он этого не сделал! Понимаете? Он остался со мной до самого конца! И наша двухсторонняя клятва продолжала действовать до сих пор. Я чувствовал это, как чувствовал и то, что злыдень жив. Вот только что с ним, и где именно он находился сейчас, я определить не мог. На зов он не откликался, но я чувствовал, что ему необходима моя помощь.

В горле неожиданно встал ком, который мне все никак не удавалось сглотнуть, а в глазах предательски защипало. Ведь Горбатый для меня теперь стал настоящим боевым братом, как мои парни из разведгруппы, оставшиеся там, в моём родном времени.

Валяться в кровати в такой момент я больше не мог себе позволить — нужно было срочно попытаться отыскать злыдня. Может быть, любая минута промедления, будет для него равноценна смерти. Я сбросил ноги на пол, и резко поднялся.

Ну, это мне показалось, что резко. На самом деле я двигался как в замедленной съемке, со скоростью заторможенной осенней черепахи, что вот-вот впадет в спячку. Ноги подогнулись, и меня вновь повело в сторону. Я бы упал, если бы судорожно не вцепился в металлическую спинку кровати.

— И куда это мы собрались? — Иронично приподняла одну бровь Глафира Митрофановна. — Ты даже от кровати отлепиться не можешь!

— Лихорук… — коротко выдохнул я, когда стены и потолок перестали нарезать круги, а перед глазами потухли мельтешащие «мушки». — Плохо ему… помереть может…

— А ну, ложись! — тоном, не терпящем возражений, произнесла мамашка. — Ишь, герой выискался! Ты ведь и сам досрочно можешь на тот свет отправиться! Это я тебе не только как врач говорю. От магического истощения тоже очень просто можно в мир иной отойти!

— Мне надо… — попытался возразить я. Но стоило мне оторвать руки от спинки кровати, я едва не рухнул на пол.

— Рома, тебе ведь действительно очень плохо! — Стремглав подскочила ко мне Акулинка. — Послушай маму! — В кои-то веки она согласилась с матерью. — Тебе лучше прилечь…

— Ложись, кому говорю! — рыкнула Глафира Митрофановна. И они вместе с дочерью едва ли не насильно уложили меня вновь на кровать. — А твоего злыдня мы поищем, можешь не беспокоиться.

— Как… — просипел я, уронив голову на подушку — сил у меня действительно не осталось. — Как вы его найдёте?

— Остался у меня от матери один артефакт, — сообщила Глафира Митрофановна, — что как раз для распознавания нечисти и предназначен. Найдем мы твоего ущербного циклопа. Не боись! И не вздумай мне тут вставать, — предупредила она, уже стоя с Акулиной у дверей, — ты еще не знаешь, насколько я страшна в гневе!

Когда женщины ушли, я устало обессиленно распластался на матрасе и закрыл глаза. Чувствовал я себя не просто выжатым лимоном, а так, как будто меня с особой жестокостью всю ночь кухонным молотком отбивали, с целью превратить в настоящую отбивную. И у гребанных ублюдков это отлично получилось.

Через какое-то время я даже задремать умудрился. Но и сон этот был подобен какому-то странному состоянию между сном и явью. Скорее всего, я в тот момент не спал, а находился в каком-то забытьи, стирающем грани не только между сном и бодрствованием, но и между самой жизнью и смертью.

Не знаю, почудилось мне это в бреду или нет, но, когда я в определенный момент открыл глаза, рядом с кроватью на массивном табурете восседал странный, но отчего-то смутно знакомый мне «посетитель».

Его бледно-аскетическое неулыбчивое лицо, скрывающееся в тени глубокого капюшона, отчего-то напомнило мне оскаленный человеческий череп. Да и сам он не выглядел былинным богатырем — под пыльным и заношенным, едва ли не до дыр, длинным плащом проглядывало тощее жилистое тело.

Но вступить с ним в «прямое» противостояние я бы никогда не решился — от него веяло такой древней мощью, потусторонней жутью и могильным холодом, что даже просто находиться рядом с ним было тяжело. Мысли в голове ворочались еле-еле, и я никак не мог вспомнить, где же я все-таки с ним встречался. Но я мог поклясться, что это не первая наша встреча, да и далеко не последняя.

Незнакомец наклонился надо мной, и впился своими блеклыми выцветшими глазами, в которых практически не было заметно радужки, в моё лицо. Буквально мгновение длился этот взгляд, но я почувствовал себя так, как будто меня вывернули наизнанку, да еще и встряхнули хорошенько.

— Твою же мать… — Наконец пришло узнавание, когда я увидел жуткий инструмент, который незнакомец сжимал в одной руке — гигантскую ржавую косу, словно сплошь покрытую запёкшейся кровью. — Ты за мной? — едва шевельнул я губами, но древнее существо, что никогда не являлось человеком, лишь качнуло головой:

— Ты еще слаб, брат. Слаб и немощен, как никогда ранее. Твоё время еще не пришло. Но помни, чем дольше ты не осознаёшь своего предназначения, тем сильнее становится Брань. Если его вовремя не остановить — он вновь «заиграется» и пойдёт вразнос, как это уже не раз ужу было за тьму веков. Ты нужен всем нам, брат Чума.

Брань? Где-то далеко-далеко в голове, практически на самой грани восприятия возник образ весьма мускулистого воина, этакого «железного Арни», гарцующего на злобном жеребце цвета алой пролитой крови. Здоровяк играючи помахивал огромным мечом, по которому время от времени пробегали огненные всполохи. Только мне он был привычен под другим его именем — Война.

