Тринадцатый миллионер

Глава пятая Из лап города

Итак: денег минимум, возможностей их добыть немедленно — ноль. И что остается? «Сядь в Инне потяг, буде как ветер» (польск). А это уже идея. Тут от города в двадцати километрах есть село, Приполье называется. Десять лет назад со мной работал Иван Демин, парень из этого села. Он попал в плохую историю. Пьяная драка. Вот только морду начистил какому-то милицейскому сыночку. За него взялись по всей строгости закона. Я никогда не был ни диссидентом, ни человеком политически активным. Чужое горе меня не касалось. Но тут… тут все получилось как-то по-другому. Иногда бывают моменты, когда ты просто не можешь спокойно стоять в стороне. И дело не в том, что от парня все отказались. И дело не в том, что мы с ним регулярно выпивали на корпоративных вечеринках, нет, хотя все это было, но дело все было не в этом. Это что-то внутри тебя, что-то сильнее тебя. Иногда ты совершаешь совершенно нелогичные поступки, ну типа старушку перевести через пешеходный переход. Получается так, что когда вся корпорация от своего сотрудника отворачивается, ты остаешься тем единственным, кому пока что не все по барабану. И ты говоришь: «Нет! Я ему верю!».

В общем, мобилизовал я свои юридические познания, прошелся по кое-каким справочникам, нашел информацию. И дело, которое адвокат спустил совершенно на тормозах, стало рассыпаться. В этом мне помогли и кое-какие знакомства, не буду этого скрывать. Да и потратиться пришлось. Я тогда дал Ванюхе небольшую сумму денег, потом еще, потом получилось, что почти все расходы (в особенности «левые») тоже легли на мои плечи. Менты состряпали дело настолько грубо, что суду не оставалось ничего, кроме как признать Ивана невиновным. Ему дали полгода условно и зачли все те пять месяцев, которые тянулась волокита с их милицейским «разбирательством».

Я помню, как его освободили из под стражи прямо в зале суда. И как плакала его мама, понимая, что сыночка не посадят на долгих четыре года, которые выпрашивал по статье прокурор. Мама Ванюхи, тетя Маруся, женщина пожилая и набожная, плакала, не стесняясь своих слез, а я стоял в стороне от этого, не понимая, что сделал что-то важное, доброе, не понимая вообще, почему так счастливы эти люди, ведь Вано так и не оправдали. Адвокат, молоденький парень, явно только-только из юридического, тряс мне руку, говорил какие-то смешные слова, но они отталкивались от моего сознания и не застревали в мозгу, в котором стояла только одна картина: пожилая женщина, которая обнимает сына, и по лицу которой катятся слезы.

Глупо, сентиментально, некрасиво. А, самое главное, я так и не уверен, что получилось правильно… Через полтора… да, ровно через полтора года Иван возвращался из командировки. Он курьерствовал, вез большую сумму налом, спешил. Шефы постоянно названивали ему по мобильному — им позарез нужны были деньги. На скорости в сто пятьдесят километров в час он на довольно паршивой дороге очень неудачно попал в яму. Рулевое тут же заклинило, машину вынесло с дороги, развернуло и ударило об столетние тополя, росшие по обе стороны дороги. Иван был не пристегнут и скончался на месте. Хотя, как понимаю, его бы ремень не спас. С тех пор раз в году я ездил в Приполье. Жена постоянно ворчала, но все ее попытки не пустить меня или поехать со мной решительно пресекались. Это было только мое дело, только моя память, только моя совесть.

Что оставалось делать? Я добрался до станции метро, нырнул в холодное чрево подземки, совершил пересадку и вскоре оказался около стоянки маршруток. Две маршрутки на Приполье я пропустил: слишком противными показались мне морды водителей, обычные наемники. Третью маршрутку вел именно тот, кто был мне нужен: сразу видно, что не наемная сила, а хозяин, упитанный, уверенный сельский мужик, основательный, неторопливый, с густыми усами на гладко выбритой физиономии и небольшим брюшком бюргера-юниора. Он был не из тех, кто покупает маршрутки десятками и ставит их на самые выгодные точки в городе, этот заработал своим горбом, вот как к машинке относится уважительно, она для него, как для обычного сельского жителя корова — кормилица. Значит мне к нему, родному.

