Твердость стали

Глава 29

Пришлось обращаться к врачу, чтобы тот вычистил успевшую свернуться кровь из ушей. Тот ещё и обрадовал меня, что слышать я теперь буду немного похуже: для барабанных перепонок подобные «приключения» бесследно не проходят, увы. И если я не хочу оглохнуть, то больше не стоит принимать фугасы на броню рядом с местом, где под ней располагается моя голова. Своевременный совет, что сказать. Блин.

Меня и раньше ситуации, связанные со смертельным риском куда больше злили, чем пугали. У себя в родном мире я никогда так не реагировал, это земли Хель потоптались так по моей психике. В этот же раз, выбираясь из танка, я просто мечтал расквитаться с тем или теми, из-за кого обычно более-менее проходящая в рамках гонка внезапно превратилась в бойню! А вот страха не было вообще.

Полагаю, у меня та ещё рожа была в тот момент, когда я откинул люк в ангаре: мало того, что перекошенная от ярости, так ещё и вся в потеках крови! Всего лишь из носа, конечно — но вылилось достаточно, чтобы перемазаться. А я в пылу сражения даже не заметил. Зато встретивший меня как представитель гонщика Джулиан, в другой раз явно не упустивший случая озвучить многочисленные претензии на не сыгравшую ставку, лишь похлопал меня по плечу и сказал что-то вроде «это было круто!» и «я бы сделал так же».

Побоище на анлиме не осталось без внимания и публики на трибунах. Настолько не осталось, что организаторы мероприятия, сначала явившиеся за неимоверно довольным пилотом «тринадцатого» для публичного награждения, через некоторое время приперлись звать и меня в студию ведущего трансляцию комментатора. Я как раз вышел от врача и пытался успокоится. Вотще: гнев лишь перешел из горячей фазы в холодное бешенство.

Потому предложение поговорить в микрофон я принял — а в студии во всеуслышание пригласил всех родственников, знакомых и прочих близких угробленных мною уродов не стесняться и вызывать меня на дуэль. Ещё и максимально глумливо поплакался ведущему и победителю, что мол де трофеи мне не достались по правилам соревнований, а награды за второе место нет. А на дуэли имущество вполне законно меняет владельца. Вот только что-то никто не откликнулся, ни сразу, ни потом. Эх, а жаль…

«Шестерка» опять лишилась куска ливреи — в районе попадания на башне осталось здоровенное пятно, где краска то ли сгорела до металла, то ли её перед этим успело сорвать взрывной волной. Единственное повреждение, не считая очередных царапин на отвале: ковш, которым я отоварил первого нападавшего, вообще остался как новенький. В общем, ничего такого, словно я на выезд съездил, а не провел маленькую войну один против четверых. Ну ладно, трех-с-половиной — танкист из «Локхота» мне неплохо помог.

Как бы то ни было, трансляция все-таки закончилась, зрители, по большей части, наконец-таки разошлись, освободив трибуны (кто-то до сих пор зависал в спорт-баре), а я сам тоже вернулся к своему танку. Оставаться в ангаре, принадлежащем устроителю гонок, смысла мне не было никакого, хотя такая возможность входила в регламент мероприятия для участников. Гонщикам бесплатно разрешали пользоваться помещением и находящимися там инструментами вроде сварки ещё месяц, потому как многие машины, поучаствовав в анлиме, просто не могли нормально двигаться своим ходом. Ну или как минимум требовали тщательного обслуживания перед этим. Но, понятное дело, не Сталь.

