Третий лишний. Он, она и советский режим

ГЛАВА 15. СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ… В ЗЕРКАЛЕ СОВЕТСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ПОЛИТИКИ

Романтические и даже меланхолические настроения все чаще проскальзывают ныне в произведениях официального советского искусства. С чего бы это? Ведь еще недавно бодрый тон считался обязательным для армии советских романистов и кинематографистов, а выполнение производственного плана и фронтовой героизм являлись главными разрешенными темами литературы и кино. Сегодня же, если верить газете „Неделя”, „многие прозаики пишут о несостоявшейся любви, о том, как герои нередко отказываются от этого чувства по глупости, по слабости характера, ради душевного комфорта… Все чаще и чаще звучит разговор об одиночестве. Борются с ним герои кинофильмов и рассказов. Ищут от него лекарств психологи, социологи и публицисты…”[151]. Но что самое удивительное, газета не критикует писателей и сценаристов за упадничество и нытье, за „не те темы” и не такое, „как надо”, разрешение сюжета. Давно ли считалось, что коллектив (наш, советский, здоровый) способен врачевать любые личные раны, а одиночество осмеивалось как „недуг сытых”. И вот, на тебе: сегодня и „Неделя”, и „Литературная газета”, и ряд других изданий соглашаются, что одиночество — серьезная личная и общественная проблема и преодолевать его отнюдь не просто. Слова при обсуждении этой проблемы произносятся совсем почти человеческие: „Не странно ли, полная записная книжка телефонов, а поделиться вроде бы не с кем, полно знакомых молодых людей, а замуж выйти вроде бы и не за кого…”[152].

Оставляя это „вроде бы” на совести редактора, заметим, что так раньше отечественная пресса никогда не писала. Даже „Правда”, на что уж издание строгое, и та вдруг заговорила о трудностях семейной жизни, о разводах, о часто возникающем несходстве супружеских характеров. „Неужели советская семья исчерпала свои возможности? Семья умирает?” — с деланным изумлением восклицает автор на страницах советского официоза [153]. Конечно, в конце своих статей авторы дружно приходят к вполне ортодоксальным выводам: семья в СССР не умирает, а „перестраивается”; одиночество имеет место, но против него есть прекрасное средство — законный брак. И хорошо бы при этом детей побольше…

Оптимизм оптимизмом, но поток статей и книг о неполадках в семье, о крушении браков, о разбитых жизнях женщин и брошенных на произвол судьбы детях, а также о других столь же интимных и столь же непривычных для публичного обсуждения предметах продолжается. И поскольку ничего в отечестве нашем случайным не бывает, а совершается всегда по команде, то можно с уверенностью сказать, что в советских верхах серьезно обеспокоены возникшей ситуацией. Настолько серьезно, что, позабыв всегдашний свой страх перед углублением в сферу личной жизни граждан, власти разрешили обсуждать даже такие вопросы, как сексуальная неудовлетворенность супругов и массовое появление внебрачных детей.

Для беспокойства на верхах есть серьезные причины. Советский Союз переживает демографическую катастрофу: там непрерывно падает рождаемость. Падает она давно, но многие годы нежелание граждан заводить детей являлось государственной тайной. Ныне молчать об этом стало невозможно: 60 процентов семей в СССР или вовсе бездетны, или имеют одного, от силы двоих детей. Возникшая на сегодня картина особенно разительна, если сравнить светлое социалистическое настоящее с „проклятым царским прошлым”.

Из материалов переписи населения, проведенной в 1897 году, видно, что в те времена на каждые 1.000 подданных российского императора в год рождалось от 40 до 45 детей. Правда, в доантибиотическую пору младенцы часто гибли от болезней, но населении империи, тем не менее, быстро росло, обгоняя большую часть европейских стран. Большевистская революция 1917 года и гражданская война подорвали кривую нормального возрастания населения России. К 1940 году на 1.000 советских граждан ежегодно рождался только 31 ребенок; в 1960 году-около 25. К 1980 году число ежегодных рождений в стране зрелого социализма упало до 18,3 на тысячу, то есть в два с половиной раза меньше по сравнению с 1897 годом[154]. Этот процесс поразил не только город, но и село. Деревенские семьи, когда-то многолюдные, насчитывающие по семь-десять детей, сегодня в пределах Средней России, Украины и Белоруссии не склонны иметь даже 3–4 малышей.

