Тридевять земель

Дни 53–59 Игра в четыре руки

«Ты — дерево, твоё место — в саду…»

Теперь всякий раз, когда он открывает глаза, первым делом в голове звучит эта песня. Первый куплет, если быть точным. А поверх — тот самый сигнал, который проигрывался в «Глубоком замке». И виднелась одна и та же картина: силуэт, отдалённой напоминающий человека — манекен, о двух ногах, одной голове и четырёх руках — в ураганном потоке воздуха, обращающийся постепенно в пыль, в крошево, тающий на глазах…

Артём открыл глаза. Рядом сидит Марина, улыбается и держит его за руку.

— Терпеть не могу больницу, — сказал Артём и вновь закрыл глаза. — С вами всё хорошо?

— Всё замечательно, — прошептала она и сжала его ладонь в своих. — И с вами тоже. Доктор обещал сегодня отпустить вас домой. Мы уйдём вместе, хорошо? Я подожду, когда вы сможете.

Артём кивнул — на большее сил почти не было, осталось немного на улыбку — и прикрыл глаза. Открыл — и снова та песня. «И когда мне темно, я вхожу в этот сад…»

Быстро всё случилось в тот день. Чересчур быстро. Сказали потом, что незадолго до возвращения его группы Айур вновь тряхнуло — по всей планете случились землетрясения, в том числе и поблизости от Рима. Что уж совсем невероятно: спокойное место, где почти тысячу лет не было ничего подобного. Город почти не пострадал от толчков, но рядом с периметром образовались глубокие трещины. И, естественно, оттуда полезла нечисть. Много нечисти, очень много. Сразу нашёлся ответ на вопрос, зачем Риму столько танков в подземных ангарах. Может, и не все пригодились, но почти все.

— Сэр Ортем, — сэр Джеймс отдал честь. — Рад видеть вас. Ситуация сложная. Мы остановили продвижение противника, нужно оперативно доставлять боекомплекты и подводить танки. Вы в состоянии работать?

Хотелось сказать «нет». Просто потому, что устал к тому моменту — сил не было. Но… вечернее небо Рима выглядело грозовым — вспышки света, раскаты грома — люди держат оборону, только за первые десять минут из трещины выползло четверо «голиафов», и только чудом пока что удалось избежать потерь.

— Так точно, сэр, готов, — кивнул Артём, и командир его охраны также кивнул — они уже сдали все трофеи, связанного пострадавшего. Как только Артём ответил, вся его охрана сделала шаг вперёд. — Приказывайте.

— Не сомневался в вас, — сэр Джеймс пожал ему руку. — Через пять минут — в резервные ангары, третий уровень, выводите колонну танков и доставляйте к площади Марка Аврелия, там ждите новых указаний.

— Сэр Ортем, — рядом появился оружейник собственной персоной. — Рад видеть. Выпейте это, раз уж нет возможности отдохнуть. Одна капсула каждые двенадцать часов, не чаще. Господа, вам тоже, — он выдал тонизирующие таблетки охране дросселя. — Мы на связи. Гражданское население Рима эвакуировано, потерь нет.

— Благодарю, сэр! — Артём пожал ему руку и встретился взглядом с командиром своей охраны. — Готовы?

Удивительно, что здания Рима, в целом, почти не пострадали. Частично разрушены, первым же голиафом, жилые кварталы у шлюза Цезаря, но к моменту, как нечисть принялась сносить тамошние здания, людей там уже не было: Рим всегда готов к войне. Когда говорят, что любой римлянин, вне зависимости от пола и возраста, ровно за минуту становится солдатом — это не шутка. Эвакуация прошла, как на учениях: быстро, чётко, без паники. Люди не держатся за имущество, не переживают за жилища — только за жизни других людей. Всё прочее — вторично. Ну и, конечно, мародёрства не случается, в военное время наказание за это немедленное и жёсткое.

За первые десять минут Артём доставил резервные танки и подготовил колонны к переброске в другие города: нечисть сейчас штурмует все до одного города Айура, словно взбесилась. Штурмует бессистемно: напади она вся на один город — слаженно, всей массой по одному направлению — ещё вопрос, удалось бы избежать потерь. Но, как всегда, нечисть дезорганизована. Словно на свободу выпустили множество бешеных собак: нападают на первую же цель, толкаются и мешают друг дружке.

Артёму казалось, что он видел несколько других дросселей — в том числе и того сводного брата Ингир Мантелла, «барабанщика». Неудивительно — в течение получаса с момента начала атаки резерв танков из ангаров Рима уже был доставлен во все горячие точки. Хоть дросселей и мало, а без них никак, каждая минута промедления была бы оплачена человеческими жизнями.