Я забрался на свое место в башне танка: узкое пространство между казенником пушки главного калибра, сопряженным с системой заряжания, панелью управления и радиостанцией стало для меня за эти месяцы привычным и обжитым. Теснота не давила и не смущала, я больше не бился ни обо что руками, коленями и плечами, совершенно бездумно находя рычаги, педали, кнопки и переключатели, как ещё относительно недавно буквы на клавиатуре компьютера. Потому, когда я вывел дизель с холостых оборотов на газ и толкнул рычажки гидропривода управления гусеницами — едва сразу же не ударил по тормозам! Что за…

Максимально аккуратно тронув тэтэпэху вновь, я вывел машину из технического помещения на пандус, спиралью идущий внутри циклопической башни — не той, где Жук готовился к гран при, а другой, рядом с гоночным полигоном, именно там, что логично, обустроились организаторы танковых соревнований. Несколько оборотов восходящей спирали — и я выкатил танк на мостовой пролет к центру города. М-да. Не показалось.

Машина под моим управлением вела себя совсем не так, как я успел привыкнуть. Ой, да к Хель детали! «Шестерка» вела себя! Плавность старта, разгоны и торможения, вход в повороты — все изменилось. Не знаю, заметно это было со стороны или нет, но с места пилота ещё как ощущалось! Я делал тоже самое, что и раньше, но Сталь двигалась одновременно и плавнее, и резче. Лучше входила в повороты, там, где раньше мне приходилось бороться с инерцией сильно бронированного корпуса, теперь эта инерция мне помогала! И хотелось бы мне сказать, что это последствия прямого контакта с отпечатком памяти людей в металле орудия Хель, но нет. Лучше водить я не стал.

Наверное, мои ощущения можно было бы сравнить с чувствами человека, долго пользующегося машиной годов этак семидесятых двадцатого века — а потом пересевшего на новую, современную тачку премиум-комплектации. Антибукс, стабилизация, удержание полосы и контроль дистанции, роботизированная коробка передач, камеры вкруг и лидар, управляемая компьютером пневмоподвеска, компенсирующая крены на поворотах. Ты просто задаешь направление рулем и скорость, а дальше машина едет практически сама. С «Шестеркой» приключилось нечто одновременно и похожее, и нет. Нет в том смысле, что в движениях танка кроме эффективности появился ещё и характер! И я, кажется, даже знал, чей.

Последний экипаж. Именно он оставил самый большой след в металле танка. Вилдшер, старлей-мехвод, не просто классно справлялась с массой ТТП-6-У и его мега-агрессивным силовым блоком, она ещё была неисправимой лихачкой! Пыталась контролируемым хулиганством заполнить пустоту в душе и как-то избавится от ощущения непоправимо надвигающегося конца всего — ну и ей просто нравилось выделываться, не без того. И теперь я прямо-таки чувствовал, как Сталь так и норовит изобразить какой-то пируэт, типа прохождения поворота с заносом. Уверен, при стрельбе я обязательно «познакомлюсь» с наводчиком из экипажа и вновь «встречусь» с командиром танка. Кто бы ещё сказал, что с этим всем делать… и надо ли делать вообще. Саймон рассказывал про развитие сталей всё совсем не так…

Разбираться сразу я не стал. «Шестерка» спокойно простояла в гараже небоскреба караванщиков несколько дней, пока я отоспался, хорошо отдохнул и полностью избавился от последних последствий лёгкой контузии. А ещё хорошенько все продумал и выбрал время, когда мне никто не сможет помешать «беседовать» со Сталью.

От танка немного тянуло краской — повреждения ливреи я решил устранить, не затягивая, благо, художник сразу согласился. Лампы горели через две — свет приглушили по ночному времени. По той же причине никакие уборщики или гости небоскреба, получившие доступ на вип-парковку помешать мне не могли — спали. Собственно, со стороны могло показаться, что я тоже сюда пришел с той же целью: подушка, свернутый тонкий матрас, одеялко. Подготовился по-полной, учтя разные возможные сценарии развития событий, короче. Ну и возможность все-таки попасть кому-то на глаза не стоило исключать.

Расположившись на моторных жалюзях, я положил руку на металл танка и закрыл глаза. И попытался максимально сосредоточится на собственных ощущениях, благо, опыт у меня был, и довольно разносторонний. Даже одного бродягу недавно уговорил самоубиться. Ощущения слияния в этот раз не возникло, видно, на здоровую голову этого добиться не так-то просто. Но то, что нужно, я понял.