— Здравствуйте! — здороваюсь. Мужик поднимает на меня глаза и вытирает руки, которые в машинном масле, грязной замасленной тряпкой.

— Ну?

— Вы Демину Марию Игнатьевну знаете?

— Тетю Марусю?

— Я к ней еду… вот только поиздержался весь, пока добрался… Вот, возьми…

Я протягиваю водителю свой последний актив, который еще можно как-то обменять на деньги — часы. Часы настоящие командирские. Куплены не на рынке и не на барахолке. Достались от военного человека, которому прослужили десять лет верой и правдой. Пятилетний срок службы у меня для них истек. Водитель посмотрел в окно маршрутки. Все места были уже заняты пассажирами, а еще несколько ждали посадки — топтались у дверей буса в нерешительности, стараясь угадать, разрешит стоять или на сей раз «стояков» не берут.

— Ладно, иди в бус, потом отдашь.

Я зашел в автобус. Водитель споро и ловко прошелся по рядам, взимая плату за проезд. Потом вытащил небольшую скамеечку и я уселся в проходе, не могу сказать, что мне было слишком удобно, но ехать я мог. А что еще желать человеку, кроме как дороги?

Я не люблю эти шумные магистрали, по которым тесными рядами едут автомашины. Пробки, которые возникают то тут, то там и из-за которых маршрутка едет как горнолыжник, преодолевающий трассу слалома-гиганта. Вот мы опять врезаемся в пробку, водитель выскакивает на встречную полосу и дотягивает бус почти до выезда из города. Навстречу несется мерседесовский джип, наш водила ввинчивается в свою полосу, и мы начинаем тащиться со скоростью черепахи. Бус пока что не подводит. На ухабах постоянно кидает. На окрестные красоты как-то не успеваешь полюбоваться: адреналин движения заставляет думать только о бренности бытия. Странно. Не прошло и дня, а я уже волнуюсь за свою жизнь, как будто сдаю первый в школе экзамен.

Бус сильно тряхануло. Маршрутка остановилась в Приполье, около магазина. Там водитель делал разворот и набирал людей для поездки в Город. Я пожал руку водителю.

— Куда идти знаешь?

Я в ответ кивнул головой. Вот только к тете Марусе сразу заходить я не собирался. Сначала я пошел в улочку, которая начиналась сразу за магазином. Эта улочка вела не к храму, а к кладбищу. Я нарвал сирени. Получился неплохой букет. Белые и ярко-фиолетовые гроздья создавали приятную гамму. В деревне дождя не было. А в городе хлестало. Дорога, которая в дождь становилась непролазной, была сегодня вполне проходима, и только несколько не просыхающих даже в самую сильную жару луж свидетельствовали о том, что дорога в селе понятие весьма и весьма относительное: когда она дорога, а когда и нет. Перед кладбищем начиналась небольшая березовая аллейка. Эту улицу тоже называли Березовой. Совсем неплохо для улицы такого плана.

Могилка Ивана была аккуратно убрана. Ограда недавно выкрашена. Я хотел помочь маме с памятником, но она не позволила мне этого, вместо обычной мраморной плиты местный мастер вытесал надгробье и памятник из гранита, который в этих местах добывали. Памятник получился грубоватым, стандартным, но для сельской женщины он смотрелся лучше, чем эти городские легкие мраморные плиты, которые мог бы опрокинуть сильный ветер. И действительно, тут, на фоне дикой и роскошной природы эта грубая каменная плита с пирамидальной формы памятником смотрелась как-то органичнее, естественней. Есть в простоте какая-то особая гениальность, свой собственный тайный смысл, понятный немногим. Пусть я этот смысл улавливаю не всегда, но его присутствие ощущаю достаточно точно. Что же, кому-то достаточно и одного ощущения.

Может быть, чтобы отвлечься, стоит продолжить рассказывать о своей прошлой жизни? А что, идея!

Если говорить о точках жизни, которые мое падение обусловили, то первая из них — это смерть отца. Вторая же — моя женитьба.

Мама не могла уделить мне столько любви, сколько хотела бы: когда отец умер, она, еще молодая вполне женщина стала решительно обустраивать собственную жизнь. У нее последовало два брака — один за другим с небольшим перерывом. Не скажу, что наши отношения стали холодными, просто мы стали жить каждый своей жизнью.