Ещё полчаса — и нечисть начали теснить. Она всё ещё прибывала — откуда её столько взялось, неясно — но люди начали оттеснять противника. Сколько терминаторов успело кануть в разломы, чтобы выжечь, ценой своего существования, подступающие силы нечисти, не понять. Много. Их тоже запасено изрядно, хотя, после танков, это самое дорогостоящее оборудование.

Артём почувствовал это вблизи Колизея. Собственно, особо чувствовать не было нужно: датчики предупредили о приближении противника. Ещё один «крот»? Подложка под Колизеем не взломана, а ведь даже «кроту» нужна далеко не пара секунд, чтобы пробить её.

Словно гриб-дождевик, взламывающий асфальт: посреди арены поверхность начала трескаться, вспучиваться. Танки, которые привёл Артём, уже взяли область в кольцо, уже летели к месту прорыва терминаторы…

«Гриб» вырвался на свободу внезапно: полусфера телесного цвета, на вид скользкая и слизистая — как потом оценили, пятидесяти с лишним метров в диаметре. Четыре трещины появились на её боках, рядом с поверхностью арены, принялись расширяться. И оттуда хлынули…

— Стоять! — крикнул Артём, сам не очень понимая, что делает.

И нечисть послушалась. Как потом показали кадры оперативной съёмки: каждый танк несёт камеру наблюдения и транслирует передачу — даже если сам танк будет уничтожен, с большой вероятностью его оперативная съёмка выживет.

Замерли успевшие выбраться наружу «титаны» и «зомби», «пауки» и «демоны» — все. Просто стояли, и таяли, словно куски сахара в стакане кипятка, под «взглядом» десятков танков и терминаторов. Сама сфера пока держалась, не поддавалась излучению.

— Сэр Ортем…

Треск и шорох, передача прекратилась. Артём заметил вспышку внутри ближайшей трещины; автоматика сработала: теперь очки внутри его шлема передавали воссозданное изображение, по данным радаров и датчиков.

Изнутри разлома вышла человекообразная фигура — типичный гуманоид, если бы не две пары рук. Вышел и замер, остановившись шагах в десяти от линии танков. Выбежавшая прежде него нечисть успела уже раствориться, рассыпаться в пыль — а этот стоял, словно не замечая излучения многих нацелившихся на него танков.

Треск в эфире не прекращался. Артём заметил, что пришелец сделал движение четырьмя ладонями, словно сминая между ними снежок. Не сразу понял, что происходит — а когда интуиция сделала вывод, времени хватило только на крик:

— На землю! Не смотрите на него!

И первым последовал своему совету. Пришелец резко сжал ладони, словно уплотняя «снежок», а потом развёл руки в стороны.

Артёму показалось, что его голову окунули в чан с кипятком; падая наземь, он успел заметить, как танки вокруг него разваливаются, распадаются на части, и их «седоки» — операторы — так же падают, кто где, словно тряпичные куклы.

А ещё через долю секунды Артём осознал, что смотрит на самого себя как бы одновременно со многих окрестных точек — словно видит съёмку самого себя многими камерами по периметру — не упал, как остальные, но присел — словно спринтер, готовящийся к старту. Хотелось кричать от боли, но не мог — нечем было кричать. Не было тела — оно словно осталось само по себе. И завертелась в сознании странная и нелепая сейчас песня: «Ты — дерево, твоё место — в саду…». Отчётливо и громко, и, возможно, именно она помогла превозмочь боль. Артём видел, как четверорукий чужак шагнул к нему. Встать, надо встать! Нельзя ждать! Надо действовать!

Он вернулся, если можно так сказать — рывком. Увидел, что пришелец замахивается правой парой рук, и успел заметить ещё, что концы его кистей узкие и тонкие, словно там когти или лезвия.

И смог уйти в «скольжение» — так же, как там, в Париже, когда уворачивался от охола с булавой.

— Электромагнитный импульс, — доложил оружейник. — Танки и терминаторы в радиусе десяти стадий выведены из строя. Доставить туда лёгкие танки! Внимание, есть картинка!

Они увидели, как четверорукая фигура делает резкие выпады всеми конечностями, словно пытаясь поймать невидимого противника. Один раз успели заметить возникшего из пустоты Артёма — он ушёл в скольжение прежде, чем по нему попали руками.

— Сэр Ортем отвлекает его, — заметил оружейник. — Внимание, движение изнутри объекта! Множественные сигналы, подготовить плазменные пушки и терминаторы! Сэр Ортем — немедленно отступайте! Повторяю на всех частотах.

— Он вас не слышит, — заметила Мари, стоявшая, сжав кулаки, рядом с ним. — Он всегда отвечает! Отправьте за ним отряд!

— Выведите её, — отдал распоряжение оружейник. — Сэр Ортем, немедленно покиньте Колизей, отступайте за линию танков! Лорд Стоун, наблюдаю множественные сигналы, неизвестные энергетические сигнатуры, контакт через пятьдесят секунд. Есть признаки активного подпространственного коридора. Запрашиваю разрешение на «Ultima Ratio».

