Трофей мажора (СИ)

Глава 37

— Пойду чайник поставлю, — говорит Антон, и выходит из комнаты.

Провожаю его ошеломленным взглядом. Он собирается позаботиться обо мне? Зачем это притворство, не понимаю…

Еще раз беру телефон, уверена — папа названивал, беспокоился. Но к моему величайшему удивлению обнаруживаю лишь пропущенные от Антона. Это очень странно, мы с папой созваниваемся ежедневно. Пролистываю гору входящих сообщений, лишь одно от отца:

«Дочь, прости, очень занят по работе. Меня не будет на связи какое-то время. Надеюсь, у тебя все хорошо. Я очень тебя люблю.»

«Я очень тебя люблю» — эта строчка вызывает во мне сильное беспокойство. Последний раз, когда он мне такое сказал, было после похорон мамы. Что-то тут явно нечисто…

Пишу ответ:

«Папа, я тоже тебя очень люблю, но у тебя точно все хорошо?»

Еще несколько минут смотрю на экран, но потом слышу хлопок двери, и убираю телефон на тумбочку.

Что это? Он ушел? Вот тебе и «Испугался за тебя», дела у Его Величества появились среди ночи? А вдруг, он пошел к этой… Нет, зачем он тогда ко мне рвался… даже… окно сломал. Может, дома что-то понадобилось?

Лежу какое-то время, обдумываю происходящее. Ладошкой глаза протираю, потому что они у меня сильно слезятся из-за яркого света. Голова гудит, уснуть в таком ужасном состоянии я точно не смогу.

Не выдержав, встаю с кровати, и шатаясь, совершенно без сил, двигаюсь к двери. Потом понимаю, что я почти раздета и останавливаюсь. Боже мой, я вся мокрая, майка — хоть выжимай. Да и идти в одном белье нельзя… Вдруг, он вернется? Надо хотя бы шорты надеть для приличия.

Добредаю до шкафа, пытаюсь что-нибудь откопать. Но ничего не могу найти подходящего, видимо, я большую часть вещей скинула в корзину для стирки. Эти две недели выдались для меня сложными, и я немного забросила домашние дела. Не выходила из дома, толком не ела, только спала и загонялась переживаниями, мне было не до чистоты. Итак, что мы имеем из одежды? Моя пижама с единорогом слишком теплая, а мне хочется чего-то легкого, я итак от жары помираю. Вытаскиваю старую длинную сорочку, и натягиваю на себя.

Это не начнушка, а балахон какой-то, и она мне немного великовата. Но она хлопковая и прохладная ткань приятно липнет к влажному телу.

Включаю ночник, выключаю свет. Теперь глазам не так больно. Смотрю на себя в зеркало — Ой! Я похожа на бледную поганку. В этой белоснежной длинной сорочке, с влажными растрепанными волосами и поникшими глазами, будто призрак девчушки из прошлого века явился. Мерцаю немного в приглушенном свете, мне для полной картины огромного старинного подсвечника в руках не хватает. Тогда я точно буду героиней исторического романа.

Если бы это был любовный роман, Его Величество меня бы не покинуло, — мелькает в голове вихрем.

Ничего, я могу быть героиней книги ужасов. Так даже интереснее, — тут же утешаю себя.

Возвращаю на место спадающую с плеча лямку. Планирую спуститься на кухню и сделать себе чай. И вновь слышится хлопок. Затем, дверь в комнату открывается, и с подносом в руках входит Антон. Через секунду резко тормозит.

— Ого… неожиданно, — обводит он мое одеяние насмешливым взглядом. — Ты зачем встала, барыня? Тебе нельзя. Постельный режим.

А я застываю в оцепенении, двинуться не могу. Он вернулся… Смотрю на него, на поднос в его руках, на котором: кружка с чаем, от которого сильно парит, мед в тарелке, стакан воды, а еще лежат какие-то лекарства в цветных упаковках.

— А ты куда ходил? — спрашиваю глухо.

— Домой бегал. У вас ни меда, ни лимона, — отвечает он, ставя поднос на тумбочку, — ни чая, ни жаропонижающего, — продолжает перечислять, — ни еды. В холодильнике мышь повесилась…

— Ладно, ладно, перестань, — перебиваю я его. — Я поняла…

Он подходит ко мне, встает напротив, как и привык, очень близко, почти впритык. Я только сейчас замечаю, что он тоже весь промок. Не мудрено, когда такой ливень.

— Ты мокрый…

— Ты тоже, — шепчет он мягко, поправляя вновь упавшую с плеча лямку ночнушки, и нежно проводит большим пальцем по ключице. От его прикосновений у меня мурашки идут. Всю кожу покрывают, вниз, по груди, к животу спускаются. Ноги предательски немеют, и я испуганно задерживаю дыхание.

