Ты ненадолго уснешь.... (СИ)

7 глава

Отец Луис был закреплен за небольшой часовней в медицинском центре Вашингтона почти пятнадцать лет назад и за все годы ни разу не пожалел об этом «назначении». Где, как не здесь, в месте, где концентрация людского горя достигала наибольших высот, ему еще служить Богу и помогать принимать Его благодать страждущим.

Духовный кризис был неотъемлемым спутником двадцать первого века и позабыв Создателя, люди не знали с кем поделить своей болью и страхами, но заприметив скромную дверь с простым католическим крестом, их будто, последним лучом озаряла надежда и растерянные лица представали перед падре. Поначалу они все замирали, не в силах произнести ни слова, пока душа проходила некую акклиматизацию внутри часовни, но всех без исключения «прорывало» и отцу Луису иной раз приходилось менять насквозь промокшую черную рубашку на сухую, благо, что он давно держал сменную одежду в нескольких комплектах.

Но одно дело, если одежда промокала от слез, а совершенно другое — когда от холодного пота. Отец Луис был невероятно скромным и тихим человеком, который каждое мгновение просил у Создателя только, чтобы тот его укрепил в вере.

Ведь если родные пациентов, или сами пациенты приходили сюда только со своими страхами перед болезнью и смертью, то немногочисленная паства из состава врачей и хирургов, изливала в редких исповедях на святого отца утаенные случаи врачебных ошибок, нарочитой халатности или отсутствия сострадания к неизлечимо больным, каясь в очерствении души.

Хорошо, если откровения сопровождались паузами, словно у «прихожанина», будто горло уже неделю от ангины болит, даже один затравленный взгляд давал надежду на то, что этот человек спасется через искреннее покаяние, но зачастую, отец Луис замирал в неподдельном страхе за бедную душу, которая почти изжила в себе способность воспринимать чужое горе и неумолимо двигалась во тьму.

Зная насколько обманчива внешность и показная строгость, отец Луис не на шутку был встревожен в данный момент глядя на своего давнего друга Альберта Ванмеера.

Блестящий хирург, невероятно умный и мудрый человек с парочкой трудноискоренимых черт характера, нередко заходил в больничную часовню, изливал свои страхи и сомнения на молчаливого падре. Бывало и так, что не произнеся ни слова, Луис, с невероятным пониманием и добротой устремлял свой взор на полного сомнений и тревог хирурга, а тот уже и сам находит ответ на вопрос, с которым пришел. Стоило только проговорить все в слух и немного убавить свою гордость

Но сегодня случилось нечто исключительное.

В состоянии крайнего оцепенения и ужаса, Альберт Ванмеер призраком появился в часовне и тяжело опустился на самую ближнюю ему скамью, прямо около выхода. Он пришел сюда сразу после операции, даже не переодевшись и крепко держал в руках компьютерный диск.

Отец Луис не потревожил его приветствием и тем более не стал навязываться для общения, потому что сейчас доктор Ванмеер будто разговаривал с голосом собственной совести, которые многие считают чуть ли не самым первым проявлением участия Бога в судьбе человека.

Многофазная операция, в которой участвовало сразу три хирурга шла образцово-показательно на протяжении всех пяти часов. Альберт все утро присматривался к Паунду и читал на умном лице, своего самого талантливого ученика только уверенность и спокойствие. Прогнав еще раз весь план операции, сверив анализы и просмотрев снимки МРТ, Грег распустил консилиум, чтобы все специалисты собрались в «открытой» операционной ровно через час.

Жесты, речь, плавные движения молодого мужчины, все указывало на его необыкновенную собранность, даже глаза не замирали, указывая на то, что он погружается в мысли, ведь помимо предстоящей операции, которая подведет черту под довольно сложным случаем, шок после расставания с Хоуп мог достигнуть своего апогея в любой момент.