Вопрос о том, сколько иметь в семье детей, вроде бы сугубо личный и касается только двоих. Но сфера личного, то есть касающаяся только личности и никого другого, в Советском Союзе сведена почти на нет. Для московских властей деторождение — процесс, прежде всего связанный с их военными и хозяйственными планами. Уже сейчас на заводах и стройках страны не хватает до 20 процентов рабочих, а в армию приходится призывать юношей, которых по состоянию здоровья в прошлые десятилетия ни за что бы не призвали. Конечно, можно утешаться тем, что низкий уровень рождаемости распространен лишь среди русских, украинцев, белорусов и жителей Прибалтийских республик. В Узбекистане, Туркмении и Таджикистане семьи по-прежнему многодетны и процент рождаемости почти достигает дореволюционного уровня (в соответствии с переписью 1897 г.). Но в Москве эти цифры никого не радуют. Туркмены и узбеки весьма неохотно покидают свои кишлаки, крайне редко становятся к заводскому станку, не желают идти на строительства. Да и в армии они сила весьма сомнительная: после вторжения в Афганистан оттуда пришлось срочно выводить части Среднеазиатского военного округа.

По предсказаниям специалистов, падение рождаемости будет продолжаться среди „белых” народов и впредь, хотя и не такими стремительными темпами, как в последние годы. Вот почему журналистам и писателям, сценаристам и режиссерам, социологам, психологам и демографам дана команда как можно сильнее шуметь о пороках малодетной семьи, о прелестях брака-, о радости материнства. В этой связи и об одиночестве разрешено поговорить с сочувствием: жалко их, одиноких, надо бы к делу пристроить… В официозном, поднятом по команде хоре многое звучит фальшиво и неубедительно, ясно видна рука дирижера. Но есть в этой государственной кампании и положительная сторона: на страницы прессы проникло много интересных, прежде утаиваемых цифр и фактов.

Возьмем хотя бы основной вопрос проблемы: сколько в стране мужчин и сколько женщин. На первое января 1979 года в СССР было 122,3 миллиона мужчин и 140,1 миллиона женщин. Таким образом на сегодня в стране — 17 с половиной миллионов, лишних” женщин. Такой диспропорции нет ни в одном государстве мира. И это при всем при том, что в царской России представителей обоих полов было почти поровну. Советские журналисты и социологи „объясняют” „избыток” женщин гибелью мужчин во Второй мировой войне. Но диспропорция возникла значительно раньше. Уже в результате Первой мировой войны и войны Гражданской погибло и умерло от болезней 2,6 миллиона военнослужащих, и это лишь малая часть погибших в результате потрясений, пережитых Россией между 1914 и 1922 годами. Советские авторы ничего не пишут о жертвах красного террора и о первой антибольшевистской эмиграции, но они признают, что „общие потери населения нашей страны (прямые и косвенные) составили 21–22 млн. человек, из которых около 10 процентов — потери вооруженных сил…”[155] В результате к началу 20-х годов женщин в СССР было уже на 4 миллиона с лишним больше, чем мужчин.

Перепись 1939 года показала, что женщин стало еще больше. Число „лишних” достигло перед войной 8 миллионов! В советских книжках и газетах, разумеется, о сталинском терроре, о лагерях смерти, о раскулачивании и вывозе миллионов кулаков на дальний Север на верную смерть прочитать нельзя. Вместе с тем вроде бы необходимо как-то объяснить, почему в самое мирное за всю историю советской власти время процент женщин среди населения достиг 52,1 процента, а процент мужчин упал до 47,9. Впрочем, авторов, пишущих по прямому заказу партийных властей, ничто не смущает. „Период между переписями 1926 и 1939 годов, — вещают они, — был тем временем, когда в нашей стране в основном был построен социализм. Этот процесс происходил в очень сложных условиях классовой борьбы и быстрой перестройки экономики в исторически короткие сроки” [156]. И все. Какие классы с какими воевали, — неизвестно, а в результате нескольких миллионов мужиков Россия недосчиталась. "Перестройка” и „борьба” изуродовала жизнь и миллионам женщин, которым стало не за кого выходить замуж, не от кого рожать детей.

