Третий лишний. Он, она и советский режим

ГЛАВА 8. ДЕТИ — НАШЕ БУДУЩЕЕ

Я не люблю свое детство. Если бы меня спросили сегодня, какие чувства тогда были для меня главными, я ответил бы, что и в 7, и в 12, и в 14 лет ощущал себя маленьким преступником. Страх и отъединенность от взрослых сопровождали каждый мой шаг. По мнению моих вполне интеллигентных по советским стандартам родителей, я всегда и везде делал не то, что нужно. Я не так учился, не так играл, не так вел себя при посторонних. Меня постоянно наказывали и, после этих подчас очень жестоких наказаний, мне хотелось все делать еще более не так. Наша семья мало чем отличалась от тысяч и миллионов советских городских семей. Ребенок в России всегда объект недовольства, раздражения, ему постоянно грозит выговор, окрик, а то и подзатыльник. Его обвиняют в том, что он не хочет помочь родителям в доме, что он болтается по улицам вместо того, чтобы делать уроки, что он слишком быстро рвет одежду и обувь. Его подозревают в самых серьезных преступлениях. Девочке, которая задержалась с мальчиком у ворот, бросают в лицо обвинения в разврате; мальчика, удержавшего гривенник из магазинной сдачи, укоряют в наклонностях к воровству. Все это папы и мамы выкрикивают обычно громкими голосами, так что слышат соседи и посторонние люди, идущие по улице.

Я знал, что с родителями невозможно быть откровенным. Взрослые не ценят искренность. У меня всегда были от них тайны и в том числе тайны сексуальные. Хотя они никогда не разговаривали со мной об этом, я шестым чувством угадывал, что все, связанное с полом и половой жизнью, — есть грязная, постыдная тайна. Так же жили другие дети. Когда, работая над книгой о сексе, я опрашивал своих соотечественников, эти бывшие мальчики и девочки признавались, что родители никогда не говорили им, в чем суть брака и что такое плотская любовь. И они никогда ничего такого не говорили своим родителям. Даже когда женились. Все они подтвердили, что никогда не узнавали ничего „такого” от своих школьных учителей, им не доводилось слышать на эту тему каких бы то ни было лекций. Мопассан — да, Мопассан их просвещал. И Стефан Цвейг — тоже. И некоторые западные фильмы, из которых цензура не успела вырезать все „непотребное”. Но основными учителями нашими в сфере половых отношений были старшие товарищи, жившие в соседнем дворе или учившиеся с нами в школе. Школьная уборная — вот основной класс, где мы постигали сексуальную азбуку[73].

Отчего родители наши были так скрытны? Чего опасалась моя мать, преподаватель биологии в высшем учебном заведении, и мой отец-писатель, скрывая от меня, 12-летнего, тайну моего рождения? Прежде всего над ними, насколько я теперь понимаю, нависали старинные российские традиции, запреты, проистекавшие из церковно-христианского представления о греховности плоти. Да и в провинциальных еврейских семьях, откуда вышли мои родители, говорить с детьми о половых вопросах считалось неуместным. Двести лет прошло с тех пор, как в типографии русского просветителя Н. Новикова вышла первая в России книга по половому вопросу. Витиевато и многословно автор XVIII века разъяснял современникам: „Любовь есть подводный камень, от коего юность часто претерпевает кораблекрушение… Любовь есть пространный Океан, в котором юность без кормила благоразумия на одних парусах похотливого любопытства плавает, дабы новые увидеть предметы, и напоследок утопляется”. Автор XVIII столетия рекомендовал только запреты и наказания. За две сотни лет после выхода этой книги официальное сознание в России не только не сдвинулось в сторону более либерального взгляда, но в какое-то время даже ужесточилось.

В 46-м томе первого издания Большой советской энциклопедии, которая стояла в кабинете моего отца, в статье „Половая жизнь” можно было прочитать следующее: „Система воспитания детей и подростков в СССР основана на культивировании любви к родине, чувстве товарищества, любви к труду. Создана масса творческих импульсов, отвлекающих внимание молодежи от чрезмерных половых увлечений и направляющих ее энергию на радостный труд и здоровый отдых, сочетающиеся с физической культурой”. Государство в 1940 году открыто объявляло, что его цель — отвлекать внимание молодежи от интимных чувств и переключать освободившиеся силы на любовь к родине. Гражданам разъяснялось: та — половая — любовь — недостойна внимания. Педагогам и родителям надо знать, что „пробуждающийся задолго до наступления периода половой зрелости интерес к вопросам половой жизни необходимо осторожно и разумно направлять в сторону биологических процессов размножения в природе, избегая всего того, что может вызвать нездоровый интерес к половой жизни и к сексуальной возбудимости”. И еще раз энциклопедия повторяла, что семья и педагоги должны создавать условия „разумного переключения полового влечения в область трудовых и культурных интересов”. Это же повторяли папам и мамам на родительских собраниях в школе. Надо ли удивляться, если после таких разъяснений мои родители, как и миллионы других в стране, не смели и слова сказать своим детям об этом ужасном нездоровом сексе.

„Разумное переключение” в сталинские времена не только декларировали, но и практически осуществляли. В разгар Второй мировой войны в 1943 году советские средние школы были разделены на мужские и женские. Мальчиков и девочек начали обучать не только в разных зданиях, но и по-разному. Мужскую школу военизировали, девочек же стали приучать к хозяйству. Разделение школ было крайне строгим. Встречаться мальчикам и девочкам разрешалось лишь на специально (и крайне редко) организованных школьных вечерах в присутствии классных дам. Дружба и просто общение детей за пределами школы осмеивались и преследовались. Если Его и Ее видели вместе на улице или в кино, школьное начальство производило следствие, в школу вызывали родителей, „чрезвычайное происшествие” обсуждали на классных собраниях. В старших классах все эти строгости порождали массовый онанизм и мастурбацию, а в младших мальчики выражали свой неудовлетворенный половой интерес тем, что били девочек. Эксперимент продолжался 10 лет и завершился лишь после смерти Сталина в 1954 году. Детство и юность целого поколения были изуродованы.

В этой связи небезынтересно напомнить о научных экспериментах, которые показали, насколько сексуальность как вид социального поведения неотделима от подготовки в детском возрасте. Правило это относится как к людям, так и к животным. Чем выше существо стоит на лестнице биологической эволюции, тем оно больше нуждается в предварительном опыте, в дружеских контактах полов для дальнейшей нормальной сексуальной жизни. Ученые показали, например, что щенки, выращенные в изоляции от своих сверстников, становясь взрослыми, оказываются неспособными к спариванию[74]. Отделенные от своих сверстников обезьяны резусы также оказываются в дальнейшем неспособными к нормальной половой жизни. Кроме того, выращенные в изоляции детеныши не вырабатывают способности общаться с себе подобными [75]. Наблюдения психологов подтверждают, что мальчики, лишенные в раннем детстве общения с девочками, вырастают с обедненной сексуальной сферой, с неумением вести себя в обществе существ противоположного пола. Сталинское раздельное обучение было в конце концов признано ошибкой. Но кто подсчитает личные трагедии тех, кто родился в 1933 или в 1935 годах и детство провел в сталинских школах раздельного обучения?

