Тритогенея Демокрита

⠀⠀ ⠀⠀ Глава десятая ⠀⠀ ⠀⠀

— Она там, — сказал Дамаст, махнув рукой в сторону комнаты, откуда доносились голоса. — Я позвал Сокла, чтобы он осмотрел ее и помог. Она — хотела утопиться. Теперь ей, кажется, лучше. Сокл сказал, что опасности для жизни нет.

Демокрит сделал шаг в сторону комнаты, где лежала Клита, но Дамаст удержал его.

— Тебе не надо туда, — сказал он. — Я догадываюсь, что случилось. Ты прогнал ее, как узнал, что Алкибия убежала?

— Нет! — горячо возразил Демокрит. — Я не прогонял ее. Но я сказал…

— Что ты сказал?

— Что она сводня. Это само сорвалось с языка, я не хотел.

— Мне не следовало отдавать тебе эту девчонку. И если бы не бесконечные просьбы Клиты… Ты вылечил Диагора? — спросил Дамаст, когда они прошли через комнаты и оказались на крыльце, обращенном к саду.

— Да, — ответил Демокрит. — Лицо его совсем очистилось от язв.

— Кто видел это?

— Я, Клита… Ну и Алкибия, конечно, как ты догадываешься. Но почему ты спрашиваешь меня об этом?

Солнце уже зашло. На листьях деревьев лежал отблеск гаснущей багряной зари.

— Всякое говорят в городе, потому и спрашиваю, — ответил Дамаст. — Вот и Сокл, который прежде лечил Диагора.

— Что же Сокл?

— Говорит, что ты изуродовал лицо Диагора. Понимаешь, не вылечил, а изуродовал. Потому-то отдал ему Алкибию, усадил на корабль и отправил в Афины. Чтобы, значит, скрыть свой позор…

— Какая ложь! Этот Сокл еще здесь?

— Не только Сокл говорит, многие так говорят. Вот и про Геродота, брата нашего, тоже рассказывают, что после твоего лечения он и вовсе заболел.

— Разве Геродот болен?

— Да, Демокрит. Он не поднимается с постели, у него распухли ноги.

— Я лечил его от лихорадки.

— Лихорадку изгнал, а другую болезнь вызвал…

— Об этом тоже рассказал тебе Сокл?

— Нет. Об этом рассказал мне сам Геродот.

— Я пойду и объясню ему…

— Не надо. Сокл лечит Геродота, теперь ему лучше…

— А, значит, все-таки Сокл, этот безмозглый болван?! Я изломаю об его голову палку! Ну попадись же он мне!..

— Ты бегал сегодня по городу в изодранной одежде и с окровавленными ногами? Ты искал Клиту или Алкибию?

Демокрит не ответил.

— Ты замахивался на встречных палкой, обещал богатство тому, кто укажет тебе дом Диагора…

— У тебя в городе свои доносчики? — спросил Демокрит.

Дамаст пропустил его вопрос мимо ушей и продолжал:

— Согласись, что такие выходки не свидетельствуют о здравом уме. Ты навлекаешь также позор и на меня, а между тем я архонт-фесмофет⁵⁰, известный в городе человек… Говорят еще, что ты дурно отзываешься о законах, отрицаешь их божественное происхождение. Кажется, тебе принадлежит изречение: «Не следует мудрецу повиноваться законам, но следует жить свободно». Так ли это?

— Ты хочешь выступить против меня в качестве судьи или сикофанта⁵¹? — засмеялся Демокрит.

— Не вижу причин для веселья, — ответил Дамаст. — В сикофантах никогда не было недостатка, ты это знаешь. В Абдерах, как и в Афинах, каждый может выступить в роли сикофанта, заботясь о чести своих сограждан. Будь осторожен, Демокрит.

— Спасибо за предупреждение, брат. Я и не предполагал, что обо мне так много болтают в этом несчастном городе. Видно, от безделья у абдеритян размягчились языки.

— Говорят еще, что я и брат Геродот отказываем тебе в помощи. Но ведь ты пустил свою часть наследства на ветер, и в этом нет нашей вины. Ты знал, что станешь нищим. Я выдавал для тебя из своих запасов муку, масло и мясо, пока была здорова Клита и приходила за продуктами. Я уступил тебе загородную усадьбу с большим наделом земли. Ты бы мог заняться земледелием: для свободного гражданина заниматься земледелием не позорно.

