Тритогенея Демокрита

⠀⠀ ⠀⠀ Глава седьмая ⠀⠀ ⠀⠀

Он проснулся перед самым восходом солнца. Впервые почувствовал, что озяб.

Растирая ладонями плечи и грудь, подумал о том, что приближается осень, что нынешнее прохладное утро — ее первое дыхание.

Клита уже не спала, доила во дворе козу. Демокрит кивнул ей, направился к колодцу.

Умывался долго — вода приятно освежала, унимала боль в висках. Эта боль от порошка травы, которую он испытывал вчера. Во рту до сих пор сохранился ее вкус и легкое жжение.

Он отпил несколько глотков холодной воды. Ему показалось, что она пахнет медом. Простая вода в сравнении с горечью кажется сладкой. Не всякое сравнение открывает истину, но лишь сравнение в мыслях. Ощущения часто обманывают. Ведь вода — всегда вода, не имеет ни вкуса, ни запаха.

— Я иду в город, — сказал он Клите, когда та принесла ему молока и хлеба — теплого козьего молока и сухую хлебную лепешку.

— Зачем? — удивилась Клита. С тех пор как они поселились здесь, Демокрит ни разу не покидал усадьбу.

— Хочу посмотреть на людей и послушать, что они говорят, — ответил Демокрит. — Я слишком много трудился и, кажется, устал. Алкибия говорила, что Протагор вернулся из Афин, откуда его изгнали за безбожие. А ведь и Протагор был другом Перикла и написал конституцию для Фурий⁴⁰. Мир ухудшается, Клита, если он преследует философов…

Клита вздохнула, прикрыла глаза ладонью — жест уставшего от размышлений человека, — сказала, не глядя на Демокрита:

— Возможно, ты встретишь в городе Алкибию. Скажи ей, что я жду ее.

— Алкибия уже ушла? Так рано? — удивился Демокрит.

— Она ушла вчера… Нет-нет, не надо беспокоиться, — остановила Клита Демокрита, вскочившего при этих словах на ноги. — Не первый раз она остается в городе. Ведь она свободна…

— Где она ночует? — спросил, нахмурившись, Демокрит.

— Не знаю. Говорит, у друзей…

— Почему раньше молчала? — спросил Демокрит.

Клита опустила голову, не ответила.

— Ладно, я скажу ей. Если увижу… Это кто же ее друзья?

Он вышел из дому в мрачном расположении духа. Глядел под ноги, обивал посохом стебли придорожного бурьяна.

Глубокая пыль по дороге была прохладной. Ноги утопали в ней по щиколотку. Роса, выпавшая за ночь и повисшая капельками на травах, сделала пыль не влажной, а тяжелой, нелетучей. Ноги погружались в нее, как в воду, и, как вода, она продавливалась между пальцами ног, затягивала следы.

Накануне Демокрит попросил Клиту подстричь ему волосы, сам поправил усы и бороду. На нем был голубой гематий, совсем новый — подарок брата Дамаста. Опрятный вид, приличная одежда — лучший способ не привлекать к себе внимание горожан. А это важно, когда хочешь побродить по городу, потолкаться на рынке и на агоре среди людей. Вот только сучковатый посох, возможно, не совсем обычная для абдеритян вещь. И пожалуй, найдется немало бездельников, которые спросят: «Эй, зачем ты таскаешь с собой эту палку? Ты собрался кого-то проучить?» Его посох — дань привычке, которая укрепилась в нем в долгих путешествиях. Перепрыгнуть через канаву, отогнать бродячую собаку, перейти через реку, подняться по тропе в горы, опереться, когда устанешь, — тут всегда на помощь придет добрый посох. Демокрит сам вырезал его из ветки ореха, которую обломал ветер.

— Ты собрался кого-то проучить? — спросила его Клита, когда он обрубал на ветке сучья.

— Да! — засмеялся он в ответ. — Но еще не решил, кого.

— Проучи Алкибию, — сказала Клита.

Он не понял, на что она тогда намекала.