В тоталитарном обществе каждая удобная для властей идея становится тотальной, то есть всеобщей и обязательной для всех. От раздельного обучения после Сталина отказались, но официально поддержанная антипатия к любому публичному разговору на темы секса, страх перед сексом укоренились. В результате выросли юноши и девушки, мало что знающие о своем поле, о своем теле. Их сексуальные побуждения оставались на уровне рефлексов. Мои собеседники рассказали множество случаев, когда после первой брачной ночи молодые супруги из-за сексуальной безграмотности совершали попытки самоубийства. Известны такие же покушения на свою жизнь и у молодых мужей, которые считали первую неудачу признаком импотенции. Известен случай, когда в Свердловске убила себя после брачной ночи молодая женщина только оттого, что от волнения выпустила на брачном ложе кишечные газы. Она решила, что уронила себя в глазах мужа и жизнь ее теперь безнадежно испорчена.

Еще чаще девушки убегают из дома молодого мужа после первых же сексуальных переживаний. Типична в этом отношении история Сусанны Р. из Одессы. Именно с таких девушек итальянские художники эпохи Возрождения рисовали своих Юдифей. Родители Сусанны, врачи, не могли налюбоваться на свое любимое дитя и берегли ее от всего, в том числе и от каких бы то ни было сведений о сексе и сущности брака. В 17 лет (это произошло в средине 70-х годов) Сусанна с родителями поехала летом в Ленинград к родственникам. Там в девочку влюбился некий Юра, интеллектуальный мальчик лет 20. Вспыхнул роман, и родители, опять-таки желая своей девочке счастья, решили немедленно выдавать ее замуж. Ни о каких добрачных отношениях с женихом не могло быть и речи, ведь дом родителей Сусанны был так строг и добродетелен. Не было и добрачных доверительных бесед между матерью и дочерью. Свадьбу сыграли в Одессе, и счастливая новобрачная умчалась со своим избранником в Ленинград. Однако не прошло и недели, как она бежала обратно. По ее словам, муж добивался от нее чего-то крайне непристойного и к тому же болезненного.

Она рыдала и просила пощадить ее, она ничего такого не хотела. А он, переходя от страсти к ярости, снова и снова атаковал ее. Пришлось бежать. С ужасом рассказывая мамочке обо всем пережитом, Сусанна пыталась дознаться, неужели и она, ее мама, терпела все эти гадости?.. Прошло три года, прежде чем девочка из врачебной семьи, наконец, успокоилась и приняла предложение юноши, своего однокурсника по университету. Да, она согласилась на брак, но только с условием, что жить как мужчина и женщина они не будут. К счастью, у второго мужа Сусанны достало терпения, чтобы за несколько месяцев объяснить 20-летней жене то, что родители не объяснили ей в 13–14 лет.

Хирург Б. Ш. из Москвы поделился другой историей о супружеской непросвещенности. На этот раз безграмотность мужа едва не стоила жизни жене. „Ее привезли в мое дежурство (я работал тогда во Второй Градской больнице) обливающейся кровью. В первый момент я решил, что передо мной изнасилованная каким-нибудь негодяем школьница. Но оказалось, что Скорая помощь забрала несчастную Верочку прямо из супружеской постели через час после окончания брачного пиршества. Молодой муж буквально изуродовал свою жену. Операция по наложению швов на стенки влагалища потребовала от нас трех часов напряженной работы. Когда утром я уходил с дежурства, в приемной ко мне подошел огромный верзила, ее муж. Заливаясь слезами и соплями, он долго толковал, как любит свою Верочку, какие цветы и конфеты ей дарил и какие стихи сочинял. Конечно, она у него первая и он у нее первый… Что же будет теперь? Неужели она его бросит? „Непременно бросит! — подтвердил я. — Не знаю, как по части стихов, а в постели вы оказались полным идиотом”. „Но откуда же было мне узнать? — заревел этот человеко-бык. — Откуда, доктор?..” И тут я пожалел его. Действительно, откуда знать нашим женихам и невестам о том, что такое половое сношение, если родители, школа, литература, кино — все делают вид, что никакого полового сношения в мире нет? Конечно, некоторые доходят до истины в подъездах домов, на собственном, так сказать, опыте, другим открывают глаза старшие парни во дворе. А что делать вот таким чистым мальчикам и девочкам, которые не шатаются по подворотням?

Но оставим молодоженов и вернемся к школьникам-старшеклассникам.

Годами молчали их родители, стеснялись учителя, ничего не писали газеты и книги. Молчание это, однако, не пошло на пользу ни школьникам, ни режиму. „Мы очнулись, но слишком поздно, когда стали обнаруживать в наших школах 14-летних беременных девочек и 17-летних сифилитиков, — сказала мне с горечью пожилая женщина врач-венеролог. — Мы увидели, что наше молчание и уверенность в сексуальной невинности учеников 8–9 классов — миф и самообман”.

Разрушение мифа, о котором говорил доктор, началось в 60-х годах. Собственно никакого разрушения не произошло. Просто в слякотную послесталинскую оттепель несколько ученых-педагогов и журналистов попытались убедить чиновников, что для социалистического режима преподавание в школах сексуальной гигиены и выпуск брошюр, готовящих молодежь к браку, вовсе не опасны. Эти уговоры продолжались двадцать лет. Авторы статей в газетах и журналах всегда осторожно оговаривали, что пекутся главным образом о пользе государства и, упаси Боже, в популярных брошюрах не собираются проповедовать разврат[76].

Одним из первых выступил в прессе с такими предложениями действительный член Академии педагогических наук СССР А. Петровский. Его статья об отсутствии полового воспитания в СССР, опубликованная в „Учительской газете” в 1961 году, так и называлась: „Педагогическое табу”. После серии такого рода выступлений государственное табу на разговоры о половых проблемах было несколько ослаблено. Года через два Институт общественного мнения газеты „Комсомольская правда” собрал и опубликовал даже данные опроса молодых семей. Из опроса было видно, что советские молодожены катастрофически не подготовлены к семейной жизни. Не образованы и не воспитаны молодые супруги, в частности, и в сексуальном отношении [77]. Факты эти побудили высокопоставленных чиновников еще немного отодвинуть чугунную крышку советского антисексуального табу. Была дана команда публиковать популярные брошюры по половым вопросам. Поскольку своих авторов сразу не нашлось (точнее: своим не доверяли), то перевели с немецкого и польского несколько книжек, изданных в социалистических странах.

В партийных и комсомольских руководящих кабинетах нашлось достаточно людей, которым затея эта не понравилась. Прошло лишь немногим больше десяти лет с тех пор, как умер Сталин. Его принцип, по которому надо отрывать мужчину и женщину друг от друга для того, чтобы и те и другие оставались лишь функционирующими винтиками государственной машины, находил достаточно сторонников. Несколько раз за годы брежневского правления люди этого толка пытались воскресить во внутренней политике дух Сталина. Но Брежнев побаивался сталинистов и не решался на резкий возврат к прошлому. Тем не менее, нашелся человек, который в самом обнаженном виде призвал к сталинизму. Это случилось в 1965 году. В Москве готовился пленум ЦК Комсомола, посвященный воспитанию молодежи. Подготовил свой доклад и работник отдела агитации Городского комитета комсомола Виталий Скурлатов.

