Ты ненадолго уснешь.... (СИ)

10 глава

Усталость накатывала волнами и доктор Альберт Ванмеер всерьез раздумывал провести весь вечер в саду, в своем любимом плетеном кресле, любуясь на буйство цветущих георгин, гряда которых украшала северную часть сада.

Настроение было, мягко говоря, скверное. Сегодня, в одиннадцать сорок четыре утра, у Элоиз Верхойзен случилось кровоизлияние в мозг. Реаниматологам удалось запустить ее сердце, только через пятнадцать минут, когда мозг от нехватки кислорода умер. Миссис Верхойзен подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, так как женщина числилась в списках доноров органов. Как ни странно люди страдающие от рака, вполне могли спасти жизнь кому-то и даже не одному человеку, лишь бы новообразование не было метастазирующим. Удивительно, но Элоиз могла похвастаться, на удивление, здоровым сердцем.

Значит не будет вскрытия, иссеченный Грегом сосуд, скроется за гематомой и о врачебной ошибке никто не узнает.

Доктор Ванмеер ходил остаток дня мрачнее тучи и когда пришлось объяснять родственникам миссис Верхойзен все тонкости произошедшего, то он с удивлением обнаружил среди них Паунда, который опередил его с исполнении нелюбимой функции любого хирурга. Более того, парень выглядел осунувшимся, в глазах плескалось неподдельное сочувствие и сожаление. Такое невозможно подделать и Альберт окончательно потерял покой, продолжая взвешивать свое решение, во что бы то ни стало предать огласке ошибку своего преемника.

А теперь еще предстояла встреча с матерью.

Ее приезд почти улегся в сердце Альберта, но эта беспокойная мышца еще вздрагивала изредка, а все от того, что в ней неистово боролись отчаяние и смирение. И не то чтобы он не любил женщину, которая подарила ему жизнь... Нет! Как раз наоборот!

Она не позволяла себя любить.

Альберт рос в странной обстановке полной семьи, не знавшей слова компромисс и уважение. Отец, кажется, так и не смог свыкнуться с мыслью, что своим достатком он обязан женщине. В нем бурлила кровь аристократа, которому с детства прививали чувство превосходства, он просто не смог перекроить своего характера.

Благо, что и Уна воспитывалась в строгости, а эквивалентом счастья было наличие к двадцати годам мужа и детей.

План был выполнен, а счастья не пребывало. Хорошо, что Уна не знала радости первой любви, томления и страсти, а потому Гаспар Октавиус Ванмеер буквально вбил ей в голову «правильное» видение семейной жизни. Это не было насилие в чистом виде. Открытой жестокости Гаспар себе никогда не позволял, тем более на глазах у единственного сына.

Все происходило за закрытыми дверями, поздно ночью, когда немаленький штат прислуги роскошного старинного особняка Ванмееров погружался в глубокий сон.

Не удивительно, что Уна ненавидела своего, уже давно покойного мужа в частности, и всех мужчин в целом, ведь за двадцать четыре года, которые длился ее брак она ни разу не испытала физического удовлетворения в постели, полагая, что это норма.

Она ненавидела себя, из-за полного отсутствия силы воли, за тщедушие и слабый характер. Какое-то время после свадьбы Уна нашла утешение в мысли, что ее отец в коем-то веке испытывал гордость за свою дочь.

Семейство Хогт получало бешеную прибыль от торговли с Америкой, расцвет бизнеса как раз пришелся за отрочество Уны, когда вторая мировая война была в разгаре. Бельгия бедствовала, а отец заблаговременно перевел капитал в Израиль к дальним родственникам, чем спасся от банкротства. Еда, медикаменты, элементарная одежда и товары повседневного обихода теперь считались роскошью и Александр Хогт пользовался этим без зазрения совести. Его самолюбие куда больше лелеяли упругие пачки денег, чем непонятный культ собственного достоинства. Мать Уны - Микаэлла Улрей Хогт тоже не была белоручкой, а ее единственным талантом было швейное мастерство.

Мать дала дочери несколько пространных советов, как вести себя в постели с мужем и строго на строго запретила ему в чем-либо перечить. Со столь нешуточным наставлением Хогты вытолкнули своего птенца из гнезда и со временем гордо задрали вверх подбородки. Аристократы! А что с этим делать и на какую стенку повесить так и не поняли до конца своих дней.

Рождение Альберта освободило Уну от «ночной» повинности, она блаженствовала наедине с сыном ровно год, пока Гаспар, будучи сведущим в механизмах восстановления женского тела, самолично не провел ее осмотр, сухо заявив, что один сын хорошо, а четверо — лучше.

Гаспар Ванмеер слыл одним из лучших хирургов в Западной Европе. В деньгах теперь не было нужды и он мог полностью посвятить себя медицине, помня лишь еще об одном священном долге — продолжении рода.

Со звериным упорством, он реализовал себя, как мужчину, но, увы, больше детей у Ванмееров не появилось. Это в конец испортило и без того не ангельский характер Гаспара. Приняв за знак столь не утешительный факт, он вознамерился вылепить из сына свою копию и Уна, буквально потеряла сына, когда Альберт в возрасте десяти лет был отправлен в престижную школу для мальчиков.

Тут бы и порадоваться, что теперь, огромный особняк на Амстел, недалеко от театра Карре, в ее полном распоряжении. Но подруг не было, а родители давно покоились на кладбище за городом. Деньги, драгоценности, возможность путешествовать, что-что, а Гаспар скупым никогда не был и когда вопрос с наследниками отпал, он перестал вспоминать о том, что у него есть супруга, плоть до того момента, когда Ванмеерам не приходилось выходить в свет. Вместо этого Уна погрузилась в отчаяние и позволила депрессии взять над собой верх.

Роскошный винный погреб Ванмееров стал пустеть и через несколько лет, женщина очутилась в частной клинике для богачей-алкоголиков. Такой ее и обнаружил Альберт, когда заявился к обожаемой маме после выпуска из школы, чтобы объявить свое решение о поступлении в медицинский университет в Штатах. На этой почве он поссорился с отцом, который наотрез отказывался отпускать сына в эту плебейскую страну развратников.

«Ужас» сексуальной революции, как раз накрыл Европу. А что тогда творилось в Америке?