— Разрешаю, — лорд Стоун отозвался почти немедленно. — Эвакуировать раненых техническими средствами, очистить зону поражения.

— Сэр Ортем, немедленно отступайте, запуск через тридцать секунд. У вас минута, чтобы покинуть зону поражения!

Артём ничего этого не слышал — как потом оказалось. Он вышел из скольжения, стоя за спиной у противника, и понял… что бить его нечем. Пистолет не работает. Чудо, что очки пережили эту непонятную атаку, которая обратила танки в груды хлама. Если успеть обойти противника, можно поднять одну из булав — хотя тоже не понять, работают ли они. И очки отключать не хочется, просто так они бы не включились.

Он едва успел уйти от повторного взмаха когтистыми руками. И бросил взгляд в проход. Он вёл далеко, очень далеко — дальше, чем было возможно, сфера не может быть такой большой — широкий и высокий сводчатый коридор, и по нему бежали…

Много кто бежал. Артём вновь обогнул противника, и мысль пришла в голову неожиданно: он «притормозил», оставаясь за спиной противника, а тот вновь начал «лепить снежок» — Артём успел заметить, как новые танки успели появиться и принять боевое положение, и новые терминаторы летели со всех сторон…

Красные шприцы! Артём, не особо раздумывая, вынул два из них, по одному в каждую руку, и, выпав из скольжения, воткнул их противнику туда, где находились его «плечи».

Противник вздрогнул — на этот раз, похоже, атака ему не удалась: противник резко повернулся, чтобы провести всеми четырьмя конечностями по месту, где стоит Артём… которого там уже не было.

Четверорукий замер. Из тоннеля выбегали новые единицы нечисти, и почти сразу же разваливались, рассыпались под излучением вновь прибывших танков и зависших над ареной терминаторов. Но что-то ещё двигалось там, позади них. Четверорукий стоял, держа ладони перед собой, а вокруг него вращалась воронка — что-то материальное — и подбегающие к ней единицы нечисти растворялись, всасывались внутрь.

Лечится, подумал Артём, «проявляясь» на расстоянии нескольких шагов и подхватывая булаву. Чинит сам себя за их счёт. И ощутил внимание, пристальное внимание — очки не показывают, есть ли у четверорукого какое-нибудь лицо, но Артём отчётливо ощущал, что его изучают. Может, пытаются что-то передать. Булава, похоже, пережила ту атаку — была выключена? — и Артём, с трудом поднимаясь на ноги — головная боль возвращалась, мозг словно кипятком обдавали при каждом движении — вновь нашёл в себе силы крикнуть:

— Стоять!

И вновь нечисть замерла. А четверорукий… повернулся и начал исчезать из видимости.

Уходит в скольжение! Артём, не раздумывая, бросился следом, стараясь не прикасаться к замершим вокруг «титанам» и прочему ужасу.

«Поймать фазу» нового противника удалось почти без труда, за пару секунд.

Мари только невероятным усилием воли воздержалась от крепких выражений. Её бережно, но твёрдо взяли под руки и вывели. И указали охране: отвести в сторону перрона.

— Уберите руки! — крикнула Мари, едва сохраняя самообладание. — Сама дойду.

Её отпустили и указали направление — сама, так сама.

— До запуска двадцать секунд, — раздалось оповещение. — Танки в автоматический режим, тридцать секунд на эвакуацию раненых. Внимание, всем покинуть окрестности Колизея, минимальное безопасное расстояние пять стадий.

— Они его там бросают! — прошептала Мари и почувствовала, как накатывает злость. Охрана ничего не успела понять — точнее, не успела отреагировать. Пара секунд — и Мари ушла в скольжение.

— Мадам Фурье, немедленно вернитесь в пункт эвакуации, — голос диспетчера. — У вас сорок секунд.

— Ага, размечтались, — прошептала Мари, направляясь в сторону Колизея. Его несложно обнаружить, даже не зная карты Рима — по вспышкам и грохоту с той стороны. Танки и терминаторы обстреливают сферу, а ракеты с мощным зарядом сейчас наводятся на проходы, чтобы влететь внутрь, и…

Мари не успела осознать, когда именно рядом с ней возник Виктор Маккензи. Возник и взял за руку, не пытаясь остановить.

— Даже не пытайся, — сказала Мари сквозь зубы. — Я его там не брошу.

— Неужели ты подумала, что я позволю тебе забрать все лавры? — услышала она в ответ. — Да и сидеть в тюрьме вдвоём будет веселее.

Мари расхохоталась, и указала рукой курс. Виктор кивнул ей. И чуть прибавил шагу. Прибавила и Мари.