— На земле, которую ты мне уступил, можно выращивать лишь колючки, какие растут в пустынях. Она давно оскудела, в ней нет жизненных соков. Впрочем, я не прошу, чтобы ты дал мне другую землю: у меня нет времени заниматься земледелием, потому что я занят науками…

— Ох, ох, — язвительно произнес Дамаст, — конечно, конечно. Это так необходимо заниматься науками, от которых никому нет пользы: ни тебе, ни другим. Протагор рассказывал мне об афинянине Сократе, который, как и ты, занимается науками, то есть бездельничает. И жена, и дети у него не имеют одежды и пищи, а сам он бродит по рынку и по гимнасиям, затевая ненужные споры и оскорбляя честных людей… Тебя, кажется, прельщает такая же жизнь. Хорошо, что ты не женат и что у тебя нет детей. Охота тебе влачить жалкую жизнь — влачи, но не навлекай позор на меня и на брата Геродота. Умные люди подозревают, что ты не в своем уме, Демокрит. Не замечаешь ли ты и сам за собой чего-нибудь такого?

— Довольно, — остановил Дамаста Демокрит. — Я терпеливо слушал твою болтовню, брат, хотя пришел сюда не за этим. Я пришел за Клитой, которую ты мне, если помнишь, подарил.

— Она твоя, — ответил Дамаст. — Можешь взять ее. Впрочем, погоди… Ты хотел дать подметальщику совет, как разбогатеть. Не дашь ли ты такой совет родному брату?

— Тебе? — засмеялся Демокрит. — Разве тебе недостаточно того богатства, которое у тебя есть, Дамаст?

— Конечно, я не беден, но богатство никогда не бывает чрезмерным, Демокрит, как не бывает чрезмерным счастье…

— Да, да, — вздохнул Демокрит. — Счастье никогда не бывает чрезмерным… Но не слишком ли ты жаден, брат? Разве ты не знаешь, что жадность — большой порок?

— Все же я подарил тебе усадьбу и двух рабынь, Демокрит, и ты должен помнить это. Я помогаю тебе, посылаю продукты. Ты готов был дать совет подметальщику, но жалеешь для меня. Хочешь, я пошлю свой самый быстроходный корабль в погоню за Диагором и Алкибией и прикажу, чтобы их схватили и вернули в Абдеры… Tы мне — добрый совет, я тебе — добрую услугу…

— Зачем тебе деньги, Дамаст? — спросил Демокрит.

— Видишь ли, — замялся Дамаст, — если я скажу тебе, что я задумал, ты станешь смеяться.

— И все же?

— Клянусь, это доброе дело, брат.

— Не клянись, Дамаст, не клянись. Нет такого доброго дела, ради которого желают разбогатеть. Поэтому я тебе ничего не скажу. Достаточно того, что я предупредил тебя в свое время о ливне: ты заработал на этом не один талант. Разве не так, Дамаст?

— Я и сам знал, что будет ливень, — ответил Дамаст. — Еще задолго до твоего предупреждения я отдал приказ свезти хлеб под крыши.

— Стыдно врать, Дамаст. Впрочем, ты всегда любил врать. Однажды, когда мы были еще детьми, ты сказал мне, что горит наш дом. Помнишь? Я бежал через весь город, у меня чуть не разорвалось сердце…

— Я не помню такого, Демокрит.

— Зато я помню. Итак, ты заработал много денег, когда спас хлеб от ливня. Не отрицай.

— Ладно, допустим, что так. Но не потому, что ты предупредил…

— Помолчи! — повысил голос Демокрит. — Уже темнеет, и мне пора домой. О том, что я заберу с собой Клиту, мы договорились.

— Не сегодня, однако: ведь она больна.

— Я унесу ее на руках. Ночью пойдет дождь и будет идти несколько дней. Я унесу Клиту до дождя.

— Дождь пойдет? Ночью? Что-то не похоже.

— Увидишь, не долго осталось ждать. Жаль, конечно, что этот дождь никому не повредит, верно? — засмеялся Демокрит, — Ты успел бы воспользоваться моими предсказаниями… Впрочем, довольно об этом. Прощай, брат.

— Действительно, потянуло сырым ветром, — поежился Дамаст. — Все-таки я задумал доброе дело. Хочешь, скажу какое?

— Ладно, скажи, — остановился Демокрит.

— Для этого дела мне нужны большие деньги.

— Сколько же?

— Талантов тридцать.

— Но это же целое состояние, Дамаст.

— Да, брат. Целое состояние. Чтобы построить храм, мне нужно тридцать талантов. Храм Деметре⁵².

