Твердость стали

Глава 33

Тому, кто разработал правила внутреннего распорядка в экспедиции, а потом железной рукой контролировал их соблюдение, на полном серьезе памятник поставить надо. На пятнадцатый день кружения по абсолютно одинаковым дюнам даже у самых целеустремленных и доверяющих руководству людей закрадывалась мысль: «а знают ли наши командиры, куда мы движемся, не заблудились ли?» И «что будет, когда в цистернах заправщиков кончится топливо и вода?» наверняка не раз в голову приходило. Но ни разговорчиков в эфире, ни шепотков у гусениц вставшей на ночевку техники не было. Во всяком случае, я не слышал.

Правда, я не особо-то интересовался этим вопросом, так как знал: если что, Сталь меня из пустыни вытащит. Топливо кончится — просто разрешу ей притягивать аномалии, и следующая блуждающая обязательно заденет нас своей траекторией. Ну а дальше газ в пол — и добро пожаловать на ту сторону пространственного разлома. Хрен знает, конечно, куда таким макаром может вынести, но девяносто девять к одному, что вода там будет. «Шестерка», к сожалению, потеряет на движение с сухими баками немного своей массы, но один раз так вытащить билет на спасение — вполне приемлемый выход. Да и два, и три раза. Главное, стараться больше вообще не попадать в такие ситуации.

Вообще, аномалии в дюнах встречались и вполне, себе, стационарные, никуда не дрейфующие. Их обнаружение и своевременное предупреждение основной колонны экспедиции о преграде и являлось основной задачей разведчиков, набранных в экспедицию из искателей со своими танками. Две такие я нашел лично… н-да, как всегда не сумев вовремя распознать проблемное место по внешним признакам и давая заднюю только когда по броне начинали приплясывать разряды или языки пламени.

И каждый раз после нахождения на краю пространственной аберрации голоса последнего военного экипажа «Шестерки» становились все громче и различимее. В основном мехвода и реже командира: «ход увеличен до полного», «поворот на шестьдесят градусов!», «держаться заданного азимута», «иду по приборам!» На счет азимута — это отдельная тема, так как, если верить гирокомпасу, мы выписывали по пустыне одну замысловатую петлю за другой. Верить никакого желания не было, потому что остановив машину на ночевку утром обнаруживалось, что лобовая деталь брони смотрит не на условный север, а куда-нибудь на юго-запад.

Прибор и раньше в землях Хель постепенно терял заданное направление, но обычно это все же происходило за пару-тройку дней, позволяя как-то вносить коррекцию по географическим ориентирам, более-менее известным, по пути. А тут, словно песок под гусеницами за несколько часов проворачивался больше, чем на девяносто градусов. Или дюны втихаря играли в пятнашки сами с собой.

Мари все эти дни почти со мной не общалась, деля свои сутки между сном и медитацией в попытках настроится на Сталь. Но хотя бы ела самостоятельно и следила за собственной гигиеной. Я не лез: даже попытки представить, что она пережила и что сейчас чувствовала, бросали меня в холодный пот. Кроме предупредительной тактичности, я помочь ничем не мог. По моему собственному опыту, гарантировано должно было помочь время, тяжелейший жизненный этап должен был надежно кануть в прошлое, превратиться в не совсем четкое воспоминание.

Желание держать дистанцию вызывало и то, что я до сих пор не определился, как относится к девушке. Она определенно мне была не чужой, я без размышлений решился ей помогать. Но вот на счет места в моей жизни… Наш союз изначально строился на рациональных принципах — говорят, кстати, что такие браки самые прочные. Нам было хорошо вдвоем, но… обстоятельства изменились. И, как ни крути, Мари мне изменила. Ну или добросовестно, осознанно попыталась — если верить её отцу.

Да, она исходила из вполне однозначных для неё предпосылок, считая, что мы расстались навсегда. По моей, между прочим, инициативе. С «понять» супругу у меня никаких проблем не было. Но вот простить? Я ведь не робот с холодной логикой, у меня чувства есть. И они, эти мои чувства, требовали от той, что согласилась быть со мной в радости и горе, исполнения супружеской клятвы. То есть бросить все и поехать за мной в неведомое далёко! Короче, все сложно. Потому я с облегчением отложил принятие решения, надеясь, что и мне время подскажет правильный выбор. Или будущее этого самого выбора просто не оставит — тоже, если так подумать, неплохо…

Шестнадцатый день не обещал сюрпризов: порции еды пока не сокращали, топливо экономить не просили. Дюны тоже ничуть не отличались от вчерашних. Как в таких случаях говорят, «ничего не предвещало». «Шестерка» бодро взлетала на гребни барханов, резала их, словно корабль волну, поднимая тучи песка и стрелой летела вниз. Приказ срочно, очень быстро возвращаться к основной колонне прозвучал как гром среди ясного неба!

— …чно назад! Максимально быстро, выжимайте из своих движков все!!!