Артём с трудом оставался в скольжении: уже не только голова болела так, что впору было кричать, ещё и всё остальное тело было готово взбунтоваться. Шаг, ещё шаг… вот он! Артём с размаху ударил булавой — противник упал, выпадая из скольжения, и — если очки не обманывают — развалился на несколько частей. Вокруг них бежали и летели всё новые войска нечисти — туда, наружу, к выходу на Айур. Не обращая внимания на Артёма и его противника.

Артём вновь ударил булавой по останкам — они стекались, сползались, пытались срастись. Бил и бил, только под конец осознав, что кричит одно и то же слово — «сдохни!» — и, похоже, булава действует, сжигает то, по чему попадает. Наконец, бить стало нечего.

Что-то округлое замерло над ним. Артём невольно присел. Да это же терминатор! Вот чёрт, если сейчас он решит, что Артём заражён…

— Сэр Ортем, покинуть зону поражения, — услышал он голос — обычный голос. Надо же, терминатор передаёт всё обычным голосом. — У вас двадцать пять секунд.

Артём оглянулся — колонны нечисти так и бегут мимо — и поднял руки — примерно тем же жестом, что делал четверорукий.

— Стоять! Назад! — нечисть вокруг остановилась. — Возвращайтесь туда! — указал Артём. — Всем туда, разрушайте всё, что найдёте, ломайте технику! Быстро!

Горло отказало. Нечисть уже разворачивалась, и бежала назад, постепенно разгоняясь. Артём с трудом повернулся туда, откуда пришёл — ведь множество стадий успели пробежать, как такое возможно?! — и понял, что нет сил войти в скольжение.

И вновь эта песенка: «Ты — дерево…»

Артём, спотыкаясь, едва держась на ногах, с огромным трудом вошёл в скольжение, и осознал, что сил не хватит дойти до конца коридора. И ощутил, что его берут под локти, и помогают подняться на ноги.

— Просто идите, друг мой, — сказал Виктор. — У нас пятнадцать секунд. Было бы нелепо погибнуть всем вместе в такой момент.

Артём сумел рассмеяться, и, действительно, нашлись силы передвигать ногами. Просто идти — и выход, только что казавшийся бесконечно далёким, рывком приблизился.

— Десять секунд, — сказала Мари. — Мы уже почти вышли!

— Надо свернуть, — указал Виктор. — Повернуть, идти в сторону от коридора. Ну, ещё немного!

— Пять секунд, — сказала Мари. — Мы уже отошли на восемь стадий, нужно убежище!

И вокруг них возникли, как по волшебству, каменные стены.

— Ноль, — сказала Мари и, едва они с Виктором вышли из скольжения, поймала Артёма за локоть, не дала ему упасть с размаху. — Виктор, и не забудь — ты обещал, что в тюрьме будем сидеть вместе! Только попробуй выйти раньше меня!

Строго говоря, сознания Артём не терял. Даже когда остальные думали, что он отключился, сознание сохранялось. И было это как там, на арене — словно смотрел на самого себя со множества точек одновременно — и каждая такая «камера наблюдения» не далее, чем в пяти-десяти шагах. Первой его осмотрела Мари — уж непонятно, в каком таком каменном мешке они отсиживались — и заявила, что видимых повреждений нет, полно синяков и ушибов, но это всё мелочи.

А потом он всё-таки уснул. И даже что-то снилось — что-то невнятное, странное, местами неприятное, но хотя бы без нечисти.

— Это и есть та четверорукая пакость? Которую в том деревянном шаре нашли? — поинтересовалась Мари. К её и Виктора удивлению, как только они вывели едва стоящего на ногах Артёма из убежища, их не стали арестовывать. Даже устного взыскания не сделали: доктор Ливси велел ей пройти обследование, повздыхал насчёт того, что его распоряжения не выполняются — и отпустил. И — ничего больше. Победителей не судят, подумала Мари. И это правильно.

Все ожидали больших разрушений: «Ultima Ratio», то есть «последний довод», в истории Айура применяли, до вчерашнего случая, только дважды. Последствия применения одной такой ракеты — выжженная, спёкшаяся земля в радиусе четырёх стадий, и полное уничтожение, превращение в пар всего в радиусе двух. И никакого радиационного заражения. По телеметрии, ракеты «последнего довода» успешно сработали, вопрос — где? В том коридоре, где Виктор и Мари подобрали Артёма, сила притяжения на восемнадцать процентов выше, нежели на Айуре. «Локация М»? Снять точные координаты не получилось, не до того было: по данным, полученным при помощи терминаторов, через вновь открытый коридор на Айур двигалось не менее сорока тысяч единиц нечисти. Из них, на момент детонации ракет, почти три тысячи выполняли распоряжение Артёма: мешали остальным, разрушали технику, сносили всё на своём пути.