Проект Скурлатова сводился к тому, что дух народа можно сохранить стойким и бодрым только в том случае, если придать обществу черты постоянно воюющей армии. Надо создать культ солдата и настраивать молодежь на перманентную смертельную борьбу за преобразование всего человечества. Скурлатов — враг мыслителей и интеллигентов. Он решительно против людей, захваченных личным чувством, любовью. В четвертом пункте разработанного им документа „Устава нравов” предлагается: „Провести длительную кампанию о родовой, моральной и физиологической ценности девичьей чести, о преступности добрачных связей”. В борьбе с развратом он требует: „Не останавливаться вплоть до использования старинных крестьянских обычаев: мазанье ворот дегтем, демонстрация простыни после первой брачной ночи, телесные наказания тем, кто отдается иностранцам, клеймление и стерилизация их”. В шестом пункте „Устав нравов” призывает „не заниматься так называемым „половым воспитанием”. Не возбуждать интереса к проблемам пола. Пол — дело интимное, здесь все должно решаться само собой. Подавлять интерес к проблеме пола за счет поощрения интереса к романтике, революции… Сублимировать пол в творчество”.

Только руководствуясь этими и другими в том же духе принципами,‘советское государство, по мнению Скурлатова, может стать великой и победоносной державой.

У проекта этого нашлись сторонники и в ЦК партии и в Политбюро. Однако большая часть брежневского руководства не решилась поддержать этот сталинско-гитлеровский проект. Доклад Скурлатова был отменен и сам он выведен из городского комитета комсомола. Однако идеи укрепления советской семьи силовыми приемами живы по сей день. Мы сможем познакомиться с ними в заключительной главе этой книги.

Противники сексуального просвещения имеются и среди рядовых советских граждан. После того, как в средине 60-х годов в СССР появились первые брошюры, касающиеся сексуальной жизни, в газетах были опубликованы протесты против „опасного эксперимента”. Особенно всполошились провинциальные учителя. Нарушение привычного табу не на шутку испугало их. Некий учитель В. Хорольский, отдыхавший на Кавказе, на досуге прослушал публичную лекцию врача-сексолога. Лекция его ужаснула. „Есть какие-то интимные вещи, которые нельзя обсуждать коллективно, — написал он в „Комсомольскую правду”. — Я за то, чтобы молодые люди приобретали нужные им знания в одиночку, а не рядом друг с другом… Я твердо убежден, что та форма пропаганды половых знаний, когда рядом, в качестве слушателей, сидят влюбленные друг в друга юноши и девушки, неприемлема. Неприемлема потому, что она воспитывает цинизм и убивает стыдливость”[78]. Другой противник лекций на темы пола, учитель Лынев из г. Тюмень (Западная Сибирь), также счел, что „половые проблемы — не тема для митингового разбирательства. Вся сложность, — по мнению сибирского учителя, — в том и состоит, что нужно снять с этих проблем покров запретности и таинственности, не разрушив самой таинственности, интимности. Лучше всего было бы остаться наедине с умной книгой” [79]. Учительница Т. Пойлова, из Николаевска-на-Амуре (Вост. Сибирь), однако, и к книгам такого рода отнеслась с подозрением: „Если мы будем издавать массовым тиражом книги по сексологии, то первыми их читателями станут, конечно, подростки, у которых подобное чтение вызовет нездоровые эмоции”[80].

Таких „пугающих” писем в газетах в 60-е годы публиковалось немало. Появлялись они и в 70-х, хотя большинство граждан, судя опять-таки по письмам в редакции, приветствовали попытки просветить молодежь[81]. Многие указывали при этом, что у советского общества не остается другого выхода, потому что во второй половине XX века возникла вполне объективная сила — акселерация молодежи. Хотим мы того или не хотим, раннее физиологическое созревание юношей и девушек толкает их к ранним и сверхранним половым связям со всеми вытекающими последствиями. Общество не может оставить их без всякой помощи в волнах сексуальных эмоций. Надо объяснить этим юным существам азбуку секса, дать средства предохранения от беременности.

К средине 60-х годов акселерация действительно преобразила отношения мальчиков и девочек. Вот свидетельства современников.

Библиотекарь из Курска: „Слияние женских и мужских школ в 1954 году, конечно, оживило наш интерес к девочкам, которых мы до того почти не видели. Но школьные романы в 50-х годах, как мне помнится, к сексу не приводили…”

Учительница из Запорожья: „Когда я кончала школу в 1960-м, мы у нас в провинции еще не слыхали, чтобы школьники жили половой жизнью. Но в начале 70-х, когда я сама стала преподавать в 9—10 классах, уже были любовники 15—16 лет. Откровенно говоря, я не видела в отношениях этих мальчиков и девочек того, что можно назвать любовью. То были страстные, грязные, тайные и очень торопливые отношения. Страсть не согревалась личной привязанностью двоих”.

Инженер из Ленинграда: „Да, в 10 классе, в 1966 году у нас уже было пять или шесть пар, которые жили друг с другом”.

Программист из Москвы: „Помню, что в десятом классе у нас все были влюблены во всех. Я тогда училась в школе на Рождественском бульваре (1963). Ухаживали. Ходили в кино. Целовались. Но не более. Зато в следующем поколении школьников романтика начала меркнуть, а на смену пришел голый секс”.

Бывшая инспектор министерства просвещения УССР из Киева: „В тот раз (средина 60-х годов) мы инспектировали детскую колонию для малолетних преступников в Житомирской области. Вошли в общежитие девочек. Кровати были застелены очень аккуратно и девочки стояли рядом по стойке „смирно”. Мы обходили этот строй, и надзиратель давала справку о возрасте, кто откуда, какое дело и т. д. На фоне грубоватых, слишком накрашенных девчонок мое внимание привлекло очаровательное юное существо в аккуратном спортивном костюме, девочка-статуэтка. Я не удержалась и, прежде чем надзирательница открыла рот, спросила девочку: „А ты что здесь делаешь?” Она откинула назад свою очаровательную головку, тряхнула русыми до пояса волосами и ответила безо всякого смущения: „Я обслуживала украинскую республиканскую футбольную команду…” Мы только что не ахнули. Девочке было только 12 лет. Увидев изумление и ужас в моих глазах, она спросила: „А что ты удивляешься? Обслуживала! Что особенного? Самым лучшим был Сабо (известный футболист). Он научил меня двенадцати способам. Но я его тоже кое-чему научила…”

Журналистка из Ленинграда: „Моя приятельница, школьный врач, рассказывала (1978), что сейчас девочки в 9 классе считают неприличным оставаться девственницами. Одна 16-летняя школьница обратилась к своему дальнему родственнику, молодому человеку, с просьбой переспать с ней и избавить от несносного состояния девичества”.

Биолог из Москвы: „В 1980 году моя дочь училась в 9-м классе. В ее классе в том году родили четыре девочки. Им было по 16 лет. А сколько школьниц сделали в тот год аборты — трудно даже сказать. Это — обычная московская школа № 56 Ждановского района, неподалеку от Люберец. Отцами всех этих „плодов любви” были либо школьники, либо рабочие окрестных заводов”.

