Третий лишний. Он, она и советский режим

ГЛАВА 11. „ДЕВУШКИ ЗА ДЕНЕЖКИ”, МИЛИЦИЯ И КГБ

Для автора, который пытается исследовать социальные отношения в современном обществе, самое трудное — преодолеть собственные привычные представления, отбросить стандарты и клише. Наше сознание заполнено такими внешне правдоподобными клише. Например: „В Советском Союзе милиция преследует проституток”. Как будто все правильно. Более того, предыдущие страницы нашей книги дают большой материал о таких преследованиях. Но вот москвичка, редактор телевидения вспоминает, как она с друзьями ради интереса поехала смотреть плешку на Комсомольскую площадь. (Об этом см. в предыдущей главе.) Среди других впечатлений этой поездки вспомнился ей следующий эпизод. В разгар оживленной торговли рядом с плешкой остановилась милицейская машина и из нее вышли два усатых сержанта-патруля. Одна из проституток, рослая красивая девушка, бросилась к первому усачу на шею: „Петенька, милый, как давно я тебя не видела! Я так соскучилась…” Милиционер вовсе не был шокирован этими объятиями. Наоборот, всем своим видом он являл удовольствие от встречи с проституткой. Тотчас все трое сели в машину и укатили, как можно понять, развлекаться.

„Частный случай, — подумал я, выслушав эпизод. — Нетипично…” Но через некоторое время другой интервьюируемый, художник из Киева, описал ситуацию очень похожую. В средине 70-х годов он приехал по делам в Ленинград. Получил номер в гостинице Октябрьская на площади Восстания, рядом с Московским вокзалом, и вечером вышел погулять. Возле станции метро художник обратил внимание на группу дурно одетых женщин, которые что-то живо обсуждали с подходившими к ним мужчинами. („За три пойдешь?” „Пять”. Давай за три!” „У, фраер дешевый…”) В руках у некоторых женщин были сумки, откуда демонстративно торчала белая ткань — простыня. Одна девица втолковывала непонятливому клиенту: „Простыня есть, а что нам еще нужно?..” Короче, это оказалась плешка, рынок женского тела. Пока художник с интересом наблюдал за торговлей, откуда-то сбоку выскочила группа милиционеров. Кто-то крикнул: „Облава!” Покупатели поспешили ретироваться. Но милиционеры повели себя как-то странно: они не стали хватать проституток, а бодро-весело прошагали через их ряды по направлению к эскалатору метро. По дороге они, как со старыми знакомыми, здоровались с девицами. Дривет Машка!”, „Здравствуй Галочка!”, „Здорово девочки!” Кто-то кого-то дружески похлопал по плечу, а один парень шлепнул знакомую девицу по заду. На все эти знаки внимания девы отвечали веселым смехом. Встреча явно их не испугала. Конечно, можно предположить, что парни в форме закончили свое дежурство и спешили по домам. Или, что в этот вечер у них было другое срочное задание. Но одно несомненно: встреча проституток с милицией носила дружественный характер. Девушки явно не ожидали агрессивных действий со стороны милиционеров.

Я бы и этот эпизод отставил как нетипичный, если бы другие мои собеседники, числом до полудюжины, не засвидетельствовали: отношения проституток и милиции совсем не так однолинейны, как может показаться с первого взгляда. Вот, что рассказывает инженер, который в качестве молодого специалиста приехал работать в город Пензу. В первый же вечер случилось ему встретиться с проститутками и с милицией. „Пенза — большая деревня, — вспоминает инженер. — Есть там плохонький театр, пять — шесть кино. Местная богема и офицерство развлекаются главным образом в ресторане. В тот осенний вечер ресторан был полон. Мы — пять новоиспеченных инженеров — еле нашли столик. Официантка сразу приметила, что мы — новенькие. После ужина с водкой она спросила меня: „Мальчики, хотите хорошо провести время? Вон за тем столиком есть хорошие девочки…” Мы были в подпитии, девочки показались нам милыми. К тому же это был первый вечер, когда мы, вчерашние студенты, ощутили себя вполне взрослыми… Официантка посоветовала нам не покидать стол до закрытия ресторана. В 11 вечера мы вышли на улицу. Официантка с девушками — тоже. Стали знакомиться, но из-за угла вдруг ударил свет фар и выехала милицейская машина — микроавтобус. В таких небольших автобусах перевозят обычно пьяных и преступников. Мы почувствовали себя не слишком уютно в свете милицейских фар. Но из машины вышел сержант, которого девочки наши встретили как старинного приятеля. Сержант пригласил всех войти в машину. Я, хотя и был сильно навеселе, заметил, что окна в автобусе были задраены. Поехали. В дороге разговорились, перезнакомились. Через полчаса сержант открыл дверцы машины. Мы вышли. Сосны, снег. Одинокая избушка. Все та же официантка, оказавшаяся хозяйкой этого „приюта любви”, пригласила нас, не стесняясь, заходить в дом. Вошли. В избушке не было ничего, кроме деревянных топчанов с голыми матрасами. Хозяйка без обиняков разъяснила, что развлечение будет стоит пять рублей (провинция!). Но можно также за особую плату угостить подружек вином: запас бутылок она привезла с собой. Девочек хватило на всех и на сержанта в том числе. Стесняться не пришлось, поскольку свет сразу вырубили, и кто с кем стоял, тот с тем и лег. Через два часа — подъем: сержанту нужно было возвращаться в свой участок, и мы двинулись обратно в город”.

Впоследствии официантка-бандерша разъяснила молодым инженерам сущность этого хорошо отлаженного механизма. Милиционеров она называла „ребятами”, проституток — „девочками”. Ребята получают на службе всего 90 рублей в месяц. Им надо где-то подзаработать, иначе не проживешь. Девочкам с ближнего завода — тоже. Милиционеры кормятся от проституток и вместе с тем обслуживают их: защищают, возят на своей машине. Очередной дежурный сержант доставляет компанию в лесную избушку и за это получает свой „кусок”, а также выпивку и девочку. Клиент вкладываете это предприятие деньги, девочки — себя, официантка — избушку, а ребята из милиции — автомобиль и горючее. Меняются клиенты, стареют и сходят со сцены девочки, сменяются за рулем сержанты, но устраивающая всех пензенская система „проститутка — милиция” работает безо всякого сбоя годами.

Как же совместить многочисленные эпизоды беззаконного и грубого преследования проституток в СССР с эпизодами, в которых отношения милиционеров и девушек с панели выглядят почти идиллическими? Опрашивая соотечественников из разных городов и республик страны, я смог убедиться, что диапазон отношений между властью и проститутками поразительно широк: от преследования до поощрения, от использования в сугубо личных (мужских) целях до использования в целях политических. В отношениях с девушками за денежки” (выражение это принадлежит поэту-барду Булату Окуджаве) отражается общий стиль советской власти. Стиль этот наиболее точно определил в свое время премьер-министр Республики Индии Джавахарлал Неру. После двух поездок в СССР в 1955-м и 1961-м он заявил, что „не смог бы и дня прожить в стране, где правят не законы, а люд и”. Эта формула Неру открывает главную закономерность социальной жизни Советской России. Закон не играет сколько-нибудь серьезного значения в отношениях администрации и граждан. В каждом случае решающее слово произносит чиновник, который руководствуется не законом, а личными интересами или сиюминутной политической конъюнктурой. По отношению к проституткам это означает следующее.

В Казани, главном городе Татарской АССР, первый секретарь местного комитета партии по каким-то личным семейным обстоятельствам был резко настроен против свободных сексуальных отношений, и по его команде проституток в Татарии нещадно преследовали и изгоняли (данные средины и конца 70-х годов). А в Пензе, где у обкома партии до такого рода вопросов не доходят руки, милицейские чиновники находили в проститутках выгоду для себя. Промысел этот процветал в Пензе в начал? 70-х годов и, очевидно, процветает доныне. Во Владивостоке, в местном Доме офицера несколько раз в неделю происходят танцы, на которых офицеры подбирают для себя проституток. И администрация Дома офицера, и милиция, и чиновники военной комендатуры города-порта знают этих проституток в лицо, но не трогают. Военное командование вместе с руководящими партийными чиновниками из Приморского краевого комитета партии пришли к общему мнению, что проститутки — скорее благо, нежели зло, в городе, набитом военными. Развлекая офицеров и матросов (для этого, кроме Дома офицера, есть танцевальный зал в Доме моряка), девицы отвлекают мужчин от более серьезных мыслей… Такой же произвол царит и в столице. В одном районе Москвы милиция каждую ночь с собаками и фонарями прочесывает кусты в Парке культуры и отдыха имени Горького и в Нескучном саду, изгоняя притаившихся там проституток и их клиентов (такие же акции происходят в Харькове, Киеве и Ереване), а в другом районе — милиционеры в служебной машине развлекаются с вокзальными девушками.

Как это ни покажется странным, преследование проституток в СССР не раз возникало по политическим мотивам. Так в 1957 году незадолго до Шестого Всемирного фестиваля молодежи в Москве, когда в столице Советского Союза ожидали более 30 тысяч иностранцев из 131 страны мира, ЦК партии дал команду очистить город от проституток. Это было необходимо, во-первых, для того, чтобы доказать зарубежным гостям, что в социалистическом обществе продажных женщин попросту не бывает, а во-вторых, — по извечному российскому страху перед контактами русских с иностранцами. „А что как вдруг потаскуха выдаст парню с Берега Слоновой Кости расположение советских ракет дальнего действия…” — шутили в том году москвичи.

