Проснулась я все там же, только рядом со мной не было никого, я была уже не на чьих-то руках, а в удобном кресле, видимо, его принесли отцы для меня. Только сами они куда-то ушли, что мне было только на руку, я посмотрела на Малаха и наши глаза встретились, мне предстояло решить, буду ли я терпеть все, что мне нужно сделать, чтобы спасти его жизнь, или откажусь и просто дам ему умереть. Когда я зашла в его камеру, он дернул цепями, показывая, что может вырвать их в любой момент.
Я стояла перед ним, сердце колотилось в груди, как будто пыталось вырваться на свободу. Его тяжелое дыхание сопровождало каждый вздох, а глаза, полные безумия и надежды, казались бездонными. Подсознательно я понимала, что лишить его жизни — значит оставить за собой все последствия, которые могут преследовать меня долгие годы. Какое право я имела решать его судьбу? Столкнувшись с этой моральной дилеммой, я ощутила, как мир вокруг теряет краски, а чувства обостряются до предела.
Каждый миг рядом с ним превращался в вечность. Он был пленником не только цепей, но и своей брачной лихорадки. «Почему я должна бороться за него?» — пронеслось в моей голове. В глазах окружающих он сейчас безумец, заключенный в кандалы и посаженный на цепь. Я вспомнила, как много раз сама была отвергнута окружающими, и как часто от меня отказывались, и вдруг меня охватило сочувствие. Возможно, он мог стать одним из тех, кого я искала и ждала всю жизнь.
С решимостью, таящейся в трепещущем голосе, я произнесла: «Я не могу позволить тебе умереть здесь». Каждый шаг к нему, несмотря на цепи, казался шагом к собственному освобождению. Остаться равнодушной было бы проще, но именно в этой борьбе за жизнь я должна была сделать выбор, который мог изменить не только его жизнь, но и мою собственную. Поэтому, больше не раздумывая, я скинула балахон и обратилась жнецом смерти, достав свою косу и хлестнув плетью в воздухе, а лезвие прошкрябало по полу, выбив искры.
— Ирана, нет! — прокричали отцы, вбежавшие к нам, но еще не вошедшие в камеру.
— Не мешайте! — таким свой голос я слышала впервые.
Он был ледяным, таким же замогильным, как у отца, даже женской мягкости в нем не было. И только сейчас я впервые почувствовала, как этот голос наполнился силой и властью управлять эмоциями других. Отцы считали меня важной частью своей жизни, и в их сердцах я почувствовала страх. Этот страх был не просто эмоциональной реакцией, это было нечто более глубокое и мощное. Я осознала, что эти мужчины готовы были на все, чтобы защитить меня, даже если это значило попасть в беду. Ощущая их тревогу, я почувствовала, как их любовь смешивается с безысходностью. Каждый из них боялся потерять дочь, что становилось источником огромного давления — на них и на меня.
Больше не тратя времени на анализ различных чувств, я приняла единственное правильное решение.
— Выйдите и не входите, и не беспокойтесь за меня, все будет хорошо, мы с Малахом справимся! — мои слова подействовали не только на отцов, хоть они и пытались сопротивляться, но и на наагата.
Малах немного присмирел, но не сильно, его, видимо, просто зацепило волной, ведь как правильно применять силу — я пока не знала, да и пользовалась ей впервые. Но отцы подчинились, только их глаза сейчас показывали, как они сопротивляются моему повелению. Они дружно развернулись и вышли, закрыв за собой дверь, и я способностями Космиян ее заблокировала так, что даже Лисьэну придётся очень хорошо повозиться, чтобы открыть. Глубоко вздохнув, я посмотрела на оскалившуюся морду Малаха, видимо, он уже скинул капли моего влияния.
— Не зубоскаль! — и стукнула его по морде рукой, которая была объято голубым пламенем, на меня зашипели в ответ, и все цепи разом зазвенели.