О потерях во Второй мировой войне советская статистика лгала долго и упорно. Размеры этих потерь не ясны и доныне. Зато ведомо, что после войны и массовых арестов 1947–1952 годов („вторичные посадки”) женщин в стране по сравнению с мужчивами оказалось уже на двадцать миллионов больше. И снова, как перед войной, не состоялись миллионы свадеб, не родились миллионы детей. И хотя в СССР главную вину за падение рождаемости традиционно взваливают на Вторую мировую войну, не война только виновата. Падение рождаемости не прекращалось в стране, начиная с 1917 года. По словам специалистов, на пороге 70-й годовщины большевистского переворота „рождаемость большей части населения СССР находится на низком уровне, близком к простому воспроизводству…”[157].

Падает рождаемость не только из-за недостатка мужчин. Женщины Украины, России, Белоруссии и Прибалтики не желают рожать также из-за того, что непрочными стали современные браки. Ежегодно в стране заключается 2.700 тыс. брачных союзов и почти миллион из них распадается. Если в 1939 году на тысячу пар распадось 4,8 браков, то в 1959-м — уже 5,3, в 1970-м — 11,5, а к 1979 году на тысячу заключаемых браков в течение года распадается 15,2 [158] — Для сравнения укажем, что в Англии, например, на тысячу браков приходится в течение года всего лишь 8,5 разводов, в Венгрии — 9,3, в ГДР — 10,0, в Дании — 10,5. По части разрушения семейного очага Советский Союз, таким образом, держит несомненную пальму первенства. Согласимся, что несколько странно выглядит на фоне этих цифр утверждение одного из советских пропагандистов, что „брак по любви и любовь в браке — высший нравственный закон брачного союза при социализме”[159].

Отчего разрушаются браки? У советских социологов и демографов есть целый набор объяснений. Излюбленная формула специалистов по народонаселению состоит в том, что ныне выходят замуж и женятся люди очень юные, недостаточно социально зрелые и неподготовленные к семейной жизни. О сути „незрелости” в большинстве случаев умалчивается. Наиболее смелые, однако, говорят о том, что молодежь не получает сексуального воспитания и образования, хотя в большинстве случаев начинает сексуальную жизнь задолго до брака. О необходимости такого воспитания и образования спор в советской научной и партийной среде идет уже двадцать лет. Но только в начале 1984 года уроки „подготовки к семейной жизни” стали обязательными для большинства старшеклассников.

Ну, а почему разводятся сотни тысяч пар в возрасте 30–40 лет? Социологи снова ищут удобные объяснения. Лепечут что-то об урбанизации, „под воздействием которой меняются нормы поведения, характер семейного и внесемейноного общения” [160]. Уход миллионов крестьян из деревни в город („урбанизация”) не вчера начался и истоки его хорошо известны — мужик не принял коллективизацию. Деревенские люди предпочли тесноту заводских общежитий и убожество коммунальных квартир нищете и бесперспективности жизни в колхозе. Вместе с оставленной в деревне мазанкой или пятистенкой остались позади и прочный, освященный церковью брак, и крестьянская многолюдная, многодетная семья.

Пропагандистам такое объяснение, разумеется, не подходит. В поисках достижений” они договариваются до того, что массовое крушение семей в Советском Союзе — результат успехов советского режима. „Мы все больше поднимаемся по лестнице равноправия между мужчиной и женщиной в быту, в семье, — разъясняет один из знатоков современных семейных проблем. — В условиях равенства особенно острую реакцию вызывает всякое проявление элементов недостаточного внимания, равнодушия, черствости, безразличия, эгоизма со стороны одного члена семьи по отношению к другому…”[161] Попытку перевести трагедию миллионов разводящихся в план соревнования „хорошего” с „отличным” предпринимает также автор книги, Двадцатый век и проблема семьи” Зоя Янкова. По мнению Янковой, женщина сегодня стремится не просто любой ценой выйти замуж, а хочет найти в браке взаимопонимание, счастье, духовную близость… Плохому браку современная женщина (читай: „женщина советская”. — М. П.) предпочитает развод и в этом случае выступает его инициатором.

Что касается инициативы, то тут 3. Янкова права: разводы в СССР в двух третях случаев действительно происходят по инициативе женщин. Но вызваны они не столько „урбанизацией” и недостатком духовной близости, сколько повальным пьянством мужей. И об этом хорошо знают все, кто всерьез опрашивает разводящихся супругов. Из 500 опрошенных в Ленинграде разведенных женщин 210 ссылались на пьянство мужей как на главную причину расторжения брака (исследователь Д. М. Чечот). Исследовательница из Киева Л. В. Чуйко также утверждает, что чаще других причин развода женщины называли алкоголизм и пьянство мужа. К таким же выводам приходят исследователи Таллина, Минска, Вильнюса.