Вдоль городской стены он спустился к самому морю и остановился, пораженный необыкновенной тишиной, царившей в природе, абсолютной гармонией покоя и света. Море можно было сравнить с небом. Трудно было отличить море от неба. Простор как бы удвоился, умножилось пространство, свободное для полета, проницаемое для света. Берег — словно конец земли, ее последняя кромка. Дальше — бездна. Берег и все, что было на нем, будто затаили дыхание в восторге перед этой сопредельной голубой бесконечностью. Демокрит невольно сделал шаг назад, так реально было ощущение великой грани, за которой — только свет. Если зрелость движения — покой, то вот вершина этой зрелости — миг между выдохом и вдохом, редчайшее равновесие. Потом он услышал крик летящей чайки и стал искать ее взглядом в накаляющейся синеве. Потом за его спиной раздались шаги, он оглянулся и увидел человека, несущего корзину с рыбой.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Повеял ветерок, и на поверхности моря появилось пятно ряби. Из-за стены донеслись человеческие голоса: бранились мужчина и женщина, заплакал ребенок, закричал где-то горластый петух, и сразу несколько других отозвались на его крик. Удоды, живущие в щелях между камнями, вылетели, словно сговорившись, целой стаей, похожие на больших пестрых бабочек. Мир миновал счастливую точку покоя и гармонии, великий вихрь вновь захватил его — и вот уже все движется, все шумит. Распад и становление, мужание и одряхление, рождение и смерть — две мощные руки бытия встряхивают космос. Время мчится вперед. И уже кажется, что этой погоне за новым совершенством не будет конца… Все течет! Все течет! Но о чем же плакал великий Гераклит?

Различны состояния земли и неба. Есть среди них те, что рождают печаль: когда тучи несутся над самой землей и льет дождь, когда все увядает и лишается цвета жизни, когда среди дня темно, когда ветер гонит пыль и ломает деревья, когда птицы падают с неба от холода, когда море гудит неумолчно и выбрасывает на берег обломки кораблей…

Есть среди них и те, что рождают радость: когда солнце поднимает своим теплом бесчисленные всходы и раскрывает почки на деревьях, когда утром поют птицы и роса сверкает на листьях, когда по тихому звездному небу плывет светлая луна, когда в спокойной морской воде отражаются облака и белые паруса мирных кораблей, когда ароматный дождь утоляет жажду плодоносной земли, когда над всей землей струятся запахи созревших фруктов и виноградной ягоды…

Буря, гроза, извержение вулкана, затмение солнца, землетрясение — мрачные явления природы. Они возбуждают страх.

Все состояния природы суть образы, которым люди придают божественный смысл, видя в них знаки, которые подает им то или иное божество, чтобы предсказать их судьбу.

Печальные, радостные и грозные образы предсказывают печаль, радость и беду. В этом есть смысл, потому что многое в судьбах людей зависит от природы. Но сама природа творит эти состояния не произвольно, а по необходимости. Нужно научиться предвидеть эти состояния земли и небес, чтобы избегать их вредных влияний и умножать полезные… Философия умножает радость. Но почему плакал Гераклит?..

Он поднялся в город, долго бродил по базарной площади, где бойко шла торговля всем, что принес абдеритянам щедрый месяц аполлоний⁴¹ и привезли купцы, счастливо возвратившиеся из Персии и Египта до начала осенних ветров. Здесь он не встретил никого из знакомых и никто не заговорил с ним — все были заняты делом: торговцы торговали, покупатели покупали. Зерно, фрукты, чеснок, мед, орехи — все продавалось и покупалось в больших количествах, как это всегда бывает в канун осени, когда продукты заготавливаются впрок. Потом придет черед вина и оливкового масла, а с холодами — мяса откормленных животных и птиц.

Площадь многоголосо шумела и была пестра от одежд, товаров и лиц, как летнее медоносное поле.

Хорошо быть среди людей, увлекаться их обыденными чувствами и заботами. Легко быть среди людей. Легко принимать и отдавать из рук в руки, с языка на язык. Делать это неустанно, беспрерывно, привычно, растворяясь в общей суете, не предаваясь размышлениям, принимая общее мнение за истину, общее желание возводя в закон и обсуждая, обсуждая, обсуждая поступки… других людей, насыщаясь базарными новостями, которые не долго задерживаются в душе. Так живет толпа. Легко жить в толпе. Сладко умереть в толпе — среди гомона, криков, беготни, не успев ни о чем подумать, не припомнив ничего из прожитого, не завещав будущим поколениям ни одной новой мысли. Отлететь, как лист среди других листьев, под холодными птичьими ветрами⁴².

И надо ли мечтать об иной судьбе? Не гордыня ли говорит в нем? Нет, не гордыня. Чтобы принести в дом пищу, надо выйти из дома. Чтобы принести людям знания, надо выйти из толпы, потому что толпа — не просто много людей, но образ бездумной жизни. Вот почему, взирая на нее, плакал великий Гераклит. Он печалился о бессмысленно гибнущих душах. И если правы египетские жрецы и Пифагор, утверждающие, что души умерших людей переселяются в животных, то вот откуда в лесах так много муравейников — это обиталище душ людей толпы.