Уна поддержала мужа, но вовсе не из-за страха, что единственный ребенок поддастся всем видам порока. Она боялась остаться одна, но опять же ее протест был вялым и бессильным, а потому почти незаметным для Альберта.

С годами Уна Ванмеер возненавидела саму себя за малодушие, за то, что не могла отстаивать свое мнение, ее обида на семью, которая забрала все ее силы и условно здоровье — действовала в том направлении, что к пожилому возрасту, женщина решила наконец таки не отказывать себе в мыслях, словах и поступках. И если Уна хотела высказаться, то это было подобно приговору. Теперь она не сдерживалась и говорила все, что думает глядя человеку в глаза.

На восемь вечера был назначен семейный ужин.

Альберт с грустью подумал о том, чтобы взять ночную смену свехурочно, но отказался от заманчивой идеи. С матери станется, Уна вполне могла заявиться к нему в медицинский центр и устроить сцену. В конце рабочего дня, Вльберт решил проведать Хоуп и за одно напомнить дочери о знаменательном событии, потому что по телефону не мог дозвониться, но к своему огромному удивлению почти никто в детском отделении, понятия не имел о том, где сейчас находится его своенравное чадо. Люси рассказала о внеплановой операции мальчику, у которого «вывавился» глаз, Кэрол Хантер сама почти рвала и метала от того, что не могла найти свою заместительницу, а Грэйс Стоун предположила, что доктор Ванмеер скрывается от общественности из-за утреннего инцидента с мистером Купером, не объяснив толком, что именно произошло. Микка Дьюри спрашивать было бесполезно — парень готовился испустить дух всякий раз, как Альберт обращался к нему с самым невинным вопросом.

Слова сестры Стоун проливали свет на роскошный букет цветов, который словно у подножия памятника, подпирал дверь в кабинет Хоуп. Кандидатура Грега отпала сразу, так как за пять лет отношений, тот ни разу не позволил вынести на всеобщее обозрение свои теплые чувства к дочери Альберта.

Оставался последний бастион. Хоуп, наверняка, скрывалась за своей железобетонной дружеской стеной в лице мистера Робсона, но и кабинет Брайеля был закрыт на ключ, однако, Альберт мог поклясться, что слышал внутри шаги. На забывчивость дочери можно было не надеяться, подсознательно он надеялся на то, что случится одно из тех многочисленных незаметных примирений, которые были так свойственны взаимоотношениям с его девочкой. Хоуп уж точно не забудет за злополучный ужин, с ней, точно все в порядке, если не считать того факта, что она избегала своего отца вполне намеренно, а значит до сих пор на него злилась.

Роскошный сад, достойный быть запечатленным кистью самого Сезана, будь тот жив, предстал во всей красе, а потому уродливое несовершенство вытоптанной гряды георгин бросилось в глаза мгновенно и Альберт застыл не в силах пошевелиться от досады, накрывшей его с головой.

Виновник столь вопиющего акта вандализма, впрочем, не заставил себя долго ждать и подтвердил себя в качестве основного подозреваемого, продемонстрировал последовательность нехитрых манипуляций с бедными цветами.

Мощными, резкими движениями задних лап, Гард с упоением «скрывал» следы справленной нужды, как было заложено в мозгу собаки природой, от чего доктор Ванмеер почувствовав ярость, подхватил первый попавшийся ему камень и запустил нарочно чуть поодаль от животного, просто чтобы остановить творящееся безобразие..

- Второй день, а уже покушаешься на единственного, кто полезен мне в этой жизни? - послышался голос матери, в которой сквозило знакомое ехидство, вперемешку с застарелой, прокисшей печалью и странной нежностью, которая рвалась из сердца женщины помимо ее воли.

Пес бросился в дом, поджав хвост, недовольно рыкнув на Альберта.

- Здравствуй, мама! - мужчина не сдвинулся с места, хотя объятие было бы уместно в подобной ситуации, но еще в детстве от подобной привычке его отладили.

Отвыкла и сама Уна от подобного проявления чувств, хотя годы пробили брешь в ее выдержке и сентиментальность порой накрывала с головой, но женщина из упрямства воспринимала ее, как нечто вредное для здоровья.

Вздернув подбородок, она постаралась придать себе строгий вид и даже немного расправила вечно сутулые плечи. Прозрачные серо-голубые глаза оценивающе осмотрели сына.

Между ними была разница в двадцать лет. Нравоучения и полезные советы он сам давно раздавал на право и налево. Морщинки в уголках глаз, Альберта совершенно не портили. Уна вспомнила себя в свои шестьдесят, правда, не без труда.

Она так хорошо не выглядела.

И вообще, это была самая несправедливая вещь на свете - женщины, которым красота была более свойственна от природы, только портились с годами, стареют в основном, некрасиво, с дряблой, провисшей коже на щеках, руках и коленях, а мужчинам, наоборот, возраст им был к лицу, если не брать в расчет лишний вес.

Но в случае с ее сыном, все было именно так, как ее бесило. Наверняка молоденькие студентки до кровавых мозолей напрягают свои умишки, чтобы охмурить его.

Гордость локтями растолкала праведный гнев и выползла на амбразуру.

- Как твое здоровье, мама? - Альберт задал животрепещущий вопрос, чтобы прервать сеанс рентгена от мамы.

- Было бы намного лучше, если бы единственный сын одарил меня улыбкой, а не этим оскалом.

- Но Гард...!

- Справлял естественную для животного нужду и скажи спасибо, что не в доме! Можешь не благодарить за естественное удобрение, а эти кусты..., - дребезжащий старческий голос на какое-то мгновение даже окреп.

- Георгины, мама!

- Плевать мне на твои георгины! Отрастут и будут еще лучше! Это, как с волосами, короче пострижешь — гуще вырастут.

- Это миф!

- Не спорь с матерью!

Спрятав плещущийся в глазах гнев, Альберт принялся рассматривать носки своих ботинок.

- Что ж, я рад, что с тобой все в порядке, - наконец-то смирившись с усмешкой ответил он, все же отметив про себя, как сильно сдала мать.

- Ты один приехал? А Хоуп? Ужин через четверть часа.

- Она скоро будет.

- Прекрасно, - промямлила Уна и преодолев две ступеньки, медленно, но все с той же прямой спиной, которую буквально ломило от боли, направилась в дом. - И будь любезен прими душ. От тебя... никак не пахнет. Проклятая стерильность, она еще хуже, чем вонь от пота...