Другой решающей причиной массовых разводов, особенно среди молодых пар, является отсутствие жилья. Тридцать пять процентов новобрачных в Ленинграде сообщили интервьюировавшему их социологу, что собираются жить с родителями: другого жилья у них нет. Не надо быть специалистом, чтобы предсказать — жизнь с родителями (часто в одной комнате) — верный путь к разводу. Можно до бесконечности продолжать список причин, по которым разводятся советские граждане. Есть, разумеется, среди них и вечные — „разлюбил”, „изменил”, „не сошлись характерами”. Но есть у развода по-советски и свои особенности. Каждая вторая женщина в стране работает. Процент работающих (51,4) значительно выше, чем в странах Европы и в США. Советская пропаганда утверждает, что этот высокий процент зависит от того, что женщины наши жаждут помогать своей родине трудом, нуждаются в общении на производстве, среди них много людей с высшим образованием — врачей, учителей и т. д. В браке два работающих супруга, утверждает пропаганда, чувствуют себя более комфортабельно, у них есть о чем поговорить, их интересы шире.

Я опросил несколько десятков бывших советских граждан, живущих ныне в Америке, почему именно женщины Советского Союза идут на производство и как это сказывается на их брачных отношениях. Мои собеседники, люди разной культуры и различного социального положения, высказали, тем менее, одну и ту же мысль: идти на производство женщину заставляет только бедность. Муж, если он только не жулик и не крупный чиновник, не способен прокормить семью. Несколько бывших советских учительниц и врачей высказались в том смысле, что, если было бы возможно, они с большей охотой остались бы дома с детьми; что домохозяйка имеет значительно больше свободы, нежели чиновница или рабочая. Они добавили, что престиж, высокое служебное положение прельщает в СССР лишь ничтожное число женщин. Остальных же из дома на работу гонит только бедность[162].

Что касается семейных последствий ухода жены на работу, то они, по мнению моих собеседников, прямо ведут к разрушению брачного союза. Работая по 40 часов на производстве, советская жена и мать вынуждена не менее 40 часов провести затем в очередях, за приготовлением пищи, занимаясь стиркой и уборкой квартиры. У нее чаще всего нет не только газовой плиты и стиральной машины, но часто нет пылесоса и холодильника, без которых западная женщина не мыслит себе нормальной жизни. В результате русская жена вечно утомлена, раздражена, у нее нет времени на то, чтобы привести себя в порядок. Денег на наряды у нее тоже не хватает. Она склонна винить в своих тяготах мужа. Ведь это он не сумел создать для семьи материальное благополучие. Средний советский муж действительно не знает, как выбиться из своих жалких 150–170 рублей в месяц. Он унижен. Он теряет свое положение первого человека в семье. Отсюда раздражение, скандалы в доме. Не уважаемый ни женой, ни начальством, муж ищет утешение в вине. В отношениях супругов возникает новый виток — муж пьет, он пропивает свое и без того ничтожное жалованье. Отчуждение между супругами усиливается. Семейный корабль кренится, он близок к потоплению. Позднее в суде супруги могут выдвигать какие угодно аргументы, но причины развода (этого и миллионов других) таятся прежде всего в бедности, тяжелом быте семьи, который еще более утяжеляется, если жена идет работать. В цифрах процесс этот весьма нагляден: в 60-е годы в СССР распадался каждый четвертый брак, в 70-е разрушался один из трех, а ныне, в начале 80-х годов, в стране есть много районов, где в первый же год после бракосочетания приходит в ЗАГС или в суд, чтобы развестись, каждая вторая пара.

Печальный опыт супружества в советских условиях приводит к тому, что две трети мужчин после развода не желают больше жениться. Растет число одиноких и одновременно уменьшается количество семей. По переписи 1970 года в семьях жило 94,1 процента населения, а девять лет спустя семейных осталось лишь 88,4 процента. Зато одиночек (тех самых, о которых сегодня так печалятся авторы „Литературной газеты” и „Недели”) в 1959 году было 9 миллионов, в 1970-м — уже 14 миллионов, а к началу 80-х годов в стране оказалось около 20 миллионов одиночек!