Как я говорил, завод, на котором я работал, давал мне неплохую зарплату. Когда я встретил Настю, то еще не понял, что меня уже выбрали.

Я увидел ее совершенно неожиданно. Нет, в маленьком городе все на виду. Просто как-то не складывалось, то ли солнце светило под другим углом, то ли настроение мое было не в резонансе, а тут все неожиданно совпало: и настроение, и погода, и угол падения солнечных лучей, которые неожиданно цепляются за черный локон и отражают его блеск, такой неожиданный и такой приятный, что хочется подойти, намотать этот локон на пальчик и крутить, говорить в эти светлые глаза ничего не значащие глупости, идиотство…

Это сейчас я такой умный. А тогда во мне говорили гормоны. Говорю вам, все как-то так совпало. Скорее всего, я влюбился с первого взгляда (точнее, он был не первым, но все-таки первым, потому как раньше я на Настю не обращал никакого внимания). К тому времени я девственником не был. Настя была меня на два года моложе, но опыт жизненный у нее уже был. Мы сошлись как-то просто, естественно, так, как будто других вариантов и не существовало.

Пока меня устраивало все. А она — она просто манипулировала мною. Любила? Наверное, да, настолько, насколько была способна любить. Ее больше всего устраивала моя зарплата и то, что перспективный работник, все-таки юрист. А, может быть, и не любила вовсе. Только притворялась. Нет, не хотелось об этом думать… Но…

Жениться я не собирался. Пару истерик. Слезы. Разговоры с родителями. Не уговаривали, но… намекали. А где будем жить? Только не с родителями… Что-то придумаем… Это потом я понял, что ее что-то придумаем означает: вот ты умный, возьми и придумай.

Мы поженились. Получилось так, что мы подали заявления в ЗАГС почти вместе с матушкой. Она извинилась, что на свадьбе моей не будет, потому как свадебное путешествие в Египет уже оплачено, а я сказал все так внезапно, и что это твоя жизнь и решай все сам в конце-концов.

Мама в Египте. Я ношусь как угорелый по городу, организую свадьбу, влезаю в долги. И когда все проходит так, как ей хотелось, я не чувствую ничего, кроме смертельной усталости.

А чем я думал? Членом, чем же еще. У нас был слишком хороший секс, чтобы от этого так просто отказываться. Слишком хороший. Но как только мы поженились, секс стал на порядок хуже. Потом еще хуже. Потом стали появляться упреки, выяснилось, что я не понимаю что и как надо делать и где нажимать, и куда целовать и вообще все никак и не так. И надо оставить ее в покое, потому что она беременна или у нее болит голова, или месячные еще не закончились и почему ты со мной не спишь? И у меня из-за этого болит голова. И все начиналось сначала.

Были ночи бесподобного секса. Было рождение сына, а еще через четыре года дочери. А еще было новоселье. Я пошел к директору завода и попросился в общежитие. У нас в квартире мама жила со вторым мужем и мы ей мешали строить новую жизнь.

Директор завода долго что-то думал, писал, мялся. Я думал, что откажет. Нет, я был уверен, что откажет.

— Послушай, Витя, садись и пиши заявление в профком. Мы через три месяца дом сдаем. Знаю, что твоя очередь далеко. Так больше ведь строить не будем. Пиши. Мол, в связи с предстоящим рождением второго ребенка в семье. Справки приложишь, ну, сам знаешь какие… В общем, помогу.

— Михаил Вильевич!..

— Благодарности не надо. Вот что. Ты посмотри лучше вот эти документы… Потом. На досуге.

Так я получил квартиру. Мне потом говорили, что за эту квартиру была драка почти что в натуре. Женщина, которая квартиру не получила, рвалась в директорский кабинет с криками, плачем и угрозами. Ее еле увели и успокоили. Но я не испытывал никаких угрызений совести: свою квартиру я заработал. И заработал честно.

Наш завод давно хотели подмять под себя сильные мира сего. Директор сопротивлялся долго. При нем завод был высокоприбыльным предприятием и люди дорожили своей работой, полностью доверив акции и управление директору.