— Ах вот как! Теперь понятно! — засмеялся Демокрит. — Ты желаешь разбогатеть, чтобы построить храм Деметре, которая помогала бы тебе богатеть… Умнее не придумаешь, Дамаст. И ты, конечно, желаешь прославиться сооружением храма?

— Да, — сказал Дамаст. — Это была бы добрая слава.

— Ты потрать на это уже имеющееся богатство, — предложил Демокрит. — Ради собственной славы и благосклонности богини стоит пожертвовать деньгами.

— Ты жалеешь дать мне добрый совет, Демокрит, а между тем корабль с Диагором и Алкибией все дальше уходит от берегов Фракии.

— Пусть уходит, — сказал Демокрит. — Пусть уходит, — повторил он, вздохнув. — Люди должны испытывать свою судьбу, иначе они никогда не узнают счастья.

— Ты растратил большие деньги, принадлежавшие нашей семье, Демокрит. И если ты не хочешь возвратить их для себя, возврати их для меня. Я до сих пор жалею, что мы доверили тогда тебе такую большую сумму. Кстати, Демокрит, по законам нашего полиса, мы можем судить тебя за растрату наследства и приговорить тебя, например, к непогребению после смерти.

— Знаю, — сказал Демокрит.

— Мы можем даже изгнать тебя…

— Знаю и это. Ведь вы позаимствовали свои законы у Афин.

— Ты вывез богатство за пределы Абдер и там пустил его на ветер…

— Я верну богатство Абдерам, Дамаст, но не деньгами, а знаниями.

— Хорошо. Вот и скажи мне для начала, как разбогатеть, подари одну из своих истин.

— Никогда, Дамаст.

— Почему?

— Потому что ты хищник. Ты родился с открытыми глазами, как рождаются львы… Прощай.

Демокрит вошел в комнату, где лежала Клита.

— Клита, — позвал он, склонясь над ложем няньки, — это я…

Клита смотрела на него грустными глазами. При колеблющемся свете лучин казалось, что она безмолвно гримасничает, словно лишилась языка.

— Это я, Клита. Ты узнаешь меня?

— Да, Демокрит, — ответила она слабым голосом. — Зачем ты пришел?

— Я хочу унести тебя домой…

— Мой дом здесь, Демокрит.

— Твой дом там, где я, Клита. Разве не так? Прости меня, Клита. — Он коснулся лбом ее груди.

Клита погладила его волосы.

— Прости и ты меня, — сказала она.

— Я прощаю. Мне показалось тогда, что беда пришла только ко мне. Но это была и твоя беда, Клита. Теперь мы еще больше нужны друг другу.

— Да. Когда вернутся силы, я приду к тебе, Демокрит.

— Нет. Я унесу тебя. Ты легкая, Клита, а у меня крепкие руки. Скоро пойдет дождь… Я заверну тебя в простыни, Клита, тебе будет тепло. Дома разведем огонь, нам будет хорошо.

— Что скажет Дамаст? Он разрешил?

— Да.

— Ты устанешь нести меня. Это так далеко.

— Нет, Клита, нет.

Он завернул няньку в простыни, на которых она лежала, поднял на руки, бережно прижимая к груди.

— Люди будут удивляться, — сказала нянька.

— Уже темно, никто нас не увидит.

Когда они были уже за калиткой, кто-то закричал во дворе:

— Он же сумасшедший! Зачем же вы отдали ему старуху?

Никто не отозвался на этот голос.

— Кто это кричал? — спросил Демокрит у няньки. — Тебе знаком этот голос?

— Да. Это Сокл.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Дождь начался, когда они были уже за городскими воротами.

— Тяжело тебе, — сказала Клита. — Отпусти меня, я попробую идти сама.

— Не надо. Ты легкая, я совсем не устал… Да, — вспомнил он, — я не подоил Амальтею, торопился…

— Разве ты умеешь доить? — спросила Клита.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

— Приходилось. В скитаниях я многому научился… Я подою Амальтею и напою тебя теплым молоком. Тебе сразу же станет лучше. А что давал тебе этот Сокл, как он тебя лечил?

— Он все время давил мне на живот. Все кишки раздавил своими кулачищами…

— Ты захлебнулась?

— Кажется, — ответила Клита. — Я не помню. Очень холодная вода…

— Да, да, вода очень холодная. Ты выбрала плохое время для купания.

— Я не купалась, Демокрит.