Высылка девушек из Москвы началась ранней весной 1957 года и продолжалась до глубокой осени после того, как зарубежные гости уже разъехались. Разбираться, кто прав, а кто виноват, милиция не стала, а высылала подряд всякую, на кого указывали соседи или кто числился в сомнительных. Подозреваемых вызывали в милицейский участок, брали у них паспорта и ставили жирный крест на штемпеле о московской прописке. Это значило, что с этой минуты владелица паспорта не имеет права жить в столице, даже если она родилась в этом городе и тут живут все ее близкие и родные. Девушке приказывали в трехдневный срок поселиться никак не ближе 100 километров от Москвы. Если же она не уезжала, то ее арестовывали за нарушение паспортного режима. Нарушитель паспортного режима — уже преступник, его можно выслать в любое место страны или бросить на год в лагерь. В результате такой операции сотни виноватых и невиновных, честных и бесчестных москвичек оказались на 101-м километре от столицы, а некоторые — значительно дальше.

Известный диссидент Борис Вайль, находившийся в сибирской ссылке, в Красноярском крае, примерно в пяти тысячах километров от Москвы, пишет: „В поселке Чуна жила группа девиц легкого поведения, высланных из Москвы во время знаменитого Всемирного фестиваля молодежи в 1957 году. Причина их высылки из Москвы, как рассказывали, заключалась в их благосклонности к иностранцам. Здесь в Чуне они не работали, промышляли случайной добычей”[97]. Одесский шофер П., ездивший в те годы в командировку на Алтай, видел этих несчастных в городе Барнауле. „Ссыльные женщины, как голодные собаки, стояли возле городских столовых и кафе в надежде, что кто-нибудь пригласит их пообедать, — рассказывает П. — Жили проститутки в страшном убожестве и нищете и внешний вид их был таков, что они уже не решались подходить к ресторанам, а искали клиентов в столовых”. К этим свидетельствам можно лишь добавить, что сроки и места таких административных ссылок определялись совершенно произвольно, и никакие жалобы жертв 1957 года на допущенную по отношению к ним несправедливость власти к рассмотрению не принимали, ибо то была акция политическая.

Через два года после злополучного Фестиваля молодежи по Москве прокатилась вторая волна гонений на проституток. И снова политическая. Хрущев, находившийся в это время в большой силе, проводил серию социальных преобразований, которые должны были, как тогда писали и говорили, в короткий срок сделать страну процветающей, а граждан — счастливыми. Хрущев не скупился на посулы. Он провозгласил даже в 1962 году, что „нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме”. Не желая отставать от вождя, его окружение также порождало всякого рода социальные прожекты. В частности, друг Хрущева, член ЦК Екатерина Фурцева, занимавшая в 1959 году пост первого секретаря Московского областного комитета партии, обещала в считанные месяцы оздоровить духовную и моральную обстановку в столице. В рамках этой программы она приказала провести в городе массовые облавы на проституток (число их после Фестиваля, очевидно, не слишком убавилось), а захваченных доставлять к ней в кабинет для беседы. В ту политико-романтическую пору предполагалось, очевидно, что беседа с Фурцевой (с самой Фурцевой!) приведет этих цадших ангелов к раскаянию и к началу новой, честной жизни.

Но Екатерина Алексеевна не рассчитала ни количества, ни качества того человеческого материала, который ей предстояло облагородить своим партийным словом. Вместо десяти-пятнадцати заблудших милиция предложила члену ЦК и первому секретарю обкома партии выбор из нескольких сот девиц. Две или три такие встречи в кабинете Фурцевой, действительно, произошли. В газетах об этом не было, разумеется, ни слова. И вообще, вся акция окружена была глубокой тайной. Однако в кругах московской интеллигенции вскоре стало известно о глубоком разочаровании, которое испытала Екатерина Алексеевна от этих встреч. Почему, каким образом девушка становится проституткой в СССР? В ответ на этот вопрос Фурцева выслушала десяток рассказов о такой безнадежной нищете, о таких ужасах жизни четырех-пяти детей в одной комнате с пьяницей отцом и замордованной уборщицей матерью, что даже она, выходец из рабочей семьи, в пропитом ткачиха, смутилась. Ее собеседницы шли торговать собой, отработав смену в заводском цехе или в конторе, чтобы прокормить детей[98].

А для других проституция оказалась единственным средством как-то выкарабкаться из материального убожества. Выход на панель помог даже некоторым девушкам получить образование в институтах и техникумах… Прямым следствием „встреч на высшем уровне” явилось то, что московская милиция по приказу сверху прекратила массовые облавы. Задерживать стали только девушек, действующих в центре города слишком бесцеремонно.

Кстати, по поводу облав. Жертвами этих массовых операций милиции, как правило, оказываются новички или случайные посетители плешек, или, наконец, совершенно опустившиеся „вокзальные”. Более или менее опытная и хорошо зарабатывающая проститутка в облавы не попадает, так как имеет постоянный контакт с милицией. Милиционеры заранее предупреждают своих постоянных уличных знакомых об опасности и за это требуют известную мзду. Женщины расплачиваются с представителями власти деньгами или своим телом, а иногда и тем и другим: милиционеры — народ не брезгливый — берут взятки чем придется. Не раз случалось, что вызванную „для расчета” в милицейский участок проститутку использовали поочередно все милиционеры, находящиеся на данном ночном дежурстве. Известен случай, когда в Москве, после такого ночного „расчета”, все дежурившие в участке в полном составе оказались в венерологической больнице с диагнозом — сифилис.

Как массовые, так и частные операции против проституток власти всегда стараются не афишировать, чтобы, как выражаются советские чиновники, „не привлекать ненужного внимания к некоторым отдельным отрицательным явлениям нашей жизни”. Чтобы не оставлять письменных свидетельств, все распоряжения такого рода передаются по телефону или в личной беседе с глазу на глаз между партийным чиновником и чиновником милицейским. Запретным является даже само слово „проституция”. Табу на это слово наложено не только в прессе, но и в служебной переписке. Врач-венеролог, занимавший в 60-е — 70-е годы высокое административное положение в городе Казани, вспоминает, что в получаемых им бумагах слово „проститутка” еще иногда проскальзывало, но слово „проституция” — никогда. В очень редких случаях, когда советские газеты или журналы все-таки обращаются к этой теме, они пишут о молодежи, которая „тянется к сладкой жизни”, или о девушках, злоупотребляющих водкой и „другими развлечениями”[99].

В послевоенные годы это табу было нарушено, как мне помнится, только однажды, в 1966-м году, когда организована была третья по счету волна преследований проституток по политическим мотивам. В выступлениях газеты „Комсомольская правда” девушек обвиняли в том, что они вступают в запретные отношения с иностранцами. Собственно, вся кампания и была направлена против группы нежелательных иностранцев, но параллельно Комитет государственной безопасности, ЦК Комсомола и милиция Москвы провели широкую операцию против нечисти — проституток и фарцовщиков-спекулянтов, чаще всего молодых людей, слишком тесно общающихся с иностранцами.

Внешне эта операция выглядела так. Пятого июня 1966 года „Комсомольская правда” опубликовала фельетон некого В. Резникова „Нечисть”. Автор клеймил 19-летнюю Светлану Трофимову как „профессионально-самодеятельную проститутку”. Более всего журналиста возмущало то обстоятельство, что советская девушка проводит время с иностранцами, из которых один женат, а второй, по мнению автора фельетона, слишком стар для нее. Вопрос об отношениях с иностранцами муссировался со всех сторон. Оказывается, когда Светлане было 17 лет, власти не разрешили ей выйти замуж за американца, ссылаясь на то, что она слишком молода. Казалось бы, ей следовало понять: непозволительно иметь дело с гражданами других государств, но она заупрямилась, „мечтает выйти замуж за иностранца и покинуть свою страну”. Более того, у нее — семимесячный ребенок от итальянского гражданина, что опять-таки позорит ее как советскую гражданку. Кроме Светланы, в фельетоне названы еще девушки, которые участвуют „в оргиях на квартирах иностранцев”. Сделав это необходимое для КГБ заявление, автор фельетона тотчас схватил себя за руку: разоблачение нежелательных иностранцев в советской прессе ни в коем случае не должно превращаться в разоблачение советской проституции. Поэтому в следующих же строках фельетонист стал как заклинание повторять: ТАКИХ, КАК ТРОФИМОВА — НИЧТОЖНО МАЛОЕ ЧИСЛО. ДА ЭТО МАЛОЕ ЧИСЛО. НИЧТОЖНО МАЛОЕ ЧИСЛО. Но хотя число и малое, „Комсомольская правда” требовала для проституток самых жестких мер от суда, милиции и общественности.

Десятого июня 1966 года газета продолжала обсуждение возмутительных действий Светланы Трофимовой, но при этом писала, главным образом, о корреспонденте Юнайтед Пресс Интернэшнл[100]. Однако окончательно смысл затеянной ГБ акции выяснился лишь в начале сентября 1966 года, когда „Комсомольская правда” в номере от 4 сентября поместила подробный отчет о судебном процессе над профессионально-самодеятельной проституткой Трофимовой[101]. Суд был, главным образом, занят выяснением подробностей интимной жизни сотрудников американского посольства и американских журналистов в Москве. Речь шла, прежде всего, о корреспондентах, посылавших в американские газеты разоблачительные статьи о жизни советского общества.

