Третий лишний. Он, она и советский режим

ГЛАВА 9. ВРАЧИ РАССКАЗЫВАЮТ…

У врача (я имею в виду серьезного врача) свой особый взгляд на мир. Тем более на мир секса. Наука позволяет ему взглянуть на плотскую любовь отстранясь от иллюзий, игнорируя эмоциональную сторону вопроса. В поисках объективности врач может опереться не только на собственный опыт, но и на исследования и наблюдения других медиков. Вот почему я особенно дорожу теми интервью, которые получил от 15 врачей эмигрантов из СССР. Венерологи, гинекологи, психиатры, сексологи, они привносят в свои суждения опыт многих наук. Уроженцы Москвы, Ленинграда, Одессы, Баку, Казани, Харькова, Вильнюса, Дальнего Востока и Средней Азии, они в прошлой своей профессиональной жизни соприкасались с сексуальным опытом многих тысяч пациентов. Им ведомы цифры и факты, которые власти стремятся скрыть от общества. Иными словами, это люди искушенные и достойные доверия особенно в той сфере, в которой работали.

Живя в СССР, я не мог, например, узнать, сколько венерических больных в моем городе, а тем более в стране. Тайной окутано было все, что связано со вспышками эпидемий сифилиса и гонореи. Но для трех моих недавних собеседников-венерологов никаких секретов в этой области нет. И не удивительно. У московского врача А. В., который заведовал отделением клинического института в Москве, — 40 лет профессионального опыта; доктор Д. П. имеет за плечами 35 лет стажа, последние девять лет она заведовала кожно-венерологическим диспансером в центре Москвы. Ее пациентами были жители района, простирающегося от Кремля до Московского университета. Третий врач-венеролог со стажем более тридцати лет была заместителем заведующего Республиканского венерологического диспансера в одной из Приволжских республик. То, что они рассказывают о венерических болезнях в Советском Союзе кажется мне достойным внимания.

В конце Второй мировой войны медицинская служба Советской армии испытала серьезные трудности: в госпиталя потоком пошли больные сифилисом. Зараженные гонореей (их было еще больше) искали помощи у медиков при части. Но нередко врачи диагностировали у солдат и офицеров также „тройку” — сифилис, гонорею и мягкий шанкр. Вся эта зараза после весны 1945 года перекочевала в города и села Советской России и вызвала среди населения взрыв венерических болезней. Везли в страну сифилис и железнодорожники, доставлявшие из Германии послевоенные репарации. Железнодорожные бригады составлялись из самых преданных режиму комсомольцев-активистов. Начальник одной из таких железнодорожных бригад, молодой парень, недавно перед тем женившийся, так объяснял партийным боссам происхождение своей болезни. „Посудите сами, товарищи, с одной стороны, моя Марья, нечесанная, немытая, в застиранном своем халатишке, которая бродит по нашей дрянной комнатушке в Клину, а с другой, — дама немецкая из города Франкфурт-на-Одере с ее духами и великолепным нижним бельем… Про ее сифилис я догадывался и сам. Но вы-то, товарищи, что бы вы выбрали, будь вы на моем месте?..” Товарищи посочувствовали попавшему в беду комсомольцу и приказали врачам лечить его от сифилиса тайно, чтобы не портить активисту карьеру. Кстати сказать, побывав в Германии второй раз, комсомолец этот привез сифилис снова…

„Я писала в 40-х годах диссертацию о причинах рецидивов сифилиса на железнодорожном транспорте, — вспоминает доктор Д. П., — но мне не позволили ее защитить. Профессор-венеролог, к которому я обратилась в 1947-м, сказал, что нельзя разрабатывать социальную тему о массовых заражениях железнодорожников, из которой явствует, что венерические болезни распространены по всей стране. Тему закрыли. Между тем железнодорожный транспорт и сейчас, 35 лет спустя, является одним из важных источников венерических больных в Советском Союзе”.

Волну сифилиса в СССР удалось погасить к 1952 году. Так что основная венерическая болезнь сегодня — гонорея. Главный венеролог Москвы Анна Обухова, выступая недавно в Венерологическом обществе, объясняла коллегам, что гонорейные волны возрастают в столице в течение трех лет, затем на один год число больных несколько уменьшается, и снова начинается гонорейная волна продолжительностью в три года.

Реальное количество больных в столице засекречено, но есть расчеты, которые позволяют определить число зараженных примерно в 60–80 тысяч человек в год. Это те, кто лечились в поликлинике или больнице. Что же касается больных, скрывающих свою болезнь, то число их не знает никто. Известно лишь, что за последние годы (с 1976 года) в городе было открыто пять новых венерических госпиталей, а два старых диспансера были сильно расширены.

Московские врачи спорят между собой о том, откуда в основном приходит в столицу инфекция. Сторонники „западной теории” считают, что во всем виноваты западные туристы и студенты из стран „третьего мира”. Страстные мальчики-студенты из Африки и арабских государств действительно вносят немалое оживление в сексуальную жизнь города. Хотя вход в общежитие Университета Дружбы имени Патриса Лумумбы строго охраняется, африканцам удается проводить своих русских подружек в комнаты общежития, скрывая их под своими широкими цветастыми одеждами. Сами африканцы считают при этом русских женщин „опасными” в смысле заражения гонореей.

Доктор А. В. — противник „западной теории”. Он соглашается с тем, что СССР перегнал европейские страны по числу венерических больных на сто тысяч населения, но отвергает иностранное происхождение болезней. „Я в корне не согласен с тем, что источник инфекции — иностранные туристы и студенты Университета имени Лумумбы. В Советском Союзе хватает для распространения заразы собственных больных”, — говорит врач, кандидат медицинских наук. Увеличение числа венерических больных в стране доктор А. В. объясняет переменами, которые произошли в СССР после Сталина. „Люди стали жить более раскованно, познакомились с образом жизни Запада, стали меньше верить пропаганде и меньше бояться начальства”.

Трудно быть судьей в этом споре, но думаю, что собственный, внутренний резервуар гонореи и сифилиса в Советском Союзе действительно велик. Достаточно хотя бы вспомнить советские лагеря, где по предварительным подсчетам томится от четырех до пяти миллионов заключенных. Гонорея и сифилис весьма распространены в уголовной, да и не только в уголовной части лагерников. Выходя на свободу, зэки, подолгу лишенные сексуальной жизни, стараются наверстать упущенное и, конечно, рассеивают заразу. Это подтверждают и официальные лица. В 1980 году генерал-майор медицинской службы из медицинского отдела Министерства внутренних дел СССР обратился к главному венерологу Москвы Анне Обуховой с просьбой предоставить для его больных какое-то число коек в венерологических больницах столицы. „Через Москву в день проезжает до десяти тысяч вчерашних зэков, — объяснил генерал. — Добрая половина из них — носители гонореи и сифилитики”.

Столичные коллеги не могли уделить генералу венерологические койки — горожанам самим не хватает мест в госпиталях. Однако врачи-венерологи с сокрушением могли констатировать, что генерал говорил правду: поток освобожденных из лагерей заключенных действительно заражает сифилисом и гонореей столичную публику очень часто.

Общежитие Университета „Дружба” имени Лумумбы, где учатся африканцы, азиаты и южноамериканцы, — не единственное место, которое беспокоит врачей-венерологов. „Общежитие Московского университета на Ленинских горах превратилось в публичный дом, — говорит женщина-врач, курировавшая студентов и аспирантов столичного „храма просвещения”. — В 1978 году мы прочитали для студентов 80 лекций о гонорее, но число заражений после этого не уменьшилось”, — утверждает она.

Сифилис также постоянно напоминает о себе медикам. До недавнего времени вылечить одного сифилитика стоило Министерству здравоохранения СССР 600 рублей. Лечение продолжалось 42 дня и, как правило, давало полное выздоровление. Но, очевидно, в Министерстве подсчитали, что сифилитиков довольно много и лечение их в масштабах страны обходится в миллионы рублей. Последовал приказ изыскать лечение более дешевое. Схема была изменена: теперь сифилис в СССР лечат не за 42, а всего лишь за 17 дней, но, к сожалению, „дешевое” лечение не дает больному гарантии полного здоровья.