— Знаю, знаю. Но об этом лучше не вспоминать. Верно, Клита?

— Да, Демокрит.

Он уложил Клиту на свое ложе, развел огонь в очаге. Дрова затрещали, стреляя искрами. Дал выпить Клите неразведенного вина, оставшегося в кувшине, и отправился доить козу. Когда он вернулся, Клита уже спала. Он хотел было разбудить ее, коснулся рукой ее плеча, но тут же передумал. Отлил в кружку немного молока, сел у очага, поставил кружку на камень у самого огня. Молоко быстро вскипело. Демокрит отломил кусок хлеба и съел его, прихлебывая горячим молоком, в которое добавил меда. Он промок и озяб под дождем. Теперь тепло огня и пищи согревало его. Он сбросил с плеч хитон и сразу ощутил грудью горячее дыхание пламени.

«Грядущий огонь все обоймет и всех рассудит». Так сказал Гераклит из Эфеса. Грядущий огонь… Все больше будет рождаться людей на земле, крепче станет их разум, он наполнится знаниями, которым покорится мир. Каждый сможет почерпнуть из этой сокровищницы все, но драгоценностей в ней не убавится: зажечь огонь от огня — значит, не отнять от него, а прибавить к нему. Да, да!

Клита застонала, и он подошел к ней.

— Тебе больно? — спросил он.

— Да, — ответила Клита.

— Что болит?

— Здесь, — она указала на грудь, — дышать больно.

— Ты простудилась, Клита. Это пройдет.

Он вскипятил и для нее молоко с медом, поил ее, сидя с ней рядом, поддерживая одной рукой ее голову.

— Когда-то ты меня так поила, — сказал он ей, — когда я был маленький. Теперь ты словно маленькая, а я твоя нянька. Ничего, Клита, все пройдет. Завтра тебе будет лучше.

Но Клите не стало лучше ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц.

— Умереть бы скорей, — говорила она Демокриту, — и избавить тебя от хлопот. Повидать бы только перед смертью Алкибию или хотя бы узнать, как она там живет…

— Не торопись умирать, Клита, — ответил ей Демокрит. — Вот ты поправишься, мы сядем вместе на корабль и отправимся в Афины. Там мы найдем Алкибию, отнимем ее у Диагора, купим большой теплый дом и будем жить вместе долго-долго.

— Пустые мечты, — не верила ему Клита. — Но ты почаще говори мне об этом: приятно слушать.

Жить становилось все труднее. Подходили к концу дрова, надо было их экономить, хотя погода стояла холодная и сырая, а Клита нуждалась в тепле.

Не хватало пищи, особенно после того, как перестала доиться коза Амальтея. Деньги, полученные когда-то от Фавбория, подходили к концу. Демокрит покупал на них только хлеб. Хлеб и молоко Амальтеи спасали Демокрита и Клиту от голода, но потом у Амальтеи не стало молока. Продукты же из кладовых Дамаста они не получали с того самого дня, как заболела Клита. Клита не могла ходить за ними, а Демокрит не хотел.

— Пустые мечты, — говорила нянька, когда Демокрит заговаривал о будущем, — совсем пустые мечты. Поправиться бы мне, встать на ноги…

Время его складывалось теперь не так, как он хотел, а как придется. Ходил за хворостом в дальний лес, в город за хлебом, ухаживал за Клитой, разжигал очаг, кормил козу — всех забот не перечислить. Питались орехами, собранными с дерева во дворе, дикими фруктами — яблоками и грушами, которые Демокрит приносил из лесу, заваривали в кипятке травы, корни цикория, ягоды боярышника. Доведенный до крайней нужды, Демокрит решил продать какое-нибудь из своих сочинений, показал хозяину книжной лавки Фериду книгу наставлений Пифагора. Хозяин лавки дал за нее сто драхм. Демокрит купил на эти деньги корзину хлеба и корзину сыра, хеник оливкового масла и малую амфору вина. Этого хватило ему и Клите на месяц безбедной жизни. А тут и Амальтея окотилась, принесла двух козлят.

— Вот видишь, — сказал Клите Демокрит, внося в дом козлят. — В нашем хозяйстве прибавление. Если и дальше так пойдет, к лету разбогатеем.