Психолог из Южно-Сахалинска: „Между 1977 и 1980 годами мне приходилось исполнять обязанности судебного эксперта. Было много дел об изнасиловании малолетних. Меня всегда поражало легкомыслие девочек 8–9 класса. Вот типичная история. Шестнадцатилетняя школьница пьет водку в скверике с незнакомыми парнями. Потом один приглашает ее к себе домой, якобы показать фотографии битов. Сам он болен сифилисом. Грузчик. Гасит свет, валит ее на кровать и т. д. Почему она пьет, почему идет с чужим, незнакомым парнем в район, известный своей преступностью? Легкомыслие — да. Но мне кажется, что эти девочки уже были непрочь испытать такое приключение. Перед нами акселерация, минус какое бы то ни было нравственное воспитание…”

Я привел восемь свидетельств, но мог бы привести и 28 и 48. По мнению большинства моих собеседников, перелом в поведении школьников, возникший где-то в средине 60-х, застал и родителей и советскую школу совершенно не готовыми к новой ситуации. Главное требование властей при этом состояло в том, чтобы скрывать случаи ранних и сверхранних беременностей. Родители же, наоборот, устраивали своим провинившимся дочерям шумные публичные скандалы. Среди школьниц участились случаи самоубийств. Другие слишком юные мамы убивали своих „случайно” родившихся детей. В этой обстановке партийным руководителям школы и науки пришлось сделать еще одну уступку: Академии педагогических наук (АПН) было приказано разработать программу полового воспитания для школьников и их родителей.

Ученые дамы из АПН (почему-то в этой Академии большинство научных сотрудников — женщины) принялись обдумывать, как 'растолковать юным проблемы секса так, чтобы, с одной стороны, просветить и уберечь от ошибок, а с другой, не" оскорблять слух непристойными выражениями. И тут оказалось, что русский язык совершенно не приспособлен для такого рода бесед. Для сексуальных действий и предметов на языке Толстого и Достоевского есть либо крайне грубые слова или слова из научного медицинского словаря. Кстати, сами классики, говоря о сексе, в своих произведениях пользовались лишь намеками и иносказаниями.

Обращаясь на Ученом совете к весьма пожилой даме, профессору Богданович, которая в Институте общих проблем воспитания возглавляла Сектор полового воспитания, один из сотрудников — мужчина — спрашивал: „Допустим, вы собрали родительское собрание для обсуждения печальных событий, происшедших в 9 классе местной школы. Как вы назовете тот удлиненный предмет, с помощью которого школьник Петя Иванов совершил с Катей Петровой… Кстати, что именно он совершил? Как назвать это действие? Может быть, лучше нам перейти на систему символических жестов? Например, символ номер один — палец… Как вы думаете, коллега?”[82]

Хотя такие вопросы вызывали на Ученых советах общий хохот, но группа пожилых дам в Академии педнаук СССР, оккупировавшая сектор полового воспитания, действительно приходила в отчаяние от неразработанности русского языка и от той традиционной российской стыдливости, которая не позволяла ни о чем „таком” говорить публично.

Разработка программы по сексуальному воспитанию продолжалась в недрах Академии педагогических наук СССР более десяти лет. Когда в конце 70-х годов она была, наконец, готова, выяснилось, что ее некому осуществлять: советские педагогические институты никогда не выпускали специалистов, которые были бы одновременно знакомы с биологией, психологией, физиологией. Иными словами, в стране не оказалось педагогов-сексологов. Не готовят их и по сей день. В одних случаях преподавать основы науки о поле поручают учителям биологам, не знакомым с психологией, в других — психологам, не знающим биологии. Отсутствие преподавателей превратило все поиски академических мудрецов в игру. Только в 1981 году, через двадцать лет после статьи „Педагогическое табу”, в 15 школах Москвы предпринята была (опять-таки экспериментально) попытка обучать старшеклассников двум новым предметам: „Гигиене и половому воспитанию” и „Этике и психологии семейной жизни”. Лишь три года спустя школьный курс сексуального образования в СССР стал более или менее массовым.

Но в среде чиновников „в верхах” все еще боятся сексуальной свободы граждан. В кабинетах ЦК партии время от времени устраивают „проработки” министру просвещения и президенту Академии педагогических наук. После таких окриков в газетах появляются статьи и интервью, в которых высокопоставленные чиновники педагогического ведомства призывают коллег помедлить, не торопиться с сексуальным воспитанием и образованием. Потом жизнь снова ставит власть перед реальными фактами — массовыми разводами, массовым развратом юных. И снова учителям разрешают кое-что сказать школьникам.

Эту меняющуюся, неустойчивую политику Кремля очень точно отражает в своем поведении хорошо известная в советских научных кругах ученая дама, профессор, вице-президент АПН СССР Антонина Хрипкова. Одно время она была большим поборником сексуального образования, даже ездила за опытом в Швецию. Но начальственный окрик заставил ее метнуться назад. Очередное ее интервью по поводу сексуального воспитания школьников уже называлось „Необходима мудрость”. „Подросткам преждевременная, обильная информация на эти темы не нужна, — заявила она, — хотя бы потому, что они не только нравственно, но и физиологически не могут воспринять ее правильно. А искажения чреваты… Всему свое время…” Профессор Хрипкова „не согласна” с теми не в меру горячими людьми, которые ратуют за половое воспитание без оглядки на возраст, психологию и другие сложные стороны дела… Нужна мудрость. Ее отсутствие может привести к педагогической безответственности”[83].

Между тем в начале 70-х годов профессор Хрипкова была как раз среди тех „горячих голов”, которые считали, что нельзя десятилетиями решать социальную проблему, которая должна быть решена сегодня. Была горячая, но в ЦК партии и не таких охлаждают… Начало 80-х годов принесло в проблему „секс и юношество” еще большее охлаждение. Наверху снова стукнули кулаком по столу, и вице-президент Академии педагогических наук СССР Хрипкова в очередном выступлении стала говорить нечто прямо противоположное тому, на чем настаивала многие годы: „Чересчур открытое сексуальное воспитание наносит школьнику вред. Иное дело психологическое образование, гигиена, физическое воспитание по признакам пола”[84]. Вот так…

У бюрократической машины и у реальной жизни — разные темпы. Пока на страницах советской прессы шел спор о том, опасно или не опасно открывать старшеклассникам государственную тайну, „откуда берутся дети”, сами старшеклассники 1960 года успели стать взрослыми. Сейчас этим мужчинам и женщинам в среднем сорок лет. Какое сексуальное воспитание и образование они получили? Кто были их учителя? Я специально опросил на эту тему два десятка 30—40-летних эмигрантов из СССР. Перечитав их рассказы, я увидел, что передо мной люди из трех разных групп, а точнее из трех классов советского бесклассового общества: трудовые интеллигенты, рабочие и привилегированные чиновники, знать. Детство и юность детей, принадлежащих к одному классу, непохоже на детство и юность других. И пути к познанию секса у них разные. Потомки врачей, инженеров, учителей (трудовая интеллигенция или, по определению А. Солженицына, — „образованщина”) в сексуальном отношении развиваются медленно, они до всего доходят сами, с родителями у них в этой сфере, как правило, контактов нет. Тридцатипятилетний режиссер Леонид из Ленинграда, сын инженера и врача, рассказывает: „Однажды, когда мне было восемь лет и я учился в первом классе, мой одногодка, приятель по двору, принес поразительную новость: оказывается, взрослые, когда ложатся спать, „письку в письку всовывают и от этого рождаются дети”. Новость была сногсшибательная, но показалась мне все же не совсем достоверной. „Ну, хорошо, — спросил я, — а если мужчине в это самое время писать захочется, как тогда быть?” Приятель обещал выяснить. У него были знакомые девочки из четвертого класса и через неделю он принес новую информацию. Оказывается, когда всовывают письку в письку, то в это время и писают и от этого-то дети и рождаются. Такое деланье детей показалось мне неэстетичным и даже противным. „Неужели все так делают?” — спросил я приятеля. Он почувствовал мое настроение и нашел выход. „Твой папа и твоя мама и мой папа и моя мама так не делают, а остальные точно — да”.