Пациентка — сорока двухлетняя женщина — Элоиз Верхойзен, была Грегу хорошей знакомой. Кроме того, он был знаком с ее, довольно большим, семейством. Синдром Гиппеля-Линдау мог лечится только симптоматически. Этой операции предшествовали еще две, в разные периоды обострения, а учитывая состояние Элоиз, данное оперативное вмешательство было последним. Прогноз течения болезни не оставлял никаких надежд и кончина женщины, была уже вопросом времени. Миссис Верхойзен могла получить отсрочку на несколько лет или несколько месяцев.

Могла...

Присутствующие в операционной анестезиолог, медсестры и еще один хирург, были поглощены своими обязанностями и несмотря на непринужденную обстановку, легкую, расслабляющую музыку и присутствие двух светил медицины в лице Альберта и Грега, которые в своем тандеме уже были гарантом успеха, практически любой операции — никто из них не заметил микроскопического движения, когда кисть Грега Паунда дрогнула. Шел четвертый час операции.

Альберт удалял множество кист во внутреннем ухе и стоял на одной линии с Грегом, скашивая периодически глаза, и наблюдая за тем, как тот искусно и спокойно, шаг за шагом, продвигался к области, где «засела» ангиома в продолговатом мозге. Пациентке было необходимо удалить разросшуюся сеть сосудов и постараться не затронуть здоровые участки, но Альберт видел, как мимолетное замешательство и дрогнувший скальпель, на несколько миллиметров глубже иссек крупный сосуд.

Разумеется, кровотечение было неизбежным и никто не придал этому значение, сосуд тут же прижгли, а глаза Грега лишь на секунду затопил ужас, который испарился, едва он поднял их на коллег и попросил озвучить текущие показатели жизнедеятельности.

Прекрасно понимая, что его трудно будет улучить во врачебной ошибке, если пациентка протянет хотя бы пару дней, за которые аневризма, которую он не удалил до конца, прорвется и окончательно скроет его огрехи со здоровой тканью. Никто не догадается делать томографию при стабильном состоянии. Но для миссис Верхойзен смерть уже не была вопросом.

И доктор Ванмеер видел, что Грег хладнокровно продолжил операцию и справился блестяще с остальными скоплениями изуродованных болезнью сосудов.

Грег не мог не понимать последствий своей ошибки и та хладнокровность, с которой он завершил операцию, в какой-то мере, даже восхитила Альберта.

Погруженный в мрачные мысли, доктор Ванмеер сидел неподвижно в часовне уже долгое для медицинского персонала время, по больничным меркам, и лишь раз он спохватился, вышел на минуту за дверь, чтобы с кем-то переговорить по телефону, после чего вернулся обратно.

Падре Луис завершил свою горячую молитву, которую возносил Создателю за этого уникального человека, чтобы тот послал ему ответ на, без малого, вопрос жизни и смерти, а потому священник ничуть не удивился, когда двери часовни с грохотом распахнулись и в них, застыла невысокого роста фигура.

Лицо женщины можно было так и оставить в невнятной тени из-за резкого света льющегося у нее из-за спины из коридора. Сомнений быть не могло в ее личности.

Только Хоуп Ванмеер могла так бесцеремонно врываться в место молитвы и уединения.

Но праведного гнева ее действия никогда не вызывали у падре Луиса. Святой отец в подробностях мог представить себе, как она бесшумно неслась по лестничным пролетам, по привычке игнорируя наличие лифта, а лицо Хоуп, наверняка, было сосредоточенным, глаза серьезны и если проблема, на решение которой она торопилась, была ранее озвучена, то наверняка, у нее уже были наготове план А и план Б. Гибкий, подвижный и невероятный острый ум, не позволил бы никогда смириться с тем, что в мире существовали неразрешимые задачи или безвыходные положения.

Вот она, подавив странную неприязнь, робко шагнула в часовню и отец Луис удивился той буре эмоций, которые каскадом сменялись на тонком и благородном лице Хоуп — смятение, праведный гнев, ужас и — о, силы небесные! - даже растерянность.

Будто к смертнику с поясом взрывчатки на теле, она осторожно подошла к отцу и прикоснулась к его плечу, на что Альберт даже не вздрогнул. Он ждал ее.