В этом единственном за многие годы публично освещаемом процессе такого рода судья Нина Милютина, прокурор и заседатели все время поворачивали опрос обвиняемой в одном и том же направлении: С кем спала? Когда спала? Где спала? Суду явно дано было указание собрать об иностранцах как можно больше сведений предосудительного характера. Как только такой материал был собран, суд быстро завершил работу, осудив проститутку на 5 лет лагерей. За что? Даже по советским законам действия Светланы не могли быть оценены столь жестоко. В обвинительном заключении по делу проститутки Трофимовой (единственная публикация за последние 40 лет!) ей было инкриминировано: „Нигде не работала, вела паразитический образ жизни, распутничала, пьянствовала, клянчила вещи у иностранцев…” Для западного читателя такой список прегрешений может показаться смешным. Но советские проститутки, прочитав приговор, приуныли. Ибо не в законе тут было дело. Статья 206 Уголовного Кодекса РСФСР не имела к Трофимовой никакого отношения. Это понимали все. Но приговором своим власти сделали предупреждение: они, власти, запрещают брать подарки у иностранцев, спать с иностранцами тоже. Законов таких в советских кодексах нет, но все опять-таки знают, что в СССР важны не законы, а телефоны, то есть телефонные команды, которые партийный чиновник дает судье. И игнорировать такого рода телефонные предупреждения не приходится. Советские граждане знали это задолго до приезда в СССР премьер-министра Индии г-на Джавахарлала Неру.

Попытки представлять гонения на проституток как акт политической борьбы, как средство оздоровления, очищения общества продолжались в конце 60-хи в 70-е годы, хотя и с меньшим размахом. Была даже сделана попытка придать охоте за уличными женщинами некий романтизм. Под руководством милиции комсомольские организации в городах создавали оперативные отряды из учеников старших классов средней школы и студентов. Отрядам давалось полное право как угодно издеваться над теми, кого они пожелают задержать и доставить в свой штаб. Молодым людям, вовлеченным в такие отряды, говорили, что они продолжают традиции славных чекистов 20-х годов и разведчиков времен Второй мировой войны. Бывший студент Института востоковедения в Москве, член такого отряда, действовавшего в Свердловском (центральном) районе Москвы в 60-е годы, определяет эту полицейско-комсомольскую организацию как „отряд молодых псов”.

„Мы брали проституток в метро Площадь Революции, на платформе возле бюста Ленина, — рассказывает он. — Многих из них мы знали в лицо. Например, знаменитую валютную проститутку Марту Хохлову. Но иногда приходилось проявлять охотничью хитрость. Нас учили: подходить к женщине, если рядом иностранец, — нельзя. Если с ней советский гражданин, лучше тоже действовать осторожно, чтобы взять их наверняка. Мы прислушивались к разговору: если она ему предлагает пойти вместе, — мы устанавливали за ними слежку. Обычно такая пара выходила из метро и заходила в магазин Гастроном № 3 за бутылкой водки. Это уже был верный знак для нас. В магазине мы их и брали. Что делали? Пугали, издевались, осмеивали. Ведь мы же знали — за нами всесильная милиция и вся мощь комсомола. У мужчин мы проверяли паспорта, выписывали адреса и посылали им на работу разоблачительные письма. „Так мол и так, ваш сотрудник пойман с поличным. Разберитесь”. И подпись начальника оперативного отряда. Женщин забирали в штаб отряда, вносили их имена в специальную карточку. Фотографировали…”

Так было в 60-х годах. Студент-ленинградец из Института электротехнической связи, принимавший участие в штабе дружины по борьбе с наркоманами и проститутками, рассказывает о точно таких же методах работы другой студенческой дружины уже в 70-е годы. Издевались, фотографировали (незаконно), заставляли мыть полы в милиции. Случалось, что хватали и доставляли насильно в венерологический диспансер случайных, ни в чем не повинных женщин. Жертва произвола не могла рассчитывать на защиту милиции, которая всегда на стороне дружинников.

Так продолжается по всей стране и поныне. Если врачи обнаружат у задержанной женщины венерическое заболевание, ее насильно помещают в больницу тюремного типа. В Ленинграде, по свидетельству главного венеролога города, имеется несколько таких больниц. Одна из них находится на улице Восстания (не путать с площадью Восстания), вторая — при Первом медицинском институте. Это самые настоящие тюрьмы с решетками на окнах и вооруженной охраной.

Тюремные больницы, именуемые „спецстационарами”, имеются сейчас во всех крупных городах страны. Врачам-венерологам приказано помогать милиции в ловле проституток. Если заболевший гонореей или сифилисом мужчина обратится к врачу венерологического диспансера города Казани, то тот обязан выспросить у пациента все подробности его половой жизни и передать отчет в управление милиции. Для расследования врачи пользуются альбомами фотографий проституток. Пациенту предлагают узнать, какая из тех, кто помещен в альбоме, его заразила. Свидетельства пациента достаточно, чтобы женщину арестовали. Суд предъявляет таким обвинение по статье 115 Уголовного Кодекса РСФСР — преднамеренное заражение венерической болезнью. По статье этой можно осудить женищну на срок до трех лет лагерей. Но даже в том случае, когда пациент ошибся и указанная им женщина оказывается здоровой, у милиции и связанных с милицией врачей есть достаточно возможностей отравить ее жизнь. Под Казанью в местечке Пановка имеется секретный лагерь, куда женщин посылают безо всякого решения суда, просто „на перевоспитание”. Сроки пребывания в таком лагере милицейские чиновники определяют произвольно.

Результаты таких гонений оказываются подчас комичными. В начале 70-х годов обком партии Татарской АССР в городе Казани приказал высылать в административном порядке (то есть без решения суда) всех женщин, заподозренных в проституции. Врачи и милиционеры приложили немало сил, чтобы выполнить распоряжение начальства. В результате в средине 70-х годов на Всесоюзном совещании венерологов врач из Казани могла в своем докладе с гордостью сообщить, что в результате массовой высылки проституток из Татарской республики там резко снизилась заболеваемость венерическими болезнями. Делегаты совещания встретили доклад коллеги из Казани аплодисментами. Но тогда слово взял врач из находящейся на севере страны автономной республики Коми. Он поклонился врачу из Татарии и произнес: „Спасибо вам за ваших проституток. Вы их выслали в нашу республику и благодаря этому теперь у нас процент венерических заболеваний поднялся на небывалую высоту…”

Впрочем, в эпоху Брежнева, когда в партийном и государственном аппарате цинизм и равнодушие окончательно вытеснили остатки романтических идей хрущевской поры, никто более не верит в любые „оздоровительные” акции. Общественно-очистительный характер борьбы с проститутками выродился в бюрократическую рутину. Все еще создаются „штабы по борьбе…”, дружинники и милиционеры по традиции гоняют уличных женщин с их плешек или везут в отделение милиции для „расчета”, все это делается лишь для того, чтобы поживиться взяткой или в отчете о проделанной работе проставить галочку.

Интересно в этой связи свидетельство ленинградки, редактора одного из издательств. Она имела обыкновение лето проводить на курортах Кавказа и Крыма. Там, в гостиницах Сочи и Ялты, она встречала немало проституток. Получить номер в летние месяцы в гостинице „Жемчужная” или в другом столь же респектабельном отеле было обыкновенному смертному крайне сложно. Но эти красивые, хороню одетые и вполне профессиональные дамы, очевидно, получали свои номера без большого туда. Однажды в Сочи ленинградка познакомилась с внешне весьма эффектным мужчиной в штатском, в котором, однако, угадывался офицер. Так оно и оказалось. Познакомившись с ним поближе, ленинградка узнала, что он — начальник группы сотрудников КГБ, прибывшей из Харькова. Цель группы — наблюдать за проститутками. Если верить словам этого деятеля, то он каждый год привозит в Сочи двести агентов. „Для того, чтобы вылавливать проституток?” — изумилась ленинградка. „Нам это не нужно, — ответил офицер. — Мы всех их знаем в лицо. У нас есть их адреса и телефоны. Мы знаем, откуда они приехали и куда вернутся после окончания курортного сезона”. „Но кому нужна такая растрата средств? Двести агентов…” — не понимала женщина. „А почему бы нет? — цинично пожал плечами кагебешник. — Раз начальство платит, почему не отдохнуть на курорте?”

Оказывается, вышестоящие власти требуют предоставлять ежегодно летом отчет о состоянии проституции в Сочи и Ялте. Ради этого отчета все и предпринимается: офицер гуляет, купается в море и между делом почитывает рапорты своих оперуполномоченных, которые снова и снова докладывают о поимке девушек, которые уже много раз перед тем были пойманы и занесены в картотеку. Потом офицер пишет отчет и возвращается домой. До следующего года. „Но зачем все-таки такая карусель нужна вашим начальникам? Чего хотят люди из самой высшей инстанции?” — допытывалась ленинградка и получила совершенно определенный ответ. „Они хотят быть уверенными, что на курорте, где бывает много иностранцев, не произойдет никакого нежелательного инцидента. Мы здесь, в Сочи, обеспечиваем прочность их положения там, в Москве…”

До сих пор, рассказывая о взаимоотношениях власти и проституток, я упоминал главным образом милицию, которая, как известно, входит в систему Министерства внутренних дел (МВД). Эпизод в Сочи так же, как и атака на проституток в 1966 году, знакомит нас с еще одной государственной инстанцией, имеющей касательство к этого рода дамам. В планах и акциях Комитета государственной безопасности (КГБ) проститутки играют в высшей степени важную роль. ГБ имеет дело в основном с проститутками высшего разряда, с теми, которые именуются „интуристскими” или чаще „валютными”[102]. Чтобы понять характер альянса тайной полиции с проститутками, заглянем как-нибудь вечером в валютный бар ресторана „Интурист” в Москве и в несколько других таких же заведений и познакомимся с образом жизни того общества, которое само себя называет ЦЕНТР.