В 1960-м, когда Леонид учился уже в 5 классе, до него дошло, что в аптеках якобы продаются некие предметы, имеющие отношение к деторождению. Называются предметы — презервативы. Какова роль презерватива, он не знал, но, главное, не хотел верить, что такое вообще может продаваться открыто. Вместе с двумя товарищами он отправился в аптеку, чтобы проверить упорные слухи. Товарищи остались у дверей, а он подошел к аптечной стойке. Напряженно, но с самым независимым видом, будто кроме аспирина ему ничего не было нужно, он стал разглядывать лежащие за стеклом баночки и коробочки. И вдруг увидел это: „Презерватив — 4 копейки”. „Я бросился к двери и известил товарищей, что предмет этот реально существует, — вспоминает Леонид. — Мы ушли из аптеки очень гордые — нам удалось проникнуть в некую тайну, которую от нас скрывали. Хотя, повторяю, никто из нас в наши 13 лет не знал, для чего же все-таки служит этот самый презерватив”.

„В шестом и седьмом классе информация о сексе стала поступать отовсюду в больших количествах, — говорит режиссер. — „Милый друг” Мопассана был прочитан дважды, так же, как и некоторые страницы арабских сказок „1001 ночь”. В сказках упоминались евнухи. Я понимал, что это какие-то половые уроды. Но какие? Обращаться к родителям или к учителю с такого рода вопросами я даже не подумал. Мы обсудили проблему в классе и пришли к выводу, что несчастным евнухам отсекали половой член”.

В седьмом классе у Леонида появились знакомые старшеклассники. Они хвастливо повествовали о своих постельных успехах. Один говорил, что за ночь ему удается совершить восемь половых актов. Другой похвалялся длиной своего члена. Слушая все это и глядя на свой скромный половой орган, Леонид приходил в уныние. Неверие в свои сексуальные силы преследовало его все годы юности. И действительно, несколько попыток грехопадения не удались. Он сильно волновался, а партнерши девочки-школьницы (дело было в 10 классе вскоре после того, как ему исполнилось 16) оказались еще менее просвещенными.

Страх перед неудачей вверг его в пессимизм. В 17 с половиной лет Леонид уже считал себя безнадежным импотентом. Обратиться было не к кому. Районные сексологи в Ленинграде появились лишь пять лет спустя. Да и обращаться к ним по тогдашним представлениям Леонида значило расписаться в чем-то предосудительном. От обращения к врачу удерживала также боязнь, что интимные подробности твоей личной жизни, записанные в историю болезни, будут куда-то переданы. Ведь врачебной тайны в Советском Союзе не существует.

Посоветоваться с приятелями? Но они были так же безграмотны, как и сам Леонид. В области секса все питались слухами и легендами. Одна легенда гласила, что, если взять белок (или желток?) куриного яйца смешать его с пивом, посыпать перцем и выпить за полчаса до полового сношения, это, якобы, укрепляет мужчину. Но достоверен ли рецепт? Любой шаг казался Леониду полным опасностей. Из рассказов приятелей получалось, что лечение гонореи выглядит страшнее, чем аборт. Говорили об ужасных шприцах, которые вставляют в половой член и промывают чуть ли не кипятком… Другая опасность — как бы не сделать ненароком ребенка. О том, как предохранить подругу от беременности, среди интеллигентной молодежи 60-х годов тоже ходили немыслимые легенды…

Другой ленинградец, ныне доктор наук, опять-таки сын интеллигентов, с огорчением вспоминает, как стеснительность, которой секс был окружен в их доме, испортила его жизнь. В юности у него была своя комната, но он ни за что не решился бы привести туда любимую девушку. По психологическим и этическим нормам их семьи это было совершенно невозможно. Он оставался девственником до самой женитьбы. Из-за этого и с женой возникли какие-то сверхцеломудренные отношения, скованность в словах, в действиях, в жестах. И конечно, он постеснялся что-либо объяснять своим детям. „Идиотизм! — мрачно резюмирует сорокапятилетний доктор. — В плане секса я попросту обокраден советской властью, советским ханжеством…”

Тридцатилетний пианист Е. Л. из ленинградской интеллигентной семьи травмирован своим прошлым еще глубже, чем два его земляка. Он до сих пор не женат и в высшей степени нервозно говорит об этой стороне эмигрантской жизни. Детство его прошло в коммунальной квартире. В комнате, кроме отца и матери, жили двое детей — они с сестрой. „Нельзя было и помыслить, чтобы отец говорил с нами о половых проблемах, — рассказывает Е. Л. — Все мое образование в этой области ограничивалось содержанием книжки пионерского характера „Гигиена брака”, которую я купил однажды на улице”. Загнанное в глубину чувство, которое он не смел никому открыть, делало выпускника ленинградской консерватории крайне стеснительным, „Меня не огорчало, что со мной никто никогда не говорил о сексе в школе или в высшем учебном заведении. Если бы даже это сделала мама, я был бы раздосадован и смущен… Не привык… Боялся…”

В 20 лет приятель Е. Л. сказал ему: „Тебе пора стать мужчиной. Я тебе помогу”. Приятель привез его в какую-то квартиру и сказал: „Сейчас в комнату войдет девушка. Не стесняйся, она все понимает”. Приятель уехал. В комнату вошла незнакомая девушка, которая действительно оказалась опытной и доброжелательной. Они разделись, легли в постель. „Что происходило — не помню. Был слишком взволнован. Потом я оделся, попрощался с ней и уехал домой. Больше я никогда ее не видел”, — рассказывает Е. Л. Десять лет спустя, вспоминая о своей „первой любви”, он растерянно улыбается. Он не понимает до сих пор, почему с ним, физически здоровым, нормальным парнем, музыкантом и интеллектуалом, жизнь поступила так странно, почему он лишен радости настоящей любви и секса. Нет, к врачу он идти не хочет. Врач, по его мнению, не поможет. А что поможет? Ленинградский музыкант верит в неожиданную счастливую встречу. Он, правда, ничего не делает для того, чтобы приблизить такую встречу. Но ждет. И надеется…

Интеллигенты — дети интеллигентов… Страх перед всем, что связано с сексом, они впитали с молоком матери. Привлекательная шатенка Лиза, библиотекарь из Москвы, призналась мне, что боится иметь детей. Эта боязнь возникла в раннем детстве. Она спросила у своей интеллигентной матери, как она появилась на свет. Сначала мать обманула ее: сказала, что родители находят своих детей на грядках в капусте. Потом призналась, что Лиза вышла из ее живота. „Как вышла? Тебя разрезали?” — спросила дочь. „Да”. „Было больно?” „Очень больно”. Этого ответа оказалось достаточно для того, чтобы и сегодня 35-летняя Лиза с ужасом отвергала мысль о рождении собственного ребенка.

