Трофей мажора (СИ)

Глава 60

Конец августа.

Предзакатное небо отражает уходящие лучи солнца. Если долго вглядываться, можно представить, что перед тобой океан, переливающийся буйством красок.

Пережить ночь, и начнется новый день.

Новый я.

Совсем скоро мне улетать в Лондон. Осталось несколько часов. Всего несколько часов.

Я стою на мосту, и это последний вечер, когда мы можем увидеться, но она не пришла.

Неужели, так и не явится?

Гипнотизирую часы на запястье. Проходит еще полчаса, задергиваю ворот куртки. Вечер особенно холодный, северный ветер не щадит. Завывает и гулко бьёт по ушам.

Темнеет быстро, однако оранжевый свет все еще прорезает округу. Да и деревья уже сменяют окраску. Кончики листьев пожелтели и пахнет свежо, в какой-то мере немного сладковато. Сентябрь уже на носу.

А фонарь то починили. Голову поднимаю, и пялюсь на блеклую одинокую лампочку посередине черного конуса. Покачиваюсь, переступая с носка на носок.

Вспоминаю события после той ужасной ночи. Решающей ночи.

Как я лежал в темноте комнаты, и пялился в немую пустоту. И боль в груди жгучая сдавливала, хоть вой волком. Хоть на стену лезь.

Мы разговаривали потом. Увы, она не отказалась от своих дурацких слов. Заладила:

Расстаемся.

«С тобой — я потеряла себя».

Эта фраза, как выстрел.

Пуля в висок.

И мне ее не убедить было в обратном. Словно в ней щелкнуло что-то. Точка поставлена. Точка невозврата.

Помню, как Вероника постучала в дверь, тихонько вошла и сквозь тонкие всхлипы сообщила, что подбросила мне в кровать сережку своей ненаглядной подруги, по ее «скромной просьбе». А потом, наговорив чего-то там попутно, отправила Варю в комнату, чтобы она увидела, и чтобы обязательно все поняла в нужном им русле. Говорила, что совершила ошибку и очень жалеет. Жалостливо простить просила. А я ответил, что прощу, обязательно прощу, но позже. А пока что… не хочу ее видеть. И запах чужих неприятных духов в моей комнате по-прежнему щипал в глазах.

Да… и это «пока что» затянулось. До сих пор коробит. Мы все еще не общаемся с сестрой.

Временами, я ее люто ненавижу. Но конечно же… прощу… она же сестра.

А то, что сделано, уже не воротишь.

И сколько времени я старался вернуть расположение Вари, сколько вечеров стоял у ее дома, глядя на занавешенные окна, звонил, писал, следил за ней — не сосчитать.

На выпускном — бесконечно пытался поймать ее взгляд, оставаясь на расстоянии, просил мысленно, находясь на грани — посмотри же на меня, посмотри. А она не смотрела.

По крайней мере, так, как раньше, с бесконечной любовью в глазах — не смотрела.

И тогда я полностью потерял контроль. И по сей день не могу этот контроль вернуть. Это разрушает меня.

Я будто потерял управление.

Чтобы вы понимали, потерять управление для гонщика — это конец.

Моргаю, все еще вглядываясь в фонарь. Возвращаюсь в настоящее.

Она обещала прийти.

Поворачиваю голову, и вижу ее. Поднимается неспешно, на посередине моста неуверенно останавливается.

Еще несколько неспешных шагов.

Не подходит близко, застывает на расстоянии вытянутой руки. Тоже медленно поднимает голову и обращает все свое внимание на фонарь.

— Напомни, во сколько у тебя рейс? — первой нарушает молчание.

— Без пятнадцати девять.

— Осталось немного, — зачем-то пожимает плечами и потерянно вздыхает. Направляется к левой стороне моста, несмело облокачивается о перила. — Завтра еще сильнее похолодает, — игриво выпускает из приоткрытых губ маленькие шарики пара. — Лето было странным. Жарких деньков по пальцам пересчитать.

Делаю несмелый шаг к ней. Большие пальцы рук кладу в карманы. Легкий кивок головы и пустой голос.