Несколько лет назад позади старой гостиницы „Националь”, глядящей своим фасадом на кремлевскую стену, выстроен был второй отель для иностранцев. Здание из стекла и бетона, похожее на вертикально поставленную спичечную коробку, выходит фасадом на улицу Горького и именуется „Интурист”. Два отеля в центре Москвы объединены не только общей сложной сетью проводов для непрерывной визуальной и слуховой слежки за приезжими, но и общими советскими посетителями — проститутками и фарцовщиками, которые постоянно кормятся возле иностранцев. Эта публика появляется в ресторане „Националь” около двух часов дня и неторопливо обедает, подбадривая себя аперитивами в валютном баре на втором этаже того же здания. И гости и сотрудники ресторана знают, что пользоваться валютой советским гражданам закон запрещает, тем не менее, гости расплачиваются долларами и до поры до времени на это странное обстоятельство никто не обращает внимания. Часам к пяти вечера российская публика (и прежде всего молодые красивые дамы в бриллиантах и платьях от Диора) перебирается в ресторан соседнего отеля „Интурист” — ужинать. Еще позднее их можно встретить в нижнем этаже той же гостиницы в валютном баре „Балалайка”. С 9 вечера у дам с бриллиантами начинается в „Балалайке” главная работа — они ищут на ночь клиента. Так как валютных ночных баров в Москве очень мало, то все иностранцы, склонные к ночной жизни, к их услугам. Идти в номер дамы чаще всего отказываются — это опасно, но предлагают клиенту вызвать такси и поехать в частный дом. Дальнейшая программа ночной московской жизни включает поездку после часа ночи в мотель „Можайский”, который находится на Киевском шоссе, недалеко за окружающей Москву Кольцевой дорогой. Мотель — место более скромное, чем гостиницы в центре города. Здесь живут рабочие, приглашенные на работу из Швеции и Финляндии, а также некоторые западные туристы на машинах. Но у „Можайского” есть и свое достоинство: веселье там затягивается до 4-х утра, когда все остальные злачные места столицы уже закрыты.

Под утро девушки и фарцовщики разъезжаются по своим квартирам, чтобы, проспав до часа-двух дня, снова начать свое круговращение вокруг иностранцев. Это и есть ЦЕНТР — сообщество, включающее примерно 5.000 советских граждан, в котором блистает никак не меньше 400–500 „валютных”, высшего разряда, проституток. Конечно, далеко не все они оказываются ежевечерне в валютных барах. Часть из них в отъезде: на курортах, в деловых поездках в Тбилиси, Ленинграде, Киеве или Прибалтике. Наконец, часть ЦЕНТРА всегда представительствует в советских лагерях и тюрьмах, отбывая наказания за валютные операции, спекуляцию, проституцию, мошенничество и другие преступления, требующие ума, красоты и таланта. Как и все советские люди, шикарные дамы из валютных баров имеют (обязаны иметь!) свою законную службу. Чаще всего они — натурщицы. За два часа работы в студии художника могут заработать четыре — пять рублей. Но служба в храме искусств — только ширма, скрывающая другую работу и другие цели.

Двигателем „центровой” жизни является разница между реальной и официальной (по курсу) стоимостью валюты в СССР. Советские власти оценивают американский доллар по курсу в 80–90 копеек, но реальная покупательная способность его значительно выше, и на черном рынке за доллар платят 4–5 рублей. Проститутка высшего класса берет с иностранца за ночь 50 долларов и перепродает полученную валюту за 200 рублей. Если напомнить, что средняя месячная заработная плата советского гражданина не достигает и 150 рублей, а чаще колеблется от 100 до 130 рублей, то станет ясно, что проституция на высшем уровне в СССР дело весьма выгодное. Валютные „девушки за денежки” ведут свои дела настолько серьезно, что обзаводятся временными мужьями, которые ведают их финансами. Чаще всего это юноши-югославы, дети посольских работников и студенты из Югославии. Отношения между супругами, как правило, весьма дружественные и основаны на взаимной выгоде. Югославы обменивают заработанные проститутками доллары, а также вкладывают валюту в спекуляцию; покупают русские иконы, картины и, пользуясь своим положением западных граждан, выезжают на субботу в Германию и Англию, где продают свой антиквариат. Такие браки по согласию и расчету продолжаются 3–4 года и заканчиваются к общему удовольствию тогда, когда югославским мужьям приходит время покидать пределы СССР.

Однако конечная цель девушки из ЦЕНТРА не муж югослав, а муж — западный бизнесмен или, на худой конец, профессор. Нужен европеец или американец, с которым можно выехать из Советского Союза и зажить счастливой западной жизнью. Таковы мечты. И за последние годы 30–40 „валютных” девушек уже добились исполнения своих желаний[103]. Одни из них выехали из страны с советским паспортом, другие пока остаются дома, но пользуются преимуществами, которые дает положение жены иностранного подданного. Ценность такого брака состоит для проститутки в том, чтобы получить от мужа декларацию — документ на право пользоваться валютой. С такой бумагой она может продолжать свои финансовые операции с меньшим риском и большими возможностями. Те же, кто выехали из Москвы на Запад, также не оставляют бизнеса: они курсируют между СССР и Западом, производя обменные денежные операции и пытаясь извлечь возможно больше пользы из всеобщего и хронического советского дефицита.

Все дамы, и те, что успели оженить на себе иностранцев, и те, что делают соответствующие попытки, неразрывно связаны с КГБ. Чины госбезопасности хорошо осведомлены о сути финансовых операций каждой проститутки, но считают более выгодным для себя изображать неосведомленность. Механизм, с помощью которого государственная безопасность улавливает девичьи души, прост, если не сказать примитивен. Когда в валютном баре впервые появляется новое женское лицо, его немедленно берут на учет. После двух-трех появлений с иностранцами девушку арестовывают. Это делает милиция или чаще агент ГБ, одетый в милицейскую форму. Он отнимает у девушки доллары, грозит ей всевозможными карами, включая тюрьму и лагерь. Запугав свою жертву, агент говорит ей, что у нее есть только один шанс спастись. Впредь она должна передавать ГБ необходимую информацию о тех иностранцах, с которыми она будет встречаться. Кроме того, ее могут направить непосредственно к тому лицу, которым интересуются власти. (На языке ГБ это называется „подложить девочку”.) И вообще, она должна всегда быть под рукой у людей в мундирах и без мундиров и исполнять их приказы, не задавая лишних вопросов.

Во время такого разговора проститутке не только грозят — ей напоминают о чести, о том, что она все-таки советский человек и обязана помогать своей родине. Надо ли говорить, что девушки соглашаются на все. Они не смеют спросить о вознаграждении, да его и не полагается. Просто отныне чины ГБ будут делать вид, что не знают о долларах, которые получает за свой профессиональный труд „валютная” проститутка. При всем том ГБ и милиция могут в любой миг лишить свою добровольную осведомительницу иммунитета, отнять очередную выручку и даже арестовать ее. „Валютная”, таким образом, оказывается более бесправной, чем остальные ее подруги, зарабатывающие свой хлеб на вокзале или на улицах. „Валютная” буквально ходит по лезвию ножа. Чтобы сохранить свои доходы и свое место в баре, она доносит не только на иностранцев, но и на своих подруг, на фарцовщиков, картежников, мошенников, которые вместе с ней образуют ЦЕНТР. Таким образом, у ГБ и милиции всегда есть полная картина внутреннего валютного рынка и они могут как угодно манипулировать этим подвластным им миром.

Впрочем, сугубо финансовая сторона интересует не столько ГБ, сколько специальный Третий отдел Московского управления милиции, ведающий борьбой с незаконными валютными операциями. Секретное наименование этого отдела — „Интурист”. Его начальник, некто Халфин, даже кабинет свой перенес из Управления милиции (ул. Петровка, 38) в гостиницу „Интурист”, чтобы быть поближе к объекту своей работы. Борцы с незаконными валютными операциями сами большим почтением к закону не отличаются. Халфин и его помощник Орлов не гнушаются брать взятки с проституток и за это оставляют им возможность заниматься своим бизнесом. Интересно, что в пышущем антисемитизмом Советском Союзе милицейские должности, связанные с валютой и проституцией, тем не менее, занимают евреи. Евреями являются не только Халфин и Орлов, но и третье важное лицо этой иерархии, некто Володя, надзирающий за валютными делами в мотеле „Можайский”. Двое первых — действуют с полицейской грубостью. ЦЕНТР их боится и откупается. В мотеле „Можайский” принят другой стиль. Опекаемые Володей, проститутки и фарцовщики специально изучают еврейский религиозный календарь, чтобы преподнести Володе деньги в виде праздничного подарка. За это Володя, блюдя заключенный с ними завет, предупреждает свою паству о каждом готовящемся налете или облаве. Особенно благоволит он к единоверцам.

Зачем власти назначают на столь выгодные, „жирные” должности евреев? Мне кажется, что причина кроется в том, что евреи в СССР — люди особенно зависимые. Благодаря этому начальству легче управлять ими, евреи легче идут на то, чтобы поделиться с вышестоящими своими доходами. А в случае нужды на еврея можно легко свалить всю ответственность. Ведь хорошо известно: во всех бедах России виноваты евреи.