Они встретились в платановой роще за булевтерием — зданием Совета.

Протагор и его ученики сидели в тени раскидистого дерева. Протагор говорил, ученики внимали ему. Демокрит присел поодаль, прислушиваясь к словам Протагора. Протагор увидел и узнал его, но не подал знака приветствия, а сделал лишь небольшую паузу, давая Демокриту присесть. И едва Демокрит опустился на траву, сказал:

— Иные полагают, что истина одна. Я же утверждаю, что есть только мнения. Одни из них лучше, другие хуже. Часто они противоположны друг другу. Из двух противоположных мнений следует признать то, которое кажется лучше. Но и худшее мнение не дальше от истины, чем лучшее. Ибо как можно быть ближе к тому или дальше от того, чего в действительности нет. Я говорю об истине.

— Учитель обманывает вас, — сказал Демокрит.

Ученики Протагора повернули к нему удивленные лица — безусые лица юнцов, и только Протагор, казалось, не услышал его слов и продолжал:

— Но если кто пользуется словом «истина», потому что привык к нему, то следует говорить так: сколько людей, столько и истин. Поступать же следует, сообразуясь с собственной пользой и не нанося ущерба другим. Об общей пользе должны заботиться государственные законы. Закон есть образец лучшего мнения. Но не всякие действия учтены законом. Многие совершаются втайне от него. И вот я говорю: поступай себе на пользу и не вреди другим. Это главное.

— Один разгоряченный длительной ходьбой путник напился холодной воды, полагая, что это ему полезно. Но он простудился и умер, — сказал Демокрит. — Как отличить полезное действие от вредного? Ведь то, что один считает полезным, другой считает вредным. А поскольку, как утверждаешь ты, Протагор, истины не существует, то нет и способа отличить полезное от вредного. Это следует из того, чему учишь ты, Протагор.

— А чему учишь ты? — спросил Протагор, поворачиваясь к Демокриту.

— Я учил тебя тому, Протагор, что существует два рода законов. Законы или предписания государства и законы или веления природы. Предписания государственных законов созданы людьми, тогда как велениям природы присуща внутренняя необходимость. Тот, кто нарушает законы государства втайне от других людей, может избежать наказания. Но нельзя избежать наказания, если ты действуешь вопреки законам природы. Человек, прыгнувший с горы втайне от других или при большом стечении народа, разобьется, а не полетит, подобно птице. Никто не пытается прятаться от жары у костра, гасить огонь маслом и носить воду в сетях. Огонь всегда сжигает, вода гасит огонь. Истиной, подлинным законом является то, что остается постоянно при всех превратностях судьбы. И эта истина постигается терпеливым и многократным исследованием, а не сравнением мнений.

— Возможно, что твое мнение лучше моего, Демокрит, — ответил невозмутимый Протагор. — Но мое обучает совершать поступки, твое — лишь судить о них. А между тем действительная жизнь складывается из ряда поступков, а не из ряда суждений.

Ученики одобрительно зашумели. Конечно, конечно, молодость рвется к действиям. Но есть зрелость и есть старость, которые учат размышлять о последствиях всяких действий… Обязанность мудрых обучать юность способам извлечения истины, а не искусству сопоставления мнений праздных болтунов.

— Вот говорят, — продолжал Протагор, ободренный успехом, — что первоосновы мира — вода, огонь, воздух, разум, закон, число, божество, неделимые частицы… Что избрать? Что чему предпочесть — воду Фалеса огню Гераклита? Воздух Анаксимена числу Пифагора? Апейрон Анаксимандра атомам Демокрита? Вчера я предпочитал всему атомы Демокрита, сегодня я всему предпочитаю ничто, ибо все доказуемо и все опровержимо, все существует и ничего нет… — Он сделал паузу и повыше поднял голову.

— Продолжай, — сказал ему Демокрит.

— Ты говоришь, что мир состоит из бесконечного числа атомов, несущихся в бесконечной пустоте и образующих различные вещи. Так?

— Так, Протагор.

— Он сказал «так». Запомните. Если бы не было пустоты, атомам не в чем было бы двигаться? Так?

— Так.

— Он снова сказал «так». Запомним и это. Если бы атомы не двигались, ничто не возникало бы? Так, Демокрит?

— Это очевидно, — ответил Демокрит.