Неожиданно на улице раздалось громкое призывное ржание, от которого у меня отчего-то поползли мурашки по коже, а незнакомец в сильно поношенном плаще с капюшоном поднялся на ноги. Перед тем, как встать, он прикоснулся своими мертвецки холодными пальцами к моей руке.

Кисть мгновенно онемела — до полного бесчувствия, как будто я её основательно отлежал, или отморозил. Но вместе с тем, я почувствовал неожиданный прилив сил. Слабость, приковавшая меня к постели, практически исчезла. Что такого сделал со мной этот «незнакомец» по имени Смерть или Всадник на бледном коне, я так и не понял.

— Мне пора — дела не ждут! Но, мы еще увидимся, брат мой Чума, — произнес он напоследок и, опираясь на древко своего жуткого инструмента как на посох, пошел к выходу из избы. При каждом соприкосновении древка с половицами длинная и ржавая полоса металла подрагивала, издавая неприятный звук, от которого болезненно ныли зубы.

Я проводил его до дверей, пялясь в худую сутулую спину с узкими плечами. И только когда он исчез, смог вздохнуть с облегчением и расслабиться — встречаться с этим «братом» еще раз мне абсолютно не хотелось. Лучше я еще раз отобью атаку вражеского колдуна, чем выдержу минуту совершенно «необременительного» разговора.

После его ухода я вновь погрузился в какую-то прострацию, но на этот раз не от непомерной слабости, а, наоборот, я чувствовал, что мой организм восстанавливается стремительными темпами. И постепенно я провалился в крепкий и здоровый сон.

Разбудила меня Глафира Митрофановна, осторожно тронув за плечо:

— Просыпайся, Рома! Нашли мы твоего злыдня…

— И, как он? — Мгновенно сбросив сонливость, уточнил я.

— Ты был прав, — ответила мамашка, — плох нечистый. Совсем плох, — добавила она, не дрогнув ни единым мускулом. — В физическое состояние он перейти не может, и жизнь в нём едва-едва теплится… Акулинка подле него осталась — но помочь ничем не сможет!

Я вскочил на ноги, сбросив одеяло, при этом совсем забыв о том, что лежу под ним абсолютно голым. Поймав заинтересованный взгляд Глафиры, в очередной раз пробежавшийся по моему немного окрепшему телу (хотя взяться за него всерьез я так и не успел, похоже, что это «работа» дара), я не стал даже обращать на него внимания — привык за последнее время, а бросил:

— Одежда моя где?

— Так вот же, — Глафира указала на табурет, на котором недавно восседал мой бледный «братишка», продолжая откровенно на меня пялиться, словно оценивая, — ты её в подвале оставил, когда в оборотня перекидывался.

— Спасибо! — Я быстро натянул на себя исподнее, штаны с гимнастеркой и стремглав кинулся из избы следом за мамашкой, показывающей дорогу.

Она привела меня в небольшой запущенный фруктовый сад, в котором я за всё время нахождения в Ведьминой балке и не удосужился побывать. А год явно выдался урожайным — ветви деревьев гнулись от груш, яблок и других фруктов, которых даже на земле валялось видимо-невидимо. Но нам сейчас явно было не до этих прелестей.

Акулинку я заметил у подножия старой и толстой яблони, приствольный круг которой был весь усыпан спелыми плодами. Девушка сидела на траве, подтянув под себя коленки и, что-то тихо нашептывая, словно бы гладила ладошкой пустое место. Другой бы на моем месте подумал, что свихнулась, бедная, воздух гладить, но я-то знал, как обстоят дела на самом деле.

Уже подбегая к девушке, я переключился на своё ведьмачье зрение, позволяющее видеть ауры не только людей, но и других живых существ. В том числе и нечисти. И то что я увидел, мне совершенно не понравилось. Аура злыдня едва мерцала, вспыхивала и гасла, словно светлячок в летней ночной темноте. Похоже, что Лихорук действительно отдал мне слишком много сил.

— Рома! Ромочка… — Акулинка подняла ко мне своё залитое слезами лицо. — Ты же спасешь его? Не дашь погибнуть…

— Конечно спасу, товарищ Красавина! — Я ободряюще улыбнулся девушке. — А ты иди к маме, чтобы не мешать…

Акулинка беспрекословно поднялась и отошла. А я присел возле «невещественной субстанции» (хрен его знает, как еще назвать такое состояние нечисти) злыдня и попытался до него «достучаться». С уменьшением расстояния наша связь усилилась, и был реальный шанс пообщаться с Лихоруком хотя бы мысленно.

«Ты как это, дружище, до такого состояния себя довёл?» — с изрядной долей бодрости ментально «телеграфировал» я.

«Не рас-сш-шитал с-сил Лих-хорук… С-спас-сти тоф-фариш-ша Ш-шуму ош-шен х-хотел…» — Донесся до меня едва слышный мысленный посыл нечисти. И если бы я не находился рядом, я мог его и вообще не расслышать. «Мощностей» у моего одноглазого друга и не осталось совсем.

«Ты ведь мог этого не делать, старина, — ну, не мог я его об этом не спросить. — Зачем?»

«Ты перф-фый, х-хто меня тоф-фриш-шем нас-сф-фал… ниш-шех-хо не требуя ф-фс-самен… Лих-хорук с-са тебя х-хотоф-ф ум…» — Мыслеголос злыдня неожиданно совсем затих, а его призрачное тело начало стремительно развеиваться как утренний туман под восходящим жарким солнцем…