Годы шли, здоровье пропадало, но характер Уны Ванмеер креп и обрастал новыми гранями, правда, увы, не в том направлении, когда милые старушки сидят в креслах-качалках и неровно вяжут по четыре пары носков в день.

Ее плотный трикотажный брючный костюм, мог ввести в тепловой удар при одном только взгляде на него, три нитки тяжелого крупного жемчуга на шее, должны были смягчить образ и придать некой романтичности, короткая элегантная стрижка и выправленный цвет волос, когда невозможно было понять седина это или результат усилий парикмахера, была к лицу женщине, а бессменные «Шанель №5», которые на вкус Альберта были невероятно резким парфюмом, забили нос, грозясь не пустить туда ароматы от приготовленных кушаний.

Собственно, ужин состоял из традиционного слоеного бельгийского пирога с начинкой из ветчины, яиц и сыра, легкого салата и фруктов. Уна отвергла помощь Мегги, предоставив той только функцию посудомойки.

Хоуп явилась домой за пять минут до обозначенного времени, пролетев вихрем в свою комнату и на ходу поприветствовав родных.

Краем глаза она увидела, что отец и бабушка наслаждаются аперитивом в полной тишине, сидя в удобных креслах напротив камина. Быстро приняв душ, она глянула на часы и мысленно пообещала, что задержится на этом семейном торжестве не дольше чем на час. Она и так уже нарушила все обещания, которые дала Сэму.

К тому же, Хоуп посетила прекрасная мысль, куда деть огромный букет цветов, который дежурил под дверью ее кабинета, в качестве извинения от болвана Купера.

Она решила разделить его на несколько букетов по-меньше и разнести по палатам. Родственники пациентов и без того нередко балуют детей цветами, но у кого-то это маленькое счастье случается довольно редко из-за скромного финансового положения.

Чтобы порадовать бабушку, Хоуп с кислой миной втиснула себя в платье, которое могло сгодиться для похода в церковь, наспех высушила волосы, полувлажные скрутила в узел и закрепила шпильками.

- Ты прелестна, дорогая моя! - бабушка опередила отца буквально на долю секунды, чем заслужила его долгий тяжелый взгляд, который та, разумеется, проигнорировала.

Тот факт, что внучка задержала ужин на целых десять минут Уна также пропустила мимо внимания, но будь на ее месте Альберт, то грозная отповедь оттянула бы трапезу еще на четверть часа.

Мегги смиренно ждала сигнала, что можно подавать блюда. Пирог следовало держать в едва теплой духовке, с емкостью, наполненной водой, чтобы тесто не высохло, а сыр не застыл.

Уна по традиции заняла место во главе стола, справа от нее расположился сын, а слева внучка. Последовательность действий была настолько отлажена, что Мегги поразилась синхронности движений и полному отсутствию каких-либо вопросов, милой беседы, которая, обычно, завязывается между родными, которые долгое время не виделись и прочей атрибутики семейных ужинов.

Все трое сложили руки в молитвенном жесте и опустили глаза, вот только Хоуп делала это по заметному внутреннему принуждению, без положенного благоговеяния, которые ясно читались на лицах Уны и Альберта.

- Отец наш небесный, благодарим тебя за посланный Тобой дар, за невероятную милость к нам грешным и любовь. Аминь.

- Аминь! - отозвались эхом Альберт и Хоуп.

Красивые резные кольца для салфеток, выполненные из темненного серебра были сняты почти одновременно и плотная ткань улеглась на колени присутствующих за столом. Альберт приподнялся, чтобы поухаживать за своими дамами и разрезал пирог, из которого тут же потек мягкий, ароматный сыр.

Еле сдержав усмешку, он оставил без комментариев тот факт, что в «сыре» пирога не обнаружилось. Блюдо, явно готовилось с расчетом угодить только одному человеку — любимой внучке.

- Как вкусно! Спасибо, бабуль! - Хоуп прилагала усилия, чтобы сдерживаться и не смести угощение за традиционные для нее пять минут. Бабушке досталась полная нежности улыбка, но потом взгляд Хоуп нехотя прикоснулся к отцу.

- Как дела, папа? Как миссис Верхойзен?

Без тени уязвленной гордости, обиды и даже намека на «я же говорил» Альберт сдержанно отложил столовые приборы по обеим сторонам тарелки и подхватил бокал с вином.

- Сегодня диагностировали клиническую смерть. Жизнедеятельность ее тела будет поддерживаться еще двое суток, а потом за свою работу примутся трансплантологи. Как оказалось, она донор органов

- Ну, вот! Разве такое можно говорить за столом?! - в отличие от сына Уна не собиралась проявлять деликатность и ее нож с вилкой обрушились нарочито громко на дорогой фарфор. - Вы двое вообще кроме, как о своей работе можете еще о чем-нибудь поговорить?

Уна разве что не метала глазами молнии, но ее гнев стал стихать, когда она заметила, как побледнела внучка. Громко кашлянув, она постаралась вывести Хоуп из ступора.

- На этом пожалуй стоит закрыть медицинскую тему. Хорошо?

- Разумеется, - Альберт слишком быстро согласился. - Извини, мама.

- Мышонок, пожалуйста, только не начинай сейчас рассказывать мне о умирающих детях во всяких сопутствующих подробностях.

- Я не в хосписе работаю, бабушка. У меня не умирающие дети, а просто тяжело больные, - включив свою прагматичность, выработанную годами, Хоуп вернулась к пирогу, но его вкус уже так не радовал.

Все же отец оказался прав на счет Грега! Но даже если и так, то от ошибки никто не застрахован.

- Хм, не думала, что больные раком могут быть донорами, - как бы между прочим пробубнила Уна, вздернув редкие брови.

- При условии не метастатирующей опухоли, могут, - в один голос, с отсутствующим видом, ответили Альберт и Хоуп, не отвлекаясь от содержимого своих тарелок, словно у них сработал некий рефлекс, потому что они явно были погружены в свои неприятные мысли.

- Все же люди — странные существа. Готовы принимать чужие куски мяса из умирающих тел. Ой, фу! Это вы виноваты! Сейчас мне станет дурно! Мегги! Сельтерской стаканчик принесите, будьте добры!