Москва — не единственный город с высоким уровнем венерической заболеваемости. Особенно обильно распространены сифилис и гонорея в портах (Одесса, Николаев, Мурманск, Владивосток). По числу больных первое место среди портов в конце 70-х годов заняла Клайпеда в Литве. Жители Клайпеды по собственной инициативе создали при нескольких ресторанах города дома терпимости. Городок стал привлекать интеллигенцию Москвы, Ленинграда, Риги, Вильнюса. Триппер и сифилис клайпедского происхождения хлынули в глубь страны. Власти вынуждены были закрыть порт для иностранных судов и сейчас всячески затрудняют поездки сюда советских граждан.

Собеседники-врачи обращают мое внимание еще на один аспект проблемы: как изменилось за последние годы отношение советского общества к венерическим болезням. В 40-е — 50-е годы тот, кто заболевал гонореей, а тем более сифилисом, воспринимал заражение как тяжелый моральный удар. В те годы люди стыдились такого рода болезней, заражение сопровождалось серьезными конфликтами, семьи рушились, пациенты венерологического диспансера подчас даже покушались на самоубийство. Но примерно со средины 60-х годов в стране возникло другое отношение к болезни и к факту заражения. Сейчас гонореи и сифилиса не только не боятся, но даже не стесняются. Лечение стало более легким, старые представления о том, что у сифилитика непременно должен провалиться нос, — забыты. Венерические болезни перестали быть чем-то позорным. Совсем не редкость, если молодой человек лежит в сифилитическом отделении, а две женщины носят ему передачи. Обе надеются, что он на них женится. Сегодня он болен, а завтра — завидный жених. У него дача и автомобиль, его отец — директор столичного театра…

А вот другая ситуация, столь же частая. Жених недавно вернулся из армии. Через несколько дней — свадьба. У невесты уже припасена и фата и белое подвенечное платье. И вдруг молодой человек обнаруживает у себя признаки сифилиса. Он заразился от невесты. А она несколько месяцев назад подхватила болезнь у приятеля жениха, того самого, кому предстоит играть роль шафера на свадьбе. Вместо свадьбы все трое поступают в больницу, где им предоставлено достаточно досуга для того, чтобы выяснить свои отношения.

Рассказы бывших советских медиков заставили меня поинтересоваться официальными цифрами, касающимися заболевания гонореей и сифилисом в СССР. В Отчетах Всемирной организации Здравоохранения уровень венерической заболеваемости по СССР оказался ниже данных США и большинства стран Европы. Я сказал об этом медикам, у которых брал интервью, и все 15 в один голос ответили, что советские данные в Отчете ВОЗ занижены. „Это не что иное, как преднамеренный обман мировой общественности”, — сказал один из медиков.

— Но почему же обман? — усомнился я. — Может быть, дело в том, что в СССР плохо учитывают венерических больных…

— Как раз наоборот, — возразила доктор Д. П., — учет и выявление венерических больных — наша гордость. Мы делали это чрезвычайно скрупулезно. Поиски заразившихся и тех, кто их заразил, превращены в СССР в настоящий детективный розыск, в котором принимают участие не только врачи, но и милиция, а иногда и КГБ. В розысках такого рода приходилось использовать показания соседей по квартире, анонимные письма и многое другое, что позволяло (и позволяет сегодня) дознаваться, кто же именно был источником заразы.

Доктор Д. П. считает, что для выявления источников заражения годятся все средства. Она одобряет также статью 115 Уголовного Кодекса РСФСР, по которой человек, знающий, что он болен венерической болезнью и, несмотря на это, заразивший другого, „наказывается лишением свободы на срок до 3 лет или исправительными работами на срок до одного года”. Статья эта была введена в Уголовный Кодекс в 1953 году по предложению Министерства здравоохранения СССР. Я спросил медиков, знали ли они на родине такие случаи, когда венерический больной преднамеренно, то есть с какой-то целью, заражал другого. Они ответили, что заражение происходит, как правило, в состоянии подпития, когда мужчина и женщина мало что помнят и понимают, или по причине низкой культуры, когда люди не имеют никакого представления о венерических болезнях. Лишь один врач смог вспомнить единственное в его практике преднамеренное заражение. Сорокапятилетний отчим несколько раз насиловал 16-лет-нюю девушку, свою неродную дочь. Та решила ему отомстить. Отдалась заведомому сифилитику, заразилась и передала сифилис отчиму. Это был акт мести беззащитного юного существа. Девушку осудили, и она сгинула в лагерях. Случай, конечно, ужасный, но, по мнению врачей-венерологов, крайне редкий. Для чего же тогда нужна статья 115 Уголовного Кодекса?

— Для того, чтобы помогать нам работать с пациентами, — заявила бывшая заведующая Венерологическим диспансером в Москве. Врач рассказала, что, когда пациент приходит в диспансер, ему устраивают серьезный допрос. Он (или она) должен со всей откровенностью сообщить врачу, где он (она) заразился, когда, при каких обстоятельствах, а главное КТО ВИНОВНИК заражения.

— Медики, конечно, сохраняют при этом доверенную им тайну? — спросил я, имея в виду Гиппократову клятву, которую вот уже 2.500 лет дают врачи, вступающие на стезю своей профессии.

— Нет, сведения, полученные от пациента, мы передаем вышестоящим медицинским организациям. Затем сведения эти попадают в Министерство здравоохранения и, через секретный отдел министерства, в КГБ и партийные органы. Кроме того, о каждом случае заражения венерическими болезнями должна знать местная милиция. Милиционеры по нашей просьбе задерживают тех мужчин и женщин, которые кажутся нам подозрительными, как источник инфекции. Эти „источники” мы также допрашиваем, чтобы проследить всю цепочку заражений. Тот, кто честно указывает на источник своей болезни, может не бояться тюрьмы. Но если цепочка обрывается и кто-то не хочет назвать следующее имя, — то, конечно, вступает в силу статья 115-я. Больного судят.

— Как часто ваши пациенты соглашаются открыть вам тайны своей интимной жизни?

— Примерно в двух случаях из трех. Но у нас есть средства, чтобы повлиять на них. Иногда мы посылаем письмо в то учреждение, где работает слишком упрямый пациент, или беседуем с его женой.

Настойчивость врачей-венерологов объясняется тем, что их работа оценивается вышестоящими медицинскими начальниками прежде всего по числу выявленных „источников”. В среднем удается обнаружить виновника заражения в 70 процентах случаев. „Этого мало, и нас ругают за пассивность”, — говорит врач Д. П. Она не без гордости добавляет, что, будучи членом партии, она окончила высшую школу пропагандистов при ЦК КПСС, и эта школа помогла ей лучше выманивать у больных правду об их интимной жизни. Таким образом, она обнаруживала „источники заражения” у 90 процентов своих пациентов.

Другая моя собеседница, врач-венеролог из Казани, Б. П. сообщает немаловажные детали о треугольнике: больной — врач — милиция. Связи милиции, КГБ и венерологических учреждений в ее городе чрезвычайно тесны. В каждом милицейском участке города есть чиновник, специально занятый венерическими болезнями. Такой милицейский следователь получает часть своей заработной платы в венерологическом диспансере. Благодаря этому он лично заинтересован в том, чтобы вылавливать каждого заболевшего и пресекать „незаконные контакты” между мужчинами и женщинами. Не обходится без милиции и в другом случае. Больной, который прошел курс лечения, обязан явиться через три недели в диспансер на проверку. Если он не явился, врачи через „своего” милиционера ставят в известность милицейский участок и „нарушителя” доставляют во врачебный кабинет во-воруженные стражи закона. „Без милиции нам не обойтись!” — убежденно восклицает доктор Б. П.

Однако милицейско-медицинская машина приводит в восторг далеко не всех. Венеролог Л. В. из Москвы, врач с сорокалетней научной практикой, считает существующий порядок порочным. Он убежден, что борьбе с венерическими болезнями в Советском Союзе мешает больше всего то, что врачи не сохраняют врачебную тайну. Виноваты в этом власти, которые ради своих целей „освободили” медиков-венерологов от клятвы Гиппократа.