Хоуп знала, что если увидит его раздраженным и снующим из стороны в сторону, то дело поправимо, но отец сидел неподвижно и даже не взглянул на нее, просто накрыл своей ладонью ее руку и сочувствующе сжал.

«Значит уже все решил!»

Стараясь восстановить дыхание после невероятной пробежки из детского отделения в корпус, где располагался оперблок и часовня, Хоуп сделала глубокий вдох и присела рядом с отцом.

- Пожалуйста, расскажи все по порядку. Я уверена, что ты просто перестраховываешься. Допустить явную ошибку Грег просто не мог!

- Каждый из нас не застрахован от подобного, Хоуп, - Альберт опустил голову и посмотрел на диск с записью операции, который держал в руке.

Доктор Ванмеер прямиком направился в техотдел, чтобы ему сделали копию и молил всех святых, чтобы он действительно оказался не прав. Единственное мнение, которое хотел услышать Альберт, это было мнение его дочери, ведь только она относилась к пациентам с тем же горячим желанием помочь им, что и он сам, а потому даже предвзятое отношение к бывшему жениху не помешает ей увидеть очевидного.

- Это то, о чем я думаю? - Хоуп кивком головы указала на диск.

- Да.

- Прекрасно, давай с этим покончим быстрей. Я должна увидеть запись. Надеюсь ты еще не подал отчет в дисциплинарный комитет?

Этот вопрос вполне мог сойти за неудачную шутку, но на лице Альберта не дрогнул ни один мускул, только серые глаза стали строже.

- Пациент еще пока номинально жив... Нужно твое мнение. Идем!

- Именно! В этом все и дело! Жив! А ты на Грега уже готов всех собак спустить.

На столь резкие слова, Альберт отреагировал довольно спокойно, поднявшись со скамьи, он еще раз глянул на деревянное распятие, которое украшало скромный алтарь и направился к дверям.

«Дело дрянь!» - пронеслась неутешительная мысль в голове Хоуп.

Они вышли из часовни и направились в кабинет Альберта, около которого нервно металась Сандра Веласкес — неприлично красивая девушка-мексиканка, которая была закреплена за доктором Ванмеером на посылках.

- Доктор Ванмеер, Вас разыскивает профессор Локерри. Консилиум на семь вечера, - девушка встревоженно осмотрела мужчину с ног до головы, подобострастно замерев перед ним.

Более двух лет работы на доктора Ванмеера не прошли бесследно и Сандра из пустоголовой вертихвостки взрастила в себе то, что у людей принято называть чувством собственного достоинства, а привычки и поведение доктора знала лучше чем свои.

Резко развернувшись к девушке лицом, Альберт, к удивлению своей дочери, не пылал гневом, ведь позволять вмешиваться в сумрачное настроение, он крайне не любил, а тут внезапно смягчившееся лицо и странная нежность в глазах.

- Спасибо, Сандра. Если можно, дай мне минут пятнадцать отсидеться в кабинете, а потом излагай расписание. Хорошо? - вкрадчивый голос, в конец сразили Хоуп и она даже на мгновенье забыла о ужасающей проблеме, которая нависла над Грегом Паундом дамокловым мечом.

К этой Сандре стоило присмотреться.

- Конечно, доктор. Как скажете! - девушка расцвела от столь обходительного обращения и скрылась за прозрачной дверью своего крохотного, но кабинета.

Мгновенно мышцы лица Альберта Ванмеера схлопнулись обратно в «я мир не уничтожу, он катится туда сам», едва дверь за спиной Хоуп мягко щелкнула замком. Она наблюдала за тем, как отец спокойно подошел к компьютеру и ввел свой пароль, после чего нажал кнопку, и через секунду послушно выкатился дисковод, куда Альберт вставил зеркально-серебристый диск.

Отойдя к окну, он сцепил руки за спиной, тем самым негласно давая Хоуп возможность просмотреть внимательно запись, и полностью погрузился в собственные мысли.

- Четыре часа шестнадцать минут, - только и подсказал он время, когда, по его мнению, была совершена фатальная ошибка.