Следующие несколько минут, за столом были слышны только звуки стучащих друг об друга приборов.

- Да, сменим тему! Поговорим о чем-нибудь приятном, - пригубив минеральной воды прокрехтела бабушка Уна.

- С удовольствием! - натянуто улыбнулась Хоуп, переглядываясь с отцом. - Ты уже видела, как буйно в этом году цветут георгины? Их еще мама сажала. Мы с папой бережем эти клубни, на зиму выкапываем, а каждую весну высаживаем обратно.

- И правда, очаровательное зрелище! - наконец-то смутилась и Уна. Ее лицо было похоже на гротескную маску, в которой смешались остатки гордости и раскаяния.

- Гард, правда, внес некоторые коррективы! - вмешался Альберт.

- О чем ты говоришь?

- Чуть не забыла! Я же вам подарки привезла! - Уна почти подпрыгнула на стуле, у нее был вид человека, который совершил разом все смертные грехи. Откуда-то из-под стола она выудила красивую шкатулку из эбенового дерева, отделанную янтарем и протянула внучке.

Альберту достался почти умоляющий взгляд, чтобы тема георгин покоилась отныне с миром, иначе взгляд, в любую секунду мог превратиться в убийственный,

- Они не передавались из поколения в поколение. Твой прадед был единственным состоятельным человеком в роде Хогтов, но ведь ценность украшений возрастает не от того сколько аристократический рук перелапало их? Не так ли?

Приняв подарок, Хоуп щелкнула крохотный замочек на шкатулке и вполне бы себе ахнула, если бы не была равнодушна к драгоценностям. На бархатной подкладке лежал роскошный комплект - ожерелье, серьги, браслет и брошь. Украшения не были массивными, но вполне хватало того, что на них не было свободного места от бриллиантов и изумрудов.

- Тебе всегда шел зеленый цвет, - мечтательно вздохнула Уна, смахивая невидимую слезу. - Как и мне...

- Спасибо, бабушка. Они великолепны! Но все же не стоило...

- Стоило! - резкость в голосе старушке тут же вернулась на свое постоянное место. - Они пылятся у меня уже двадцать лет. И когда я их надевала в последний раз, на один и раздутых светских раутов, моя ближайшая подруга Одетт Ван ден Лаутен онемела почти на час, упокой Господь ее душу. А это дорогого стоило!

- Альберт! Для тебя тоже кое-что есть, - Уна произнесла это снисходительным тоном, будто говорила с десятилетним мальчиком, который весь год вел себя плохо и не заслужил подарка от Санты. - Кстати, ты сейчас убедишься, что Гард, может и пользу приносить. Гард! Принести!

Затаив дыхание, отец с дочерью следили за тем, как важно собака поднялась со своей подстилки у окна, на которой до этого момента мирно дремала. Как оказалось, рядом с псом лежал сверток грубой холщевой ткани.

- Они принадлежали твоему отцу. Когда я разбирала хлам на чердаке, то случайно наткнулась.

Вот, пожалуйста! Хоуп старинные шкатулки с бриллиантами, а ему пропитанный собачьей слюной раритет в буквально чумовой упаковке. Тем не менее Альберт взял презент в руки прямо из клыков Гарда и не доставил матери удовольствия показать брезгливость, тут же развернул его.

Это оказался набор старинных хирургических инструментов, с рукоятками из слоновой кости. Они пожелтели и практически не использовались, кроме того их следовало отдать в руки толкового реставратора, но сейчас этим вещицам не было цены.

Альберт почувствовал, что его в кое-то веке подмывает обнять мать и расцеловать в обе щеки, но он не хотел лишний раз быть зачинщиком неловкой сцены. Вполне хватило его растерянного вида.

- Спасибо мама, я очень тронут.

- И то хлеб! Хоуп, дорогая, а где же Грегори? Я привезла ему чудесное средство от глистов.

Это было уже выше всякого терпения и Хоуп подавилась вином.

- Интересно какие мысли сподвигли тебя на подобный подарок, мама? - Альберт в свою очередь ничуть не удивился такому повороту событий, мужчина виновато обернулся и посмотрел на Мегги. Посторонний человек мог принять его мать за сумасшедшую.

- В последний мой приезд три года назад, у него на спине я заметила сыпь и при том обширную, слева, сбоку на ребрах, а как известно, аллергии зачастую это следствие загрязненной печени, причиной чему могут быть отходы жизнедеятельности паразитов.

В ответ Альберт только снисходительно улыбнулся, решительно отложив вилку и нож, всем своим видом показывая, что для него ужин завершен.

- Тогда может и нам следовало принять твой чудо-препарат? Хоуп, как ты считаешь?

Чувствуя, что ее разбирает смех, Хоуп, тем не менее понимала, что ужин катится в тартарары. Она не успела сказать и слова, как Уна разразилась тирадой.

- Во-первых, это не препарат, а прекрасная микстура из сбора очень редких трав. Никакого вреда, побочных действий, только польза! А во-вторых, юморист ты наш, Ванмееры не страдают глистами, это как-то связано с географическими особенностями Бельгии, или генетикой ареала обитания бельгийцев, уже не помню. Мы, Ванмееры, вообще, записные долгожители. Вот мне скоро восемьдесят три, а по ощущениям не больше семидесяти и хоть бы одна болячка, кроме..., - в этом месте Уна якобы отвлеклась на то, чтобы погладить Гарда, который не сводил глаз с провисшими нижними веками со стола. - Не важно... Я хотела сказать, что если бы Господь хотел изощренно наказать наш род, то долголетие, это то, что нужно! Взять хотя бы твоего отца, Альберт. Гаспар, пусть земля ему будет пухом, еще продолжал бы радовать нас своим душевным теплом и по сей день, если бы не подавился рыбьей костью, она не оцарапала ему все горло и что там дальше случилось? Человек ни разу в жизни толком простудой не болел, а тут из-за царапины слег! Вот попомните мое слово — роду Ванмееров суждено сгинуть с этого света. А все почему? Фамильная страсть к свободе и самореализации, когда уж тут детей делать?! - Уна хохотнула, ее глаза заволокла грусть вперемешку с отчаянной радостью.

