Тринадцатый миллионер

Глава двадцать вторая Здравствуй, мама

И тут появляется мама. Это свойство всех мам, чувствовать, когда надо непременно появиться, задать вопрос, позвонить, напомнить о себе. Мама, как же ты постарела!

— Здравствуй, Мама!

— Здравствуй, Витенька…

— Папа, а почему бабушка называет тебя Витенькой?

— А почему мама говорит, что баб твоя мама?

— А почему…

— Тошка, Лерочка, все вопросы на потом, вы подарки распаковали? Давайте, несите сюда, все рассмотрим.

— Мама, как ты?

— Все в порядке. Здоровье вот… видишь, суставы крутят… А так все хорошо. С Михасиком мы живем душа в душу, он меня не обижает. Постоянно помогает. Ему еще год до пенсии.

— Мама…

— Да?

— Спасибо за помощь. Спасибо за деток…

— Да, чем могу…

Тошка и Лерка тут же появляются: Лера в новом платье, а Тошка с ручным пулеметом на перевес. Еще минута и они начинают играться, только изредка поглядывая на нас.

— Как ты? Я ведь переживала, очень переживала…

— Все в порядке, мама, теперь все в порядке.

— Ты знаешь, я бы хотела, чтобы ты вернулся к детям, но раз не получается, значит, так и надо. Чтобы только тебе было лучше.

Мама умолкает. А что еще скажешь? У нас с мамой отношения всегда были немного не то чтобы натянутыми, вот это слово более точное: немного отстраненными. Мама была занята устройством личной жизни после смерти отца, я же, почему-то воспринял это слишком ревностно. Наверное, мне хотелось, чтобы она сохранила отцу верность до гроба, а с другой стороны, какое я имею право от нее это требовать? Это ведь ее жизнь.

Это ее жизнь. Но я замечаю, что мама принимает во мне сейчас намного больше участия, нежели раньше. У нее как-то все успокоилось, обустроилось. И теперь она больше бабушка, чем просто жена и мама.

Мама всегда переживала и всегда хотела, чтобы у меня все было хорошо. Тогда она была против свадьбы, считала, что Настя мне не пара. Она была права. Но мне надо было самому набить шишки, чтобы понять, что материнская любовь не стоит препятствием на пути моего счастья, она стоит препятствием на пути моего несчастья. И я впервые пожалел о том, что не послушал маму.

Дети.

Дети — это хорошо.

Дети — это замечательно.

Дети — это моя боль.

Тут появляется Настя. Она, как всегда, в своем стиле. Успела (по дороге) заскочить в магазин и купить себе кучу барахла.

— И что тебе квартира?

— Ты знаешь, не фонтан. Может быть, стоит поискать что-то получше?

— Ты так думаешь?

— В принципе, да…

— И что тебе не нравится?

— Вроде бы ничего, но я не чувствую, что это моя квартира, знаешь, не возникло такого чувства…

— Вот как.

— Может, ты оставишь деньги, а когда появится что-то подходящее… Нет, я их не растрачу… (на лице возникает маска невинной наивности).

— Настя, сделаем так, если тебе эта квартира не подходит, значит так тому и быть. Звоню Валерику (маклеру), он отменяет нотариуса, а когда вы найдете то, что тебе действительно подходит, он мне позвонит, я приеду и оформим сделку. А деньги? Деньги полежат на счету в банке. Там они точно будут целее.

— Ну, хорошо, чтобы ты не катался туда-сюда… В конце-концов, квартира не самая худшая, пусть и не фонтан, но все-таки… Когда нам к нотариусу?

— Немедленно. Возьми свой паспорт и идентификационный код.

— Сейчас. Посмотри, в чем мне лучше: белом платье и черном пиджачке или сарафане с этим вот… Ну?

Господи! Началось! Она неисправима. Да мне по барабану, как и что тебе скомплектовать — курица останется курицей, в какое платье ее не одевай. Меня всегда раздражали эти постоянные обращения к моему «художественному» вкусу. Хотя бы потому, что я считал ее комбинационные способности абсолютной нелепостью. А впрочем, не попытка ли это позаигрывать со мной? Тогда глупо вдвойне.

Где-то через час мучений с выбором одежда мы выбираемся к нотариусу. И только на обратном пути, в машине, она робко спрашивает:

— Может, ты вернешься?

— Нет.

Я отрезал. Действительно отрезал. На ее глазах наворачиваются слезы. И на этот раз я не знаю, играет она или нет.