Отношения милиции и ГБ с миром ЦЕНТРА и взаимоотношения „центровых” между собой еще ждут своего Шекспира. Здесь все боятся друг друга, предают друг друга и все пытаются сохранить при этом дружественные отношения, ибо зависят друг от друга. Офицер милиции, вчера еще на дежурстве вызывавший фарцовщика или проститутку к себе в кабинет и честивший их последними словами, сегодня, сняв мундир, может зайти в бар и галантно целовать проститутке руку, осведомиться у фарцовщика о его здоровье. В интимном, чаще всего пьяном разговоре такой офицер готов признаться, что сам боится, чтобы его не выдали товарищи по работе или даже проститутки и фарцовщики. „Ведь не пожалеют, посадят, — жалуется он тем, кого клеймит как преступников. — А у меня — семья…” И проститутки жалеют бедолагу милиционера, который в своем кабинете называет их не иначе, как „суки”. В ЦЕНТРЕ фарцовщик выдает картежника или мошенника и потом, опять-таки сквозь пьяные слезы, кается перед ним: „Пойми, старик, не мог я иначе; они мне яйца дверью прищемили…” И это иносказательное выражение, означающее полную безвыходность, примиряет предателя с преданным.

В тех случаях, когда ГБ или милиция считает, что какой-то „центровой” служит им недостаточно преданно и его следует „вывести из игры”, остальные проститутки и фарцовщики послушно исполняют роль свидетелей обвинения и топят того, с кем вчера лишь пили за одной стойкой. Так что при всей своей обеспеченности и даже (по советским стандартам) богатству человек ЦЕНТРА постоянно висит над пропастью. Такая ситуация изгоняет из „центровых” отношений всякий намек на нравственность. И гонители и гонимые принимаютодин закон: „Умри ты сегодня, а я — завтра”.

Впрочем, внешне люди ЦЕНТРА более склонны к смеху и шуткам, нежели к выявлению эмоции страха. Может быть, это зависит от охотничьего азарта, в котором они постоянно пребывают. Жизнь непредсказуема, шальные деньги мутят разум. И возникает извечное русское: „Эх, погибай моя телега… Все нипочем”. Человек, имевший связи с ЦЕНТРОМ в 70-е годы, рассказывает, что дипломаты, аккредитованные в Москве, особенно из латиноамериканских и арабских стран, как-то очень быстро подхватывают эту интонацию, об-русевают и сами превращаются в „центровых”. Свое новое воспитание они получают главным образом от московских валютных проституток. По „центровой” философии деньги — это хорошо, но главное не деньги, а удовольствие, кампания, приятельство, та видимость единства, которую так ценят русские люди, часто и подолгу сидящие за пьяным столом.

Влияние русских проституток на иностранцев можно объяснить еще и тем, что среди них немало ярких личностей, прекрасных телом и опытных в делах секса. Иностранцев привлекает подчас и их происхождение и связи. Всеобщей симпатией в барах пользуется уже многие годы Шура Ав-дальянц, по свидетельству знавшего ее молодого человека добрая баба”. Шура выплачивает немалые деньги милиции за свою безопасность и поэтому берет с иностранцев весьма солидные гонорары. Регулировать свои отношения с 3-м Уп-правлением милиции, занятым ловлей валютчиков, ей помогает также то обстоятельство, что, несмотря на свою армянскую фамилию, Шура — еврейка. Другая красавица-еврейка носит грузинскую фамилию. Лидия Шенгелия знаменита тем, что ее, якобы, в багажнике дипломатического автомобиля возили на свидания к американскому послу. Впрочем, это уже из области слухов. Очень хороши собой по описанию такие известные в столице девушки, как Марта Хохлова, Танька Черная, Шу-шу, Танька Японка. Общей любимицей была долгое время также барышня по имени Изетта, но она умерла, накурившись какого-то снадобья. Ее гибель оттолкнула ЦЕНТР от наркотиков. Несколько проституток знамениты своими связями с сотрудниками ЦК КПСС. По команде „сверху” милиция немедленно прекращает любые гонения и притеснения против них. Очевидно, на иностранцев производит впечатление и тот факт, что ряд проституток считают себя подругами Гали Брежневой, дочери бывшего советского диктатора. Галина Леонидовна действительно известна была как любительница „погулять”. По натуре демократичная, она в застолье предпочитала общество цирковых актеров, цыган, спортсменов и проституток партийным боссам из окружения своего отца. Нельзя не отметить в среде московских обольстительниц еще одну наследницу знаменитых родителей: 35-летняя проститутка Оля Маркова приходится родной дочерью первому секретарю Союза писателей СССР Георгию Маркову.

В скучной атмосфере советской столицы ЦЕНТР — несомненно, одно из самых ярких явлений общественной жизни. Неудивительно, что несколько моих собеседников, молодых людей, с глубокой симпатией вспоминают ночи, проведенные в обществе „центровых”. Один из москвичей, у которого мне удалось взять интервью в Америке, заявил, что советские проститутки более женственны и человечны, чем их коллеги на Западе. Если русской девушке из „валютных” вдруг понравится симпатичный французский парень, она может загулять с ним на несколько дней, даже не требуя с него денег. Более того, она еще и поможет своему возлюбленному обменять его деньги не по курсу, а на черном рынке в 3–4 раза дороже. „Советская проститутка, — продолжает мой собеседник, — в своих профессиональных отношениях более эмоциональна, чем западная. Она может провести в баре вечер, даже если у нее нет клиента. Она дорожит возможностью поболтать „со своими”, узнать новости, выяснить курс доллара на черном рынке”. Молодой москвич считает девушек из ЦЕНТРА натурами эстетичными и даже в какой-то степени художественными. „В то время как уличные проститутки и колл-герлс охотно занимаются высокооплачиваемым оральным сексом, „валютные” относятся к этого рода услугам с брезгливостью[104]. Более того, они не желают, чтобы их называли проститутками, и сами себя зовут путаны, что звучит красиво, хотя по-итальянски означает то же самое. „Гулять с ними весело и интересно, — продолжает молодой москвич. — Один кабак, второй, потом едем к ней домой. И вот что примечательно, прежде чем раздеться и лечь с тобой в постель, наша может сказать: „Знаешь, я тебе тарелку борща налью. Надо же накормить мужика перед работой…”

Но оставим в стороне сомнительную сферу эмоционально-ностальгических оценок и разберем, каким образом и для каких конкретно целей КГБ использует проституток. Самый факт, что валютные барышни связаны с Комитетом государственной безопасности, — есть тщательно охраняемая тайна. Но для советских граждан, знающих механизмы социальной жизни своего отечества, эти связи всего лишь секрет Полишинеля. Вот два примера.

Гостиница „Астория” в Ленинграде известна как место, где поселяют иностранцев. Однако никто из советских людей не может заранее знать, когда и какие именно граждане каких стран приедут и поселятся в „Астории”. Расписание приездов и отъездов иностранных гостей — тоже тайна, тайна организации „Интурист”, контролируемой КГБ. Но вот однажды вечером ленинградская журналистка оказалась в женской комнате ресторана „Астория”. И ей удалось услышать диалог, который вели две миловидные девушки: „Ну зачем мы тут сидим! — капризно говорила одна. — Только время зря теряем! Ведь шведы приедут только завтра!” „Не нервничай, — успокаивала другая. — Мне сказали, что сегодня ждут немцев, каких-то бизнесменов. Подождем…” Кто мог сказать этим хорошеньким девушкам, явно не относящимся к штату гостиницы, о том, что шведы приедут завтра, а сегодня прибывают немцы? Попробовал бы посторонний советский человек задать администратору гостиницы такой вопрос! Его бы немедленно препроводили в заднюю комнату, где мужчина в гражданском взял бы у него паспорт и в весьма решительной манере стал бы требовать объяснений: „Зачем вам нужна немецкая делегация? Кого вы знаете из немцев? Как вы познакомились? Где работаете? Какое отношение имеете к этой гостинице?” И т. д. и т. п. А в заключение грозно: „Проверим… Разберемся с вами…” Так разговаривают с посторонними. Но девушки, осведомленные о том, что „шведы приедут завтра”, были явно не посторонними. Для ГБ они свои. И как свои имеют соответствующую информацию.

А вот другой город, другая республика, Одесса, Украина. Преподавательница иностранных языков на курсах для взрослых встречает у себя в классе двух только что поступивших барышень. Странные какие-то студентки… На курсы приходят, как правило, люди серьезные, а эти две напомнили ей тех девочек, что шатаются по главной улице города в поисках клиентов. Учительница поделилась своими соображениями с руководителем курсов и узнала, что этих двоих прислали учиться из КГБ. В классе ученицы старательностью не отличались, но месяц спустя преподавательница получила возможность наблюдать результаты своих трудов. Она вспоминает: „Дело было под вечер. Я шла по Приморскому бульвару, когда меня обогнали два матроса с английского корабля. Минуту спустя позади застучали каблучки — две мои студенточки догоняли иностранцев… Я услыхала, как они договаривались о встрече: „Вэн?.. Тумороу?” Потом они что-то спросили „эбаут стокингс”. Очевидно, они уже получали от моряков чулки и подарок им понравился. Девы применили также выученные ими на нашем последнем уроке слова „твелв” и „нун”. Учительница, живущая ныне в Нью-Йорке, рассказывает об этом эпизоде с улыбкой: „Забавно было узнать, что благодаря ГБ знание английского у моих учениц не остается втуне”.

Половое обслуживание иностранцев в СССР — одна из важных задач ГБ. Точно так же, как в своих валютных магазинах и ресторанах иностранные граждане получают дефицитные, недоступные советским гражданам продукты питания, так точно им полагаются свободно конвертируемые, хорошенькие и, конечно, строго проверенные девочки. Я не знаю, есть ли в Москве, в главном штабе КГБ на площади Дзержинского Отдел Проституток, но роль этого рода женщин в работе ГБ огромна. По существу, это — целая индустрия. В портах надо обеспечить девочками иностранных моряков; в Москве необходимо снабдить живым товаром посольских работников. В Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Баку и других республиканских городах надо позаботиться о работниках консульств. Нельзя забывать также о половых нуждах приезжающих бизнесменов, научных работников, журналистов, туристов, студентов, особенно черных. И ни в коем случае нельзя пускать эту область монопольного государственного снабжения на самотек, а не то иностранцы спутаются с частницами, с какими-нибудь диссидентствующими барышнями, начнется нежелательная утечка информации, ввоз в СССР вредной литературы. Допустить этого КГБ не может ни в коем случае.