- И прекрасно! На этой захудалой планете и без нас уже народа много. Помрем и не заметят, хотя у вас двоих неплохие шансы немного наследить в гадостной истории человечества, точнее у тебя Хоуп. Твой отец давно профукал свои шансы, погнался за самым раздутым и красивым мифом о счастливой семье. А нет его - вечного счастья этого! Думаете тогда нужно было бы трястись над десятком заповедей, если бы этот балаган, где есть большая восьмерка и коммунисты звался раем? Чушь! И рай — чушь! А вот, кексы с гашишем, это эффективный способ оспорить мои слова, но и на них у меня не хватает духа.

- Мама, у отца сердце больное было, - с окаменевшим лицом, Альберт попытался вернуть эту женщину к реальности и дать понять, что выбранная ею тема для разговора, это верный путь к бурной ссоре.

- Как может болеть то, чего нет?! - старуха всплеснула руками и с аппетитом доела пирог, игнорируя тот факт, что у остальных присутствующих полностью пропало чувство голова. - Ванмееры, которые отправляются на кладбище раньше семидесяти, все как один умерли от несчастных случаев. Не своей тихой смертью! Это несчастье настолько внедрено в наше семейство, что передается даже тем, кто влился в этот род со стороны.

- Бабушка, остановись..., - Хоуп уже знала, что Уна подводит свою речь к излюбленной теме - «ты променял мать на американку».

- Нет, нет... Дорогая, это чистая правда. Знать это и молчать, я больше не могу. Виола до сих пор была бы жива, если бы Альберт не женился на ней, уйму лет назад, позабыв о долге заботы о родной матери, которая положила свою жизнь к его ногам.

Встретившись взглядом с отцом, Хоуп словно смотрела в зеркало, в котором блестели от еле сдерживаемых слез серо-голубые глаза, а губы были сжаты в тонкую линию, чтобы сдержать слова, способные только разжечь запал бабушки Уны и весь облик был обильно пропитан горьким вкусом трагических воспоминаний и безысходностью.

- Мне пора на работу, - догадавшись схватиться за вовремя звякнувший телефон, Хоуп сорвалась с места и бросилась вон из дому, подхватив сумку у выхода.

Тяжелый вздох облетел гостиную. Две пары глаз какое-то время сверлили входную дверь, Альберт очнулся первым.

- Ну и о чем ты хотела поговорить, мама? Удивлен, что ты продержала Хоуп за столом почти пол часа.

- Ей это полезно, а то скоро совсем забудет где ее дом.

- Не стоило так...про Виолу говорить.

- Завтра же схожу к ней на могилу и извинюсь, - не моргнув глазом парировала женщина, пригубив портвейна.

Это был тайный ход — начать разговор о долголетии, чтобы Альберт знал, что предстоит непростая беседа. Уна начала пользоваться этим приемом, когда не могла напрямую поговорить со своим сыном на определенные темы при муже, и всегда после ужина, она уходила на кухню, якобы отдать распоряжения относительно меню на завтрашний день, а Альберт появлялся спустя некоторое время.

- Девочке пора отвыкать от своей бабули. Боюсь, что это мой последний визит к вам двоим в Америку.

В сообщении, которое получила Хоуп не было ни одного слова, только плачущий смайлик. Его прислал Сэм, который и без того крайне редко беспокоил своего ненаглядного доктора по телефону. Его выдержке можно было позавидовать и от того, Хоуп решила не медлить, отказалась от мысли вызвать такси и в кое-то веке прокатиться на своем прекрасном «Мерседесе».

Бабушкино представление выглядело крайне натуральным. Задолго до ужина, Хоуп подговорила ее завести крайне неудобную тему для разговора и инсценировать легкий казус. Учитывая тот факт, что большая часть жизни Уны Ванмеер прошла в строгих рамках и контролем не то, что за собственным языком, даже за мыслями, на старости лет эта женщина решила не отказывать себе в искренности, которая порой переходила в настоящую грубость.

Ночь была тихой и Хоуп не смотря на жаркий воздух, который не собирался отпускать ни один градус тепла, не стала включать кондиционер, а просто открыла все окна в машине.

Да, прогулка по вертолетной площадке выйдет на славу!

Медицинский центр слепил обилием мощных фонарей, в большей половине окон горел свет. Самое бездарное время - девять часов вечера. Начинают маяться как пациенты, так и персонал.

В ординаторской было полупусто, практически все у кого была свободная минутка по традиции столпились около автомата с кофе, как в старые добрые времена. Излишество подаренное Купером, было неудел в рамках «злостного» бойкота, который ему объявили. Такая солидарность приятно удивила Хоуп, она даже не подозревала, что за нее молча вступятся практически все работники детского отделения, хотя с другой стороны, сейчас это была топовая история, которую обмусоливали и дополняли новыми неправдоподобными подробностями. Масла в огонь подливали подарки Купера и как оказалось, даже в них, он не мог проявить оригинальность.

В палату Сэма Хоуп зашла без стука.

Мальчик лежал на кровати, отвернусь к окну, его уши были заткнуты наушниками, а когда он повернул лицо, оно показалось безмятежным и почти счастливым. Эти два состояния для Сэма были настолько редкими, что Хоуп на секунду опешила, но быстро взяла себя в руки.

- Этот смайлик должен был меня разжалобить? - она присела на краешек кровати и похлопала мальчика по голове, мельком взглянув на монитор — давление было ниже нормы, но при его состоянии текущее значение можно было считать удовлетворительным.

- А то! - Сэм уже скручивал провод наушников вокруг крохотного, тонкого плеера.

- Ты же знаешь, что такие штуки со мной не проходят. Жалость стоит на последнем месте в списке моих недостатков.

- Ага, и поэтому ты приехала через двадцать минут после того, как я отправил смс, - мальчишка выдавил улыбку и еле заметно дернулся.

В голове что-то больно кольнуло, но он решил не обращать на это внимания, а то еще прогулка к вертолету отменится.

- Как себя чувствуешь, умник?

- Отлично! Так мы идем?

- Не так быстро. Сейчас глянем твои анализы, а то вдруг опять лейкоциты скачут.

- Никуда они не скачут, Люси мне уже все расшифровала. Знаю я про ваши лейкоциты и гемоглобин. Сам уже почти доктор.

