Трофей мажора (СИ)

Глава 34

Мусор на полу… или…

Меня?

Рассеянно хлопаю ресницами и просто жду, что же произойдет дальше. Антон все еще не выпустил меня из своего захвата, моя рука зажата в его руке. В голове мельком проносятся трусливые мысли — вырваться и удрать. Сбежать не только от этой мелодраматичной сцены — сбежать из этой школы. Исчезнуть и никогда, никогда не возвращаться. Но, собрав всю волю в кулак, я упрямо стою на месте, притворившись смелой.

— Правильно, этому отбросу не место среди нас! — Люба высокомерно и довольно подходит ко мне, сгребает мой жакетик, взяв меня «за широворот», словно я нагадивший маленький котенок. — Наконец-то ты это понял, Антон.

Я нахожусь в таком шоке от всего происходящего, что и слова вымолвить не могу, рот только беззвучно открываю и закрываю, как самая настоящая рыбка.

— Ты что вытворяешь? — Антон останавливает ее, мгновенно отшвырнув от меня, отчего она отпрыгивает на шаг, чуть не упав, но успевает ухватиться за один из столов. — Я сказал тебе мусор убрать.

Он повелительно кивает непонимающей Любе на пол, а затем, на веник и совок, зажатый в руках откуда не возьмись прибежавшей уборщице, которая в свою очередь, выглядит растерянной, но и не спорит. Несколько учителей, сидящих в углу за столиком наклоняются к друг другу, о чем-то тихонько беседуют, и тут, вдруг, встают и молча выходят из помещения, где на зов новых сплетен собралась уже почти вся школа. Они не вмешиваются в разборки учащихся. Вот так. Похоже, богатые и властные детишки запугали здесь всех работников.

Власть все решает.

Невольно ежусь и сжимаюсь в невидимый комочек.

Его тон приказной и грубый. Пугающий. Вокруг стоит гнетущая тишина, ученики перестали есть, но и снимать нас не смеют, словно, боятся гнева Антона. Злить его еще больше, когда он в таком настроении — вредить себе. Все это понимают. И даже работница буфета застыла с половником в руках, вежливо наблюдая за происходящим. Я тоже в немом удивлении перевожу на него взгляд.

Выражение лица Любы становится ошалело кислым.

— Ты… что… несешь?! — она начинает задыхаться. — С ума сошел?! Чтобы я еще убирала за этой… убогой?!

— Я сама уберу! — торопливо кричу, намереваясь закончить весь этот балаган. Но Антон смеряет меня таким внушительным взглядом, от которого я послушно прирастаю к полу.

— Ты ее толкнула, все это видели, — обращается он к Любе и она покрывается красными пятнами. — В том числе и я.

Не уверена, что ей стыдно за свой поступок, скорее — обидно, что он с ней так груб.

Из-за этого он разозлился? Выглядит он очень угрюмым, причем, с тех самых пор, как зашел сюда. Не с той ноги что ли встал? Не понимаю…

… и понимать не хочу…

Или хочу?

— Антон…

— Варя же сказала, кто намусорил — тому и убирать.

— И что, что Она Так сказала? В чем прикол?

— Ты меня слышала?

— Антон, — Люба противно усмехается. — Не время притворяться ее храбрым рыцарем. Тут уже вся школа в курсе, что ты поспорил на эту страшную коротышку. Да еще каак поспорил. Жалость ничего не изменит, увы.

Она абсолютно права. Слухи никуда не денутся, мне до самого выпускного терпеть эти унижения и насмешки.

— Все знают, потому что ты растрепала, — шипит он. — Полезла, куда не надо. Это вообще не твое дело.

Люба жестко улыбается.

— Еще как мое дело, Антош. И ты об этом прекра-асно знаешь!

О чем она говорит? Я удивленно поглядываю на него.

Но он ничего не отвечает на этот выпад.

— Все забудут про этот спор. Прямо сейчас. С этой минуты. — Антон обводит ошарашенную толпу мрачным взглядом. — Прекращаем обсуждение. Удаляем созданный Любой чат, и забываем, будто ничего и не было, — он переводит глаза на меня. — И никто больше не обидит Варю, иначе, будет иметь дело со мной.

Взбудораженная толпа начинает бурно перешептываться.

Я гляжу в его ледяные глаза и неверяще усмехаюсь.

«Все забудут про этот спор».

Смешно. Никто ничего не забудет, так и будут кучковаться в углах и выяснять интимные подробности, или придумывать новые, несуществующие факты.

Да, и мне как забыть? Как выбросить из памяти это невероятное унижение?