— Выявление „источника заражения” превращается в самое настоящее издевательство над больным, — говорит доктор Л. В. — Из диспансера ему домой все время посылают разного рода предупреждения и указания, так что соседи узнают о его болезни по обратному адресу на конверте. По письму из того же диспансера „общественность” на работе у больного производит разбор его морального поведения. Стоит ли удивляться, — говорит доктор Л. В., — что больные, страдающие венерическими болезнями, как черт ладана боятся диспансерных врачей и предпочитают лечиться у знакомых фельдшеров, медсестер или прибегают к самолечению. В результате болезнь становится хронической и трудноизлечимой, а тысячи больных остаются неизвестными официальной статистике и продолжают разносить заразу.

Разговор о венерических болезнях один из медиков прервал вполне резонным замечанием: „В моем кабинете я чаще встречаю несчастных, нежели больных”. К несчастным врач относит большую часть пациентов, обращающихся за сексологической помощью. Чаще всего им не нужны лекарства, ибо страдания их проистекают от непросвещенности и некоторых особенностей советской жизни. Уролог-сексолог из Ленинграда Д. Г. держится того же мнения.

— Сексологический прием в условиях СССР требует от врача большой выдержки, — говорит он. — Мне всегда не хватало времени, чтобы объяснить пациентам, как и что им следует делать, чтобы достичь взаимопонимания в сексе. Их дремучая непросвещенность и наше традиционное российское ханжество требовали от врача начать объяснения с азов. Я говорил пришедшим на прием супругам: „Купите в кассе четыре талончика, я буду говорить с вами час”. Но часто недостаточно было и часа. Особенно трудно вступать в контакт с русскими женщинами в возрасте 40–45 лет. Они искренно страдают всякий раз, когда врач упоминает о половом акте, отказываются обсуждать детали своих сексуальных проблем или делают вид, что не понимают, о чем говорит медик. Ибо в их представлении тема эта постыдна и даже позорна. О некоторых вещах я вообще в своем кабинете говорить не решаюсь. Например, об оральном сексе. Хотя в медицине известно, что при некоторых состояниях мужа жена, с помощью орального секса, могла бы вернуть его к сексуальной норме, я никогда не затрагиваю эту тему. О позах при половом сношении говорю намеками. Разговор врача с пациентами превращается при этом в балансирование на проволоке. Они боятся моих „новшеств”, а я опасаюсь (и не без основания), что, если после нашей беседы у них ничего не получится, жена (чаще всего инициатива исходит от нее) сядет за стол и напишет на меня донос. Письма-жалобы на врачей-сексологов — не редкость в Ленинграде. После таких кляуз врача вызывают в партийные органы и он должен объяснить, зачем он „говорил пошлости” и рекомендовал больным „неприличные вещи”…

Доктор Д. Г. признает, что с молодыми пациентами, до которых западная сексуальная революция докатилась примерно к средине 70-х годов, разговаривать проще. И, соответственно, помочь им бывает легче.

С какими вопросами чаще всего приходят больные к сексологу? По мнению другого ленинградца, врача Г. К., человека с большим практическим опытом, автора нескольких популярных книг, предназначенных для широкой публики, вопросы пациентов-мужчин очень часто касаются длины полового члена. Они просят удлинить член, ибо уверены, что короткий орган — признак половой слабости и даже неполноценности. Такова российская традиция. Та же точка зрения выражена во многих русских народных сказках. Вот уже 225 лет ходит в списках никогда не публиковавшаяся поэма русского поэта Ивана Семеновича Баркова (1732–1768) про некоего русского дворянина Луку Мудищева, знаменитого длиной своего члена и соответственно отличающегося поразительной мужской силой. Современный советский читатель поэмы принимает ее главную идею с таким же доверием, как и читатель XVIII века.

Даже интеллигентные пациенты доктора Г. К. подчас не слыхали, что такое клитор, где этот орган у женщин помещается и какое назначение имеет. Некоторые с изумлением узнают о разнообразии поз, в которых возможно половое сношение. Что касается женщин среднего возраста, то от них часто можно слышать, что они не выносят из брачных отношений решительно никаких сексуальных радостей. „Говорят, это приятный процесс, — сказала врачу цветущая женщина лет сорока. — Во сне мне это снится и даже доставляет удовольствие. Но возможно ли испытывать что-либо подобное в жизни?” Женщины спрашивают, сколько раз в неделю можно иметь сношения и не вредно ли это вообще. Некоторые просят умерить пыл своих мужей. „Нельзя ли подлить мужу в чай какое-нибудь лекарство, чтобы он не приставал ко мне?” — просила не старая еще, миловидная женщина, здоровая и во всем остальном вполне нормальная. Ее беда, как и беда многих пациенток доктора Г. К., только в том и состояла, что их мужья недостаточно воспитаны и образованы.

Третий ленинградец, врач-психиатр Г. С., работающий ныне в том же качестве в Нью-Йорке, так определил свои впечатления от советских пациентов с сексуальной патологией: „Массовое незнание техники секса в стране приводит к тому, что миллионы женщин получают от первой интимной встречи с мужчиной только страдания, боль, унижения. В женской среде возник по этому поводу даже горький анекдот: „Чем мастурбация отличается от полового акта? Да, в общем, ничем, все то же, только поговорить потом не с кем…” Лишив наших граждан сексуального воспитания и образования, мы создали армию мужчин-онанистов, которые онанируют с лицами противоположного пола, не давая им наслаждения. Секс по науке есть альтруизм, но подавляющему числу советских граждан этот факт неизвестен”.

Это свое решительное суждение ленинградский психиатр подтверждает цифровым материалом из советской научной литературы. Профессор А. М. Свядощ обследовал в Ленинграде и Караганде (Казахстан) две группы женщин по 300 человек в группе. Пациентки его были нормальные женщины, живущие супружеской жизнью не меньше трех лет. При обследовании оказалось, что оргазм при каждой или почти каждой половой близости испытывает 16 процентов опрошенных, часто испытывают оргазм (не больше чем в половине случаев) — 22 процента, редко — 44 процента и никогда — 18 процентов. Таким образом, при двух опросах в разных концах страны медики получили один и тот же результат: 62 процента замужних женщин почти или полностью не получают радости от половой жизни. В деревне (по причинам, о которых говорилось в главе „Деревенская идиллия”) число таких женщин должно быть больше — по крайней мере на 10–12 процентов.

Интересно, что другой исследователь, С. И. Голод, опрашивавший большие контингенты женщин о причинах, поддерживающих и сохраняющих брак, косвенно подтвердил данные профессора Свядоща. По данным С. И. Голода, как причину, связывающую их с мужем, женщины в 23,3 процентах случаев называли „привычку друг к другу”. На втором месте стоит „общность интересов” — 22,8 процентов. „Супружеский долг” и всякие другие причины дают 19 процентов. Сексуальную близость супругов, как основу брака, назвали лишь 22,8 процента опрошенных женщин. Нетрудно заметить, что цифры эти коррелируют с числом женщин, которые в Советском Союзе испытывают со своими мужьями подлинное половое наслаждение. Таких, как видим, не набирается и четвертой части[87].

Отсутствие оргазма не проходит для женщин безнаказанно. Врачи рассказывают о массе психических срывов и даже глубоких психических расстройств на этой почве. Исследования, проведенные в Ленинграде, показали, что накопление сексуальной неудовлетворенности приводит к раку. Причем к самому безнадежному варианту — раку печени. Таких больных оказалось много.