Саймон говорил, если отбросить подробности, следующее: Сталь постепенно набирается индивидуализма. Можно блокировать этот процесс своим вмешательством, держа артефакт Хель на уровне слепого помощника. И пенять на себя, если способную к самовосстановлению и другим штукам машину уведут. Можно, наоборот, поощрять развитие, всячески ему помогать — и тогда выйдет что-то вроде Мерилин самого Саймона. Про то, что его Сталь вполне может обидится на грубость и отреагировать совершенно самостоятельно он тогда, несмотря на тон, ничуть не шутил.

То, что я «видел» сейчас, прикасаясь к металлу машины было похоже… даже не знаю. Может, как если бы я заглянул в комнату, где обычно живут три женщины, но сейчас их нет? Однако каждая привела свой уголок в соответствие со своими предпочтениями и вкусами. У кого идеальный порядок, у кого кружка с недопитым чаем стоит, накрытая небрежно заложенным карандашом дневником, а у кого завал мягких игрушек и подушка сердечком. Конечно визуализация, скорее всего, была моей, я просто подгонял привычные образы под ощущения. Но все же…

Задумавшись, я попытался подхватить ту самую подушку-сердечко — и у меня, неожиданно, получилось. Хотя ещё секунду назад я был готов поклясться, что все «увиденное» есть только в моем воображении, причем самого меня там нет. Повертев в руках предмет, я толкнул оказавшуюся рядом со мной дверь, которой только что не было… И хмыкнул, обнаружив за ней здоровенный пластиковый мусорный бак, такой стоял около дома на площадке для отходов, где у меня была квартира. Забавный выверт сознания: нашелся, тоже мне, ностальгический предмет! А если я туда «сердце» выкину — вообще по Фрейду выйдет, хех.

Я все же замахнулся — хотел бы я посмотреть на психолога, который меня тут, в землях Хель достанет! — как вдруг понял, что действительно могу уничтожить этот кусок чужой памяти навсегда. Просто волевым решением, не обязательно кидаться куда-то. И даже всю комнату целиком. Хотя нет, не памяти… Души? Отпечатка души? Смогу стереть случайно разбуженные тени погибшего экипажа. Но если этого не сделаю, вполне возможно, тени смогут вернуть себе что-то ещё. Не только характеры, но и желания, может, даже волю? Так вот, значит, как появляются бродяги.

Первым импульсивным порывом было желание вымести нафиг весь мусор из моей Стали. Взрастить из орудия Хель личность специально под себя самому — это совсем не то же самое, что дать таящимся в металле осколкам чужих душ сложиться во что-то свое, самостоятельное! Этак и танк потерять недолго — живой пилот ему просто перестанет быть нужен. Да и зачем защищать кого-то другого — если экипаж вот он, навсегда впечатался в саму суть артефакта на гусеницах.

Я сдержался. Ещё несколько дней назад, до гонок, я вычистил бы любые ростки чужой индивидуальности в МОЕЙ машине. Однако, словив контузию, я смог ненадолго пропустить через себя не только заемные умения, но и мысли и чувства командира, наводчика и мехвода. Людей, решивших во чтобы то ни стало выжить. Людей, не потерявших волю даже попав в водоворот пространственного удара. Людей, несправедливо и незаслуженно погибших, как и миллионы, миллиарды других. Но конкретно этим троим я мог дать шанс.

Тем более я, ведь, сам так хотел попасть в нормальный, развитый мир, вроде потерянного — а там Сталь мне точно будет не нужна. Наоборот, обладание таким танком там будет серьезным минусом: обывателям ведь военная техника не положена. Конечно никто не гарантирует, что я смогу получить хотя бы шанс туда попасть… Именно потому будет справедливо, если я дам возможность экипажу «Шестерки» вернуться, насколько это вообще возможно. Даже помогу, чем смогу. Так будет честно. И будь что будет.