Ранние разводы и обилие одиноких (среди них не менее 6 миллионов мужчин), разумеется, приводят к тому, что страна лишается изрядного числа (по подсчетам — 15 процентов) так и не родившихся в расторгнутых браках детей. Но проблема „недорода”, переполошившая советские верхи, оказалась еще более печальной, ибо выяснилось, что рожать не хотят даже семьи благополучные. Более того, обнаружилось, что рядовые советские граждане понимают семейное счастье совсем иначе, нежели лица начальствующие. При опросе большой группы населения, во время которого мужчин и женщин спрашивали, что всего важнее для их семейного счастья, ДЕТИ были названы лишь в 37,5 процентах (мужчины) и 47,2 (женщины). В то же время ОТДЕЛЬНАЯ КВАРТИРА и МАТЕРИАЛЬНОЕ БЛАГОСОСТОЯНИЕ заняли первое и второе место (59 процентов). Кстати сказать, роль ИНТЕРЕСНОЙ РАБОТЫ для семейного счастья оказалась самой незначительной и отодвинута была мужчинами и женщинами страны социализма на последнее — пятое — место![163]

Дети перестали быть в глазах супругов бесценным благом жизни, — сокрушается на страницах газеты „Неделя” доктор медицинских наук, профессор Рижского мединститута Сегелиенице. — Замужние женщины объясняют нежелание иметь детей недостатком жилья, отсутствием мест в яслях и детских садах”. Доктор Сегелиенице имеет особые причины для огорчения. Ее родина Латвия до 1945 года имела вполне достаточный уровень рождаемости. Но после захвата и присоединения ее к СССР Латвия заняла первое место в стране по низкой рождаемости. Каждая третья семья латышей вообще не имеет детей; 250 тысяч женщин-латышек не имеют семьи. Жители столицы республики Риги за год не рожают даже двух тысяч младенцев! Кто бы мог подумать, что старая истина о том, что звери неохотно размножаются в неволе, распространится на род людской?..

Те причины, по которым пациенты доктора Сегелиенице не желают обзаводиться детьми, к сожалению, вполне реальны и серьезны, хотя власти всячески отмахиваются от них. В книге „Единственный ребенок” автор на ста с лишним страницах пытается доказать, что скверные квартирные условия и материальные недостатки никак не мешают семье завести второго ребенка. Но на последней странице он публикует некоторые отзывы читателей на свою прошлую книгу на ту же тему, и оказывается, что большинство читателей видят суть проблемы малодетности именно в недостатке жилья. „По моему мнению, — пишет москвич Е. Кузнецов, — детей будет больше тогда, когда вместе со свидетельством о браке молодоженам будут давать ключи от квартиры”. А медсестра Т. Землякова из Иркутска уточняет: „Если бы мне твердо обещали: родишь второго — дадим квартиру, я бы дала расписку и родила”[164].

Может быть, Т. Землякова когда-нибудь квартиру и получит и „под расписку” родит второго младенца, но в массе своей молодожены Советского Союза не имеют решительно никакой надежды получить в день свадьбы ключ от собственного жилья. Сколько бы на пленумах ЦК ни болтали о принципе социализма — „каждой семье — отдельную квартиру”, выполнить это обещание власти не собираются, да и не могут. Строительство жилья идет везде крайне медленно, а главное, государство отпускает на жилищное строительство лишь ничтожную часть тех средств, что идут на военные приготовления.

То же самое происходит с яслями и детскими садами. Казалось бы, ясли нужны государству: будь достаточно мест в детских учреждениях, женщины рожали бы больше детей и легче шли бы на производство, где сейчас ощущается нехватка рабочих рук. О яслях пишут и говорят десятилетиями, и, тем не менее, хозяева страны не желают поступиться своими военными планами и дать деньги на детские учреждения. В этой области, как и во всех вышеозначенных, возник порочный круг, который наверняка не будет разрешен в ближайшее время.

Не имея возможности дать новобрачным квартиры, ясли и детские сады, вожди делают вид, что для проблемы рождаемости вопросы эти вообще второстепенны. И низкая заработная плата супругов — тоже. Чтобы рожать детей в таком количестве, в каком они необходимы родине, достаточно, по словам одного из авторов, просто „понять подлинную ценность ребенка в семье”. Понял — и давай… "Сегодня довольно сложно представить себе образ современной семьи, живущей в нужде”, — ерничает автор книги „Единственный ребенок”. Для пущей убедительности он приводит цифры о том, как много в стране людей, которые готовы покупать фарфорово-фаянсовую посуду, золотые украшения и хрустальные вазы.