Вглядываясь в простор, который представал перед глазами Альберта из окна его кабинета, он знал, что буквально через пару минут, Хоуп увидит это неуловимое движение скальпеля и то, как торопливо она щелкнула мышкой, чтобы перемотать этот момент, чтобы посмотреть еще раз, только подкрепило его уверенность.

От увиденного у Хоуп все похолодело внутри, но она никогда не забывала, что из любой ситуации можно найти выход. Цепочка событий, которые последуют друг за другом в подобных случаях, тут выстроилась во всей красе и женщина с ужасом искала прореху, чтобы разорвать ее.

Как же хотелось, чтобы сейчас отец повернулся и тем же мягким, утешающим тоном, что он говорил с Сандрой, пообещал не рубить с плеча карьеру Грега из-за этого случая, который мог быть первым и последним.

В конце концов Элоиз Верхойзен была еще жива.

Прокрутив в шестой раз на одно и то же место видео, Хоуп чувствовала, как ее подмывает отчаяние, но старалась не подавать вида. Абсолютную тишину, царившую в кабинете, нарушало только тиканье часов, но даже этого звука было достаточным, чтобы закипеть от негодования и испытать неодолимое желание запустить ими в стену. Сдерживая сотню сформировавшихся оправданий и предостережений, Хоуп прикусила фалангу пальца и наконец оставила запись операции в покое.

- Это еще ничего не значит!

- Ты бы спустила подобное кому-нибудь из персонала, кто подчиняется тебе? - прозвучал голос отца, пронизанный стальными нотками.

Ставить себя на место других, было очень полезно, но объективность Хоуп в коем то веке дала слабину.

- То есть, случить такое со мной, ты бы не моргнув глазом вынес это суд?

Вопросом на вопрос дочь давно научилась отвечать у своего отца, что не могло не вызвать у него слабую, печальную улыбку.

- На этот суд, ты бы сама побежала..., - горько усмехнулся Альберт. - Но если тебе интересно мое мнение.

Он устремил на нее настолько пронзительный взгляд, что Хоуп почувствовала, как сердце сжалось.

- Почему ты думаешь, я взял Грега пять лет назад, а не тебя? - прозвучал голос, полный отеческой заботы.

- Значит ты не советоваться меня сюда позвал? Распирает груз ответственности? Решил переложить это и на мои плечи? - Хоуп подскочила со стула не скрывая своего возмущения. - Почему тогда Грега ты не поставил в известность в первую очередь о своих намерениях?!

- Ты сама не преемлешь жалости, вот и я не собираюсь ее проявлять даже к нему. Просто хотел, чтобы ты узнала все от меня.

Голос отца зазвучал тверже и он продолжал буравить ее взглядом, в котором она прочла на нем те же эмоции, что разрывали ее саму.

- Хорошо... Тогда можешь мне кое-что пообещать?

- Что именно?

Хоуп пронзила догадка, что отец не только ради совета рассказал ей о случившемся, каким-тот образом, подсознательно, он и сам хотел, чтобы его остановили, чтобы карьера Грега, несомненно блестящая, не оборвалась от одной роковой ошибки.

- Пообещай не торопиться. Пациент жив и …

- Пока...жив.

- Тем не менее! Сохрани статус «кво». Договорились?

С видимым облегчением, Альберт кивнул, давая дочери обещание, которое могло отсрочить одно из самых трудных решений в его жизни. И, да! Он не зря все рассказал! Ведь после короткого, торопливого «спасибо», доктор Ванмеер, знал, что под наспех надетой маской смирения, его дочь, едва скрывшись за дверью, тут же схватится за телефон и приложит все усилия, чтобы встретиться с Джимом Брандом — единственным человеком, которому шумиха, вокруг одного из лучших нейрохирургов, принесет только сотни часов консультаций с юристами и шквал проверок.

Странное оцепенение защитным колпаком накрыло Хоуп с головой, она даже смогла улыбнуться, знакомым врачам, которые проходили по коридору. Спокойно достав телефон, она набрала номер, и нырнув в один из тупиков, уперла левую руку в бок, пока другой держала телефон. После второго!!! гудка, ей ответил немного сонный голос.