Хоуп сдержалась чтобы не прыснуть от смеха, настолько у Сэма был скучающий и одновременно серьезный тон рассуждений.

- Я вижу ты в хорошем настроении...

- Это Купер постарался.

- Неужели? - Хоуп попыталась сосредоточиться на чтении результатов анализов, которые хранились в планшете, прикрепленном к кровати, но при упоминании имени этого хама, ее бросило в жар.

- Да. Бедняга, не знает, как вытащить из тебя прощение. Он мне все не признается, чем же тебя так сильно обидел, но как я понимаю, цветы уже не прокатили?

- Не прокатили...

- А я говорил! Надо пиццу и чтобы сыра побольше!

- Ох, и советчик ты! Поднимайся, я тебя немного приодену для улицы, - Сэм медленно поднялся и сел на кровати, отчего голова сразу закружилась.

- Зачем? Там же и так жарко?

- Это стерильный набор одежды хирурга для проведения операций, нам же не нужны всякий там микробы, ну, или пыль?

- Не нужны, - покорно согласился Сэм, прикидывая насколько смешно он сейчас выглядит в этой полупрозрачной шапочке. - Как ужин?

- Вкусно и грустно. Моя бабушка обладает весьма специфичным характером и чувством юмора, она мне неплохо подыграла и поэтому я быстро сбежала с этого семейного торжества.

- А твой папа не расстроится?

- Мой папа тоже очень хотел сбежать с этого ужина, но семейный долг для него не пустой звук.

- Тогда хорошо.

Хоуп подкатила кресло-каталку и широким важным жестом пригласила Сэма в него.

- А без этого никак?

- Никак!

Мальчик окончательно сник и молча уселся. Выкатив кресло в коридор, Хоуп столкнулась с Саттешем, который при виде этой сцены только улыбнулся и приветливо кивнул им двоим, торопясь куда-то по своим делам.

Поравнявшись с дверью палаты для «уходящих», они столкнулись с отцом Луисом, который как раз от туда выходил. В приоткрытую дверь, Сэм увидел, кровать с мальчиком. Он лежал с закрытыми глазами, а рядом сидела его мама и читала книгу. Чуть поодаль в кресле, расположился папа. Лица родителей были полны светлой печали и невысказанной боли, с которой давно свыклись и приняли.

Отец Луис поприветствовал Хоуп, на что она коротко кивнула и ускорила шаг.

Добравшись до лифта, Хоуп настолько распереживалась, что представшая сцена покоробит Сэма, но тот с детской непосредственностью рассматривал кнопочную панель внутри лифта и молчал.

С крыши медицинского центра открывался роскошный вид на весь комплекс, Хоуп подвезла коляску с метровому парапету, на который можно было опереться и осмотреть окрестности.

- Вот, как и обещала!

- Спасибо, - выдохнул мальчик с блестящими от восторга глазами впившись в махину вертолета. На окрестности ему было глубоко наплевать, пока что.

- Нравится?

- Вот бы на нем полетать! Здорово наверное.

- У тебя все еще впереди, обязательно полетаешь и меня еще позовешь!

Робкая, довольная улыбка слишком быстро промелькнула на лице мальчика, который забыл, что комплексовал по поводу каталки и смешного наряда. Каккое-то время он сидел неподвижно, а потом осторожно поднялся и без возражений позволил Хоуп придержать себя за локоть.

Находиться на свежем воздухе было упоительно, но эта духота...

Впитывая перемену эмоций на лице Сэма, Хоуп догадалась, что он формирует вопрос и кажется, весьма своеобразный.

- Отец Луис приходил к тому мальчику, потому тот умирает? - вот прогремел вопрос, от которого Хоуп поморщилась.

- Да.

- Он просил Бога, чтобы тот его быстрей забрал или просто встретил, когда тот умрет?

- Ты же знаешь, что я не верю... в Бога.

- По-твоему это выдумка?

- Нет, не так. Я верю немного по-другому.

- Это как?

- По-научному. Вот скажем, есть у нас мысли и чувства. Ты скажешь их нельза увидеть и потрогать, так?

- Так.

- А я скажу, что можно.

- Да ладно?!

- Ну, не потрогать, но увидеть не так как ты себе это представляешь. Наше тело содержит в себе вполне настоящее электричество. Мы его называет энергией и сами вырабатывает, пока живем. Оно заключено в нервной системе и проносится по ней каждую секунду словно по проводам.

- А как это можно увидеть?

- Нервные импульсы похожи на вспышки молний, но это нужно специальное оборудование, которое помогает диагностировать проводимость нервных окончаний. И когда человек умирает, эта энергия улетучивается, но она имеет свой вес, потому что все, что существует во вселенной состоит из крохотных частиц — атомов. Ничтожная масса, которую неимоверно трудно измерить, но она продолжает жить и это я называю душой. Как видишь плохая, или хорошая, но вера.

- То есть мы не умирает полностью?

- По-моему нет.

- А как же Бог? Кто-то же должен был создать эти атомы? Ничего из ниоткуда не появится.

- Это хороший вопрос. Бог это слово, которое объединяет в себе чувства определяющие направленность нашей энергии, нашей души. Во что мы верим, то с нами потом и случается после смерти. Позитивный заряд совокупности мыслительного процесса это тебе не хухры-мухры. Говорят же, что надо думать о хорошем. И это утверждение не безосновательно! Но что, за вопросы на ночь глядя?

- А вдруг и я скоро умру?

- Я бы тогда не взяла тебя на операцию. Безнадежные случаи меня не интересует, я для этого слишком честолюбива, - не моргнув глазом выдала Хоуп.

- Ох и утешила! Но я про другое, когда я умру, я же встречу свою маму.

- Вполне возможно.

- А ты свою...

Улыбка Хоуп погасла и медленно сползла с лица, ком подступил к горлу.

- Она тебе снится?

- Нет. Ни разу, - отозвался глухой голос.

- Мне моя тоже. Мне, вообще, ничего не снится. Только...

Мальчик осекся и быстро отвел пытливый взгляд.

- Только что?

- Не знаю, сегодня что-то точно приснилось, а что не помню.

- Это нормально, - Хоуп приобняла Сэма и похлопала его по плечу. - Кстати, как тебе моя музыка?

- Подборка отличная.

- Что-нибудь особо понравилось?