По официальной статистике у половины населения СССР месячный доход на одного члена семьи достигает ста рублей. Цифра эта представляется мне очень сильно завышенной. Она означает, в частности, что несколько десятков миллионов семей, имеющих одного ребенка, имеют доход 300 рублей в месяц, а несколько десятков миллионов тех, у кого двое детей, располагают зарплатой в 400 рублей. Но это — чистая ложь. Зарплата в 300–400 рублей — привилегия ограниченного числа семей крупных советских, партийных и военных работников, а также кое-кого из писателей, кинематографистов и видных актеров. А в нормальной советской семье с одним ребенком средний доход на человека составляет 5 0—60 рублей. Родить еще одного ребенка означает снизить доход на душу до 45–37 рублей. А это уже нищета…

Вопрос о связи доходов родителей с количеством детей в семье обсуждался осенью 1983 года на Всесоюзной конференции по проблемам семьи в Цахадзоре (Армения). Один из ученых привел данные, из которых явствовало, что население СССР может быть разделено по доходам на пять групп: с доходом от 7 рублей в месяц до 45 рублей на человека, от 45 до 70, от 70 до 115, от 115 до 145 рублей и от 145 рублей и выше в месяц. Вывод при этом сделан был такой: рожать можно при любом обеспечении, ибо 45 рублей достаточно всякому, кто не желает для себя слишком многого. Не знаю, как по части статистики, а по части совести у исследователей этих видятся мне серьезные проблемы. Стыдно, опираясь на науку, требовать от простых людей с более чем скромными доходами, чтобы они опускались на дно нищеты, дабы государство получило к двухтысячному году необходимую ему рабочую силу?[165]

На той же конференции, к счастью, нашелся и другой ученый, который честно заявил: „Ребенок в наше время стоит дорого, причем с повзрослением стоимость его содержания чувствительно повышается”. Ученый привел цифры, из которых стало ясно, что если на самых маленьких в большинстве семей уходит в месяц примерно 50 рублей, то подросток „стоит” родителям уже 100 рублей и выше. При двух работающих супругах на содержание одного ребенка расходуется сейчас более трети семейного бюджета. Откуда же взять на второго?

Проблема низкого заработка основной массы работающих так же не может быть разрешена государством, как неразрешима проблема квартиры и ясель. Низкая зарплата масс — основной принцип советской системы, принцип, который она нарушает только для своих высокопоставленных чиновников, да для группки избранных ученых, писателей, артистов. Больше того, если бы даже кремлевские чиновники решили резко поднять доходы своих граждан, те больших благ не получили бы: в стране нет достаточного количества товаров. Что же еще может сделать власть для того, чтобы повысить рождаемость? Пресечь пьянство? Хотя с приходом нового вождя сделана попытка ограничить продажу спиртного, но на „сухой закон”, на полное прекращение продажи водки Кремль не пойдет. Дело не только в доходах. Пьянство — лучшая отдушина для переполняющего советское общество раздражения и недовольства. Лишить советского гражданина выпивки значило бы попросту толкнуть его на бунт.

И в своей демографической политике Кремль не способен что-либо изменить. Вместо того, чтобы постараться сгладить как-то разрыв в количестве мужчин и женщин в стране, разрыв, вызванный акциями прошлых хозяев страны, нынешние продолжают прежнюю политику. Кроме 5-й миллионов военных, загнанных в казармы, мужчин постоянно бросают на всякого рода „великие” стройки в отдаленные районы страны. То созидаются военные предприятия на севере Урала, то на очереди КАМАЗ, то что-то надо строить на Чукотке, или возникает необходимость тянуть железнодорожную линию между Байкалом и берегом Тихого океана. На таких стройках возникает резкий перевес мужчин, в то время как, например, в Псковской области на 100 женщин приходится 84 мужчины, в Вологодской — 85, а во Владимирской и вовсе 75.