- Да, доктор Ванмеер! - Микки Дьюри изо всех сил старался справиться с зевотой и не спалиться перед своим грозным полуначальством, что бесстыдно уснул в половине седьмого вечера в преддверии ночного дежурства.

- Мик, сию же секунду ноги в руки и дуй к мистеру Бранду, чтобы тот не покинул центр. Мне надо с ним переговорить. Срочно!

Логичное «а что же Вам самой мешает сделать то же самое?» Дьюри проглотил мгновенно и послушно кивнул в трубку, потому что еще ни разу в жизни не слышал такого спокойного и ужасающе холодного голоса Хоуп Ванмеер.

- Я подойду максимум через пятнадцать минут.

Эта женщина могла спокойно прожить жизнь в бесконечном «дне сурка», пробиваясь сквозь гущу почти неразрешимых задач, в виде сложных случаев заболеваний. Да, это были именно задачи, а не проблемы. Сложные, но решаемые с четко определенным конечным результатом. Это для всех остальных «рак» был сродни «чуме», не даром его так прозвали в двадцать первом веке, но ужас остался тот, средневековый, мистический и сковывающий.

Но там, где другие видели только смерть, боль и страдания, Хоуп, отмахиваясь от этих неотъемлемых спутников онкологии, сразу смотрела в корень, а со временем и вовсе перестала воспринимать трагичность своей профессии и специализации.

Другое дело, что из-за нелепой ошибки, которая непременно приведет к смерти пациента, под вопрос становится деятельность блестящего хирурга — это была проблема. Повторится в будущем этот печальный опыт или нет, ее не волновало. Непоколебимая уверенность в том, что отец, как всегда будет отсекать и давить людей, не давая скидку на человеческий фактор - будили в Хоуп гуманность, которую она редко проявляла к тем кому перевалило за восемнадцать.

Хотя, положа руку на сердце, стоило признать, что она делала это только из-за чувства вины, осознавая, что их разрыв мог настолько сильно повлиять на Грега.

Это была настоящая проблема! Именно она внесла коррективы в реальность, а на фоне подсознания, противно, монотонно и назойливо, словно вода, капающая из крана, пульсировала, словно заноза, которую хотелось вытащить сразу, но с каждым ударом сердца, она протискивалась в тело только глубже, подгоняемая током крови.

***

Роуз Финдлоу боялась дышать и почти умоляюще следила за аккуратными передвижениями Сэма по палате.

Лулу уснула. Впервые за восемнадцать часов. У девочки весь день скакала температура, а желтуха, которой доктор Ванмеер пророчила короткий срок, никуда не делась. И едой дело обстояло еще хуже. Чудом проглоченные несколько ложек картофельного пюре, Лулу через несколько минут вырвала. Благо, что с обезболиванием проблем не было, но пичкать ребенка сильными препаратами было нельзя. Даже доктор Шуст не могла с уверенностью сказать, что вызывает рвоту — химиотерапия, новый препарат или транквилизаторы. Печень ребенка, просто не справлялась с таким потоком лекарств.

Терпеливая и улыбчивая малышка не плакала, но канючила и не слезала с рук матери.

Все это время Сэм с любопытством наблюдал за метаниями Роуз, проникаясь пониманием. Он вел себя все тише и тише, вплоть до того момента, когда Лулу не уснула. Тогда мальчик, чуть пошатываясь слез с кровати, взял с тумбочки толстый журнал и вышел из палаты, практически, бесшумно.

Роуз и хотела бы расплакаться от облегчения и благодарности. Сколь стыдно бы ей не было за такие низкие желания, но понимание того, что придется неизбежно хлюпать носом тогда, когда ее дочурка, прижавшись к боку матери спит, было непростительным эгоизмом.

Слезы откладывались. Впереди была длинная ночь, такая же, как сотни предыдущих. Самое страшное, непредсказуемое и длинное время суток. Ведь ночью обостряется все. Изнуренный бессонницей и отсутствием свежего воздуха организм, мог легко сорваться до банальной истерики, которая тут же, мгновенно передавалась ребенку.