…Оружейник не сразу ей ответил — поглощён своими мыслями. Атака отбита, и теперь, когда пострадавшие районы Рима восстановлены, город возвращается в нормальный ритм жизни — все вернулись и, по обычаю, прошли вначале мимо дуба Цезаря — он вновь успешно пережил очередную попытку сровнять Рим с землёй. А может, кое-что похуже пережил.

— Да, по записям — такая же форма. Сэр Злотникофф первым встретил её — и сумел пережить эту встречу. Форму назвали «оператором» — во время боя она координировала действия остальной нечисти.

— Не очень ей это удалось, — пренебрежительно заметила Мари. — Ортем несколько раз перехватывал управление, верно?

— Можно и так сказать. Теперь мы точно знаем, что скользить умеет и нечисть тоже. И если будут новые «операторы», надо успеть придумать, как им противостоять.

— Постойте, — Мари почесала затылок. — Ортем несколько раз «прихватывал» нечисть с собой, когда уходил в скольжение. И она слушалась его потом… то есть что получается — нечисть принимала его за этого вашего «оператора»? Так получается?

— Возможно, — кивнул оружейник. — И заметьте: «оператор» появился из такого же шарообразного объекта, и уже изнутри шара открылся подпространственный коридор, предположительно — в «локацию М». Сейчас одна из главных задач — понять, откуда берутся такие шары.

— Не нравится мне, как легко вы мне всё рассказываете, — поднялась на ноги Мари. — Раньше было не продохнуть от секретности, а сейчас спокойно так обсуждаем. Вы что, уже приняли меня на работу в свою команду?

Оружейник улыбнулся.

— Видите, как быстро вы всё схватываете. Вы ведь работаете в полиции, раскрыли много дел и задержали множество преступников. Это и нам пригодится.

— Лесть вам не поможет, — отмахнулась Мари. — Я и сама знаю, какая я крутая и хорошая. Хотя приятно слышать, не спорю. И чем я должна у вас тут заниматься? Скользить мне не разрешают, что тогда?

— Анализировать, — оружейник жестом предложил ей присесть. — Работать с данными. У вас хорошо получается подмечать мельчайшие детали и выдвигать интересные гипотезы.

— Понятно. Тогда я согласна. А что с Ортемом? Доктор его уже пятый день маринует в больнице. Что-то серьёзное?

— Не по моей части. Сэр Арчибальд Ливси заверил нас, что сэр Ортем восстанавливает силы и сможет вернуться в строй. Но пока что ему нужен отдых.

Первые несколько дней — Артём утратил счёт времени, оставался почти всё время в состоянии забытья — любое резкое движение вызывало ту самую сильную боль в голове, словно содержимое черепной коробки окунали в кипяток. Мало-помалу это прошло.

Несколько раз Артём обнаруживал, что стоит в ванной комнате, перед зеркалом — возвращалась на несколько секунд ясность мышления — и успевал заметить, что и кожа, и волосы побелели. Полностью утратили пигментацию, Артёма словно белилами покрыли. Зрелище, если честно, не из приятных. И почти всякий раз рядом появлялась Марина и помогала ему вернуться назад, в постель. Хоть и не похожа комната на больничную палату, но это точно больница. Смутно припоминался доктор Ливси, вроде бы и другие люди приходили — но этого Артём уже твёрдо не помнил. Одно успел понять: Рим пережил атаку, обошлось без масштабных разрушений, а из человеческих потерь — только несколько человек из охраны дросселя. Артёму в этом смысле повезло больше остальных, кто попал под удар «оператора».

— Как сегодня себя чувствуете? — доктор Ливси, неизменно улыбающийся, на этот раз не вызвал своим видом отвращения.

— Не дождётесь, — мрачно заметил Артём; Марина и доктор переглянулись и… рассмеялись.

— Чувство юмора вернулось, значит — уже всё в порядке, — одобрительно заметил доктор. — Можете возвращаться домой, сэр Ортем. Я знаю, лежать в больнице никто не любит. Указания я уже оставил, лекарства передал, сейчас вам нужны покой и хорошее настроение. Справитесь? — спросил он Марину. Та кивнула. — Ну и отлично! Вас многие желают видеть, сэр Ортем. Я провожу вас к служебному выходу, вам пока не стоит переутомляться.

Дома, как только Артёма отпустили — встречать его собрались не только его домочадцы — он первым делом прошёл в ванную комнату.

Мы восстановили нормальный цвет кожи, сказал доктор Ливси. Вот с волосами сложно; строго говоря, весь волосяной покров погиб. Мы не нашли ни одной живой луковицы, и то, что сейчас у вас сейчас взамен — синтетика. Была бы хоть одна живая луковица — мы бы использовали её как прототип. В случае, если вы предпочтёте остаться совсем без волос, мы удалим синтетику. Но волосы хоть и искусственно выращенные, однако созданы по образцу ваших тканей. Попросту говоря, мы использовали клетки вашей кожи.