Возвращаясь к своему практическому опыту, психиатр Г. С. говорит, что в СССР ему то и дело приходилось иметь дело с городскими семьями, где секс был крайне обеднен. Усталый муж и усталая жена, вернувшись с работы, встречаются в постели без большого энтузиазма. Едва завершив половой акт, муж засыпает, не дослушав последнего шепота супруги. Ему завтра на работу. „Я просил некоторых замужних пациенток сравнить секс их „медового месяца” с тем, как все это выглядит несколько лет спустя. „Чем отличался ваш ’медовый месяц’?” Женщины пожимали плечами: „Мы провели интересную поездку… были вдалеке от забот, от работы…” „А в сексе было что-то особенное?” „Да нет, ничего особенного… Сделаем этой спим…” У женщин Советского Союза нет даже претензий к мужу. Им не с чем сравнить свою жизнь. Кругом все так живут…

Но есть и другой тип пациентки. Чаще всего это партийная деятельница, активистка из комитета комсомола. Возраст — лет 19–21. Взгляд напряженный, в разговоре с врачом — бравада: „Я опытная, у меня три мужчины было”. Об этих трех мужчинах она придумывает самые невероятные басни, которые рассказывает своим подругам или соученицам, спокойно живущим в супружестве. При врачебном опросе под гипнозом выясняется, однако, что никакого опыта у активистки нет. Была одна встреча да и та неудачная. Она мечется от неудовлетворенности и пытается сублимировать свой половой голод в комсомольскую или партийную работу. В конце сеанса она признается врачу, что ничего не понимает в делах любви и глубоко несчастна. Она умоляет вернуть ей утерянное душевное спокойствие и с презрением говорит о своей партийной активности… „Есть, конечно, и другие типы женщин, страдающие сексуальной патологией в СССР, — говорит доктор Г. С., — но эти два варианта — наиболее частые”.

Диагноз „ЗДОРОВ, НО НЕСЧАСТЛИВ” вновь прозвучал в устах врачей, когда мы заговорили о тех, кто в СССР вынужден пользоваться противозачаточными средствами местного производства. Врачи считают, что в этой области Советский Союз отстал от Европы и Америки по крайней мере лет на сорок. Особенно несовершенен советский презерватив. Единственное его достоинство только в том, что он дешев: цена его уже много десятков лет не меняется — 4 копейки. Во всем остальном… Вот некоторые высказывания об этом предмете;

Врач из Москвы: „Презервативы делают из той же резины, что и перчатки для рабочих электриков”.

Студент из Ленинграда: „Калоша…”

Киевский инженер: „На Апрелевской фабрике, единственной в СССР, производящей презервативы, за образец, очевидно, взят автомобильный скат”.

Учительница из Харькова: „Пользоваться советским презервативом все равно, что нюхать розу, надев противогаз…”

Шутки такого рода, возможно, были бы забавны, если бы при этом не отравлялась жизнь миллионов мужчин и женщин, если бы не уродовалась самая интимная и ранимая сторона человеческой жизни. „Неприятные переживания, связанные с презервативом, испытываешь дважды, — говорит молодой физик из подмосковного научного городка, — когда пользуешься им и когда покупаешь его”. Купить презерватив в СССР — нелегко[88]. Но, сыскав в аптеке этот дефицит, русский покупатель испытывает еще одно неприятное переживание — комплекс стыдливости мешает ему „стоять в аптечной очереди на виду у всех”, — как выразился один недавний эмигрант. Кстати, комплекс этот заставляет и аптекарей прятать глаза, называть презервативы „резиновыми изделиями” и завертывать злополучные пакетики где-то под прилавком, чтобы посторонние не видели „непристойный” товар.

Но, конечно, главная беда — непрочность презерватива. Опытные люди даже советуют пользоваться двумя „резиновыми изделиями” сразу, что, в свою очередь, окончательно убивает у партнеров сексуальную чувствительность. Страх перед тем, что презерватив порвется, а по существу страх перед беременностью, постоянно нависает над парой. Вот как описывает состояние своих пациенток Г. С., женщина-врач из Москвы. „И замужние и незамужние, имеющие любовников, все они вечно объяты ужасом. Таблеток, вроде тех, которыми пользуются американки, нет. Венгерский гормональный препарат для предотвращения зачатия — инфекундин — впервые появился в СССР в начале 70-х. Сначала он был дефицитен, а затем выяснилось, что он вреден и его изъяли из продажи. В женских консультациях городские женщины могут с помощью врача обзавестись так называемыми колпачками и пружинками, но и эти средства не дают стопроцентной гарантии. К тому же известно, что и они приводят к раку женских половых органов. Женщина мечется в поисках спасения от беременности, но, виновник ее переживаний, мужчина почти никогда не помогает ей”. Вот типичный пример, описанный врачом: „У молодой интеллигентной дамы-москвички роман с мужчиной из высших политических сфер. Каждая их встреча опасна для его карьеры, для их отношений. Приходится исхитряться, чтобы как-то найти время и место для свиданий. После встречи она, взволнованная, бежит к подругам и знакомым врачам. „Как ты думаешь, я не забеременею?” Работать на службе она не в силах. Состояние жестокого стресса не отпускает ее ни на минуту. „А что если проспринцеваться борной кислотой? Или лучше марганцовка и лимонный сок?” Надежда сменяется безнадежностью и, как последнее средство, впереди маячит боль, кровь и унижение аборта…”

Конечно, можно уговорить любимого не доводить половой акт до конца, пользоваться так называемым coitus interruptus. С мужем в семье многие так и живут. Но между страстными любовниками, которым так трудно встретиться, любые запреты и ограничения — мучительны. От мужчины такой уговор требует не только уважения, сочувствия к подруге, но и известной жертвы. Необходимость быть начеку, управлять собой, лишает половой акт значительной части его привлекательности. Да и не всем дано так строго контролировать себя, чтобы в момент высшей интимной близости услышать и откликнуться на крик подруги: „Только не в меня!”

По словам доктора С. Г., все эти маленькие постельные трагедии, складываясь и умножаясь в течение недель и месяцев, создают у мужчин и женщин не только тяжелейшие неврозы, но и рак. Тупик, в который загоняет женщину отсутствие безопасных и достоверных противозачаточных средств, описывают и те, кому в Советском Союзе приходилось бывать пациентами врачей. Муж одной из них, московский художник, твердо заявил ей, что презервативами пользоваться не собирается. „Делай, как знаешь — хочешь рожай, хочешь иди на аборт”. Жена смирилась и несколько лет делала аборты, которые разрушали ее здоровье. В свои 30 лет она выглядит на верные 50.

Но если жена художника махнула на себя, как на женщину, рукой, то ее ровесница, заводская работница из Ленинграда, на этой почве возненавидела мужа и вообще всех мужчин, которых она иначе, как скотами, не называет. После 19 абортов она потеряла счет операциям. У нее трое детей. Больше они с мужем прокормить в СССР не могли. Во всем остальном эта женщина еще полна жизни. Но секс доставлял ей всегда только разочарования и страдания.

Но жить, тем не менее, как-то надо… В портовых и столичных городах на черном рынке за большие деньги можно купить японские презервативы и американские противозачаточные таблетки. Публика победнее и попроще ограничивается отечественной „резиной” и другими столь же несовершенными предметами советского производства. Но основным средством пресечения беременности остается аборт. По мнению медиков, это самый распространенный в стране вид хирургического вмешательства. Большинство моих собеседниц-эмигранток в свои 30–40 лет сделали по 6–8 абортов, но есть среди них и такие, что обращались к операции до 20 раз! Врачи считают, что в Москве делается в год никак не меньше четверти миллиона абортов, то есть 800 ежедневно. По стране получается около 6 миллионов операций в год.

Судя по беседам, которые я имел с бывшими пациентками советских абортариев, воспоминания об этих операциях — одно из самых тяжелых и неприятных в их жизни., Когда я училась в медицинском институте, впервые увидела аборты и условия, в которых они проводятся, я поклялась себе, что никогда не пойду на эту операцию, — вспоминает московский врач С. Г. — К сожалению, я не избежала полдюжины абортов и теперь с еще большим отвращением думаю об абортарии”. Ленинградская актриса Е. С. высказывается по этому поводу еще более решительно. „Современный абортарий в Ленинграде — не что иное, как мясорубка. Я бывала в разных больницах и везде одно и то же: огромные палаты, в палатах — грязь, беспорядок. Халаты — грязные жалкие тряпки. Постельное белье желто-серого цвета — отвратительно. Ни за какие деньги не допросишься, чтобы к тебе подошла няня”.