Под мягкий стрекот техники,обрамлявшей, кровать Лулу, Роуз сомкнула глаза, не забыв произнести короткую молитву, в которую с недавних пор включила имя Сэма Хагерди. Она упомянула имя мальчика, почти в самом начале, потому что знала, что сон настигнет ее почти мгновенно и произнесет ли она молитву до конца, Роуз не была уверена.

Бенедикт отсиделся в процедурной на холодном полу, дождавшись, пока голова перестанет гудеть. Он устало поплелся к двери, только когда его об этом дважды мягко попросили медсестры, потому что помещение нужно было закрыть. Порядок!

Помимо очевидных впечатлений, его неприятно поразило одно открытие — какие угодно взгляды, Бенедикт привык ловить на себе, но только не снисходительные. Да! Лучше и не описать, того, как смотрела на него Хоуп Ванмеер: без осуждения, гордости, надменности, без зависти и тем более восторга или вожделения.

Столь неожиданная реакция, заставила Купера перебрать ответные эмоции и они были, увы, не утешительными. Хоуп не судила его, но отмеряла ему мерой, которая могла бы показаться весьма самонадеянной, ведь этим неблагодарным воображаемым инструментом служила она сама. На мгновение Бенедикт увидел себя со стороны, вкупе с тем, что он творил в прошлом и картина представала, в лучших традициях гротэска.

Глубоко задумавшись Нэд вышел в коридор, где царил слабый, курсирующий поток детей и их мам, медсестер и людей неопределенной принадлежности, которых можно было с легкостью отнести к уборщикам или волонтерам. Воздух не разрывали надрывные крики и плач, ни разу даже не прорвалось хлюпанье носа. Как видно, обитатели онкологии были отходчивыми. Даже легендарная Кирби, которую взгляд выхватил в одной из палат, уже выглядела вполне...нормально. Хотя, о какой норме здесь могла идти речь?

Преодолев распашные двери, которые отделяли общее отделением с нейрохирургическим, Бенедикт наконец достал телефон, который то и дело дергался от шквала сообщений.

Викки их прислала пару десятков. На предпоследних была уже откровенная обнаженка и призыв провести бурную ночь, а в последнем пышущее уверенностью заявление, что она будет ждать своего «героя» на стоянке медцентра, чтобы приободрить. И не одного сообщения от Люси! Контраст между этими двумя женщинами усугублялся и далеко не в пользу разбалованной модели.

Меньше всего сейчас хотелось выслушивать непрерывное и разрозненное щебетание этой красотки, но отвлечься действительно, не помешало бы.

В голове прояснилось и не известно откуда Бенедикт почувствовал прилив сил, вкупе с раздражением. Стараясь больше не смотреть по сторонам, Нэд шел торопливо, чтобы его никто не перехватил, хотя несколько раз его пейджер все же пискнул, а особо удачливые мамочки, даже послали вслед своему «помощнику» взгляды, молчаливые и лишенные укора, от которых самое каменное сердце начинало ныть. Они не хватали за рукава и не здоровались нарочито громко. Если человек в медицинской форме шел быстро, значит его уже куда-то вызвали.

Побег уже почти увенчался успехом, когда Бенедикт едва не налетел на мальчика, который странным образом разгуливал по коридору от одной стены к другой.

Сэм! Его имя промелькнуло в голове и Бенедикт увернулся от ребенка, который кого-то явно ждал, потому что его глаза шарили по лицам людей. Все были не те! Явно!

Но что еще больше поразило Нэда, так это произошедшая метаморфоза в облике Сэма. Подвижный, живой мальчик с румянцем на щеках, облаченный в просторную, удобную одежду, которая ему была велика минимум на размер — казался теперь более худым, хотя это был оптический обман и не более того, но лицо!

Тонкие черты Сэма будто тянуло вниз - то ли усталость, то ли больничная обстановка творила свое унылое дело. Он выглядел уставшим, а кожа приобрела серо-белый оттенок.

- Простите, мистер Купер, а доктор Хоуп еще в процедурной?