Минуты через три Марина постучалась в ванную.

— Как будто год здесь не был, — сказал Артём, не отводя взгляда от своего отражения. — Мне заменили практически всю кожу — нашёлся мало пострадавший фрагмент. Теперь ещё и волосы не мои. Становлюсь искусственной формой жизни, — усмехнулся он. Марина взяла его за руку.

— Идёмте, — потянула его за собой. — Мне сказали, что трое из вашей охраны перестали быть людьми. Они живы, тело в полном порядке, но в голове нет больше человека, нет личности. А вы, и остальные трое, сумели это пережить. Сейчас у многих восстановленные части тела, а ведь раньше люди просто погибли бы. Разве это так важно, чтобы у вас не было ничего искусственного?

— Нет, — кивнул Артём. — Важно, что мы оба живы, и рядом. Вы правы. Теперь у меня намного больше времени на чтение и музыку. Когда нет важных дел по дому, разумеется.

— Вы о чём? — Марина присела на диван и жестом попросила сесть рядом.

— Похоже, что я вышел на пенсию, — Артём постарался сказать это настолько спокойно, насколько возможно. — Не получается у меня скользить, Марина. Теперь — не получается. Доктор Ливси сказал больше не пробовать, дождаться восстановления сил. Что-то тот «оператор» сделал со мной, и пока неясно, что.

Марина обняла его.

— Это ничего не меняет, верно? — она посмотрела ему в глаза. — Вы прекрасно играете и красиво поёте. Я говорила с нашим связистом — он говорит, что вы дали ему пару замечательных идей, как сделать рацию и переводчик безопаснее. Вы ведь понимаете, о чём я?

— Разумеется, — он улыбнулся ей, что получилось не сразу, и получил улыбку в ответ. — Жизнь продолжается.

Лилия явно рада его видеть. И выглядит по-царски — не так, как Марина, конечно, но тоже глаз не отвести.

— Это только слухи, — она отвела взгляд, но почти сразу же вновь посмотрела в глаза. — Доктор ничего не сказал, но люди ведь всё подмечают. С вами случилось то же, что когда-то со мной?

— Возможно, — Артём пожал плечами. — Но я пришёл не поэтому.

Лилия улыбнулась и жестом показала — присаживайтесь. Сама прогулялась к двери и заперла её.

— Чем я могу помочь вам, Ортем? Простите, если я о больном заговорила. Больше говорить не буду, если сами не захотите.

— Ничего страшного. Я вспомнил наш давний разговор. Помните, тот случай с Мариной, с переводчиком в приюте? Мне показалось тогда, что вы недоговариваете.

Лилия присела рядом с ним и посмотрела в глаза.

— Что именно я не рассказала, по-вашему?

— Была не только Марина. С кем-то ещё случилось подобное. Вы обучали их, или кто-то другой — не так важно. Но случилось не только с Мариной, верно?

Она прикрыла глаза, почти сразу же открыла вновь.

— Всё верно, — она взяла его за руку. — Было два раза со мной, и ещё четыре раза, о которых я знаю. Я помню все имена. Трое из них уже умерли, Ортем. Наложили на себя руки.

Она встала и подошла к окну.

— Глупо было не говорить. Марина не стала требовать от меня всего рассказа — наверное, пожалела. Та другая девушка, над которой я так же подшутила тогда, сейчас в Бедламе. В той его части, откуда не возвращаются. Возможно, это моя вина.

— Если удалось исправить всё с Мариной, можно исправить и с другими, — Артём встал, подошёл к окну и взял Лилию за руку. — Верно? Вы сможете мне помочь? Я примерно понимаю, как такое исправлять, Миранда оставила подробные записи.

Лилия долго не отвечала, закрыв глаза.

— Всё верно, — она посмотрела ему в глаза. — Если можно исправить, надо исправить. Пусть даже снова будут неприятные вопросы. Сегодня весь дом хочет услышать ваши песни, Ортем. Я могу договориться на завтра, если у вас нет других планов.

— Давайте на завтра, — кивнул Артём. — Не будем откладывать, закончим с этим поскорее.

Артём оторвался, наконец, от книг — прочёл ещё одну из «задолженности», и готов её пересказать Марине. Из неё получилась бы замечательная учительница, подумал он. Осторожно выглянул — сидит в их гостиной, читает. Тоже волнуется, и тоже преодолевает это по-своему.

Вроде бы и устал после очередного «концерта по заявкам» там, внизу, в общей гостиной дома — а поднялся к себе и — сна ни в одном глазу.