Сыновьям и дочерям рабочих (вторая группа опрошенных) все эти драмы неведомы. Им не приходится ломать голову над тем, откуда берутся дети. Познание реалей о сексуальной жизни начинается у них значительно раньше, чем следовало бы: в 5–6 лет. Семья рабочего Минского тракторного завода Матвеевского живет в бараке. В семье восемь детей. Все как-то помещаются в одной комнате. У супругов нет не только спальни, но даже кухни. В коридоре на фанерном ящике стоит керогаз, на котором жена рабочего готовит еду для 10 человек. Теснота и убожество жизни не мешают супругам Матвеевским каждый год рожать ребенка. О том, какое воспитание получают их дети, рассказывает друг семьи 60-летний житель Минска С. К. Он преподавал черчение в той школе, где учился старший сын Матвеевских. Однажды перед уроком этот 13-летний паренек нарисовал на классной доске картинку, изображающую половой акт. Учитель был возмущен. „Откуда ты набрался такой пакости! — крикнул он мальчику. — Придется сказать отцу, как ты себя ведешь…” Мальчик не смутился. „Откуда набрался? Из дому. Вы же знаете, как мы живем. Я не помню только, как меня родили и четырех братишек после меня. А с пятого начиная, я все видел. И мои братья и сестры знают, как мамка с отцом детишек делают…”

Так они и воспитываются миллионы мальчиков и девочек из бараков и заводских общежитий. Но если родные семьи для детей рабочих служат как бы „подготовительной школой”, то подлинными „университетами” сексуальной жизни являются для них ПТУ — профессионально-технические училища, где по официальной версии готовят квалифицированных рабочих. Мальчики и девочки поступают в ПТУ после 8 класса в возрасте примерно 15 лет. Живут эти отпрыски рабочего класса в общежитии три года и за это время научаются многому.

Вот что рассказывает о ПТУ 45-летний Лев К., рабочий-слесарь из Ленинрада, с 1975 по 1981 год работавший в качестве мастера в училище, которое готовит работников городского транспорта. Мастер — это и учитель и воспитатель в одном лице. Ежедневно 8—12 часов Лев К. проводил в мастерских и в девятиэтажном общежитии ПТУ на 400 человек. Занятия в училище начинаются в 9 утра и заканчиваются в 3.15. Все остальное время мальчики и девочки предоставлены самим себе. В цехе работают они, как правило, хорошо, к труду приучены. Но отдыхать и развлекаться не умеют совсем. Книг не читают. В Училище есть один телевизор, но возле него почти всегда пусто: дети, как и их родители, презирают пропаганду, которой наполнены передачи. Смотрят они лишь детективные фильмы. Спорт тоже мало кого увлекает. Так что главное развлечение учащихся — водка.

После уроков, собрав среди приятелей деньги, покупают бутылку. Закуски обычно нет, поэтому, опрокинув стакан хмельного, мальчики нюхают рукав куртки. Это называется „пить под сукно” или „закусить сукном”. Захмелевши, подростки отправляются развлекаться к девочкам, которые живут на другом этаже. Будущие водительницы автобусов и трамваев тоже не прочь выпить. А пьяному — море по колено. Начинается секс. „На моей памяти, — вспоминает Лев К. — было три случая, когда у нас в ПТУ рожали 15-летние девочки. Администрация боится скандала и пытается объявить такую пару мужем и женой. Но 16-летние „мужья” бегут от своих 15-летних „жен”. Чаще однако все обходится абортом: женщина-мастер ведет беременную девчонку в больницу. Число абортов в Училище в течение года исчисляется десятками. О противозачаточных средствах молодежь не думает, а скорее не знает о их существовании. В 1978 году одна девочка забеременела, вторая решила ей помочь. Обе выпили для храбрости, а потом подружка вылила беременной во влагалище и матку поллитра пшеничной водки. Но ничего не помогло: ребенок родился здоровый. Крепок русский человек!

„Мне часто приходилось дежурить в общежитии ночью, — рассказывает мастер. — Это нелегкая служба. Лифты в девятиэтажном корпусе выключены, так как учащиеся ломают их. Обходить 128 комнат на девяти этажах приходится пешком. (Отключить в Училище пришлось также газовые плиты и души: мальчики и девочки несколько раз совершали газовые взрывы и затопляли этажи водой.) Смысл ночных дежурств сводится главным образом к тому, чтобы извлекать мальчиков из постелей девочек и девочек из мужских комнат. „Любовники” и любовницы” прячутся в стенных шкафах и под кроватями. Впрочем, они не слишком смущаются, когда их обнаруживают. „Вы же спите со своей женой, и мне хочется”, — заявила мастеру 16-летняя пролетарка, у которой из постели был изгнан ее ровесник.

Девочки в ПТУ крупнее мальчиков и физиологически более развиты. Так что сексуальная инициатива нередко исходит от них. Курят, пьют и грязно ругаются они так же, как и мальчики. К тому же, между ними часто возникают потасовки из-за парней. Половая жизнь в училище чрезвычайно богата: здесь есть и гомосексуализм, и изнасилования, и мастурбация, и онанизм. Последнее занятие даже имеет среди учащихся свое местное название: „развлекаться с Дунькой Кулаковой”. Общественное мнение не возбраняет никаких сексуальных крайностей, даже изнасилования. В 1978 году 16-летний мальчик из ПТУ был осужден судом на 8 лет лагерей строгого режима за изнасилование. Дело происходило в комнате общежития. Жертва кричала, просила о помощи и, в конце концов, выбросилась из окна 7-го этажа. На суде выяснилось, что в соседней комнате находилось в это время более десяти других учащихся. Они не обратили на крики никакого внимания. Когда послышались крики и раздался звук разбиваемого стекла, один из них с иронией сказал: „Ничего особенного, там Толик с ней занимаете я…”

Для нравственности рабочей молодежи общежитие оказывается местом действительно роковым. И это не обязательно должно быть ПТУ. То же происходит в школах-интернатах, предназначенных для детей из бедных семей; те же нравы господствуют в Детских домах и в фабрично-заводских общежитиях. Молодая эмигрантка из СССР, живущая ныне на западном побережье США, рассказывает, что она была изнасилована в Детском доме, расположенном неподалеку от Москвы, когда ей было 9 лет. В этом Детском доме царил и поныне царит самый настоящий сексуальный террор. Старшие мальчики угрозами заставляют девочек отдаваться им. Неуступчивых избивают. Администрация делает вид, что ей ничего не известно. Сексуальное воспитание? Да, оно имеется. Когда моя собеседница в том же Детском доме забеременела в 16 лет и пришла за помощью к женщине-врачу, та заявила ей, что произведет показательный аборт. Через несколько дней все девочки Детского дома от мала до велика были выстроены вокруг гинекологического кресла, на которое положили 16-летнюю нарушительницу порядка. Врач без анестезии произвела выскабливание плода. Пациентка кричала от боли, многих девочек тошнило от вида крови и криков, но врач продолжала „операцию”, приговаривая: „Любишь кататься, люби и саночки возить”. Это медицинское мероприятие было одобрено администрацией Детского дома как „воспитательное”…