Актриса не случайно упомянула о деньгах. В больницах Советского Союза действует система, лучше всего выраженная русской пословицей: „Не подмажешь — не поедешь”. За три дня, в течение которых женщина вынуждена находиться в абортарии, она должна несколько раз „подмазать” врачей, сестер и санитарок (нянечек). Первое, что необходимо сделать, это дать взятку врачу, чтобы во время операции он дал пациентке наркоз — веселящий газ (закись азота) или внутривенный препарат санбровин, позволяющий заснуть на время аборта. Без взятки операция принесет пациентке тяжелые страдания, ибо будет сделана в лучшем случае под неэффективной местной анестезией. Абортарий подобен конвейеру, в котором пациентке уделяется крайне мало времени и внимания. Взяткой, однако, можно добиться некоторого внимания со стороны медсестры или санитарки.

Зная все это, более или менее обеспеченные пациентки ищут помощи у платного частного гинеколога. Заплатив врачу 50 рублей (треть или четверть приличной зарплаты), вы можете надеяться, что он положит вас в свою привилегированную клинику с лучшими условиями или произведет операцию у себя дома. „Мой знакомый доктор обычно оперировал меня в своей квартире на кухонном столе. Затем муж приезжал на такси и забирал меня домой”, — вспоминает учительница из Киева. Операция вне больницы — незаконна и карается по советским законам годом тюрьмы. Но она освобождает женщину от боли, грязи, грубости, неизбежных в государственной больнице. Неудивительно, что все большее число беременных идут на этот расход, чтобы сохранить свои нервы и здоровье.

Отношение народа к аборту я бы сравнил с отношением к стихийному бедствию. „Что поделаешь? Куда деваться?”… Наиболее серьезные врачи знают, что принятое ныне в СССР ручное выскабливание плода — крайне несовершенно; что нередко после аборта женщине приходится ложиться в больницу второй раз, на, дочистку”. На Западе давно уже существуют значительно более совершенные методы аборта. Знают медики и то, что в так называемой Кремлевской и других больницах для высокопоставленных лиц аборт делается с помощью вакуумной установки с применением новейших методов обезболивания. И тамошним пациенткам это не стоит ни копейки. Но знают серьезные врачи и другое: „Плетью обуха не перешибешь”. Советская партийная бюрократия не откажется от своих привилегий. А в рядовых больницах появления новой аппаратуры ждать не приходится. Так что остальным гражданам Советского Союза остается лишь на-рушать закон, платить наличными и тем спасаться от прелестей „бесплатной” медицины…

Выслушивая врачей, я, откровенно говоря, в какой-то момент подумал, что медики Советского Союза довольно равнодушно взирают на то, как мечутся их пациенты в сетях непросвещенности и советского медицинского сервиса. Ну, конечно, можно прописать капли, порошки, дать кое-какие осторожные рекомендации… Но попытались ли врачи хоть раз обсудить положение сексологии в СССР на какой-нибудь профессиональной конференции? Попробовали хоть раз заявить властям о том, что половой вопрос — реально существует и требует внимания?

— Мы сделали больше, чем вы думаете, — ответил на мои сомнения доктор Г. К. — Медики СССР не только провели несколько научных конференций, но за 20 лет, начиная с 1960-го, произвели почти бескровную революцию в сознании государственной администрации и, в какой-то степени, в обществе. По словам врача-сексолога, в Советском Союзе впервые после 30-летнего перерыва начали выходить научные и популярные книги по сексу, семейным отношениям, половому вопитанию. В то время как писателям, режиссерам и кинодраматургам по-прежнему не позволяют никаких литературных и кинематографических вольностей, ученым-медикам дано разрешение читать лекции на сексуальные темы. Делаются даже первые попытки преподавать в средней школе курс полового воспитания и подготовки к семейной жизни. В этой борьбе у врачей оказались союзники — ученые-педагоги. В то время как медики добивались права на исследования и сексуальное образование общества, педагогов интересовала возможность дать школьникам сексуальное воспитание.

Другие врачи-эмигранты соглашаются с доктором Г. К. в том, что в СССР произошла за два десятилетия немалая перемена в отношении властей к сексу, но не считают, что „сексуальная революция” была бескровной. „Нам действительно удалось издать кое-какие книги и даже в некоторой мере освободить людей от страха перед всем, что связано с сексом, но за это брежневские чиновники попортили нам немало крови”, — сказал старый врач из Харькова. Крови попорчено было действительно немало…

До конца 50-х годов сексология вообще не считалась в СССР наукой. Ее запрещалось даже упоминать. В великой тайне два-три врача-специалиста обслуживали самую высокопоставленную кремлевскую публику в Москве и обком партии в Ленинграде. В этой обстановке московский ученый, доктор медицинских наук И. М. Порудоминский передал в издательство медицинской литературы свой труд „Половые расстройства у мужчин”. Во всем мире такие книги выходят сотнями, но издательство „Медицина”, хотя и получило от специалистов самые хорошие отзывы, издавать книгу ученого не решалось. Порудоминский стал жаловаться, добился приема у заместителя министра здравоохранения СССР. Тот встретил его лобовой атакой: „Что это вы написали? Зачем? Имейте в виду — там (замминистра выразительно ткнул пальцем в потолок) — там такой книгой будет недовольны”. Заместитель министра здравоохранения СССР говорил правду: в Центральном Комитете коммунистической партии раздраженно реагируют всякий раз, когда кто-то касается нелюбимой ими темы: „Зачем пробуждать в обществе излишний интерес к половой жизни? Не нужно!” — говорят там. И этого вполне достаточно, чтобы необходимая научная книга застряла в бюрократических сетях[89].

В таком же положении, как книга профессора Порудо-минского, в разных издательствах лежали и другие книги на ту же тему. Но то ли личные врачи Хрущева и других престарелых членов Политбюро в подходящую минуту что-то сказали своим хозяевам, то ли другие силы вступили в действие, но в 1963 году советским врачам впервые разрешили собраться на специальный семинар по сексопатологии. Впервые с трибуны были прочитаны полные трагизма письма больных, которым некуда было обратиться, не у кого было лечиться. „С начала моей болезни я лишился сознания радости жизни, ее смысла, самоуважения, я чувствую себя изгоем; жена с двумя детьми оставила меня. Как бы черное крыло огромной птицы закрыло от меня солнце”, — писал один из пациентов[90].

Другой больной, также страдавший импотенцией, писал в обращении на имя президента Академии медицинских наук СССР: „Я не могу назвать себя трусом, достойно воевал и награжден неоднократно, но сейчас жить не могу и не хочу. В отчаянии я уже взял в руки веревку, но опомнился — это недостойно советского человека, Поэтому я предлагаю вам использовать меня для любых медицинских опытов, нужных науке” [91]. В других докладах говорилось, что больных, нуждающихся в сексологической помощи, в стране от 10 до 5 О процентов. Миллионы!

Прошло, однако, еще много лет, пока лишь в самых больших городах страны стали возникать сексологические кабинеты, а в Москве и Киеве при институтах открылись отделения сексуальной патологии. Но и по сей день врачей-сексологов в СССР остро не хватает и, как уже говорилось, работать они могут только в платных поликлиниках. Попасть на прием к такому специалисту крайне трудно, так что больные записываются за два — три месяца. Положение едва ли изменится в ближайшие годы: ведь в медицинских институтах советских студентов-медиков сексологии до сих пор не обучают!..