И вот от одного из предложений Михаил Вильевич отказаться не смог. А кто мог осудить его, человека, смертельно больного за то, что он прекратил борьбу? За то, что решил обеспечить своих детей и обеспечить очень хорошо? Тут дело не в квартире, которую я благодаря нашему директору и памяти моего отца, получил в тот роковой год. Нет. Я понимал, что Михаил Вильевич пытается спасти хоть что-то, спасти тот коллектив, который сам создавал в сложных условиях перестройки, независимости и так далее и тому подобное… Как только ухудшались отношения с Россией, как завод оставался без заказов. Михаил Вильевич ругал правительство самыми нехорошими словами, но как только наши президенты вновь приходили к уму-разуму, как в Россию вновь уходила продукция завода. Российским партнерам и перешел в конце-концов завод.

Как только он стал частью корпорации, услуги юриста, подготовившего всю документацию по проведению довольно рискованного поглощения, новым хозяевам не понадобились. И вот я очутился в положении, когда надо было что-то решать. И на что-то решаться.

Когда я уходил с завода, завода в прошлом понимании уже не существовало. Я уходил в никуда. У меня была семья, какое-то количество денег, на которые я должен был протянуть пару тройку месяцев и своя голова на плечах. За время работы юрисконсультом сумел набрать какое-то количество полезных связей. Одна из этих связей казалась мне наиболее перспективной. Человек, который работал с нашим заводом уже несколько лет, недавно организовал свою фирму. Чем он там занимался, я не знал, но был уверен, что Владимирович нормальный мужик и фирму создает под стоящее дело. А вот нужен ли я ему буду или нет — это уже вопрос. Оказалось, что нужен. Так началась моя недолгая, но весьма бурная коммерческая деятельность. На шефа я работал три года. Мы с женой перебрались в областной центр, обменяли квартиру, я вынужден был взять кредит, потому как разница в цене между квартирой в районе и области была существенная. Пришлось хитрить. За эти три года шеф меня на работу официально не взял, а оформил частным предпринимателем. Когда пришлось расставаться, мое частное предпринимательство должно было стать опорой моего благосостояния. Вышло же все наоборот. Я был неплохим юристом и вел на фирме множество дел, важных и сверхважных. Но как только подходил день зарплаты, шефа начинало колбасить. Он выдумывал причины, по которым мне следовало зарплату снизить, как-то: не закрыто дело такое-то, не сделано то-то, я тебя штрафую за то, что из семнадцати поручений на шестое число этого месяца ты сделал только тринадцать, а еще ты лежал на операции. И тут я был возмущен до беспредела. Да, меня прооперировали. Вырезали банальный аппендицит. И за те две недели, которые я не ходил на работу, с меня сняли половину месячной зарплаты. О том, чтобы дать какую-то материальную помощь, речи не шло. Наверное, Владимирович решил, что я буду работать на него и так, потому как он платит мне собственные деньги и я должен быть ему за это быть признателен и кланяться в пояс. А больше всего шефа моего раздражало мое приобретение квартиры в кредит. Ему казалось, что рассчитываться с кредитом я могу только если что-то у него ворую. Переубеждать его было бесполезно. Кланяться не хотелось. И я ушел. Сначала я проработал полгода юристом в небольшой компании, которая занималась поставками запчастей к сельхозтехнике на вольную республику Молдову, потом перебрался в небольшое НИИ, которое еще влачило какое-то существование. Все это время на погашение кредита были нужны деньги. Жить стало труднее. Потом стало очень трудно. Я разрывался на части, пытался подзаработать, брал дополнительную нагрузку, спал по четыре-пять часов в сутки. И все равно денег еле-еле хватало на то, чтобы отдать кредит и как-то прокормить семью. В это время произошло событие, которое стало еще одним ключевым событием в моей жизни: резко подорожало жилье. Стоимость моей квартиры выросла, и выросла значительно. Теперь я стал думать о том, чтобы попробовать себя в бизнесе более серьезно. Я занял деньги. У меня был тыл: квартира. Мне удалось одолжить деньги. Первые две операции прошли успешно. Вторые две чуть хуже. Но я не насторожился. Наоборот. У меня появилась эйфория и уверенность в том, что мне все по плечу. Мое предпринимательство позволило мне быстро отдать долг и выплатить почти весь кредит.