А что мне делать дальше — я не знала, ну не было у меня практики в играх с доминированием. Вот, если бы просто набить эту морду, то другой вопрос. Хотя может это и не вопрос, а как раз ответ, устрою мордобой, а там уже как пойдет.
Взглянула на косу и поняла, что махать тут такой громадиной неудобно и нет смысла, моя задача не голову снести мужику и не порезать его на максимально маленькие кусочки. Решила разделить косу на небольшой кинжал и плеть. И так как они сейчас мне не были нужны, я решила убрать кинжал за пояс, а плеть на пояс.
Малах следил за каждым моим действием своим глазами с вертикальным зрачком, который даже пульсировал, показывая, что он постоянно находится на гране срыва.
— Да, Малах, и вляпались мы с тобой, причем дружно. Мне нужно набить тебе морду, чтобы потом еще и сексом заняться, правда, не уверена, что это поможет, — и тут в мою, явно отбитую, голову пришла еще более гениальная мысль.
За снятым балахоном следом полетела и футболка. Поэтому я сейчас стояла перед ним в одном спортивном лифчике, в спортивных штанах, за поясом, которых был кинжал, а на моей талии красовалось еще одно не менее опасное оружие. Вот только я не учла, что на моей плетке были маленькие лезвия, которые слегка порезали мне кожу, отчего тонкие струйки крови теперь украшали мой живот. Почувствовав запах крови, змей окончательно сошел с ума, и теперь обратной дороги у меня точно не было.
От стен отражалось безумное шипение, издаваемое наагатом, цепи натянулись и, издав последний натужный звон, лопнули, выпуская его на свободу. Малах не бросился на меня сразу, он демонстративно извивал кольца хвоста, показывая свою силу, его чешуя блестела в тусклом свете, а глаза, как черные бездны, ожидали лишь момента слабости.
Сражение началось, когда наагат, мгновенно ударив, попытался схватить свою жертву. Я, развивая невероятную скорость, увернулась от укуса, и с отчаянной решимостью бросилась в контратаку. Мои быстрые движения и умения управлять телом — словно танец, но в этом танце каждый удар был порывом, способным разорвать противника.
Малах, недовольный неудачей, вновь атаковал, но я оказалась готовой к следующему раунду. Пришлось использовать все свои навыки, стремясь отразить удары скользящей шкуры, а мои мускулы напряглись, как струны на гитаре, готовые к окончательному аккорду. В этот момент стало ясно, что эта битва — не просто борьба за выживание, но и испытание стойкости моего духа.
Вихрь эмоций захватил меня, каждый удар наагатовой чешуи отзывался эхом в моём сердце. Я знала, что эта битва — не только ради меня, но и ради тех, кто мне дорог. Каждое уклонение, каждое движение были пронизаны стремлением защитить.
Малах, почувствовав упорство своей противницы, применил более хитрую стратегию. Но ловким ударом исподтишка я смогла рассечь его шкуру кнутом.
Малах зашипел от боли и закружился вокруг, создавая иллюзию уязвимости, словно играя со мной. Но я не поддавалась на провокации. Взгляд мой оставался сосредоточенным, а дыхание — ровным. С каждой секундой тактика наагата становилась все более предсказуемой.
Собравшись с силами, я внезапно бросилась вперед, используя возможность, когда он отвлекся на свое ранение. Сложная комбинация движений, точные выверенные удары — и вот, наконец-то мне удалось еще раз повредить шкурку противника. Чуждая, но неотразимая сила пробежала между нами в этот момент. Мы замерли, словно отмечая мгновение, когда преодоление ее достигнет придела.
Как только змеиное тело, изогнувшись, поняло свою ошибку, я ощутила, как во мне пробуждается не только сила, но и уверенность в победе. Именно тогда змей смог извернуться, и теперь я была прижата к стене его огромным сильным телом. Мне между ног уперлось кое-что твердое и явно жаждущее не драки.