…Всякий раз, когда он пытался настроиться на состояние скольжения, оно наступало, судя по приборам, но голову словно в кипяток опускали — дикая, непереносимая боль. Ну хоть не вскрикнул ни разу, хотя чуть зубы не поломал, сжимая челюсти. Не пробуйте больше, сказал доктор. С точки зрения медицины, все ваши типичные особенности организма сохранились, все ткани там же, ведут себя так же. Отчего вдруг такая реакция на вход в скольжение — неясно, будем выяснять. Пока — старайтесь не пробовать. Помните, что вы подверглись мощному электромагнитному импульсу, плюс выброс адреналина, плюс бой в пределах чужеродной атмосферы: она пригодна для дыхания, но вы надышались той органики, которую рассыпал вокруг себя «оператор». Всё верно, он, словно «зомби», умеет рассеивать вокруг споры — других форм нечисти. Вполне возможно, его стоило назвать «сеятелем». Часть этих спор попала вам в дыхательные пути и на кожу. Споры уничтожены, мы проверили, но что-то всё-таки произошло — позвольте своему организму восстановиться. Он чинится, как и прежде — дайте ему время. Вам ведь есть, чем заниматься? Есть хобби, тайная страсть, увлечение? Ну и замечательно!

Артём прошёлся по комнате, из угла в угол, и взял флютню со стола. Чем дальше, чем проще получается управлять инструментом, практически усилием мысли. Может, это внезапное умение играть музыку той же природы, что умение общаться «по рации» без рации, и понимать остальных без переводчика? Вспомнил и проверил, потрогал себя за каждым ухом — оба прибора на месте.

Песня пришла на ум внезапно. Отец напевал её, когда водил маленького ещё Артёма на рыбалку. Мать категорически не одобряла таких походов, как и рыболовного увлечения Злотникова-старшего в целом, хотя и рыбу одобряла, и готовила её так, что пальчики оближешь.

«Пошёл купаться Веверлей…»

У песни этой, студенческого происхождения, множество мотивов. У того, что напевал Злотников-старший, явно маршевое происхождение: песня годится в качестве строевых. Наподобие «Соловья» — «Соловей, соловей, пташечка…»

«Оставив дома Доротею…»

Удалось флютней изобразить, очень достоверно, духовой оркестр. Точно, маршевая песня! Артём засмеялся — проверил уже, что дверь закрыта, и акустическая защита включена — и начал сначала, исполнил энергичный, бравурный проигрыш — даром что песня, по сути, печальная, пусть история в ней и звучит нелепо.

«С собою па-, па-, пару пузырей, — рей, — рей / Берёт он, плавать не умея…»

И пришло скольжение. На долю секунды — Артём был в одном углу комнаты, перенёсся в другой. И никакой боли, никакого ощущения, что голову окунают в кипящую воду. От неожиданности Артём прекратил играть. И тут же в дверь постучали.

Марина.

— Всегда чувствую, когда вы играете, — она улыбнулась. — Эту песню вы ещё не исполняли, верно? Можно послушать?

— Конечно, — улыбнулся её Артём и, сосредоточившись, выдал всю песню — под тот самый боевой, походный мотив. С трубами, барабанами, и всем прочим. Показалось даже, что в музыку вплелись звуки множества сапог, печатающих шаг.

Марина долго аплодировала.

— Так странно, — покачала она головой. — Слова вроде грустные, но музыка бодрая. Странное сочетание. Откуда эта песня?

Вот тут Артём не смог пояснить, историю «Веверлея» он не изучал. Мало ли в студенческом фольклоре, да ещё родом из девятнадцатого века Земли, подобных песен! Марина покивала, и взяла его за руку.

— Помните ту песню? «В полях под снегом и дождём…»

— Разумеется. Хотите, чтобы я её исполнил? Только для вас?

— Только для меня, — кивнула Марина. — И, если можно… если получится… исполняйте её только для меня. Ну или если я её слышу. Хорошо?

— Договорились!

Миранда постучалась в комнату Мари. Привычка той ходить поздним вечером нагишом по своей комнате уже породила множество слухов. Ничего такого, чтобы принимать меры — у всех свои причуды. Тем более, у Мари такая фигура — обзавидуешься. Ничего лишнего. Может, оттого и ходит, чтобы и дразнить заодно?

Мари оказалась в халате. И с чашкой чая в руке.

— О, проходи, — поманила Мари внутрь. — Тоже под впечатлением? Я после его концерта уснуть не могу. Вся как электрическая. Вот умеет же, даже завидую иногда.

— Под впечатлением, — согласилась Миранда. Теперь видно, чем занимается Мари: пьёт чай с пирожными. Явно Арлетт постаралась — столько заказов приходит, что уже твёрдо решила открыть свою кондитерскую. Уже и в ученики напрашиваются. — Это так ты соблюдаешь рекомендации доктора? Поправиться не боишься?

— Я и так скоро поправлюсь, — махнула рукой Мари, — как и ты, кстати. Нет, не боюсь. Сколько угодно могу этого есть, так плоской и останусь. Не первый год.

— Везёт. Любимое занятие?