Если же подбросить иностранцу подходящую для него девушку из проверенных, то можно, наоборот, получить большую пользу: она пораспросить его о том, какие он привез с собой книжки и журналы, имеет ли знакомых среди советских граждан и как, вообще, относится к родине социализма. Конечно, возня с девочками дело хлопотное: их надо вербовать, направлять к нужным иностранцам, строго следить, чтобы девочки не забывали по форме, точно и в срок отчитываться. Потом все их доклады надо суммировать, анализировать, на каждого шведа, полинезийца, араба, жителя Тасмании и Мальдивских островов писать характеристики, чтобы знать потом — впускать этого шведа и араба в Советский Союз второй раз или не впускать. Так что забот у ГБ много, но без таких забот в „самом демократическом государстве мира” никак не обойтись… И без проституток — тоже.

Конечно, можно подкладывать иностранцам собственных Комитета государственной безопасности агентов женского пола, но это дорогое удовольствие: агентшам приходится жалованье платить. И немалое. А проститутки — дешевки, только прикрикни — задаром работают. Правда, в некоторых случаях ГБ предпочитает все-таки пускать в ход агентш. Особенно, когда дело идет о дипломатах и бизнесменах. Так примерно в 1969 году запущена была в наиболее солидные представительства западных фирм в Москве группа девушек, известная среди „центровых” по кличке „пять Тань” или „зондеркоманда”. Эти пять блондинок, чьи подлинные имена никто не знает, получили в школе ГБ хорошую языковую подготовку. Они говорят на нескольких языках, хороши собой, отлично одеты, приятны в обращении и потому незаменимы для представительств американских и европейских промышленных фирм. Не возить же переводчиц в Москву из Вашингтона… Тани добросовестно работают в конторах представительств, спят со своими боссами и успешно, между коктейлями и сексом, выманивают у них технические секреты. Говорят, что зондеркоманда эта в том же составе работает в Москве по сей день…

Ради своих разведывательных целей чины КГБ постоянно нарушают законы страны. Но действия эти проходят для них безнаказанно. Генералы с площади Дзержинского в Москве (главный штаб КГБ) всегда могут объяснить генералам со Старой площади (ЦК КПСС), что действуют они в целях высшей государственной целесообразности. Лишь очень редко между партийным аппаратом и ГБ пробегает черная кошка. Одно из таких столкновений произошло как раз по поводу того, что ГБ слишком откровенно пользуется проститутками в гостиницах. В 1976 году Московский городской комитет народного контроля проводил проверку так называемых режимных гостиниц столицы. Речь шла о гостиницах, предназначенных для иностранцев, где всю административную власть имеет ГБ. По существу, партийные органы сделали попытку проверить госбезопасность. Проверочная комиссия составила отчет, в котором на 200 страницах было показано, что режимные гостиницы „Россия” и „Украина” — гнезда взяточничества, воровства, проституции. Среди прочего проверочная комиссия отметила, что в гостинице для иностранцев по 3–4 месяца живут советские гражданки. Они кочуют из одного номера в другой, переходя от одного иностранца к другому. Эти переходы регулирует администрация гостиницы, которая, как уже говорилось выше, целиком принадлежит Комитету госбезопасности. Из обширного двухсотстраничного документа в 1978 году было выделено Постановление Московского городского комитета народного контроля на 8 страницах, предназначенное для городской Московской парторганизации. В Постановлении снова говорилось о незаконных манипуляциях ГБ с проститутками. Сотрудники городского комитета партии воспользовались этим документом, чтобы ядовито заметить чинам ГБ, что те работают слишком грубо, что с девочками следовало бы вести себя поосторожнее. Даже иностранцы из стран социалистического лагеря жалуются на их наглое приставание в гостиницах. Но, как и можно было ожидать, ни расследование, ни обмен колкостями между городским комитетом партии и ГБ ничего не изменили в жизни режимных гостиниц.

Право ГБ как угодно нарушать законы (и даже распоряжения партийных органов) отразилось и в другой акции с проститутками. В том самом 1957 году, когда в связи со Всемирным Фестивалем молодежи партийные власти столицы приказали милиции изгнать из города всех подозрительных молодых женщин, КГБ организовал новый дом терпимости. Предприятие это, рассчитанное в основном на иностранцев, существовало еще в 1978 году и, по всей вероятности, продолжает свою деятельность поныне. Хозяйка квартиры тридцатилетняя красавица Элла Ласкала открыла свое „дело” по указанию ГБ весной 1957 года. Она использовала для этого свою просторную квартиру в тихом районе неподалеку от центра Москвы (Сверчков переулок, 25). Штат, дома” состоял примерно из 15 девочек в возрасте от 17 до 18 лет. (За эти годы штат несколько раз обновлялся и пополнялся самыми изысканными красавицами Москвы.) Дом Ласкалы работает по принципу колл-герлс. По вечерам в квартире начинаются телефонные звонки: звонят из посольств и представительств советских национальных республик, из гостиниц, где останавливаются высокопоставленные командировочные Все требуют девочек, все готовы платить хорошие деньги за хороший товар. Хозяйка договаривается о времени и цене, а затем открывает громадные платяные шкафы и начинает готовить своих барышень в соответствии со вкусами заказчиков. Те, что едут в посольства восточных стран, обряжаются в шелковые шаровары и сари, западные клиенты получают девушек в европейской упаковке. В прошлые годы в особенно ответственных случаях г-жа Ласкала выезжала на вызовы сама. Хотя она находилась уже в критическом для „барышни” возрасте, но природное изящество и профессиональность делали ее желанной у высокой публики. Клиенты ее ценят и сейчас за хорошую организацию и ответственность. Если г-жа Ласкала что-то обещала вам, — исполнит обязательно. Девочки ее по существующей традиции где-то служат или числятся, но главный доход получают здесь, в „доме”. Такса все годы держится ниже цен, которые требуют девушки из ЦЕНТРА. Не исключено, что разницу доплачивает касса КГБ.

Те, кто лично знают Эллочку Ласкалу и ее дом, утверждают, что ее предприятие продержалось так долго только потому, что ГБ оставалась заинтересованной в его сохранении. Конечно, хозяйка платила и местной милиции, но то уже была ее добрая воля. Дом, куда ежевечерне звонят из посольств, — всегда под наблюдением ГБ. О связях с ГБ свидетельствуют и некоторые факты из биографии хозяйки „дома”. В 1964 году, чтобы еще более привязать ее к себе, органы госбезопасности арестовали мужа Эллы. Его посадили на большой срок за крупные хищения (знаменитое „дело текстильщиков”). Примерно в то же время возле нее появился ее любовник, молодой сутенер, откровенный агент ГБ, некто Евгений Ермишанцев. Позднее Элле Паскале удалось, как она утверждает, за деньги выкупить из лагеря своего мужа. За деньги такие вещи в СССР не делаются. Скорее всего, мужа ей отдали в награду за „хорошее поведение”. ГБ, когда нужно, умеет награждать своих людей. А награждать, очевидно, было за что: девочки г-жи Ласкалы принесли органам безопасности за два десятка лет огромное количество весьма полезной информации…

Итак, в те же самые годы (1959–1960), когда секретарь Московского комитета партии Екатерина Фурцева выслушивала в своем кабинете слезливые исповеди схваченных милицией вокзальных девчонок, в доме Ласкалы звучали (и, очевидно, звучат до сих пор) примерно такие диалоги: "Я просил бы прислать мне Веру”. — „Вера сейчас занята. Но если она нужна вам не на весь вечер, я могла бы вам помочь”. — „Я задержу ее минут на 15” (речь шла об оральном сексе для приехавшего в Москву по делам высокопоставленного советского чиновника). — „Хорошо, Вера сейчас выедет к вам”. И тут же подавалась команда: „Вера, одевайся. Машина у подъезда. Гостиница „Москва”, номер такой-то. И не задерживайся больше, чем на четверть часа. У тебя есть на сегодня другое задание”.

Надзор за посольскими и консульскими работниками — первостатейная обязанность ГБ. И в этом важнейшем деле госбезопасности не обойтись без специально подобранных девочек. Чаще всего в ход идут „добровольцы”. Так в конце 50-х годов была предпринята акция по обработке с помощью девочек тогдашнего первого секретаря Цейлонского посольства г-на Потиратне. Фарцовщики и проститутки прокрадывались в посольство как бы тайно, хотя организовывало эти „тайные” визиты ГБ. В те годы жена г-на Потиратне родила ребенка, была нездорова и какое-то время не могла исполнять супружеских обязанностей. Находящийся на службе у ГБ фарцовщик Ростислав Рыбкин немедленно воспользовался этим обстоятельством и привел к счастливому отцу двух проституток. Дипломат повел русских девочек в спальню жены, чтобы познакомить ее с теми, кто будет заменять ее на время болезни. Не знаю, была ли счастлива г-жа Потиратне, но ГБ была вполне удовлетворена операцией.

В дальнейшем госбезопасность, однако, заменила в посольстве Цейлона проституток профессиональной агентшей, некой Женей (Юджинией). Первый секретарь посольства так и остался в неведении, отчего одна дева из его спальни исчезла, а вторая появилась.