Осведомленности мальчика можно было только позавидовать.

Так, так...

Это был мини фан-клуб Гремелки и сам председатель во плоти.

Нехотя притормозив, Бенедикт обернулся и мотнул головой.

- Ее срочно куда-то вызвали. Тебе плохо? Здесь есть другой врач?

«Ну, вот... Не хотел проявлять особого участия, а вопросы вырвались сами собой!»

Сэм заметно приуныл, но тут же едва заметно встрепенулся и крепче сжал в руке, свернутый толстый журнал.

- Все в порядке. Она обещала зайти. Я подожду еще...

- Может, тебе пока прилечь? Ты что-то бледный.

- Ааа, - последовал жест рукой, словно Сэм отмахивался от мухи, - давление.

Под изумленным взглядом Купера, мальчик развернулся и медленно поплелся в сторону игровой комнаты, полностью проигнорировав предложение отправиться в палату, от досады пару раз вяло стукнув разрисованные стены коридора журналом.

Сцепив покрепче челюсти, Бенедикт заставил себя усилием воли вихрем пронестись в ординаторскую. Там, оккупировав, окно с широким подоконником пили кофе из картонных стаканчиков Грейс и медсестра, имя которой Купер забыл.

Рядом с миссис Стоун, под ее ладонью лежала горка ярких прищепок, которые можно было найти в каждой палате — ими пользовались, чтобы закрепить провода. Одна из таких прищепок красовалась на пояске больничной блузки старшей медсестры — наверняка, результат шутки одно из пациентов. Об этой новой, яркой детали женщина явно знала, потому что почувствовав на себе взгляд Бенедикта, тут же потянулась рукой за спину, нащупала «украшение» и забурчала под нос.

- Сорванцы.

Это слово было произнесено с такой нежностью и любовью, что противоречащее ему выражение лица, которое выражало негодование и раздражение, окончательно выбили из Нэда понимание последовательности и взаимосвязи причинно-следственной связи человеческих эмоций.

- Уже уходите, мистер Купер?

- Да.

- Все верно. Для ночных смен Вам нужен спецпропуск, а я насколько знаю доктор Хантер Вам его не выдавала.

Нахмурившись, Бенедикт на секунду опешил, но тут же пришел в себя и вполне серьезно добавил:

- Спасибо за информацию!

- Не забудьте сдать пейджер!

- Обязательно!

Бенедикт зашел за ширму и рывком снял униформу, после чего с удовольствием облачился в свою одежду.

- Нет, форму надо вон в тот бак, для использованного белья отправлять. Да в этот, правильно.

- Спасибо, миссис Стоун, - сжав челюсти произнес Купер послушно перекладывая одежду из одного пластикового бака в другой.

- Сестра Стоун! - поправила она.

Нежность в голосе Грейс давно испарилась и монотонность, с которого разговаривала эта женщина, могла иссушить любое терпение за секунды.

- Как скажете, сестра Стоун, - сохраняя остатки вежливости, процедил Бенедикт, не спуская с нее глаз, после чего выдержав паузу, он направился к двери.

- Мистер Купер, послезавтра у вас освидетельствование у психолога.

- Я уже проходил, - тут бы и засмеяться, но Нэд понимал, что он давно на грани истерики.

- Ой, простите, психиатра. Это разные вещи, если Вы понимаете... Психолог, это специалист, который занимается изучением проявлений, способов и форм организации психических явлений личности, а вот, психиатр...

Глаза Бенедикта расширились от ужаса и он медленно протиснулся в дверь, понимая, что еще минута и ему целая бригада психиатров не поможет. Голос Грейс продолжал монотонно бубнить, даже когда Купер плотно прикрыл за собой дверь.

Короткий топ, едва прикрывал упругую девичью грудь, а модных джинсовые шорты, обрамляли по истине роскошные бедра, плоский живот, вылепленный тренировками в спортзале красовался на виду всей стоянке на фоне ослепительно белого кабриолета Порше. В унисон роскошному авто девушка была обута в белые кроссовки, отчего ее загар смотрелся особо удачно.