— Сколько в мире атомов?

— Бесчисленное множество.

— Какова величина пустоты?

— Она бесконечна.

— Если одна величина вмещается в другой, можно ли сказать, что первая меньше второй?

— Это подтверждает опыт, — ответил Демокрит, уже догадываясь, к какому выводу хочет привести своих учеников Протагор.

— Бесконечное множество атомов вмещается в бесконечной пустоте и еще остается незаполненное пространство?

— Да.

— Может ли одна бесконечность быть меньше другой бесконечности?

— Нет. Если что-то меньше чего-то, то первое ограничено в размерах.

— Да! — радостно воскликнул Протагор. — Да! Ты сам это сказал. Ты сам опроверг себя!

— Покажи, в чем, — спокойно попросил Демокрит.

— Слушайте, — заговорил Протагор торжественно. — Если число атомов бесконечно, они должны заполнять собой все бесконечное пространство. Ибо если остается хоть немного пустоты, число атомов не бесконечно. И вот получается, что в мире нет пустоты. Если нет пустоты, нет движения. Если нет движения, ничего не возникает. Если ничего не возникает, ничего нет. Слушайте дальше. Если существуют различные вещи — светила, земля и небо, — значит, есть движение. Если есть движение, то одно из двух: либо число атомов ограничено, либо мир сотворен не из атомов, а из чего-то такого, что легко проникает друг в друга, не имеет образа и формы, движется в самом себе, заполняя собой Все, которое есть Ничто! — Последнее слово он выкрикнул во весь голос и поднялся на ноги.

Встал и Демокрит.

— Что ты скажешь? — спросил Протагор, видя, что Демокрит совсем не обескуражен его речью.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

— Ты в своих рассуждениях, — ответил Демокрит, — блестяще следовал древнему методу опровержений и доказательств. Я же в своем изучении Вселенной следую наилучшему методу: я исхожу лишь из того, что имеется налицо в самой природе. В ней же имеется то, что ты пытался отрицать: возникновение, разрушение, движение, заполненное и пустое, множественное, одиночное, ограниченное и бесконечное. И если ты не можешь совместить все это в своих мыслях, значит, несовершенны твои мысли, Протагор. Природу и истину ты предаешь болтунам, Протагор! Ты сам — первый из них! — захохотал Демокрит и пошел прочь.

— Пустота — это ничто! — закричал ему вслед Протагор. — Ничто не может существовать, и ничего в нем не может находиться: ни атомы, ни боги, ни огонь, ни вода, ни воздух. Ничто — есть отсутствие чего бы то ни было!

В ответ он услышал все тот же хохот.

Демокрит уже миновал дикастерий — здание суда, когда его остановил чей-то оклик. Он оглянулся. Окликнувший прикрывал лицо плащом. И все же Демокрит узнал его — по голосу, по фигуре. Это был Диагор.

— Здравствуй, учитель, — сказал Диагор, не открывая лица; он остановился шагах в пяти от Демокрита. — Боюсь твоей палки, — объяснил он Демокриту свою нерешительность. — Твоего гнева боюсь, учитель.

— Почему же ты прячешь лицо? — спросил Демокрит. — Ведь я узнал тебя…

— Оно ужасно, — ответил Диагор. — Я обратился к асклепиаду Соклу, надеясь, что он знает тот способ лечения кожи, о котором ты говорил… Сокл сказал, что способ ему известен, собрал нужные травы и стал меня лечить.

— И что же?

— А ты погляди, учитель, — Диагор открыл лицо. Оно действительно было ужасно. Лоб, щеки, нос и губы покрывали язвы. А там, где кожа не была изъязвлена, она имела красный и лиловый цвет. — Ты видишь? — спросил Диагор, и из глаз его потекли слезы.

— Вижу, — ответил Демокрит. — Глупцов благоразумию учат несчастья.

— Что делать, учитель?

— Иди за мной, — ответил Демокрит.

— Я готов снести любые наказания за обиды, которые нанес тебе…

— Раскаяние глупца — пустой звук… Впрочем, иди за мной. Я попробую излечить твой недуг, Диагор.

— Жестокая судьба вновь толкает меня к тому, чтобы я принял твою помощь.

— А ты хотел бы, чтобы я обратился к тебе за помощью. Я помню наш разговор.

— Простишь ли меня, Демокрит?

— Это надежный закон: глупцы нуждаются в помощи мудрых. Я простил тебя.