Впрочем, сексуальная мораль младшего поколения рабочего класса не всегда зависит от характера жилища. По стандартам Советского Союза Костя Р., сын киевского рабочего, жил в неплохой квартире. В своем 9 классе Костя также считался неплохим учеником. Да и школа эта в рабочем районе Киева считалась не худшей. И тем не менее 15-летняя Надя, одноклассница Кости, забеременела от него и родила ребенка. Учительница — классный руководитель — пригласила родителей Кости, чтобы обсудить сложившуюся обстановку. Родители, однако, никакой вины за своим сыном не признали и стали говорить о дурном поведении девочки. Костя был с ними совершенно согласен. Он ни разу не навестил Надю во время беременности, не посмотрел на своего ребенка. Когда же ребенок заболел и погиб, девятиклассник высказал свои чувства одной фразой: „Хорошо, что он умер”. „Но ведь это твой сын, внук твоих родителей”, — изумилась учительница. „Скорее всего не мой, а Васькин, — возразил Костя. — После меня Надька с холодильника прыгала. И ребенок у нее выскочил. А потом она с Васькой была. Это Васькино дитя. А в общем, хорошо, что ребенок умер. Так всем спокойнее…”

Когда я говорю о классах в советском обществе, то, естественно, вхожу в противоречие с официальной советской точкой зрения, утверждающей, что никаких классов в СССР уже давно нет. Один из проповедников советского образа жизни даже ввел в обращение официозное клише: „В нашем бесклассовом обществе есть только один привилегированный класс — это дети”. Фраза эта, многократно повторенная в газетах и по радио, изрядно надоела советской публике, тем более что реальная жизнь каждый день показывает простому человеку нечто прямо противоположное. О детях рабочего класса и детях интеллигенции мы уже кое-что теперь знаем. Приведу рассказ, который дает некоторое представление о жизни действительно привилегированных детей, потомства партийной, советской и военной элиты.

„Мой дед был „большим человеком” в партии, — говорит 22-летний москвич Леонид С., недавно приехавший в Америку, — поэтому нас с братом приняли в 31-ю школу Фрунзенского района Москвы. Эта школа в центре города предназначалась для детей дипломатов, высших партийных и советских чиновников, видных деятелей культуры. Я учился там 10 лет с 1966 по 1976 год. В Москве есть несколько таких школ. Кроме нашей, английский преподают в 28-й школе, а французский — в 19-й. Говорят, что такие привилегированные школы, дающие глубокое знание иностранного языка, есть также в Ленинграде и в столицах национальных республик. Учат там хорошо, особенно здорово обучают иностранному языку. Ведь большинство наших выпускников идет потом в МИМО — Московский институт международных отношений, впереди у них дипломатическая карьера. Но главное в нашей школе было не ученье, а удивительная свобода, какой, я думаю, не имел в стране никто другой”.

Действительно, свобода в школе для сынков высшего сословия была баснословной. Начиная с 5 класса, ученики не носили обязательной в СССР школьной формы. Им разрешалось все то, что строго-настрого запрещено во всех школах Советского Союза: носить джинсы, отращивать длинные волосы, приносить в класс бутылки виски и коньяка, и даже курить наркотики. Дети дипломатов развлекались на переменах, а подчас и на уроках, разглядывая привезенные родителями из-за границы журналы „Плейбой” и „Пентхауз”. Они были уверены: ни учитель, ни директор не сделают им замечания. Ведь это была не просто какая-то там школа, а учебное заведение, где в качестве учеников были представлены самые знаменитые семьи страны: внук Хрущева, три внука Микояна, сын члена ЦК партии Гришина и т. д. и т. п. А рядом с этой должностной элитой учились дети литературных и театральных знаменитостей — сын актера Табакова, сын писателя Аксенова и даже пасынок Александра Солженицына. „С таких детишек много не потребуешь”, — иронически комментирует Леонид С. Кроме советской знати, в 31-й школе представлены были дети дипломатов Запада и Востока. Естественно, что жизнь школьников такого рода сильно отличалась от жизни всех других школьников страны.

„И мальчики и девочки в нашем классе всегда имели свободные деньги, — вспоминает Леонид С. — После уроков за ними подъезжали ЗИЛы и Чайки [85]. У всех были отличные просторные квартиры. Поскольку папы-дипломаты часто находились за границей, а партийные папы и мамы предпочитали проводить время на дачах, квартиры эти часто пустовали. Впрочем, как только „предки”-родители оказывались вне дома — „хиляли вон”, их наследники-школьники устраивали загулы, продолжающиеся несколько дней. Учителям в таких случаях отвечали они кратко: „Был болен”. Справок от врача или записок от родителей никто у нас не спрашивал”.

Секс в этой среде начинался с детства и считался естественным элементом жизни „юной элиты”. Первая герл-френд Леонида была дочь посла республики Бангладеш. Когда они сошлись, ему было 14, а ей — 13 лет. В этой кастовой компании глубокие привязанности и даже просто длительные связи между мальчиками и девочками не поощрялись. Связи возникали и распадались так быстро и часто, что случалось, придя на вечеринку с одним мальчиком, школьница уходила с другим. Никто из ее одноклассников не считал такое поведение безнравственным.

Сексуальное образование ученики 31-й школы получали из самых достоверных источников: читали английские книги по сексу. Беременность им также не грозила: в их распоряжении были бидэ, души и ванны, самые совершенные презервативы западного производства и американские противозачаточные таблетки.

Интересно, что, охотно пользуясь всеми этими и многими другими благами, дети высокопоставленных родителей не разделяют социальные и политические взгляды родителей. Они слушают радиостанции „Би-Би-Си”, „Голос Америки” и „Немецкую волну”, считают, что в России — „бордель”, „все хреново” и „говнисто”, но это — не их дело. Социальные проблемы, будущее страны не только не беспокоят, но и не интересуют детей партэлиты и дипломатов, поскольку их самих ждет впереди безоблачное будущее, дипломатическая карьера и хорошие деньги. Главный интерес жизни пока сосредоточен на том, чтобы собраться и повеселиться сегодня.

Мы говорили до сих пор о молодежи городской, но подрастает смена и за пределами городов. Советская пресса неохотно пишет о мальчиках и девочках из деревни. Да о них и нечего собственно сказать, кроме того, что большая часть из них весьма рано приобщается к спиртному (вкус водки многие знают с одиннадцати лет и раньше), а став подростками, начинают думать, как бы сбежать из деревни. В основном жизненный путь деревенского подростка определяет призыв в армию в 18 лет. Отслужив, они как правило назад в деревню не возвращаются… Девушкам, оставшимся без женихов, ничего не остается, как тянуться вслед за ними в город. Те, кому это не удается, остаются в селе чаще всего без мужа и без детей. Впрочем, оказывается, есть за пределами городов девочки и с другой судьбой.