Чего же, однако, хотели агенты советской тайной полиции от представителя маленькой островной республики? Вот лишь один эпизод, который сам господит Потиратне рассказывал своим русским друзьям. „Юджиния привела ко мне своего школьного друга, молодого приятного русского. Мы очень мило провели вечер втроем. Через несколько дней русский пригласил меня позавтракать с ним. Завтрак также прошел в приятной атмосфере. Между прочим, он почему-то интересовался личными характерами членов нашего парламента. Большинство парламентариев я знаю лично, со многими учился в школе. Я даже написал для этого молодого человека несколько страниц об их привычках и вкусах. Он как будто интересуется психологией людей власти”. Так ГБ получила немаловажные данные о личных качествах парламентариев Цейлона, материал, который впоследствии служил советскому послу в Коломбо и помогал в их борьбе местным коммунистам.

В Ленинграде уже в конце 70-х годов валютная проститутка жила по заданию ГБ с вице-консулом Японии Такеси. Вице-консул брал девушку с собой на отдых в Сочи и даже собирался развестись со своей законной женой. В Москве в конце 70-х и начале 80-х годов одному из моих собеседников, эмигранту из СССР, случалось встречать двух 17-летних проституток, так же связанных с ГБ. Девушки пришли к своей подружке прямо из посольства одной африканской страны, тесно связанной с СССР социалистическими симпатиями. Речь этих ладных красивых девушек была насыщена матерной бранью. Они с цинизмом говорили о своих черных клиентах, хвастались выпрошенными подарками и со смехом вспоминали малопристойные эпизоды постельного характера. Девушки, по их словам, начали жить с дипломатами с 15 лет и таким образом имели уже двухлетний опыт контактов с ГБ. Одна из них позднее вышла за мавра, студента из Университета Дружбы имени Патриса Лумумбы. Но ехать в Мавританию не собиралась: „Возможно, когда он кончит университет, мы разойдемся”. [105]

В Баку (Азербайджанская ССР) в те же годы местная ГБ подослала русскую проститутку Татьяну в консульство Ирана. Прежде Татьяна была стюардессой на международных линиях, а затем поступила в консульство в качестве горничной. Красавица с длинными ногами и высокой грудью вскружила голову немолодому чиновнику консульства, который стал неделями пропадать у нее на квартире. Чиновник был доволен русской и даже рассказывал соседям по квартире, что она обслуживает его лучше, чем скандинавские девушки (которых, очевидно, следует считать чем-то вроде эталона в мире проституток). Татьяна, в свою очередь, показывала соседям дорогие подарки, полученные от любовника. Прервалась эта кагебешная идиллия неожиданным образом. Жена чиновника подняла скандал, и иранские власти отозвали ее мужа из СССР. Татьяна тут же лишилась службы в консульстве и таким образом стала ненужной ГБ. Беда, однако, состояла в том, что девушка не поняла, что она — лишь марионетка в руках чиновников госбезопасности. Она стала добиваться выезда в Иран. Публично говорила, что найдет своего любимого, где бы он ни был… В тех случаях, когда проститутки, сотрудничающие с ГБ, выходят из-под контроля или, как говорят в СССР, начинают „ставить личные интересы выше общественных”, ГБ принимает против них самые жестокие меры. Так было с некоторыми московскими барышнями, которых близость с западными дипломатами лишала подчас представления о реальном бесправии советского человека. Так было и с той девушкой из Ленинграда, что жила с японским вице-консулом. То же случилось и с женщиной из Баку. В один далеко не прекрасный день к дому, где жила любовница иранского консульского чиновника, подъехала карета скорой помощи. Санитары схватили девушку, скрутили ей руки и увезли в сумасшедший дом. „Лечение” большими дозами аминазина лишило Татьяну воли и способности к сопротивлению. Она вернулась домой (1981 год) полной развалиной и больше не смела вспоминать ни о выезде в Иран, ни о похождениях в иранском консульстве.

Однако госбезопасность далеко не всегда так непреклонна и жестока. Если проститутка покладиста и согласна исполнять все, что ей поручают, ГБ, в свою очередь, готова помочь ей осуществить ее мечту — выйти замуж за иностранца и даже выехать за пределы СССР. В Советском Союзе за последние годы возник даже целый клан — профессиональные „жены иностранцев”. Некоторые такие „жены” были в разных странах замужем 3–4 раза. Такие супружества — государственная оплата проститутке за ее политические услуги. ГБ нужны их „мужья”, нужны для разных целей, В одних случаях используется общественное положение „му-жа”-иностранца. Так некоторые „розовые” американские профессора, женившись на русских женщинах, стали почти „красными”. Ведь их женам хочется ездить на родину, встречаться с родными. Но разрешение на такой визит домой дается только тем, чьи мужья ведут себя по отношению к советской системе достаточно корректно или даже заискивающе. В других случаях, опять-таки действуя через русских „жен”, ГБ заставляет иностранца тратить свои деньгм на нужды советской пропаганды.

В Неаполе (Италия) живет сейчас москвичка, под 30 лет, которая уже была в пропілом женой поляка и западного немца. В Москве ее хорошо знают, как валютную проститутку высшего разряда. Нет, она не шпионка. Шпионаж — дело серьезное и его поручают более подготовленным людям. Дама из Неаполя — одна из тех, кто помогает ГБ завязывать нужные связи на Западе. Ее муж Франк — богатый бездельник, который под влиянием русской жены бросает деньги на затеи местных „левых”. Не забывает он в своих милостях и интересы советской пропаганды. Один из моих знакомых, знавший эту проститутку в Москве, навестил ее недавно в ее шикарном неапольском доме. На вечеринке, куда он был приглашен, собралось удивительно разномастное общество: был там начальник неаполитанской тюрьмы, много итальянских левых интеллигентов и даже террористка, которая в свое время поднимала бунты в Парижском университете и воевала вместе с Че Геварой в Южной Америке. Русская проститутка чувствовала себя в этом обществе вполне комфортабельно. Это ее бизнес. Именно за такие вечеринки ГБ одарила ее „сладкой жизнью” в Италии.

„Что же эта дама — хороша собой?” — спросил я участника вечеринки в Неаполе. — „О, да, настоящая русская красавица”. — „Умна, воспитанна?” — „Ни то, ни другое. Глупая, малообразованная девка. Главным образом таких ГБ и посылает на Запад. Зато она делает все, что ей велят, и не рассуждает”. — „Каковы же ее планы?” — „Она сама не знает, что с ней будет завтра. Ее судьба целиком в руках ГБ. Правда, она подумывает о том, чтобы выйти замуж за американца-бизнесмена”. — „Это реально?” — „А почему бы нет? В Нью-Йорке и Чикаго обожают экзотику, а ГБ будет рада иметь еще одного своего резидента в США…” По мнению моего собеседника — социолога, работавшего в системе ЦК Комсомола, ГБ, которая в СССР годами мешает сотням пар соединиться в реальном браке, одновременно планирует какое-то количество браков своих проституток с „полезными” иностранцами. Эти „плановые браки” заключаются порой даже за счет советских граждан. Вот одна из таких недавних историй.

Москвичке Галине Павленко было 33 года, когда она внезапно бросила своего мужа 35-летнего ученого-биолога Владимира Павленко. Это произошло в 1978 году. Они с мужем уже прожили около семи лет. Их дочери Маше исполнилось 5 лет. Сын известного профессора и сам в будущем профессор, Владимир известен в Москве как человек спокойный и уравновешенный. Он гордился своей красавицей женой, любил ее, любил ребенка. Для него развод был полной неожиданностью. Правда, Галя была тщеславна и эгоистична, но Владимир смягчал конфликты и друзьям семья казалась прочной. Тем не менее, летом 1978 года переводчица Галина Павленко, окончившая в свое время институт иностранных языков имени Мориса Тореза, бросила мужа и дочь и вышла замуж за гражданина Западной Германии. Вопреки существующим в СССР правилам и традициям расторжение одного брака и регистрация второго были произведены властями стремительно. И так же стремительно молодая женщина, получив „красный” паспорт, выехала с новым мужем-иностранцем в Германию.

„Я думаю, что ГБ завербовала ее еще тогда, когда она была студенткой, — говорит по этому поводу весьма удрученный Владимир Павленко. — Я никогда не знал о ее службе „у них”, хотя теперь, задним числом, вижу, что она и прежде исполняла для ГБ задания такого же рода. Очевидно, дм” срочно понадобилось взять под контроль этого немца, а в результате мы с Машей остались одни…”

Заграничные поездки — не единственный род заданий, в которых ГБ использует проституток. Девочкам из валютных баров поручают подчас работу и дома. Солдат Николай Кутьин, сибиряк из-под Перьми, 1940 года рождения, служил в начале 60-х годов в так называемом Звездном городке — поселке неподалеку от Москвы, где готовили первых космонавтов. Кутьина взяли в городок за его поистине титаническое здоровье. На этом крестьянском парне испытыва-лили работу центрифуг и сурдокамер, на которые вслед за ним направляли тренироваться будущих космонавтов. В городке в это время находилось 30 будущих покорителей космоса и около 30 человек обслуги. Жизнь там проходила крайне замкнуто и засекреченно. На время тренировки к космонавтам не допускали ни близких, ни друзей. Правда, по воскресеньям их, опять-таки втайне, возили в московские театры. Было еще одно развлечение, которого космонавты ожидали с особенным нетерпением: два раза в месяц, строго по расписанию, в городок приходил автобус с девушками. Космонавтам, как и римским гладиаторам, проститутки полагались по медицинским показаниям, для сохранения физиологической уравновешенности. Зная косность советской системы и склонность советских чиновников к сохранению тайн, можно легко предположить, что подготовка новых отрядов космонавтов в закрытых городках мало отличается сегодня от их подготовки в годы, когда там служил солдат Николай Кутьин. Проститутки входят в комплекс тренинга наравне с сурдокамерами и центрифугами…