Антисексуальная политика, которую в начале 30-х годов взял на вооружение Иосиф Сталин, сдавала свои позиции в 60-е — 70-е годы крайне неохотно. В центре и в провинции власти то и дело переходили в наступление и отбирали у врачей те немногие „свободы”, которые были уже добыты ими. Когда в 1973 году в Казань, главный город Татарской автономной республики, приехал из Москвы и открыл прием первый врач-сексопатолог, местные партийные чиновники были шокированы. Воспитанные на передовых статьях советской прессы, они твердо выучили, что слово секс означает нечто отвратительное, грязное, имеющее отношение только к буржуазному обществу. У нас секса нет. Откуда же врач-сексопатолог? Кое-как местным врачам удалось втолковать им, что речь идет о больных, о тех, что страдают патологией в области секса. Это чиновники кое-как уразумели. Но они решительно воспрепятствовали деятельности сексолога. Давать трудящимся советы о ведении половой жизни? Нет, это уж никак не укладывалось в их партийных головах…

Еще более насторожились власти Казани, когда местное отделение общества „Знание”, по распоряжению из Москвы, организовало лекции для населения о половых отношениях. После того как венеролог доктор Б. П. подготовила первую такую лекцию, ей приказали выступить перед целым синклитом медицинских и партийных чиновников. После пробной лекции должностные лица долго разъясняли специалисту, что должно и чего не должно быть в ее выступлении. Нельзя ни в коем случае сравнивать половые отношения советских граждан с тем, что зовется за границей „секс”. У нас все совершенно не похоже на то, что делается у них. У нас в основе половых отношений — любовь, у них — расчет. Врача предупредили также, чтобы она ничего не говорила о том, как влияет на половую жизнь слишком тяжелый труд женщин и скверные квартиры, в которых живет большая часть населения республики. И, наконец, как обязательное условие врача обязали читать лекции мужчинам и женщинам отдельно.

— В этом начальство оказалось правым, — вспоминает доктор Б. П., работающая сейчас по своей специальности в Нью-Йорке. — Выступая во многих городах и рабочих поселках Татарии, я могла заметить, что мужчины и женщины наши настолько сдавлены своей сексуальной непросвещенностью и традиционным ханжеством, что, когда им читают лекцию в смешанной аудитории, они буквально каменеют и не смеют взглянуть друг на друга из-за охватывающего их стыда. Порознь беседовать легче, хотя, говоря о сексе, найти общий язык с простолюдинами довольно трудно. Мужская аудитория то и дело разражается на лекциях хохотом и весьма грубыми шутками. Привыкнув в сексе удовлетворять только самих себя, они покидают лекцию с презрительными минами: дескать, нам и без всех этих премудростей хорошо. Рассказ врача об эрогенных зонах, о необходимости подготовить женщину к сексу вызывал в мужской аудитории не только презрение, но и неподдельную злость: „Это еще зачем? Баловать их сестру незачем…” Женщины оказались более заинтересованными и благодарными слушательницами. Многие, однако, обращали внимание врача на то, как далеко отстоит „наука”, о которой говорилось в лекции, от их реальной жизни. „Вот ты говоришь ласки, ласки нужны… А какие тут ласки, если нас в комнате пятеро? Все время дрожишь, как бы старики или дети не подняли голову от подушки… А я еще и усталая после работы, мне вообще не до мужика…”

В средине 70-х годов в Казань прислали несколько короткометражных научно-популярных фильмов о венерических болезнях, о вреде абортов, о трагедиях первой брачной ночи, когда пьяный жених приходит в постель новобрачной. Фильмы, снятые на киностудиях Прибалтийских республик, были неплохими. Но Областной комитет партии в Казани решительно запретил показывать их по телевизору. Никакие уговоры врачей не помогли. Казанские вожди согласились лишь разрешить демонстрировать эти „стыдные” картины в кинотеатрах на последних сеансах. „Мы, медики, и за это им были благодарны”, — говорит доктор Б. П.

Но может быть, такое упорство чиновников типично лишь для Казани?

— Никаких популярных фильмов на сексуальные темы я никогда у нас в Минске не видел, — говорит крупный профсоюзный деятель, ныне эмигрант С. К., 59 лет. — Лекции в рабочих общежитиях Белоруссии изредка проводятся, но, очевидно, ни о чем серьезном врачи говорить не решаются и на рабочих лекции эти впечатления не производят.

— Лекции для широкой публики о сексе в нашем городе очень редки. Они собирают довольно большую аудиторию, но кроме элементов анатомии и физиологии, сдобренной изрядной дозой политграмоты, в них ничего нет, — утверждает бывшая школьная учительница из города Запорожье. По ее мнению, лекторы безумно боятся вопросов публики и стараются скомкать эту последнюю часть лекции.

Очередная моя собеседница — изящная миловидная дама, чуть за сорок, врач из Москвы. В последние годы доктору С. Г. лечить больных не приходилось: она занимала должность ответственного секретаря устного журнала „Для Вас, Женщины”. Каждый год огромный зал Центрального лектория в Москве (здание Политехнического музея на площади Дзержинского) заполняли женщины. Более тысячи женщин приходили послушать программу, составленную для них доктором С.Г. и ее коллегами, сотрудниками устного журнала. Перед аудиторией выступали знаменитые журналисты, актеры, ученые, политические обозреватели, специалисты по модам и кулинарии. Доктор С. Г., выходя на эстраду, вела программу; она же подбирала темы для выступлений, приглашала знаменитостей, то есть была душой журнала, который городские власти именовали не иначе, как „важным идеологическим мероприятием”. За пять лет работы доктор С. Г. провела 60 встреч, выпустила на сцену несколько сот лекторов. Они толковали о борьбе за мир, о победе над фашизмом, об искусстве составлять букеты, о плоскостопии, о вышивках, о том, как правильно пользоваться парфюмерией, о важности спорта, о достижениях советских ученых, о народных обычаях, о советской патриотической литературе и многом другом. И только одну тему, которую несколько раз предлагала доктор С. Г., ее шефы не соглашались утвердить. Они за что не разрешали лекций о половой жизни. Ни слова о супружеских отношениях, о выборе будущего отца своих детей, о предохранительных средствах и абортах. „Нет, нет, нет! Нельзя нести в массы секс, он одурманивает”, — заявило одно высокопоставленное лицо. „Половая жизнь? Да вы с ума сошли! Это же антисоветская тема!” — ужаснулось другое „лицо”, столь же высокопоставленное. И лишь один раз за пять лет существования журнала „Для Вас, Женщины” доктору С. Г. удалось выпустить на сцену руководителя Московской лаборатории сексопатологии. Слушательницы засыпали специалиста вопросами. Начальники, однако, хмурились и давали понять, что в следующие пять лет вернуться к столь опасной теме они не разрешат.

Перечитывая записи своих бесед с врачами относительно перемен, которые произошли в последние 20 лет в судьбе сексопатологии и сексуального образования в СССР, я вижу, что никакой „революции” собственно не произошло. Коммунистические руководители не изменили своего отношения к сексуальной жизни народа. Им по-прежнему ненавистен индивидуализм в любом виде, а индивидуализм пары — вдвойне. Любовь же и половая жизнь остаются сугубо личным делом граждан, своеобразной нишей, куда личность охотно прячется от всевидящих глаз и всеслышащих ушей власти.

Тем не менее на какие-то уступки своим гражданам Кремль пошел. Книги специалистов-сексопатологов действительно стали публиковаться, ученые получили возможность собираться на конференции. Какое-то (хотя и ничтожное в сравнении с размерами страны и населения) количество врачей-сексопатологов ведут прием населения. И при всем том сохранена граница, через которую советскому обществу переступить не дано. В главе „Государственный секрет: откуда берутся дети?” я уже говорил, как строго в этом смысле цензурируются советская литература и театр, кино и телевидение. Но интересно проследить, как нетерпимость к свободному сексу проникает в книги и брошюры, назначение которых как будто в том только и состоит, чтобы дать молодым людям популярные знания в области половых отношений.

В книгах этих (их опубликовано за последние годы более 50 штук) информация ограничивается анатомией мужского и женского организма, основами физиологии, описанием венерических болезней и рассуждением о вреде аборта. Половой акт видится в этих брошюрках как будто сквозь сильно замерзшее стекло. Молодые читатели почти ничего не могут узнать о сексе как источнике наслаждения, о ласках, предшествующих близости, о технике полового акта, о разнообразии поз. Не ищите в этих сочинениях упоминания об оральном сексе или о гомосексуализме. Если там упоминается проституция, то только со ссылками на иностранные источники. Ведь, как известно каждому читающему советскому гражданину, в СССР проституции нет, не было и никогда не будет.