Предложение получить долю в одной солидной фирме пришло неожиданно. Доля была небольшая, но фирма имела солидную репутацию, а ее руководитель был моим хорошим знакомым уже три года, да и партнером казался надежным. Мне казалось, что я знаю его, как облупленного. Мы пили вместе чуть ли еженедельно. В то время я оказался одурманенным. Я продал квартиру, снял квартиру в Городе для себя и семьи, уговорил жену на переезд. Она была уверена, что теперь у нас начнется новая жизнь и совершенно другие перспективы. Ей нравилось тратить деньги и она тратила их. Мне не было жалко. Тем более, что деньги были. И я был уверен, что мои мозги позволят мне заработать еще. Деньги идут к деньгам, твердил себе я, как безумный.

Переезд. Новая квартира. Обмывание нового офиса. Постоянные недосыпания. Мой организм слишком долго работал на пределе. Так долго, что не выдержал. Я заработал повышенное давление и с кризом меня уложили в больницу — это после того, как я чуть не потерял сознание, врачи сказали, что это было прединсультное состояние. Потом я часто жалел, что это не было инсультным состоянием с летальным исходом. Но тогда Бог помиловал меня. Значит, у него были какие-то свои, мне не известные цели. Почти две недели я плохо слышал, а речь стала нормальной только через месяц. К тому времени я готов был потерять дар речи еще раз. Мой так и не состоявшийся партнер растворился в тумане. Он растворился, прихватив деньги, которые я вложил в его фирму, да и не только я. Этот жук сумел прихватить пару кредитов в двух разных банков, сделав залогом товар на складе, товар, который был уже продан и после ухода кредитчиков со складов благополучно последовал потребителю. Приблизительно половина этого товара была товарным кредитом, который так же никому не вернули. Квартира и дача этого человека так же оказались удивительным образом в два дня проданы. Валера взял по паре тысяч в долг у разных людей, почти малознакомых. У него была репутация надежного партнера и ему и раньше не боялись ссужать деньги. Странно, но все, что осталось от этого человека — куча расписок и долговых обязательств. И только потом мы, которых обманули, сообразили, что ни разу Валера не пригласил никого из нас в гости, никогда мы не общались с его семьей, ничего не знали о его жизни. Он говорил много и красиво, но даже будучи трижды в доску пьяным никогда и ничего не сказал о своей личной жизни!

Почти полгода я провел в попытках как-то найти Валерия. Менты водили меня за нос. Я дал на лапу следователю (как мне намекнул прокурор), чтобы тот рыл землю. Следователь деньги взял. Но ничего не нарыл. Потом мне объяснили, что кто-то из прокуратуру посоветовал это дело «заглушить». Его и постепенно заглушили. Мой самый старинный друг предложил свести меня с бандюками: эти уж точно найдут. По зрелому размышлению я не взял греха на душу. До сих пор не знаю, проявил ли я малодушие, или поступил правильно. Я был уверен, что если бы его нашли и случайно убили — я бы себе этого не простил. Сам бы при встрече — избил бы, до смерти, до полусмерти — не знаю. А вот так — отдать человека на заклание не смог. Если считаете, что я проявил слабость и поделом мне, что же, вы имеете на это право. Я сам так очень часто считаю.

Этих полгода ничего мне не удавалось. Я пытался завязать еще какой-то бизнес, но Город с его дороговизной так быстро съедал ресурсы. Очень скоро я стал перед необходимостью что-то решать кардинально. На поиски несостоявшегося партнера пришлось махнуть рукой. Я исхитрился и взял небольшие кредиты в трех банках одновременно. Все, что можно было взять без залога и почти под самую завязку. У меня были хорошие документы по предпринимателю и неплохое движение по счетам. В этом деле главное было ответить в двух банках на вопрос: почему вы не кредитуетесь в том банке, где у вас счет открыт (варианты: у вас лучше условия, меньше проценты, больше лимит и т. д.). Но эти деньги меня на долго не выручили. Я попытался провести еще одну операцию, она закончилась убытками. Меня просто тупо прокинули, ведь я забыл о законе парных случаев. И вот тут началась волна сплошного невезения. Руки мои опустились. Я вошел в состояние жестокой депрессии, и уже ничего не могло меня из этого черного статуса вытянуть. Прошло еще приблизительно год и я оказался на краю крыши, готовый слететь с нее, как птица. Вот только с результатом не таким, как у вольного птаха.