Среди многочисленных хлопот госбезопасности надо назвать также заботу ГБ о сексуальной жизни иностранцев, не являющихся дипломатами. Это всякого рода перебежчики с Запада, которых власти желали бы оградить от неконтролируемых связей с советскими людьми. И здесь снова проститутки — первые помощницы славных чекистов. К примеру, надо окружить „своими людьми” Билла Мартина. Билл — американский военный шифровальщик, сбежавший в СССР в 1960 году. Он уже продал советским властям все, что мог продать, и теперь живет, ничего не делая, в Москве с паспортом, в котором значится, что он — латыш. Сложность, которую приходится преодолевать КГБ с этим новоявленным латышом, состоит в том, что Мартин — мазохист. Ему нужна не просто девка, а целая команда девочек, которые бы его мучали. Только истязания доставляют бывшему шифровальщику сексуальное удовлетворение. Для того, чтобы Билл не заводил себе истязательниц на стороне, и, не дай Бог, не обсуждал с ними подробностей своего предательства, ГБ направляет к нему бригаду проституток, которые, по желанию Мартина, заковывают его в цепи, бьют хлыстами и доставляют другие удовольствия в том же роде. Правда, платить за это Мартину приходится самому. Но его бюджет, равный примерно бюджету советского доктора наук — он получает 500 рублей в месяц — позволяет ему такие развлечения.

…Привычка манипулировать женскими телами „ради государственной надобности” выработала у сотрудников советской тайной полиции полное равнодушие к личному миру сотрудниц-проституток. Частично это связано с древней традицией страны, где всегда с небрежением относились к женщине, как к личности. („Баба — кувшин, — гласит русская пословица, — ударишь, не разобьешь”. „Курица — не птица, баба не человек”, — гласит другой народный афоризм.) Но старая традиция дополняется и современными отношениями, типичными для тоталитарного режима. Находящаяся в рабской зависимости от ГБ, проститутка позволяет чиновнику как угодно эксплуатировать себя. Чины ГБ знают, что под страхом ареста и лагеря девушка из валютного бара согласится на любой заказанный ей сексуальный эксперимент, и пользуются ее страхом вполне цинично. Правда, в отличие от милиционеров, офицеры ГБ не принуждают проституток к сожительству и не отнимают у них их заработки. Зато когда речь идет о „государственном задании”, не может быть никаких женских „не могу” или „не хочу”. Известны даже случаи, когда офицеры ГБ устраивали на хорошо оплачиваемую „оперативную” работу с иностранцами своих жен. Но бывают ситуации и более драматические.

В 1982 году в журнале „Круг”, который издается в Израиле на русском языке, Георг Мор дель, сам недавний эмигрант из СССР, рассказал о встрече в Париже с девушкой-москвичкой Клавдией. В конце 70-х годов она заканчивала факультет иностранных языков в Педагогическом институте. Была искренней комсомолкой и отличницей. Однажды ее вызвали в секретный (первый) отдел института и попросили в качестве переводчицы сопровождать группу французских ученых. Возможно, это поручение было дано из-за того, что отец Клавдии — пенсионер, много лет проработал в органах КГБ. После встречи с французами от нее потребовали отчет: кто из ученых что сказал, кто как выразил свое отношение к Москве, к СССР, к советской науке и политике. Во время следующей беседы с девушкой чиновник секретного отдела, офицер ГБ, намекнул ей, что от нее ждут развития дальнейших отношений с професором НН. „Каких отношений?” — не поняла Клавдия. Разговор велся в деликатных тонах, и офицер избегал слишком четких формулировок. Но так как Клавдия его не понимала, он вынужден был ей сказать: „Мы хотим, чтобы вы закрутили с французом роман! Неужели не ясно? Интимные отношения — вот что нам необходимо!” Поняв, чего от нее добиваются, Клавдия убежала из начальственного кабинета. Дома она пожаловалась отцу на домогательства ГБ. — Отец не одобрил ее: „Если родина говорит „надо”, значит надо”. — „Но ведь они хотят сделать из меня проститутку…” — „Ну и что? — невозмутимо парировал старый кагебешник. — На войне в борьбе с врагом наши бойцы кровь проливали…” После этого разговора Клавдия ушла из дома и прервала всякие отношения с отцом. Познакомилась с еврейскими кругами и с их помощью эмигрировала из СССР.

Существует ли в СССР какое-нибудь неофициальное мнение о проститутках? Что думает об этой профессии народ? Мне такое единое мнение выявить не удалось. Известно, что в российских низах само слово „проститутка” служит ругательством. Еще более оскорбительно звучит слово блядь. Вместе с тем, большинство моих собеседников склонялись к сочувственной точке зрения. Наиболее полно выразила эту сострадающую интонацию пожилая актриса из Ленинграда: „В бедных семьях, где девочки живут в нищете и не могут себе купить самого насущного, где они не имеют не только отдельной комнаты, но, вообще, какого бы то ни было места в квартире, они, подрастая, стремятся уйти из семьи куда глаза глядят, и часто уходят в проститутки. Они не виноваты в своей нищете: материальной и духовной”.

На происхождение проституток из нищих, неблагополучных семей сочувственно указывали многие из интервьюируемых. „У девочки не было никакой возможности выбиться из убожества”, — говорит художник из Москвы об одной знакомой ему очень молоденькой проститутке, у которой отца не было, а мать-уборщица не могла заработать даже на хлеб. Дровинциальных студенток в проститутки гонит, прежде всего, бедность”, — с огорчением подтверждает бывший преподаватель Донецкого Педагогического института (Украина). Социолог с острова Сахалин с сочувствием рассказывает о тех девочках, которые у своих пьяниц-родителей „хлеба досыта не ели”, зато могли наблюдать дома самые дикие сцены. Так одна восьмилетняя жительница Сахалина в поисках заработка убирала дом пожилого человека, и он принуждал ее жить с ним. Мать ее была проституткой. Возвращаясь домой, девочка несколько раз палкой сгоняла голых мужиков со своей родной матери. „Кем этот ребенок еще может стать, как не проституткой?” — спрашивает социолог.

Переводчик и лингвист из Москвы углубляет тему. Он говорит: „В сегодняшней России люди дешевы. Им мало платит государство, их за людей не считает любой самый маленький чиновник или милиционер. У них нет сознания ценности своей личности. Проституция в СССР — один из аспектов дешевизны человека”.

Кроме того, лингвист считает, что женщине в СССР, если она не получила высшего образования, очень трудно сделать карьеру. „В то время как на Западе миллионы девушек идут в секретари, стенографистки, в продавщицы, в рекламу, в Советском Союзе таким девушкам негде заработать, кроме как в заводском цехе или на тяжелых дорожных работах. Проституция — один из немногих путей, на котором наша юная соотечественница еще может надеяться на какие-то деньги. Заводские работницы, мелкие служащие едут на охоту за этими деньгами после службы, вечером. У многих из них есть мужья. Но мужчины эти зарабатывают мало. А женщинам надо кормить детей…”

Есть среди моих собеседников, однако, и решительные ненавистники проституток. Главный врач тюрьмы-больницы для проституток в Казани настроена по отношению к ним крайне негативно. „Они продают себя, чтобы не работать, чтобы валяться, бездельничать. Я ничего не знаю о бедных девушках, которые впали в грех из-за бедности. Это просто развратницы”. Такая точка зрения распространена обычно в провинции и говорит не столько о безгрешности судящего, сколько о его желании соответствовать позиции советских властей. Тем не менее, я обнаружил эти взгляды в статье, опубликованной несколько лет назад в издающемся на Западе активно антикоммунистическом русском журнале. Досев”. Автор Габриэль Вольнов утверждает: „Проституция в условиях современной России — это не добыча хлеба насущного, а нравственное заболевани е”. Как я уже писал выше, именно на этой позиции и стоит советская милиция, утверждающая, что никаких проституток в Советском Союзе нет, а есть отдельные безнравственные женщины, которые „ведут паразитический образ жизни”.

Что же касается проституток высшего разряда, за хорошие деньги обслуживающих крупных чиновников и иностранцев, то мои собеседники не столько их порицают, сколько им завидуют. „Их жизнь вовсе не жизнь несчастных девочек, как описывали Достоевский и Толстой, — объясняет молодой человек, в пропілом причастный к жизни московского ЦЕНТРА. — Их не за что жалеть. Скорее проститутка из валютного бара с сочувствием может отнестись к работяге, который за гроши вкалывает (сленг: тяжело работает) у себя на заводе. Официант в ресторане всегда предпочтет посадить за столик проститутку, нежели рабочего. Она чувствует себя социально прочно в своем круге общества. У нее нередко есть высокопоставленные покровители…”

В столь разнородных ответах видится и разница в общественном положении моих собеседников, и различие в их нравственном опыте. Отражается в ответах и исконная русская жизненная позиция: бедных, убогих на Руси принято жалеть, богатым, процветающим — завидовать. Но, как бы то ни было, никто из нескольких сот ответивших на анкеты и давших мне интервью не подтвердил советский пропагандистский тезис о том, что „в стране победившего социализма проституция не может иметь места”. После непрерывного полувекового повторения этих слов на страницах Большой советской энциклопедии граждане советского государства точно знают — это неправда.