Зато в упомянутых брошюрах и книгах авторы как один (таков социальный заказ!) обращаются к традиционным советским заклинаниям. Первое из них: „Не спешите с любовью”. Доктор медицинских наук Галина Хатыс-Скижинская, автор книги „Период созревания девушки” (три издания в СССР по 100.000 экземпляров каждое) в главе „Любовь” пишет: „Если девушка слишком интересуется молодыми людьми, забывает о своих обязанностях, перестает учиться, исчезает из дому, следует откровенно и сердечно поговорить с ней, лучше всего наедине… объяснить ей, что, пока она не добьется самостоятельности и независимости, ей не следует думать о замужестве… Следует четко и обстоятельно рассказать ей о возможных последствиях необдуманного и лишенного здравого смысла решения. Необходимо подчеркнуть, что любовь — это прекрасное и серьезное чувство, она приносит счастье, но только… супружеская связь может быть прочной и приносить радость” (издательство „Медицина”, 1966).

Ей вторит Ольга Фролова в брошюре „Половое воспитание девочек” (Москва, „Медгиз”, 1982, тираж 250.000). Дока девушка формируется, пока она учится и осваивает профессию, лучше воздержаться от половой близости. Наука не знает болезней, которые возникали бы от полового воздержания”.

В полном соответствии с командой, поданной сверху, педагог С. Тылкина в книге, Беседы о любви” втолковывает юным читателям: „Юношам и девушкам, чувствующим друг к другу тяготение, не следует торопить события, им лучше сохранить товарищеские отношения, потому что более близкие отношения могут помешать учебе”. И тут же ссылка на непогрешимую науку: „Современная наука доказала, что в юном возрасте близость с мужчиной для девушки очень вредна”. Та же С. Тылкина разъясняет в своих „Беседах о любви”, что „физиологическая сторона играет в любви между женщиной и мужчиной подчиненную роль”. Кому и чему подчиненную она, С. Тылкина, не пишет. Но это заклятие номер два вслед за ней подхватывают авторы других книжек про любовь.

Психиатр-сексолог, кандидат медицинских наук Н. Хода-ков в книге, Молодым супругам” настойчиво уговаривает своих читателей, что „стремление к получению сексуальных удовольствий и прежде всего к оргазму не является основным в половой жизни”. Главным занятием молодых супругов, по мнению ученого сочинителя, является „зачатие новой жизни, продолжение рода” (Москва, „Медицина”, 1979, дополнительный тираж 150.000). Три автора с учеными степенями И. Юнда, Ю. Скрипкин и Е. Марьясис (все доктора медицинских наук), написавшие на редкость скучную и не откровенную книгу о любви „Поговорим откровенно” (Москва, „Знание”, 1979, дополнительный тираж 250.000), продолжают развивать заказное заклятие номер два: „Некоторые психоневрологи… утверждают, что раз супруги любят друг друга, то в этой любви им все дозволено. Мы не разделяем такого мнения… В любви нужно позволять только то, что приносит истинное наслаждение, но не влечет за собой половых извращений”. О том, что такое „половые извращения” и как они выглядят, авторы не пишут. Стесняются. Однако пользуясь языком намеков и околичностей, продолжают пугать своих читателей: „Порой после окончания полового акта у супругов может появиться желание испытать еще более острые ощущения, и тогда они пытаются изыскивать всевозможные, иногда даже противоестественные варианты близости. Правильно ли это с медицинской точки зрения?” Разумеется, нет, утверждают Юнда, Скрипкин и Марьясис. Как сексологи, эти доктора наук отлично знают, что однообразие техники половых отношений обедняет жизнь пары и снижает интерес супругов друг к другу. Но писать про это в советских популярных книжках нельзя. Поэтому три доктора наук послушно развивают свое сочинение по заранее подсказанной им схеме: „Когда после удовлетворения появляется желание испытать еще что-то необыкновенное, то это верный признак удовлетворенности, и на этом следует остановиться. Всякое изощрение ничего не принесет, кроме истощения и пресыщения”.

Так как авторам массовых книг и брошюр в детали вдаваться запрещается, то им остается говорить о сексе в манере абстрактной живописи. Наиболее известен своими абстракциями такого рода автор книжки с многозначительным названием „О любви”, кандидат философских наук В. Чертков. Вот образцы его творчества: „Если мужчина видит в женщине только представителя определенного пола, то он добровольно отказывается от самого лучшего, светлого в жизни”. Или еще: „Половой инстинкт по Марксу очеловечен совместным трудом и борьбой мужчины и женщины”. „Очеловечен борьбой” — значит никаких этих безобразий!.. У философа В. Черткова на все случаи любовной жизни есть свои рекомендации. „Вы спрашиваете, кого любить? Любите соратника по борьбе, отвечу я”. И еще: „Наш идеал — это прежде всего труженик, активный строитель коммунизма. Белоручки у нас не в почете. Так… определяется в нашем обществе, кого, надо и кого не надо любить”. Все ясно?

Но оставим цитаты. В книжках о половой жизни, выпускаемых в СССР миллионными тиражами, очерчена вполне определенная идея: „Деторождение — да, секс — нет”. Неблагоприятная демографическая ситуация в стране, резкое падение рождаемости в последние годы побудили власти разрешить существование сексопатологии. Для московских вождей смысл этого разрешения состоит в том, что врачи и ученые станут возвращать больных мужчин и женщин в число здоровых производителей человеческого поголовья. Нужно, чтобы женщины рожали, потому что расчеты демографов показывают: в конце 80-х годов советскому хозяйству, Советской армии грозит недостаток в 25 % рабочих и солдат.

Что же касается секса, как источника человеческого счастья, как сферы личного, независимого от государства наслаждения, то тут Кремль не сделал никаких уступок. Западная европейско-американская цивилизация давно приняла тезис о том, что автономия, отделенность сексуального наслаждения от репродуктивной цели полового акта создают основу для сугубо человеческого чувства, рождают то, что зовется любовью. Но такое разделение целей и смысла половой жизни в масштабах народа руководителей СССР не устраивает. По официозным советским представлениям любовь надобна только для укрепления семьи, а семья нужна опять-таки ради воспроизведения потомства. Ни Хрущев, ни Брежнев, ни Андропов, ни Черненко от этого сталинского наследия не отказались. Можно быть уверенным: не откажется и Горбачев…

Вместе с тем в недрах советского общества нарастает сопротивление официальной позиции. Рождаемость в стране из года в год падает, стихия сексуальной свободы становится все более неуправляемой. Врач-москвич М. Г., который вывез на Запад целую пачку официозных советских брошюр на половые темы, разъясняет, что хотя чтиво это и пользуется спросом среди среднеобразованной публики („На безрыбье и рак — рыба”, — говорит русская пословица), но в стране есть и другой источник сексуального просвещения. Так же, как наряду с советской пропагандной литературой существует Самиздат и Тамиздат, так в ответ на брошюры издательства „Медицина” и „Знание” возник народный самодеятельный СЕКСИЗДАТ.

Как и Самиздат, Сексиздат — явление стихийное. Есть в нем и ценные рукописи и мусор, западные переводные произведения и собственный доморощенный вздор. Наиболее ценны переводные книги. Попадают они в Советский Союз разными путями. Серьезная книга английского сексолога Роберта Стрита о технологии секса была тайком переведена несколько лет назад молодым сотрудником Министерства внешней торговли для своих друзей. Машинописная копия книги немедленно начала свою собственную независимую жизнь. Московский инженер, специалист по лифтам в одном из высотных зданий Москвы, воспользовался множительной техникой на своей работе, чтобы выпустить в свет не менее двух десятков копий книги доктора Стрита. Потом за копирование ее взялись инженеры-конструкторы одного из московских заводов. Благодаря их инициативе несколько экземпляров произведения английского сексолога вышли в виде „синек”, в технике, в которой обычно копируются технические чертежи. (Я читал эту рукопись в „синем варианте”.) Сейчас, судя по опросам, книга доктора Стрита получипа очень широкое распространение. Ее читают не только в Москве и Ленинграде, но в Прибалтике, на Кавказе, на Украине, в Средней Азии и в городах Средней России. Надо полагать, число тайно распространяемых экземпляров дошло до 5—10 тысяч.