А знаете, что? Сами разберутся. Мне нужно на свежий воздух.

Судорожно пытаюсь сделать вдох, вырываю руку из его безумного захвата и бегу на выход. Покидаю этот дурдом, легко прорываясь сквозь огромное сполтворение учеников, стоящих у проема. Они пропускают меня, проводив заинтересованными взглядами, но я не слышу ничего в свой адрес, надо мной не смеются и не показывают пальцем, как было ранее.

Несусь по практически пустым коридорам, на задний двор школы.

Останавливаюсь, и даю себе вдоволь отдышаться. Здесь очень свежо и уютно. Вокруг школы распростертое зеленое поле, чуть дальше — футбольный стадион, и я направляюсь прямо к нему, ступая по влажной от утренней расы траве.

Погружаясь в себя, неспешно прогуливаюсь вдоль протянутой сетки, иногда останавливаюсь — задумчиво гляжу вдаль. Возможно, я уже пропустила начало урока, а может, — и больше половины. Время для меня сейчас остановилось. В какой-то момент, дождь начинает капать, обдавая мелкими ледяными каплями, и мне становится дико холодно, но я продолжаю стоять, утопая в собственных темных мыслях. Я ничего не понимаю.

Вновь и вновь прокручиваю в голове минувшие события.

Как, ну как я могла купиться? Как могла так очароваться этим парнем? И как мне все это забыть?

Я совершенно запуталась в себе. Оптимизм полностью меня покинул.

— Ты вся дрожишь, — Антон бесцеремонно обнимает меня со спины, гладит по плечам, и я, дернувшись от неожиданности, возвращаюсь в эту реальность. Убираю его руки, отхожу от него на несколько шагов и отрешенно замираю.

— Что тебе нужно?

— Ты замерзла, — он подходит, накидывает на меня свою куртку, но я отдаляюсь, отбегаю подальше. Он будто не понимает, что его прикосновения мне сейчас до боли неприятны. — Можешь заболеть.

Почему, ну почему он делает вид, что ничего не произошло? Словно, все это какая-то мелочь, не более…

Как много мне хочется ему высказать. Негодование рвется изнутри. Рвется наружу.

И мне не сдержаться:

— Ты… ты… тогда в игровой комнате, ты был горд, что выиграл этот спор. Ты был так рад и не скрывал, ты повез меня на вечеринку, чтобы показать Максу, что я повелась. Ты… ты… хвастался своим выигрышем, словно я какая-то… вещь… ты обидел меня! Унизил!

Он молча стоит, склонив голову на бок, и слушает. Руки в карманы засунул, выражение лица мерзко безразличное, как и обычно. Я вообще никогда не вижу от него нормальных эмоций, вечно эта застывшая маска скуки на лице.

— Но я и правда горд, и рад, что выиграл спор, — он надменно выгибает бровь — его извечная привычка. — Обычно для этого спор и затевается, чтобы выиграть, понимаешь?

— Но так нельзя!

— Почему?

— Я человек… ты спорил на мои чувства… это мерзко…

— Я не считаю это мерзким, — информирует он и беззаботно пожимает плечами. — И я тебя не унижал. Макс попросил привести тебя в его дом, чтобы окончательно убедиться, и я должен был забрать ключи от его байка. На этом все должно было закончиться, я не думал, что Макс так разойдется и даст послушать всем в комнате ту запись… и не думал, что Люба все, что происходило, выставит на всеобщее обозрение. Но не переживай, запись твоего признания удалена, я уже поговорил с Максом, никто больше не услышит. Обещаю. Никто не посмеет тебя тронуть. Варь, никто не пойдет против меня.

Обдумываю все, что он сказал.

— Тебе так нужен был байк Макса?

Он коротко посмеивается, оставляя этот вопрос без ответа. Понимаю почему. Я думаю, что тут все понятно. Он итак может купить себе этот чертов мотоцикл. С его деньгами, он может купить себе все, что угодно.

— Антон… каковы были условия спора?

— Твое признание в любви, — говорит он тихо то, что я и без того поняла.

— Полностью, расскажи полностью… пожалуйста… я хочу знать! Мне… нужно знать!

— Хмм… ну, часть ты слышала еще в моей комнате, кто виноват, что ты не уловила столь очевидное, — я на это замечание немного краснею, но все же — он прав. — Условия — если ты менее, чем за неделю влюбишься в меня и признаешься, я забираю байк Макса. Если я не успеваю добиться тебя и твоего признания, — я отдаю Максу свое место в Банде, — спокойно признается он.