— Да.

И это все.

Черт, я разучился общаться. Несколько месяцев провел дома, слегка одичал. Пока нога и спина зажила, провел в одиночестве. Травма спины после удара будет напоминать о себе легкой ломотой еще очень долго. Скорее всего, я уже не смогу заниматься баскетболом. По крайней мере профессионально. Плечо совершенно не слушается. Впрочем, я парень крепкий, будет цель — без сомнений достигну.

Но после своей изоляции, не представляю, как буду общаться с сокурсниками. Хотя…я быстро приспосабливаюсь.

— Красиво.

— Да.

У меня нет ни одной мысли, как поддержать разговор. Сам ее позвал сюда, и сам не могу вымолвить ни слова.

Попрощаться хотел.

— Как твоя спина? — спрашивает тихо, отрешенно глядит вдаль.

— Хорошо, — делаю еще шаг, неподалеку стопорюсь. Губы изламывает глупая и слегка самоуверенная ухмылка. — Я быстро восстанавливаюсь, ты же знаешь.

— Знаю, — трет ладошки, сгибает пальчики и потирает. — Но… сможешь ли ты после всего случившегося вернуться в спорт…

Ее бровки смешно изгибаются, она чувственно проводит языком по верхней губе, а затем прикусывает нижнюю и приподнимает вверх заостренный подбородок. Затем, порывисто вздыхает.

Я залипаю. Теряюсь.

— Замерзла? Пойдем в кофейню?

— Нет, — отвечает резко. — Я провожу там слишком много времени, устала. Свежего воздуха мне явно не хватает.

— Понял.

И тишина. Еще один тяжелый вдох — ее. Или мой. Неважно. Нам совершенно не о чем говорить.

— Как у отца дела?

— Ты же знаешь… все нормально. Реабилитация прошла успешно. Его уже шутливо прогоняют из центра, но дома ему одиноко и скучно, так что он не торопится, — грустно улыбается. — В любом случае, работы над здоровьем еще много.

Я понимающе киваю. Перегнувшись через перила, обвожу лес невидящим взглядом.

— Мигель говорит, что моему папе нравится медсестра Катя, она очень добрая и постоянно приносит ему печенье и компот, — ее губы дергаются чуть сильнее. — Его любимый — яблочный.

— Михаил… то есть Мигель… в курсе всего, — бросаю вяло.

— Но иногда он думает, что ему пришлась по душе новая пациентка Надя из двадцатой палаты, она связала папе две пары теплых носков и громко смеется, когда он рядом, — продолжает рассказывать, как ни в чем не бывало. — Эти носки такого странного бурого цвета, мне не нравятся, но папа доволен. Они и правда очень мягкие, и пушистые… зимой тепло будет.

Неловкое молчание повисает.

— Да? А ты тоже думаешь, что она ему по душе?

Поворачивает голову и наконец-то смотрит мне прямо в глаза.

Погружаюсь.

Ныряю.

Тону.

— Я думаю… думаю, что нам с Мигелем пора завязывать бесконечно смотреть мелодраматичные сериалы. За несколько месяцев мы мысленно поженили папу уже раз десять, а он на это только отшучивается и глаза закатывает. Он явно планирует остаться завидным холостяком. Ему льстит внимание всех этих прекрасных женщин.

Не могу сдержать улыбку.

— Вы с Мигелем очень сдружились. А еще к тебе Илья приезжал на днях, — и тут мой голос немного ломается.

Черт, черт, черт.

Зачем?

Я не должен был этого говорить. Сейчас она поймет, что я снова следил за ней, наблюдал из окна, шел следом… по пятам…

Долбанный сталкер.

Псих.

Отвожу глаза от ее прицеленного взгляда.

Откашливаю воду, бурлящую в легких.

Втягиваю кислород.

Дышать, дышать, дышать.

— Мм, он приезжал не ко мне, а по делам. Но мы с ним увиделись, да. Мы… друзья…

— Да.

Я все испортил.