Занятна судьба и другой книги о сексе. Учительница из Одессы рассказывает, как в 1967 году к ней в школу, где она преподавала английский язык, пришли три молодых моряка. Они только что вернулись из заграничного плаванья на сухогрузном судне и в Японии, скинувшись, купили хорошо иллюстрированную книгу о сексе на английском языке. Английского никто из них не знал, но рисунки с изображением маленьких деревянных куколок в сексуальных позах были так выразительны, что моряки решили с риском для себя привести книгу в СССР.

Они пришли к учительнице с просьбой перевести книгу на русский. Гонорар за перевод они опять-таки собрали среди команды. Можно не сомневаться, что таких контрабандно завезенных в СССР книг о половых отношениях сейчас в стране уже немало. Их привозят не только моряки, но и те привилегированные артисты, музыканты, писатели и дипломатические работники, багаж которых не подвергается слишком придирчивому досмотру.

Кроме серьезных книг по сексу, начиная с 60-х годов, дипломаты привозят немало довольно пошлых порнографических комиксов, порнографические открытки, авторучки с изображением обнаженных красавиц. Из Соединенных Штатов везут номера журналов Плейбой и Пентхауз. (Оба журнала официально объявлены в СССР порнографическими и к распространению в стране запрещены.)

Такого рода книги и журналы ныне уже не редкость в домах столичной интеллигенции, они служат развлекательным чтением для старших и молодежи и скорее приносят пользу, чем вред. Однако иногда такая литература служит и преступным целям. В конце 70-х годов моряк, вернувшийся из заграничного плаванья в Южносахалинск, привез вполне серьезную книгу на английском языке: „Manual for sex life”. Капитан местной милиции, пользуясь своим служебным положением, отнял книгу и отнес ее к себе домой. Он воспользовался картинками в книге для того, чтобы совращать 14-летнюю дочь своей второй жены. Капитан давал умственно отсталой девочке рассматривать иллюстрации и тем возбуждал ее воображение. После такой „подготовки” ему уже не стоило большого труда заставить девочку сожительствовать сним.

Впрочем, в Советской России, где знание иностранных языков распространено недостаточно, публика предпочитает иметь дело с переводами. Несколько лет назад в Москве возникла „кампания”, состоящая из профессионального переводчика и некоего околотеатрального дельца. Первый переводил и печатал на машинке английские и американские сексуальные романы, а второй, тайно пользуясь государственным ксероксом, размножал „продукцию” и сбывал ее читающей публике. Переводчик вспоминает, что их кампания выпустила никак не меньше десятка книг, которые продавались весьма успешно и по довольно высоким ценам.

Судя по материалам опроса, среди переводных книг о сексе наибольшее распространение получили в Советском Союзе древнеиндийские трактаты „Кама Сутра” и „Ветви персика”. Трактаты эти известны в Индии с IV–V веков нашей эры. Кама Сутра — энциклопедия любви[92]. От других древних книг такого рода она отличается своей всесторонностью. В ней есть и философия любви и классификация мужчин и женщин по красоте и темпераменту, в ней есть советы, как вызывать плотские чувства и как поддерживать их. Много глав посвящено практическому искусству любовных игр, поцелуев, объятий. По словам автора трактата человеческая половая любовь — это „наслаждение, которое дают пять чувств — слух, зрение, осязание, вкус, обоняние, объединенные с душой и сопровождаемые разумом”.

Кем и когда были переведены эти книги на русский язык, сказать трудно, но, начиная с 60-х годов, они получили самое широкое хождение среди российской читающей публики. Разумеется, россияне с их весьма скромным сексуальным опытом, со скепсисом подчас относятся к индийским откровениям V-ro столетия. Студент из Харькова считает, что Кама Сутра — этот высший пилотаж, эта акробатика секса мало что может дать людям неподготовленным. „Это сочинение не для нас, выросших в полном неведении и боязни своего собственного тела”, — говорит студент. Девятнадцатилетняя студентка библиотечного техникума из Москвы держится другого мнения. Получив от подруг пятую или шестую полуслепую копию Кама Сутры на папиросной бумаге, она пережила настоящий восторг. „Это было, как взрыв бомбы, — вспоминает она. — Если бы книга попала мне в руки раньше, я начала бы половую жизнь раньше и не мучала бы себя, подавляя свои желания, как я это делала, начиная с 17 лет”.

Но для большинства читателей Кама Сутры эта книга просто окно в новый мир, некая интересная панорама, а не руководство к действию. У молодой женщины-техника из Киева, которая недавно разошлась с мужем и искала новой личной жизни, чтение индийского трактата вызвало чувство изумления, смешанного со страхом. Ее собственный сексуальный опыт был ничтожен, и она решительно не могла себе представить, как это юная супруга в первую брачную ночь делает на полу стойку, выгнувшись на руках и ногах (поза „полет орла”) и в таком виде отдается своему юному супругу… Все, что она читала по этому поводу, казалось ей странным и в то же время влекущим. Мир интимного расширился, перестал был таким унылым и однообразным, как в ее прошлом, ныне расторгнутом браке.

Распространяются в Сексиздате произведения и другого порядка. Например, рассказ „Возмездие”, приписываемый перу известного русского писателя Алексея Толстого. Действие в нем приурочено к годам Первой мировой войны. В купе ночного экспресса Москва — Петроград офицер генерального штаба русской царской армии встречает красивую даму. Дама, как выясняется, шпионка, но суть рассказа не в том, а в тех сексуальных развлечениях, которые предпринимают офицер и его спутница. За ночь они успевают перепробовать множество сексуальных радостей, включая оральный секс. Российской публике (независимо от того, принадлежит ли рассказ А. Толстому или нет) произведение это открыло много нового. Другой циркулирующий в Сексиздате рассказ приписывается Альфреду де Мюссе. В этом фантасмагорическом произведении изображаются садо-мазохистские наслаждения стареющей французской аристократки. В сексуальных сценах принимают участие животные и даже какие-то механические устройства. Отнюдь не художественные достоинства обоих рассказов заставляют сотни людей по всей стране многократно перепечатывать и переписывать их от руки. Люди ищут и находят в этих произведениях (порой довольно низкосортных) ту информацию, которую от них скрывают. В том же ключе написан и порнографический, опять-таки чрезвычайно распространенный, рассказ современного автора „Государственный мужчина”. Сюжет его сводится к тому, что некая городская контора рассылает по городу мужчин якобы для ремонта квартир и починки телевизоров. На самом же деле речь идет о мужчинах, которые призваны удовлетворять половые нужды заказчиц. Серия сцен в разных квартирах и различных ситуациях должна иллюстрировать возможности „профессионального” секса. По существу рассказ обучает читателя тому, чему ему негде больше выучиться в СССР.

Возникший двадцать лет назад Сексиздат все более успешно конкурирует с потоком государственной разрешенной литературы по половому вопросу.

— Такая конкуренция вполне в духе нашего народа, — говорит врач из Москвы М. Г. — Это уже стало традицией: на каждый акт властей, ущемляющих интересы граждан, народ, не сговариваясь и не создавая партий и организаций, отвечает организованными действиями. На убогую зарплату люди отвечают низкой производительностью труда и скверным качеством продукции. На пустые полки в магазинах — массовыми всенародными хищениями. Власти подсовывают читателю фальшивую литературу (в том числе о половой жизни) и рождается Самиздат, а затем и Сексиздат. В недрах социализма работают законы свободного капиталистического рынка. Есть спрос — возникает предложение…

— Что думают о Сексиздате врачи? Видят ли они в этом народном „самообразовании” добро или зло?

— Знание всегда лучше, чем незнание, — отвечает доктор М. Г. — Пациенты конца 70-х — начала 80-х годов лучше разбираются в своих сексуальных проблемах, чем те, кто приходили к нам на десять лет раньше. Так что в целом мы приветствуем эту народную инициативу…