— Что за банда?

— Наш гоночный трек, все его участники — наша «Банда». Это… мы просто так называемся, еще с момента основания. По началу это все было вроде шутки, я хотел заработать немного денег, чтобы показать отцу свою самостоятельность, понимаешь? Мы с ним немного повздорили, и я сказал, что мне не нужны его денежные подачки и все такое, но потом это приобрело более глобальный масштаб. И мы с Максом действительно много заработали. К нам на заезд приезжают из разных городов, все что там происходит, все что ты видела, эти гонки, ставки — все это основал я. Макс вообще считает всех основных участников своей семьей, он стал жить этими гонками, и давно наровит забрать мое место. Хочет переделать на свой лад, но все подчиняются мне, а я — против.

Гляжу на него во все глаза, переваривая услышанное. Вот почему Макс так разозлился. Обалдеть, они только школу заканчивают, нам всем только исполнилось по восемнадцать, а они уже успели основать какой-то там бизнес и заработать. Не то, что у меня на уме — одни тесты по математике. Устало вздыхаю. И вроде, серьёзные ребята с одной стороны, а с другой — занимаются такой ерундой, спорят на девушек, какие-то мальчишеские игры устраивают. Все это не укладывается у меня в голове. Зачем такая жестокость?

— У тебя был шанс вчера извиниться передо мной, но ты ушел, почему?

Нервно сглатываю. Жду объяснений.

А в ответ глухая тишина.

— Антон, не хочешь извиниться сейчас?

— Нет.

Прикрываю глаза. Значит, он совсем не почувствовал ничего в ответ. Никакой взаимности. Ни-че-го. Я не нравлюсь ему. Это все была игра.

Я осознала это и ранее, но сейчас — убедилась окончательно.

Ненавижу его, но почему мне так больно и неприятно?

Я уверена, это все задетое эго, и ничего больше.

Я ненавижу, ненавижу, ненавижу…

Вдох, выдох.

— Но… как же так? Ты совсем не считаешь себя виноватым передо мной?

— В чем я виноват? — кидает в меня свирепый взгляд. — Ты сама влюбилась, сама — призналась. Я тебя не вынуждал, и не давил. Варь, — он делает шаг ближе, я — отступаю на шаг. — Я, разве, на тебя давил?

— Нет… но

— Но?

— Но ты меня обманул!

Вздыхает. Снова шаг ко мне. А я все также отступаю.

Двигаемся наравне.

— И как же?

— Что, как же?

Невесело усмехается.

— Что именно я тебе обещал? Почему ты чувствуешь себя обманутой?

Задумчиво смотрю на него, абсолютно не зная ответа на его вопрос.

Он ничего не обещал. Он даже целовать меня не стремился.

Но в голове всплывает одна из его фраз, вызвавшая тогда во мне ураган эмоций:

«Ты мне нравишься, неМалявка, а значит — ты будешь моей»

Это были пустые слова. Ничего не значащие.

— Все… что было… между нами…

Нет, я не могу напоминать про наш поцелуй.

Не могу.

— Зачем ты поспорил на меня? Если тебе не нужен был это байк, тогда почему? С Максом все понятно, но зачем это нужно тебе?!

— Это весело.

Я ошарашенно распахиваю глаза. Он действительно решил сразить меня своей беспощадной честностью?

— Ты серьезно сейчас? Это весело играть с чужими чувствами, по-твоему?

Упрямо молчит, не разрывая зрительный контакт.

— Ответь мне? Тебе весело было меня унижать? Или что? Раз ты такой честный, так и скажи честно!

— Мне весело было смотреть, как быстро ты теряешь от меня голову.

Это просто удар под дых. Не нужна мне была такая честность.

Я говорила, что он не увидит больше моих слез, но вновь по щекам скатываются упрямые горячие слезинки. Смешиваются с холодным дождем.

На секунду отворачиваю голову и предательски громко и отчаянно всхлипываю.

Он челюсть сжимает, у него жевалки на лице играют, и он до жути мрачен и холоден. Но снова делает шаг ко мне.

— Варь…

— Нет, не подходи! — руку вперед выставляю в останавливающем жесте.

Вынужденно сдаюсь и ладошкой вытираю лицо. Черт с ним, он уже увидел, что я плачу.

— Почему Люба сказала, что это ее дело?

Вообще не поняла, почему задаю этот вопрос, но у меня как-то само вырвалось. Засело в голове.

— Ну, мы вроде как… помолвлены, — с холодным смешком отвечает он.

Что??

Что???

— Что?!