На что же надеется режим, начиная кампанию за повышение рождаемости? Какие конкретные действия все-таки возможны по мнению властей в нынешних условиях? Это прежде всего попытки материально поддержать женщин, рожающих второго и третьего ребенка. За минувшие полвека постановления такого рода принимались уже не раз. Одно из последних решений ЦК КПСС, Президиума Верховного совета, Совета министров СССР и ВЦСПС об „Усилении государственной помощи семьям, имеющим детей…” (6 сентября 1981 года) ввело выплату единовременного пособия матерям при рождении второго ребенка в размере 50 рублей, а при рождении третьего — 100 рублей”. Эта и другие столь же жалкие подачки никакого влияния на рождаемость не оказали. Делаются попытки продолжить „поощрения” и сейчас. Новейшая идея, с помощью которой намереваются поднять в стране рождаемость (об этом в июне 1984 года писала газета „Известия”), состоит в том, что парам, согласным завести второго ребенка, вне очереди будет поставлен квартирный телефон…

В то время как супругов, склонных к деторождению, государство так или иначе поощряет, „нерадивых” оно чувствительно наказывает. Законы, толкующие о разводе в Советском Союзе, довольно либеральны, но судьям разъяснено, что они должны препятствовать расторжению браков, особенно, если это относится к молодым людям, и всеми силами стараться примирить супругов. „Свобода развода в нашей стране находится под контролем государства”, — многозначительно роняет автор книги „Брак, семья, дети” юрист М. А. Иванов (издательство „Педагогика”, М., 1983). Тяжелый груз этого контроля явственно чувствует каждая пара, которой приходится обращаться в суд. „Судебный процесс по бракоразводному делу, — разъясняет юрист Иванов, — преследует в первую очередь воспитательные цели (разрядка моя. — М. П.). Судьи стремятся убедить супругов, насколько нежелательны для них (для кого? — М. П.) последствия развода”. В полном соответствии с новой государственной политикой другой автор пишет о „неправильно понятой свободе разводов и злоупотреблении правом на развод”[166]. Так, пользуясь мощью своего юридического аппарата, власти СССР сегодня превращают развод в длительное, тянущееся месяцами, тяжелое испытание, цель которого любой ценой заставить супругов сохранить семью и дать потомство.

Очевидно, при обсуждении проблемы рождаемости в Политбюро речь не раз заходила также о том, чтобы запретить аборты. Во взаимоотношениях власти и народа запрет — наиболее естественный, а, главное, наиболее доступный пониманию вождей метод воздействия на общество. Как известно, Сталин запретил аборты в 1936 году, а Хрущев разрешил их в 1955-м. Последующие властители, личности малопримечательные, могли бы прославиться хотя бы запрещением абортов на сталинский манер. Но, по всей видимости, аборты в ближайшее время запрещены не будут. В министерстве здравоохранения знают, сколько сот тысяч женщин было искалечено в сталинскую пору в подпольных абортариях. Смертность от так называемых криминальных абортов в эпоху запретов была в 10 раз выше, чем теперь. Вожди хорошо знают свой народ: на второй же день после введения запрета на операцию по всей стране возникнут тысячи подпольных абортариев, и число жертв будет исчисляться миллионами.

Не решаясь в законодательном порядке запретить аборты, власти, тем не менее, отдали распоряжение врачам в женских консультациях, чтобы те всячески затрудняли выдачу разрешений на аборт. Беременную женщину, которая приходит к медикам за справкой, долго, порой неделями, гоняют из кабинета в кабинет, в надежде, что она или передумает, или пропустит срок, до которого разрешается делать операцию.

Впрочем, в погоне за младенцами советская система действует не только путем запрета и приказа. Кое в чем ее несокрушимые идеологические позиции в последнее время размягчились. Так, хотя и не сразу и со множеством предосторожностей, в советский обиход вошли брачные объявления. Этот метод знакомства всегда высмеивался в СССР как сугубо буржуазный, торгашеский. Теперь старые лозунги пересмотрены. Брачные объявления появились сначала в газетах Прибалтики, а затем их стали помещать и на Украине. В частности, за это взялась газета „Днепропетровская неделя”. На первый же призыв сорокалетнего Геннадия Н. (некурящий, рост 167, образование высшее) откликнулось сто женщин. А всего „днепропетровский почин” принес редакции за полгода 38.000 писем из 162 городов страны. „Буржуазный” и „торгашеский” метод знакомства вызвал в социалистическом обществе живой интерес. Вот одно из объявлений в газете „Голос Риги”, подала его москвичка… Женщина приятной внешности (39 лет, характер спокойный, выдержанный, образование высшее, гуманитарное, с разносторонними интересами) желает вступить в брак с мужчиной 37–45 лет, с высшим образованием, эрудированным, честным, обеспеченным”.