- Да! - мальчик наконец-тот обратил внимание на вид и восторженно крутил головой по сторонам. - «Стармен» Дэвида Боуи. Я смотрел «Инопланетянина». Классный фильм.

- Я тоже после него на эту песню «подсела».

- Сколько раз ты ее слушала?

- Не помню. Много... Я давно уже музыку не слушала, хотя в университете не могла расстаться с наушниками.

- Сейчас некогда?

В виду своего возраста Сэм пропустил мимо ушей грустные нотки в голове Хоуп.

- А еще «Буги вандерленд» понравилось! - продолжил он.

- У тебя отличный вкус, Сэм!

Оба вдруг замолчали, понимая, что разбавлять словами такую красоту, которая застилала глаза, было чистым кощунством.

- Как будто мы пришли на концерт и стоим на сцене, а эти огни, это зрители, - выдал Сэм.

Фантазия мальчика была развитой не по годам, хотя чему еще развиваться в стенах больницы, где грезы являются самым действенным способом сбежать из серой реальности.

- Хоуп, а Лулу поправится?

Вопрос был ожидаем, Хоутя вперед него она думала, что Сэм закидает ее вопросами по поводу мальчика, у которого «выпал» глаз.

- Мы вовремя спохватились, так что думаю да.

- У детей же быстрее идет восстановление здоровья? Ну, мы же растем быстрее, чем взрослые.

Неумелые объяснения развеселили доктора Ванмеер, но она поразилась тому, что Сэм выдал одну из неоспоримых истин — дети ввиду более ускоренного роста подвержены более интенсивной регенерации, в частности, в случае с Лулу — печень девочки удалось спасти хоть и чудом, но через несколько дней показатели должны будут стабилизироваться.

- И кого ты уже успел помучить вопросами?

- Про самовосстановлении клеток печени мне рассказал Бенедикт, а еще он сказал, что выпадение глаза у человека называется проптозом. Купер очень умный, почти как ты! Кстати, с тем мальчиком теперь все хорошо будет? Он же к тебе попал!

Ошарашенно переваривая выданную информацию, Хоуп почти поддалась панике от неожиданности. С какой стати Бенедикт Купер владеет столь узкоспециализированной терминологией? Не проще ли было отмахнуться от назойливых вопросов Сэма и спокойно отбывать часы общественных работ?

- Глаз спасти не удалось, но радует, что опухоль не успела поразить второе глазное яблоко. Пятидесяти процентная слепота лучше, чем кромешная тьма, да еще и с самого детства. Не так ли?

- Наверное, - промямлил Сэм всерьез задумавшись над сказанным. - А согласись! Все таки Бенедикт очень умный.

Выражая всем своим видом недовольство, Хоуп промолчала.

- Что ж, нам пора обратно. Иначе тебя потеряют, я не всесильна.

- Ладно, - Сэм плотно сжал губы и бросил еще один взгляд на вертолет.

До палаты эти двое добрались, храня полное молчание, на их лицах сияли похожие улыбки заговорщиков. Самочувствие Сэма заметно улучшилось и подключенные обратно датчики зафиксировали возросшее, практически, до нормы давление.

- Вот видишь! - довольно поддакнул маленький пациент. - Чаще меня выгуливать надо.

Это не была детская наигранность. Теперь Хоуп с охотой поверила бы в то, что у Сэма ничего не болит. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт - подпишись на страничку в VK. Легкий румянец на щеках был слишком ярким доказательством положительного эффекта. Промокнув чистой салфеткой взмокший от жары, лоб ребенка, Хоуп устроилась рядом с его кроватью, предложив почитать ему на ночь, но Сэм отказался и довольно закрыл глаза.

- Лучше спой колыбельную, ту, что Тео сочинил. Он так редко ее нам поет.

- Доктор Хантер не любит, когда ее частоту кто-нибудь занимает.

Все палаты были снабжены приборчиками, которые были подключены к системе общего оповещения. Ими редко пользовались и Брайель предложил устроить новую традицию и иногда устраивал сеанс «всеобщей колыбельной» не позже половины десятого вечера, о чем предупреждал заранее, чтобы те кто не признает его творчества, отключили звук своих приемников.

Разумеется эти предосторожности были излишними. Дети, как заговоренные засыпали до самого утра, что многие врачи объясняли эффектом плацебо и даже Кэрол Хантер на подобные вольности закрывала глаза.

- Надо тебя психологу показать..., - Хоуп нахмурилась и всем своим видом показывала, что идя Сэма ее не обрадовала. - Моим голосом только мертвых поднимать.

- Есть немного, но мне нравится. Пожалуйста.

Мальчик с закрытыми глазами довольно улыбнулся, понимая, что ему просто не могут отказать.

Тихий голос, неровно выводил чудесный мотив, в большой палате, которая внезапно казалось такой пустой, после того, как Лулу перевели в интенсивную терапию. Эту колыбельную Тео написал на одном дыхании, тайком отрепетировал и в первое время многие из женщин, на утро выходили в коридор с опухшими от слез глазами. Слова песни трогали до глубины души и вмещали в себя, помимо прямого смысла такой глубины подтекст, что каждый находил в них для себя утешение.

Этой ночью Сэм Хагерди впервые за свою семь лет увидел сон, который отчетливо помнил даже утром. Он долго размышлял над ним, безотчетно ощущая странное тепло и умиротворение.

Вот значит как выглядит хороший знак!

В ином ключе воспринимать произошедшее Сэм просто отказывался. Монитор, тихое пиканье которого мальчик давно уже не замечал, перестал показывать красным светом показатели давления.

Цифры почти приблизились к норме.

Наконец-то совесть Хоуп обрела покой – сколько раз за последние дни она не находила времени, чтобы побыть с Сэмом. Та невидимая граница, которая отделяла понятия пациента и друга давно размылась в этом случае и доктор Ванмеер понимала, что нарушает все правила. В голове то и дело всплывали слова брошенные отцом и продублированные Грегом — это не твои дети.

Но с этим мальчиком Хоуп чувствовала некую связь — странную и далекую от простой привязанности. Может это было продиктовано, что они оба потеряли матерей и казалось, что только они могли понять горе, которое выпало на из долю.