А между тем Демокрит знал, как можно быстро разбогатеть, приобрести много денег. Многие признаки, известные только ему, указывали на то, что будущее лето окажется неурожайным для олив. Стоило лишь скупить в Абдерах оливковое масло и продать его, когда оно подорожает, — и вот ты богат. Разница в затраченных и вырученных деньгах будет тем больше, чем больше будет скуплено оливкового масла теперь и чем дороже оно станет к лету. Совсем не трудно найти богатого человека, который бы занялся этим делом, ведь богатые так любят богатство. Дамаст, например, вцепился бы в него, как клещ в вымя… Надо крепче держать язык за зубами. Будь осмотрителен, Демокрит. Ведь это ты сказал в книге наставлений Пифагора, которая теперь продается в орхестре, переписанная писцами Ферида: «Приобретать деньги не бесполезно, но добывать их неправыми путями — худшее из дел». Ты вложил эти слова в уста древнего философа, но они родились в твоем сердце, Демокрит.

— Ты нищ и можешь погибнуть, — сказал себе Демокрит. — У тебя нет способа избавиться от этой беды. Это твоя судьба. Но пожалей бедняков, у которых много детей. Пусть они запасутся маслом, пока оно дешево. Они, конечно, не станут богаче, чем есть, но может быть, они не станут беднее, когда масло подорожает. Открой свой секрет беднякам, дай им добрый совет, как ты делал уже не раз.

Он несколько дней бродил по окрестным поселкам, заходя в дома пастухов, горшечников, каменотесов, красильщиков и советовал им запастись оливковым маслом. Взамен он требовал от них только одного: не передавать его совет богачам.

Клита умерла ночью. Ему приснилось, что она умерла. Он вскочил, бросился к ее постели, нащупал в темноте ее лицо и ощутил холод смерти. Умерла она во сне, не открывая глаз, без стона, не почувствовав приближения конца. Значит, не успела ни испугаться, ни удивиться.

Демокрит отправился с восходом солнца в соседнюю усадьбу, встретился с ее хозяином — овцеводом Никомахом, и попросил, чтобы его слуги помогли похоронить Клиту. Никомах дал Демокриту людей — двух мужчин и двух женщин, налил кувшин воды для очищения⁵³.

Клиту похоронили на следующий день перед восходом солнца. Похоронили на ближнем кладбище в глиняном гробу, на который Демокрит истратил последние деньги, оставшиеся от продажи книги.

Никомах в течение трех дней приходил к Демокриту и сидел у дверей. Молчал, когда молчал Демокрит, разговаривал, когда Демокрит обращался к нему.

— Зачем ты приходишь ко мне, Никомах? — спросил соседа Демокрит на третий день.

— Чтобы отвлечь тебя от печальных мыслей, — ответил простодушный Никомах.

— Но ведь ты молчишь, — сказал Демокрит.

— Достаточно и этого. Когда я рядом, ты не чувствуешь себя одиноким.

— Можно и в толпе людей чувствовать себя одиноким, — возразил Демокрит.

— В толпе равнодушных людей, — ответил Никомах.

— Ты сочувствуешь мне, Никомах?

— Да.

— Почему?

— Потому что всех нас ждут утраты.

— Благодарю тебя, Никомах. Тебе надо заниматься хозяйством, а ты сидишь здесь. Я уже не так страдаю, как прежде. Я теперь думаю не о том, что остался без Клиты, а о том, как легко она умерла. Мы заботимся о легкой жизни, а надо бы заботиться о том, чтобы легкой была наша смерть.

— Это очень печальная мысль, — сказал Никомах. — С нею нельзя жить.

— Пожалуй, ты прав. Нельзя жить с мыслями о смерти. К счастью, мы не умеем постоянно думать о смерти. Это нас спасает от вечного уныния, Никомах.

— У тебя совсем нечего есть?

— Да, Никомах, — признался Демокрит. — Молоко, которое дает коза, я отдаю козлятам.

— Я принесу тебе пшеницы и мяса. Ты возьмешь? — спросил Никомах.

— Возьму. Но мне нечем расплатиться с тобой.

— Не думай об этом. Я хочу, чтобы ты стал учителем моего сына.

— Сколько ему лет?

— Двенадцать. Всякий раз, приходя к тебе, он будет приносить тебе пищу. Моя жена может соткать для тебя из шерсти платье…

— Пусть мальчик приходит, — ответил Демокрит. — Как его зовут?

— Никий.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Весной вместе с Никием Демокрит побывал на кладбище и посадил на могиле няньки два кипариса и мальвы. Семена мальв принес Никий.

— Цветы будут белые, — сказал он. — Белый цвет — самый чистый.

— Белый цвет образуется из смешения всех цветов радуги, — ответил Демокрит.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