— Зачем ты здесь… я же сказала, что не хочу быть с тобой… я… Антон, я не согласна быть твоей временной девушкой! Я не хочу встречаться, пока тебе не наскучит! Мне не нужны такие отношения! Мне нужна определенность! И…

— Шшш, — останавливает он меня, палец к моим губам прикладывая. — Варь, давай потом этот вопрос решим? Посмотри на себя, ты вся горишь. Тебе нужно лекарство выпить.

— … и твои извинения! Твое раскаяние! — не унимаюсь я, убирая его руку.

— Мое раскаяние? — со смехом переспрашивает, взметнув брови удивленной дугой. — Варя, мне такое чувство не свойственно. А насчет извинений — я тебе уже сказал, что ни о чем не жалею…

— Я тебе смешна, ты сказал, что тебе весело наблюдать за моими реакциями, ты сказал…

— Я помню, что я сказал, ложись, — за локоть меня берет, к кровати подталкивает. — Давай, давай, не спорь.

Подчиняюсь, только потому что на ногах еле стою, штормит меня. Иначе — ни за что бы не выполнила его указаний.

Он проделывает все те же действия, что и ранее: подушку мне поправляет, одеялом укутывает. На край кровати рядом со мной садится и берет лекарство, распечатывает упаковку и начинает внимательно читать инструкцию.

Пока он это делает, я его открыто разглядываю. Внешность у него все-таки идеальная: вычерченные темные брови, чувственные губы… Красивый и такой заботливый мерзавец… И правду ведь предупреждали: внешне — Греческий Бог. Внутри — сам Дьявол. Дьявол, который запутал меня, обольстил, обманул… и продолжает обманывать. Нет, не так… Он со мной сейчас честен. Но продолжает очаровывать, чтобы заполучить то, что он хочет. Чтобы я сделала так, как нужно ему. Чтобы потом разбить остатки моего бедного несчастного сердца…

— Так, значит, две чайной ложки три раза в день, — бормочет он, встряхивая бутылочку с жидкостью. Ложку берет, наливает полную и ко рту мне подносит. Я нос морщу, потому что запах у лекарства неприятный, горький. — Давай, первая ложка — за папу, — улыбается нежно.

Я кривлюсь и чуть не выплевываю эту противную жидкость. С трудом проглатываю.

— Вторая — за меня, — еще одну подносит и улыбается шире.

Я его таким презрительным взглядом смиряю, чтобы понял, за него — не хочу! Лучше буду и дальше болеть. Лучше умру!

— Ну, пожалуйста, барыня… — шепчет он со смехом в голосе.

— Я если только за себя, — нехотя беру в рот вторую ложку.

— Ну хорошо, — он по-прежнему держит задорную улыбку, губу прикусывает. — Ладно, выпей еще жаропонижающее, и вот твой чай. Двигает поближе поднос, подает мне таблетку от температуры и стакан воды.

Пока запиваю лекарство, слышу стук в дверь. Удивленно поднимаю голову, гляжу на Антона. Кто это может быть, среди ночи?

— Врач пришел, — говорит он, поднимаясь с кровати. — Посмотрит тебя.

— Что? Нет, только не врач! — хнычу я, приподнимаясь повыше на подушках — Терпеть их не могу!

Антон игнорирует мои капризы, уходит, возвращается уже с доктором.

Врач седой строгий мужчина в круглых очках, долго слушает меня фонендоскопом, меряет мне давление, щупает живот, затем, что-то пишет в карте. Говорит почему-то только с Антоном, дает ему рекомендации, выписывает еще какие-то лекарства, вручая рецепт. Антон важно кивает, заверяет — что все понял и запомнил. На меня доктор вообще толком внимания не обращает, как будто я не в состоянии сама понять его назначения.

— Я оформлю ей больничный, — доносит ему важно. — За справкой заезжай, как поправится. И деду своему привет передавай, — похлопывает Антона по плечу, затем, берет свой чемоданчик и уходит. Антон идет за ним, чтобы закрыть дверь, а когда возвращается, я ему прямо сообщаю, что болеть не собираюсь. В понедельник в школу явлюсь.

— Как прогуливать, так это можно. А как болеть — так в школу пойдешь? — удивленно интересуется он.

Я на его замечание ничего не отвечаю, чай теплый залпом выпиваю и на подушку откидываюсь, меня в сон сильно тянет. Этот придурок просто не понимает. Ведь школу я из-за него пропустила. Все из-за него…

Только я ему этого не говорю, на меня странное спокойствие накатывает, вместе с сильной слабостью. Озноб сходит на нет, и мне становится так тепло и хорошо. Скорее всего, это лекарство действует, но у меня такое ощущение, что я куда-то уплываю.

Слышу только, как кровать прогибается, Антон рядом ложится. Но у меня нет сил выгнать его. Я обязательно сделаю это утром… обязательно скажу ему, чтобы он ушел, и никогда больше не возвращался…