Тринадцатый миллионер

Глава пятнадцатая Здравствуй, Город!

На следующий день я сообщил поутру тете Марусе, что собираюсь в город. За эти три дня у меня в кармане подсобиралось немного денежек: я развалил сарайчик соседу Виктору Трофимовичу, так что на проезд мог себя обеспечить. Что делать в городе, я еще не придумал. Но вот очень захотелось придумать. Так что маршруткой в восемь в город, а там будет видно.

Тетя Маруся сготовила быстрый завтрак, я сделал свои записи в тетрадке, и подошел к накрытому столу. Тетя Маруся успела отварить картофель и сделала яичницу. Я быстро поел, запил завтрак кисляком. Тут тетя Маруся, которая, по обыкновению, почти не притронулась к пище, сказала:

— Погоди, сынку.

Она пошла к буфету и вытащила сверток, завернутый в тряпицу. Обычно сельские люди в таких свертках сохраняют сбережения, не шибко доверяя банкам и сберегательным кассам.

— Это тебе.

— Тетя Маруся, я не могу такое принять от вас…

— Бери, сынку, бери. Я эти деньги на похороны откладывала… Сначала откладывала на похороны себе. Пришлось хоронить Ванюшку. Сейчас и хоронить вроде некого, кроме меня… Возьми. Они тебе сейчас пригодятся.

Я молчал.

— Бери. Обидишь ведь…

У меня в горле пересохло. Еле-еле смог выдавить из себя:

— Я отдам, вот только стану на ноги и отдам…

— И не думай… Не смей. Это мой тебе подарок. Пообещай только…

Я уже не мог говорить, только кивнул головой.

— Похорони меня по-людски. Как у нас в селе положено. Не по-городскому. Добре?

Я опять кивнул в ответ.

— Ну и ладно. Попрощаемся. Я тебя провожать не буду, прости, делов много порать надо…

Она подошла ко мне, поцеловала в лоб и пошла к двери.

— А за кладку спасибо…

Я встал, вышел из дому чуть шатаясь, как на ватных ногах. Не помню, как дошел до остановки. Пропустил маршрутку, подождал, пока приедет тот водитель (его звали Сергеем). Забрался в его бусик, заплатил, как за два конца.

— Уезжаешь? — поинтересовался Сергей.

— Пора уже…

— Угу, — пробормотал водитель.

Я занял место под конец бусика на единственном сидении, так, чтобы никому не мешать. Через десять минут микроавтобус тронулся, а я углубился в свои мысли.

Наконец-то ремонт вплотную приблизился к кассовому узлу. Завтра, скорее всего, наличку вообще не снять. А сегодня еще можно. Вернулась Леночка. Она улыбается мне, как кукла Мальвина, которая увидела Пьеро. Надеюсь, что эта улыбка искренняя.

— Сколько вы снимаете сегодня? Вот как? Вы заказывали сумму, если я не ошибаюсь?

Я утвердительно кивнул.

— Хорошо.

Мой чек был тут же обработан.

— Пройдите, пожалуйста, извините за временные неудобства.

Вера крутится около Леночки и смотрит на ее манипуляции широко раскрытыми глазами. Чувствуется, что она просто не успевает за мельканием Леночкиных рук. Все-таки человек должен находится на своем и только на своем месте. Хотя необучаемые дуры есть, Верочка такого впечатления не производит, скорее, слишком темпераментная девица, вот ее темперамент и мешает сосредоточиться на работе. Испытать бы этот темперамент при более тесном общении…

Сегодня у меня великий день.

Тридцать тысяч гривен. Это мой предпоследний долг. Крупная сумма. Сегодня я расстаюсь с еще одним грузом, который так давил мне на мозги. И это великолепно. Хуже всего то, что эти деньги я одолжил у родственника. Без процентов. Дядя Александр… Отец сделал для него очень много. Вот, когда мне понадобилось, он отдал почти все, что имел. Он никогда не звонил, не напоминал. Он просто ждал. И именно это молчаливое ожидание травило мое душу намного больше чем задолженности всем банкам вместе взятым. Я проверил деньги, пересчитал. Все тридцать три тысячи девятьсот шестьдесят гривен были на месте. Что же, теперь надо заехать к дяде Шуре и отдать ему должное. Стоп! Проценты он не возьмет, следовательно, надо придумать что-то совершенно отпадное. А, вспомнил, вот оно! Дядя Шура был заядлым шахматистом. Всю жизнь он мечтал о шахматном столике, только никак не мог себе его позволить: слишком дорого. У него была отличная доска с прекрасными шахматами ручной работы, но вот шахматный столик так и оставался мечтой. Столик за пять шестьсот я отмел сразу, тем более, что фигурки в виде кристаллов слишком отдаленно напоминали шахматные. А вот более классический вариант, с фигурками из металла, показался мне более приемлемым, да и цена: всего три восемьсот не кусалась.

Я взял такси и бросился к дяде Шуре. Он, как я и предполагал, сидел во дворе. Видев меня, обрадовался. А когда увидел, что я вытаскиваю какой-то сверток из машины, вообще как-то покраснел и смутился. Он быстро свел партию с дворовым соперником вничью (при выигрышной позиции) и мы поднялись лифтом в его небольшую квартирку. Его жена, тетя Ира, была еще на работе. Дядя Шура был женат вторым браком на женщине, которая оказалась его моложе ровно на десять лет. В прошлом году дяде Шуре дали пенсию. Теперь он не мог найти себе места. А тетя Ира все еще работала и считала не годы — дни, которые ей до пенсии остались. Они имели небольшую дачку под городом и намеревались переселиться туда, оставив квартиру сыну — Володьке.

Зайдя в дом, мы прошли на кухню, где я торжественно вручил дяде Шуре долг. Его большой нос, весь в прожилках красных и синих капилляров вдруг как-то странно наморщился, казалось, дядя Шура не знает, как на это событие реагировать. И пока он оставался в некоем подобии ступора, я поставил чайник на плиту, вытащил бутылочку коньяка, нехитрую закусь, и занялся сборкой шахматного столика. Столик я оставил в комнате. Мы с дядей Шурой выпили, потом еще раз и еще. И только после этого я показал ему мой подарок. Вот тут его состояние можно было назвать «столбняком». Дядя Шура застыл, и, не мигая, уставился на столик. Затем чуть отряхнулся, смог сделать один шажок, потом еще один… Вот прикоснулся к столику пальцем, провел по его поверхности, оценил полировку, открыл ящичек, вытащил одну фигурку, поставил на доску, полюбовался ею…

Я оставил дядю Шуру наслаждаться своею мечтою. Вышел из дома, сел в маршрутку…

И понял, что я очутился в Городе и мне пора выходить.