Доктор медицинских наук, хирург, Владимир Голяховский в 1974 году поехал на научную конференцию в Омск (Западная Сибирь). Участники конференции имели возможность приобрести Сборник трудов сибирских ученых. Купив книгу и просматривая оглавление, Голяховский прочитал, что на страницах 103–105 опубликована статья группы сибирских медиков „Сто случаев доношенной беременности у девочек моложе 13 лет”. Врач заинтересовался статьей, но страниц 103–105 в его экземпляре почему-то не оказалось. Он попросил заменить ему экземпляр, но и в другом этих страниц не было. Позднее один из организаторов конференции объяснил московскому гостю, что статью запретила цензура. Коллега из Сибири рассказал доктору Голяховскому о тех фактах, которые легли в основу запрещенной статьи. Вот этот рассказ в сокращенном изложении.

В лютые зимние морозы — 40–50 градусов по Цельсию — сибирские охотники-профессионалы уходят на всю зиму в тайгу добывать зверя. В одиночку жить и охотиться слишком тяжело. Поэтому в тайгу уходят небольшими группами — по два — три человека. Очень частый вариант — семейная группа, которая состоит из отца, сына в возрасте 17–25 лет (пока не женился) и младшей дочери — 12–15 лет. Они нагружают сани мешками с патронами, капканами, крупой, мукой, сушеными грибами и ягодами, керосином, свечками, мылом, махоркой, самогоном и спиртом. Начинается путь по глубокому снегу в глубину необъятных сибирских лесов, туда, где бродят лишь дикие звери. Там у каждого охотника стоит своя маленькая избушка, срубленная и поставленная, может быть, еще его дедом или прадедом.

В избушке остается жить дочь, взятая вести немудреное хозяйство. Сами же охотники уходят на далекие расстояния и пропадают там по несколько дней, гоняясь за зверем или прячась от непогоды. В избушку они возвращаются только передохнуть. Для переутомленных мужиков, одичавших от жути тайги, такое возвращение — праздник, тем более что они всегда приносят с собой добычу: свежее мясо и шкуры убитых зверей. Девочка делает для охотников все: она приучена стаскивать валенки, снимать пропотевшую одежду, приучена мыть их теплой водой, подавать миски с кашей и мясом, приучена наливать самогон.

Пьяные от усталости, сытости и самогона, охотники теряют человеческий облик: оба, прежде чем завалиться на сутки спать, хватают щуплое тельце своей девочки — дочери и сестры — и по очереди насилуют ее. Собственно, это даже не насилие. Ведь девочки, дочери охотников, и к этому приучены… Такая жизнь продолжается всю долгую сибирскую зиму. Ко времени возвращения домой девочка уже беременна и к родному порогу возвращается она с большим животом. Матери ведут своих дочек к врачу и еще через несколько месяцев — к радости или к горю — рождается младенец, сын неизвестного отца. А чаще такие младенцы гибнут и гибнут с ними вместе в родах несозревшие еще для материнства девочки.

Группа врачей-акушеров собрала наблюдения над ста девочками, родившими благополучно. Исследованию подверглись лишь те, что не достигли 13 лет. Но были и постарше — тех были тысячи. Врачи написали интересную статью, в которой касались лишь медицинской стороны вопроса, без социологии и морали. Но бдительная цензура, тем не менее, схватилась: омский цензор приказал вырезать из уже готового сборника страницы с рассказом о юных роженицах. [86]

… Мне хотелось бы закончить эту главу оптимистически. Ведь речь идет о детях, о нашем будущем. Недавние события как будто дают некоторую надежду на лучшее. Власти Советского Союза склоняются (не так уж важно, по какой причине) к тому, чтобы не скрывать больше от молодых сексуальную грамоту. А где есть грамота, быть может, завтра возникнет и культура. Во всяком случае, в это хотелось бы верить. Хотелось бы… Листаю взятые у соотечественников интервью. Вот запись нашей беседы со Львом К., мастером из ленинградского профтехучилища. Я спросил его, пытался ли кто-нибудь из преподавателей ПТУ говорить с молодежью о сексуальных вопросах. Он ответил, что ежемесячно в училище читали курс лекций по половому образованию. Читали специалисты, кандидаты медицинских и педагогических наук. Учащиеся охотно собирались на эти лекции, но реакция их была, мягко выражаясь, довольно странная, если не сказать полностью неадекватная содержанию лекций. Они смеялись и шутили вслух, когда лектор говорил о том, как опасно применять насилие при первом половом сношении; гримасничали и хохотали, когда речь шла о важности ласк в любовных отношениях, и пожимали плечами, когда речь шла о противозачаточных средствах. Мастер рассказывал обо всем этом с явным огорчением. Человек серьезный и в то же время добродушный, он не раздражается на оставленных им в Ленинграде девчонок и мальчишек, а скорее жалеет их. Но одно он сказал очень твердо: „Я ни за что не отдал бы собственного ребенка в общежитие. Ни за что…”

Общежитие, как мы уже видели, место для молодежи действительно не из лучших. Ведь дети лишены там родительского влияния. Светлана ПІ., бывшая продавщица из ленинградского магазина, считает, однако, что курс сексуального просвещения натолкнется на серьезные препятствия и в нормальной школе. „Боюсь, что дети будут шушукаться и смеяться на этих уроках, — говорит она. — Им будет стыдно отвечать такой урок”. Светлана вспоминает свое собственное детство и те смешки и шуточки, которые постоянно сопровождали уроки биологии, когда учитель обь-яснял тему размножение. Она и сама схватила тогда тройку, хотя хорошо знала урок. От смущения язык у нее еле ворочался, она боялась поднять глаза на класс. Стояла у доски вся красная, в поту. А речь и всего-то шла о строении яйцеклетки, Никакого отношения к сексу урок не имел.

То, о чем говорит Светлана, — неумение детей и взрослых спокойно и серьезно относиться к половым проблемам — знают все, кто жил когда-либо в СССР. Распространению сексуального просвещения мешает отсутствие сексуального воспитания. Один такой эпизод попал даже на страницы советской газеты. В городе Калининграде (Московской области) учительнице биологии в качестве эксперимента поручили прочитать курс лекций по семейно-половому воспитанию. „Комсомольская правда” так описывает завершение этого эксперимента: „Как только она начала говорить, на голову бедняге-педагогу посыпались вопросы самые невероятные, фантастические, нелепые, заквашенные на дворовых анекдотах и досужих домыслах. Учительница залилась краской и пулей вылетела из класса. На этом мероприятие плачевно закончилось…”

Я не поклонник „Комсомольской правды”, но случается, что и на страницы комсомольского официоза проникают здравые мысли. Одно из таких высказываний показалось мне настолько убедительным, что я решил процитировать его полностью: „Допустим в школах повсеместно введен новый курс „Подготовка к семейной жизни”. Написаны учебники, подготовлены преподаватели, отработаны программы, методики: психологический аспект, физиологический аспект, педагогический, экономический… Все разъяснят, растолкуют, разжуют, подадут. Толк будет? Думаю, вряд ли. Потому что это дело, как никакое другое, требует не столько усвоения теоретических знаний, сколько накопления душевного опыта, опыта разнообразного общения между людьми”.

Так писала „Комсомольская правда” в номере от 5 января 1979 года. И с этим трудно не согласиться.