Они пересекли площадь, лишь на мгновение задержались у гномона⁴³, установленного перед храмом Геракла. Тень уже касалась третьего деления второй половины. Будь Демокрит один, он остановился бы еще перед скульптурой Тимесия, чтобы сообщить ему слова, сказанные Гераклитом о другом изгнаннике — о Гермодоре из Эфеса. Он прочел эти слова недавно. Гераклит презирал эфесян за то, что они изгнали из своего города мудрого мужа Гермодора, и говорил, что в этом городе мудрее взрослых дети…

Дети, дети… Счастлив был Гераклит, предпочитая общество детей обществу взрослых. Счастлив и Протагор, беседуя с детьми…

— Я слышал твой разговор с Протагором, — сказал Диагор, когда они вышли из города. — Я стоял за деревом.

— И что же?

— Я подумал: зачем тебе пустота? Вот ведь что еще бывает: песок свободно перемещается в воде, и рыбы дышат водой. Пусть не будет пустоты, пусть будет нечто подобное воде.

— Это прекрасная мысль, Диагор, — похвалил поэта Демокрит. — Поэт мудрее и придумать не может. Но вот в чем беда: если отделить часть воды от другой части воды — а это легко проделать с любой жидкостью, Диагор, — что будет находиться между этими частями? Не пустота ли? Вода, как и все, о чем мы говорим: «Вот оно», нуждается во вместилище. И все же вода — прекрасный образ: песчинки перемещаются в воде, вода перемещается в себе самой, рыбы дышат водой, она прозрачна для лучей. Не потому ли Фалес назвал ее основой мира?

— Это так, — ответил Диагор, радуясь тому, что Демокрит похвалил его.

— Это так, — словно эхо отозвался Демокрит, — это так… — Но думал он уже о другом. — Не встречал ли ты в городе Алкибию? — спросил он.

— Нет, — ответил Диагор. — Сегодня не встречал. Раньше видел ее два или три раза на рыночной площади.

— Одну?

— Одну, — ответил Диагор.

— Кто-то пустил дурной слух о ней. Мне говорила Клита.

— Он дошел и до меня, учитель, — сказал Диагор, пряча глаза. — Но Алкибия чиста, как свет молнии.

Алкибия стояла в дверях дома, когда Диагор и Демокрит вошли во двор.

— Я рад видеть тебя, — сказал ей Демокрит.

— Я рада видеть вас обоих, — ответила Алкибия.

Потом она помогла им сооружать из камней, бревен и сена ложе для Диагора: Демокрит сказал, что Диагор будет жить в его доме до полного выздоровления; потом ужинала вместе с ними — так захотели Демокрит и Диагор. Если бы Демокрит был внимательнее и не предавался во время ужина отвлеченным разговорам, он заметил бы, что Алкибия и Диагор не раз обменялись многозначительными взглядами и жестами. Но Демокрит ничего этого не видел. Он рассказывал о Вавилоне, о вавилонских магах, о чудесах, которые они проповедуют, и полагал, что Алкибия зачарованно слушает его и смотрит на него.

— Они уверяли меня, что на земле лишь повторяется то, что совершается на небесах, — рассказывал он. — Все, что есть на земле, есть и на небе. Моря, горы, леса, города, храмы, расположенные на земле, суть только плохие копии тех, что существуют на звездах. Небо, говорят они, великая книга прошлого и будущего. По звездам можно прочесть судьбу целых народов и отдельных людей. Боги небесные записывают все дела людей: на одной доске — плохие, на другой — хорошие. Если человек совершил больше хороших дел, чем плохих, доску с записями плохих дел боги бросают в воду…

— Кто записывает плохие и хорошие дела эллинов? — спросил Диагор.

— Память, — ответил Демокрит. — Забвение своих плохих дел порождает бесстыдство, забвение чужих добрых дел — неблагодарность. Нужно помнить все, Диагор. А боги ничего не записывают, и никто ничего не решает за нас на небесах.

— Я хочу научиться читать и писать, — сказала Алкибия.

— Да?! — обрадовался Демокрит. — Это чудесное желание! Я научу тебя, Алкибия! В искусстве чтения и письма ты превзойдешь многих в Абдерах. Я обещаю…

— Я тоже, — сказал Диагор. — Пока Демокрит лечит меня, я буду твоим учителем, Алкибия. Ты разрешишь? — обратился он к Демокриту.

— Алкибия вольна сама выбирать себе учителя, — ответил Демокрит, хмурясь.

— Вы оба будете учить меня! — засмеялась Алкибия.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