Ну, кто бы лет десять назад поверил, что публикация таких объявлений в советских газетах возможна? Но демографическая катастрофа — не тетка…

Насколько можно понять, в борьбе за повышение рождаемости в стране наибольшие надежды власти возлагают на пропаганду во всех ее видах. Читателей советских газет, слушателей популярных лекций то пугают, то обольщают. Вот несколько типичных цитат из современной советской прессы:

„Малодетность повышает риск развода. Одно из условий прочной семьи сплоченный семейный коллектив: муж, жена и несколько детей”.

„Родите братика или сестричку своему ребенку, иначе он вырастет эгоистом. Эгоизм, по исследованию ученых, всегда соседствует с малодетностью”.

„Из тысячи человек населения, состоящего их двухдетных семей, через тридцать лет останется 621 человек, через 60 лет — 386, через 90 — 240, а через триста лет — всего восемь человек. А у нас семьи однодетные…”

„Современная теория сексологии, основанная на глубоких исследованиях этой проблемы, сводится к тому… что сексуальную жизнь и в старом возрасте нужно считать не только возможной, но и необходимой…”

Призывая женщину рожать, пропагандисты охотно цитируют подходящие к случаю народные пословицы и поговорки:

„Птица крыльями сильна, жена мужем красна”. „Без мужа жена всегда сирота”. И даже: „Жизнь без мужа — поганая лужа”.

Но объявлениями и пословицами дело не ограничивается. Для того, чтобы побуждать граждан вступать в браки, создан целый аппарат. В местных органах власти (исполкомах) по единому плану спешно организовываются „Службы семьи и брака”. Службам этим приказано, в частности, придумывать и поддерживать всевозможные „почины”, направленные на усиление деторождения. Журналистам велено разыскивать по стране и славить многодетные семьи, социологам — проводить обследования и публиковать соответствующие партийной установке выводы. Открываются клубы встреч „Для тех, кому за тридцать”. В частности, в рамках „Службы” в городе Кропоткине Краснодарского края ежегодно проводится „День семьи”. Праздник начинается с парада. Впереди колонны идут самые многодетные граждане города. Затем отцов и матерей с их выводками сажают посреди городской площади за столы, застланные скатертями с надписью „Совет вам да любовь”. Пионеры преподносят им цветы, партийные боссы наделяют наиболее плодовитых специальными медалями. Затем читается текст клятвы о святой супружеской любви. Весь этот ритуал подробно и неоднократно описывали советские газеты. Его подхватывают в других городах. „Кропоткинский почин” становится образцом для подражания. Подражают не только параду и поднесению медалей. В Кропоткине придумана специальная методика для того, чтобы мешать супругам разводиться. Судья, получив заявление желающих расторгнуть брак, не назначает заседание суда, а посылает их заявление на предприятие, где работают злополучные муж и жена. Там собирают народ, и в присутствии супругов публика с удовольствием копается в их грязном белье. Решение собрания — не разводить — дает судье основание, со ссылкой на, глас народа”, отложить разбирательство еще на несколько месяцев. Цель всех этих мер хорошо объяснила в газете „Неделя” секретарь партийного бюро одного из военных заводов города: „Вокруг нас строится много предприятий. Чем же мы можем удержать у себя людей? Только одним — заботой о семье”.

Чего в конечном счете добиваются покровители семейного счастья в СССР? Какое поведение советских граждан представлялось бы им идеальным?

В нынешнем году мировая пресса много писала о романе-утопии Джорджа Орвелла „1984-й”. Большинство критиков утверждали, что орвелловское описание частной жизни граждан в тоталитарном государстве не отражает реальной картины. Ни в фашистской Германии, ни в Советском Союзе ничего подобного не происходит и не происходило. Позволю себе возразить: романист — не предсказатель и не гадалка. Он ищет и обнаруживает главные тенденции общественной жизни. Если говорить о семейной жизни и семейном счастье по-советски, то идеальный вариант его идеально точно описан английским романистом: „… В полутьме супружеской спальни жена-патриотка шепчет мужу-патриоту: „Милый, пойдем в постель… Давай делать беби для государства…”

Разве не об этом мечтают в нынешнем, 1984, году советские вожди?

Нью-Йорк

1980–1984 гг.