«Хелевы дюны!» — успел подумать я, закладывая маневр на самой вершине песчаного гребня. Рельеф пустыни опять сыграл злую шутку, позволив расслышать оператора только поднявшись из распадка. Один чёрт знал, сколько уже времени надрывался координатор, сзывая разведчиков.

— Хотел бы я знать, что там произошло… — пробормотал я себе под нос. Техника подвела? Поймали динамическую аномалию частью колонны? Чего похуже, что я не могу пока вообразить?

Я не успел повернуть селектор запуска турбины, Сталь отреагировала сама. «Удар» вышел на штурмовой режим, развив свою коронную скорость в сотню километров в час, и я, против воли, сделал два открытия. Первое: контузия куда сильнее повлияла на мое восприятие там, на анлиме, чем я предполагал. И второе: контролировать машину я на такой скорости попросту не мог. Даже провалившись в пресловутый транс и слившись орудием Хель!

Суммарная мощь дизеля и вертолетного двигателя плюс дичайший крутящий момент реально тянули «Шестерку» в небо, стоило наехать на малейшую неровность! А тут песчаное море с гребнями в тридцать-сорок метров! Теперь-то я понял, зачем понадобились «Локхоты» царцам: бронированный кулак тяжелых танков прорыва надвигающийся с практически вертолетной скоростью но в отличие от построения винтокрылов практически неуязвимый в лобовой проекции для орудий прямой наводки, действительно нечем было остановить. Любой танк можно подавить огнем, но попробуй навести пушку и сделать больше одного выстрела прежде, чем тебя намотают на гусеницы! Я уже не говорю про «попасть». А ведь «Шестерки» ещё и сами стреляли!

Боюсь, моя попытка успеть ничем хорошим не закончилась бы — или я, скорее, попросту вырубил бы турбину. Но тени прошлого экипажа, к счастью, уже обрели достаточную плотность, чтобы полностью взять управление на себя — мне оставалось лишь держать в голове направление, убрав пальцы с рычагов. И Сталь продолжила лететь к цели, каждый раз умудряясь после прыжка приземлиться на ненадежный песок так, чтобы не пойти юзом и не закувыркаться.

Караван я увидел одновременно с тем моментом, когда над ним словно из воздуха соткался и начал уплотняться полупрозрачный купол, накрыв кроме машин ещё и приличный кусок пустыни. Несколько искателей, сумевших вернуться раньше меня, успели проскочить через его стенки, а потом на поверхности заплясали знакомые коронные разряды. Одновременно и мою «Шестерку» стали долбить молнии. На моих глазах один из неуспевших танков задымил и уткнулся в дюну стволом потеряв ход, а другой взорвался, раскидывая языки пламени. А потом электрическое сияние затопило всю округу.

Проморгаться мне удалось далеко не сразу — и это «Шестерка» защитила меня от негативного воздействия гигантской аномалии, накрывшей как минимум окрестности основной колонны экспедиции. Которая, кстати, никуда не делась — Сталь затормозила после потери визуальных ориентиров, и теперь я мог видеть, что люди и машины как минимум целы. Те, что находились под силовым куполом.

А вот остальные танки вне защиты, кроме нашего как корова языком слизнула. Может, кому-то повезло, но, если честно, в этих машинах вряд ли кто-то выжил до того, как их куда-то выкинуло. Единственный раз, когда мне «повезло» попасть в пространственную аберрацию без защиты оставил у меня такие воспоминания, которые я бы и рад забыть. Кузница Хель, даже ушедшая в своеобразную «перезагрузку», едва не поджарила меня изнутри. Брр!

— Верх! — пробился наконец к моему сознанию голос Мари. Она, разумеется, тоже носила шлемофон, находясь в обитаемом объеме «Шестерки» — это о корпус танка голову нельзя было расшибить, а о груз, закрепленный рядом очень даже. Разумеется, я подключил внутреннюю связь с пассажиром — мало ли что. Банально выйти «до кустиков» попросится иначе никак.

— Что «верх»? — тут я увидел в триплекс, что девушка откинула люк мехвода, выбралась на броню, и пялится куда-то в зенит. И что она там…

Я сдвину бронестворку над головой, машинально щурясь, посмотрел туда же…

— Эта штука! Эта штука!!! — у дочери Сэмюэля никак не получалось подобрать слова.

— Называется «солнце», — помог ей я, недоверчиво глядя на не такое уж яркое красноватое круглое пятно в зените. — Только какое-то странное…

— Да тут буквально все охренеть какое странное, включая тебя! — новый голос заставил меня вздрогнуть. Я даже не сразу понял, что исходит он не от наушников шлема, а доносится через контакт со Сталью.

— Лина Блэк? — неуверенно отозвался я, поняв, что узнал говорящую на слух.

— Госпожа майор Лина Блэк, между прочим! — с вызовом заявила она. — Немедленно доложить, что происходит, где мы и почему я… мертвая?