— Да…

— Чем занимались? — сам ощущаю в голосе бушующую ярость.

Нарывом бьет. Это и злость, и ревность. И отчаяние.

— Ничем, — продолжает удивленно, вновь восстановив наш зрительный контакт. — Прогулялись. К Мигелю в кофейню заходили чаю выпить, а еще Аринка забегала, мы немного поболтали, о папе моем, о том, кто куда поступил… да ни о чем в общем… Макса еще видели… он тоже выпил с нами, — добавляет испуганно. — Так случайно вышло.

— Весь день, — добавляю мрачно. — Вы были там весь день. Развлекались всей компанией.

И пофиг, что она внезапно понимает о моей слежке, что глаза ее расширяются, а дыхание мгновенно сбивается.

Да, я безумный. Да, я псих. Да, я сталкер.

Она знает.

— Время незаметно пролетело… за разговорами.

— У вас типа клуб какой-то? — ярость набирает обороты. — Клуб, в который мне вступить нельзя?

И надеюсь, что она развеет все мои сомнения. Разрушит возникшее напряжение. Разобьет этот чертов барьер.

— Эээ… — ворочает головой. Глаза быстро бегают, губы слегка приоткрываются. — Я чувствую себя виноватой. Не знаю, что мне сказать. Что я должна ответить? Мы не хотели тебя обидеть. Мы не знали… что ты рядом. Я не знала.

Она реально задумалась. Вот только этого мне не хватало. Чувство вины у нее.

Горло сковывает. Делаю рваный вдох. Отворачиваюсь.

— Ничего.

— Мы этого не планировали…

— Да, ты обещала увидеться со мной. Но в итоге перенесла все на последний день. За несколько часов до вылета.

— Так вышло случайно, — выдыхает протяжно. — Я же сказала. Почему ты не веришь?

Издаю невеселый смешок.

— Ты тоже никогда мне не верила…

— Я понимаю, что это трудно принять. Но так будет лучше всем, — произносит тихо, и маленькие слезинки скатываются по щекам. Хочется убрать их, стереть пальцами, но я просто смотрю. — Я пойду, ладно? — несмело. — Пойду… мне пора.

— Это жестоко, — шиплю вяло.

Она уже не слышит.

Убегает.

А я не останавливаю.

Отпустить.

Это же так просто. Нужно всего лишь разжать руку и отпустить.

Это то, что невозможно контролировать.

Я больше ничего не могу контролировать. И мне пришлось принять новую реальность. Переживать эту реальность снова и снова.

Жить в этой темной реальности.

Она так решила. Она хочет жить без меня. Больше я ничего не решаю.

Качаюсь холодного лба ледяными пальцами, сжимаю веки, потираю виски. Наверное, поеду сразу в аэропорт. Не буду возвращаться домой. Позвоню, скажу, чтобы привезли мои вещи.

Ветер становится все сильнее, все мощнее. Мне кажется, он уносит меня. Поглощает, забирая остатки разума.

Внутри возникает сильное жжение. Я уже давно чувствую это. С каждым днем все больше. Я сам дал этому разрастись. Этот ядовитый цветок, который я старательно поливал, он распустился.

Так легче.

«Так всем будет лучше».

Приезжаю в аэропорт, впервые в жизни посетив автобус. В зале ожидания тупо пялюсь на мигающее табло посадки.

А знаете, в аэропорту всегда особая атмосфера. Здесь всегда очень многолюдно, но в то же время — до боли одиноко. Или это чувство только для меня? Воздух пропитан чем-то особенным. Путешествием, поездкой, предвкушением счастья. А для меня — расставанием.

Я силюсь насытиться букетом эмоций и чувств, пытаюсь проживать жизнь, контролировать свои мысли, но внутри лишь пустота.

Вот приятный голос диктора, объявляющий о посадке на рейс. Слышится шум толпы, сборы, со стороны окна — звуки садящихся самолетов.

Несколько часов ожидания пронеслись мигом.

Последний раз оглядываюсь на выход, перед тем, как пройти в зону посадки.

Прощай, неМалявка. Буду скучать…