— Нет, я так в себя прихожу, — Мари пригласила её за стол. — Давай, не стесняйся. Одно-то можно точно. Знаешь, после рабочего дня, когда от одного вида людей уже воротит, только этим и спасалась. Нашла себе убежище, оборудовала, чтобы ещё и мама на мозги не капала. Боится она меня. Дроссель, конечно, к удаче, но только не у тебя дома. Ладно, извини, я про себя могу часами говорить. Ты тоже слышала разговоры?

— О чём ты? — Миранда последовала совету. Божественно вкусно! И нет, нельзя такое есть на ночь, ведь не остановишься по доброй воле.

— О нём. Я ничего не говорила, кстати, даже не намекала. Не знаю, кто разболтал.

Миранда припомнила, что слышала в течение дня. Нет, про Ортема ничего не говорили.

— Ты обращаешь внимание на слухи? — спросила Миранда, в голосе её почувствовались льдинки.

— Я полицейский. Я всё слышу и замечаю. Это не означает, что я сама о том же болтаю, или верю всему, что говорят. Тебе сказать можно, ты тоже не болтаешь всем подряд. Возможно, он больше не сможет работать дросселем. Я случайно услышала — и пообещала доктору, что кому попало не скажу.

— Благодарю за доверие, — Миранда потёрла лоб. Совершенно неясно, что сказать. Особенно после того, что узнала про Лилию. — Не знаю, что и сказать.

— Ничего не говори. Он хорошо держится. Когда доктор мне сказал, что скользить мне больше нельзя, уже безусловно, я там ему страшный скандал устроила. Как подумала, что стану, как все — перепугалась. Только без обид, пожалуйста.

— Без обид, — кивнула Миранда. — Если бы мне запретили писать картины — может, я тоже скандал бы устроила.

Мари покивала.

— Ну да, ну да, я именно об этом. А он так спокойно к этому отнёсся — я уже испугалась, что сорвётся. Нет, и глазом не моргнул. Вот выдержка, а?

Миранда кивнула.

— Вы с Виктором видели что-то там, где подобрали его, — она посмотрела в глаза Мари. — Ты не всё рассказала тогда, по глазам вижу. Скажи прямо, у нас у всех неприятности? Будут снова эти «шарики» и та жуткая мерзость с четырьмя руками?

Мари потёрла лоб.

— Не знаю. Мы с ним заметили коридор, и с дальнего конца шли колонны нечисти. Жуткое количество — сама не знаю, как не испугалась до потери пульса. Старалась не оглядываться, пока мы уходили. Так что не знаю, что тебе ответить. Всё, не порти мне вечер! Лучше вон ещё пирожное съешь, я же вижу, что тебе нравится! Будем переживать неприятности по мере поступления.

Не спалось. Марина лежала рядом, прижимаясь лбом к плечу Артёма — ей тоже не спалось. Только что вроде уже организм потребовал отдыха — и вновь передумал.

— Самое странное, что сейчас заметил, — Артём взял её за руку. — Если есть столько легенд, как люди становятся дросселями — значит, это хотя бы отчасти правда. Нет дыма без огня. Уже знаем людей, которые в эти легенды поверили и сделали всё, как там говорится, стали дросселями. А теперь оказывается, что и нечисть, некоторая, умеет скользить. И что до вторжения никаких дросселей не было вообще. Вывод простой: нечисть имеет какое-то отношение ко всем этим легендам. Именно из-за неё люди становятся дросселями. А вы что думаете?

Он подумал, что Марина уже уснула. Чуть отодвинулся, чтобы увидеть её лицо в свете ночника — нет, не спит, глаза открыты, едва заметно движутся глазные яблоки — не спит.

— Марина? — Артём уселся в постели. Не шевелится — как лежала, так и лежит. Глаза открыты, видно, что дышит. Сам не зная, зачем, Артём осторожно прикоснулся пальцами к её шее, ощутил пульс. Марина пошевелилась, и, словно только что проснувшись, уселась рядом. Поморгала.

— Вы что-то спросили? Простите — я, наверное, уснула.

Артём не без усилий сохранял самообладание. Она не спала — никогда ещё Марина не спала с открытыми глазами. Ну или Артём не замечал. И никогда она не лежала неподвижно, если Артём двигался или вставал — всегда меняла позу, даже во сне.

— Нет, я думал вслух, — Артём взял её за руку. — Уже поздно. В другой раз спрошу, когда голова будет ясной. Приятных снов!

— Приятных снов, Ортем, — улыбнулась Марина, и вновь улеглась. — Если вам не спится, могу спеть колыбельную. Хотите?

— Спойте, — Артём улёгся, и прижал её к себе. Вот ещё новость, подумал он. Ладно, буду считать, что мне это примерещилось. Ещё один вопрос без ответа — и есть ощущение, что ответа знать не хочется.