Тихо прикрыв за собой дверь, Хоуп так и осталась стоять погружаясь в свои мысли. Ее пальцы так не отпустили дверную ручку и не известно сколько времени она здесь простояла, но низкий голос раздавшийся совсем близко около ее уха, заставил доктора Ванмеер подпрыгнуть от неожиданности.

- Нам надо поговорить.

Обернувшись, Хоуп встретилась глазами с Бенедиктом Купером и не сразу справившись с удивлением, на долю секунды она даже забыла о тез обидных словах, которыми он вызвал на себя волну всеобщей неприязни.

- Купер?! Ты что опять в ночную смену остаешься?

Его энтузиазм поражал и обиду приходилось поддерживать чуть ли не искусственно. Уж слишком много противоречий крылось в этом человеке. Репутация безответственного идиота, в последнее время, казалась только ширмой.

Похоже он только что вышел из палаты Ребекки Ормонд.

- Меня попросили помочь Бекки. Девочка не купалась толком больше месяца, - голос Бенедикта был полон сочувствия и заботы.

Он впервые видел ребенка, который перенес операцию по удалению опухоли головного мозга. Как и прочие обыватели в его сознании было сформирована картинка далекая от реальности. Ребенок получал избавление от заразы, которая съедала изнутри, но теперь трудно было поверить, что все самое страшное позади.

Бекки напоминала манекен, ее обездвиженный взгляд не оживал даже когда мать девочки попадала в поле зрения. Ребенок не сопротивлялся ни одной манипуляции, даже самой болезненной. Это уже третий раз за день, когда Купера просили помочь с Бекки: ее нужно было перевернуть на живот и придержать в таком положении, чтобы сделать профилактику пролежней. Осторожно и уверенно удерживая на себе ребенка, которого трудно было назвать упитанным, Бенедикт в то же время поражался, каким плотным и тяжелым казалось худенькое тело.

«Вот тебе и чудо!» - пронеслось в голове Купера, но его разочарование опять наткнулось на антагонизм в виде оптимизма и воодушевления, которое переполняло маму Ребекки. Отец девочки тоже часто оставался в отделении, чтобы помочь дочери и потому помощь Купера понадобилась как раз, когда тот отсутствовал.

- Спасибо, Нэд. Сейчас тебе лучше уйти. Процедуры с катетерем Фаллея не каждый интерн вытерпит.

Женщина с треском разорвала упаковку со стерильным набором, в котором была толстая трубка и прозрачный мешок.

Глянув на девочку, которая лежала на кровати - ее нижняя челюсть немного отвисла и из уголка рта начала стекать слюна, Бенедикт проникся жалостью к ней и ее матери. Он не стал хвастаться, что прекрасно знал, что такое катетер Фаллея - наконец-то амплуа идиота работало на него.

В пустом длинном коридоре было слишком много свободного пространства и как раз этой невесомой субстанции катастрофически мало было между телом Нэда и Хоуп.

- Сэм уже уснул? - почувствовав смятение Купер не знал с чего начать и чертыхнулся про себя. В кое-то веке им овладела неуверенность.

- Да, - последовал короткий ответ.

Запустив пятерню в волосы Купер взъерошил их, после чего устало провел ладонью по лицу. Пауза могла бы показаться неловкой, но была просто необходимой, чтобы не выпалить лаконичное «прости» и придать этому слову дешевизны.

- Мне очень жаль, Хоуп. Я не хотел тебя обидеть сегодня утром.

Тот факт, что Бенедикт произнес это глядя прямо в глаза этой маленькой женщины с железобетонным характером, произвел должное впечатление на Хоуп. Она прищурилась выражая сомнение.

- Купер, нам с тобой не пятнадцать лет. Делать мне больше нечего, как лелеять обиду к тебе! Мы взрослые люди, ну хотя бы одна из нас.

Уголок его губ почти дрогнул в улыбке, но «взрослое» заявление ничуть не вязалось с тем, что плескалось в глазах Хоуп. Обида! Самая натуральная, сильная, такая, какая бывает причиной кровной мести.

- Так что прекрати этот балаган с возложением цветов к двери моего кабинета.

Бенедикт подловил себя на мысли, что немного наглости в манере разговора, Хоуп не повредило бы. Сразу стало намного проще с ней вести диалог, а тут только снисхождение и та самая жалость, которую эта женщина не позволяла себе применять. Лучше уж обида и злость, но не этот странный коктейль эмоций, который почти унижал.

Внезапно Купер резко выпрямился и тут же поморщился от того, что его спину пронзил сильный спазм, к тому же его извинения не возымели должного эффекта и эта данность не на шутку его взбудоражила, если не сказать, что огорчила.

- Да, это тебе не жим гантели лежа. Здесь самые неудобные способы поднятия «тяжестей», а про статичные нагрузки, вообще, молчу. Езжай домой и отдыхай. Я сегодня побуду с Сэмом, а порывы героизма прибереги, у нас тут всякое бывает.

Тревога на мгновение заставило Хоуп спросить у Бенедикта где у него болит спина. Это был древний женский инстинкт заботы и как бы она не старалась отрицать очевидное — упоительное, горьковато-сладкое чувство сильной юношеской влюбленности то и дело всплывало в глубине души, не смотря на то, что его причина не обладало теми моральными качествами, которым полагалась быть первичными для возрождения теплых чувств.

Бенедикт так и остался стоять в коридоре, в полном одиночестве, с новым странным чувством наперевес — он и не предполагал, что с ним случится огромная редкость — проявится уважение, вперемешку с интересом к женщине, далекой от стандартов физической красоты.

Тем не менее, Хоуп Ванмеер была одной из немногих людей, глядя на которых, видишь человеческий гений и личность, глубину которой трудно постичь, от того и хотелось находиться в ее присутствии как можно дольше, слушать, наблюдать, подмечать особенности, как- будто в одном человеке открывалась целая вселененная. И это была уже иная, не подвластная времени красота и новая сущность.

Ближе к утру, мальчик, к которому приходил вечером отец Луис скончался. Сэм об этом догадался, когда заглянул днем в его палату. Дверь была открыта настежь, а медсестры уже успели застелить свежее белье. Безупречно расправленное покрывало, без единой складки навеяло больше страха, чем если сейчас отсюда доносились вопли и крики. Но нет... ТОлько тишина и пустая кровать, на которой почти можно было прочитать слово - "СЛЕДУЮЩИЙ".