Викки была профессиональной фотомоделью и уже четверть часа отрабатывала свои навыки позирования, в ожидании бойфренда, которому, как она думала, ее сюрприз понравится. Бенедикт Купер будоражил воображение многих ее коллег и тот факт, что столь многообещающий фотограф обратил внимание именно на нее, не на шутку разворошили гордость и самомнение девушки.

Духота на улице даже не собиралась спадать. Город буквально плавился и Викки пожалела о том, что не надела босоножки. По шелковистой коже то и дело стекали струйки пота, девушку это заметно раздражало, но на что только не пойдешь, чтобы удержать мужчину своей мечты, а она знала, как любит естественность Бенедикт. Ради него Виктория даже отказалась делать коррекцию губ, на которой так настаивал ее агент и стилисты.

Всматриваясь в лица людей, Виктория вдруг оживилась и взвизгнула, как ребенок, подпрыгнула и сорвавшись с места, пронеслась несколько десятков метров, чтобы повиснуть на шее Бенедикта. Ее ничуть не смутил тот факт, что он выглядел мрачнее тучи и едва успел убрать телефон, по которому с кем-то разговаривал.

- Нэээд, как же я соскучилась!

Страстный поцелуй не дал ему ответить и упругое девичье тело на несколько мгновений выбило все мысли из головы.

- Я не могу терпеть, давай, быстрей уедем отсюда! К тебе или ко мне? - жаркий шепот ласкал ухо Бенедикта, но он даже не улыбнулся.

Сильный, жилистые руки обхватили тонкие кисти девушки и она спустилась на землю.

- Боюсь на сегодня, это все, что мы можем себе позволить, Викки.

- Что?!

- Мне нужно возвращаться.

Особой проницательностью девушка похвастаться не могла, в противном случае она бы с легкостью поняла, что стоящий перед ней мужчина меньше всего на свете хочет возвращаться обратно в медицинский центр.

- Ты волонтер, а говоришь, как врач на дежурстве в скорой помощи! - недоумение Викки, тут же перешло в наступление и ее мягкий голосок исказился, перейдя на полувизг. - Мы не виделись с тобой почти неделю! Тебя вечно нет в студии и у Фрэнсиса ты не появляешься...

На этих словах Купер властно подхватил девушку под локоть и галантно открыв дверцу ее машины, усадил на водительское сиденье.

- Меньше всего мне сейчас нужны сцены. Увидимся позже, Вик! Пока!

Он развернулся и направился обратно в центр, даже не дождавшись ответа своей пассии, проглатывая на ходу чертыхания. Плотный, жаркий воздух сейчас казался буквально сладким и Бенедикт жадно его вдыхал, понимая, что неизвестно сколько времени пройдет, прежде чем он снова окажется вне стен этой цитадели целительства.

Возвращаться в центр ему совершенно не хотелось, но перед глазами стояло бледное лицо Сэма Хагерди — безнадежно одинокого мальчишки, которому сегодня навряд ли удастся дождаться доктора Ванмеер.

***

- Мистер Бранд, дело срочное! Доктор Ванмеер попросила Вас задержать, она будет буквально через десять минут.

Микки Дьюри несся за своим дядей, грозя наступить тому на пятки и в отчаянии серьезно помышляя перекрыть ему своим субтильным телом путь к лифтам.

- Он или она?

- Она, разумеется! - Микки удалось забежать вперед и стать в аккурат напротив кнопки вызова лифта.

Директор Бранд мгновенно принял вид глухого человека.

- Подождет! У меня рейс на восемь тридцать в Лос-Анжелес! Это вам не шутки! - лицо директора начало багроветь и он ловко отскочил к другому лифту и нажал кнопку, недовольно наблюдая за тем, что тот был на нулевом этаже.

- Доктор Ванмеер говорила про какой-то скандал, - Микки зашел с козырей.

Директор дернулся, словно от пощечины, но тут же сжал плотнее губы и не позволил себе отвести взгляда от табло, на котором медленно, слишком медленно менялись цифры.

- Скандал будет, если я не попаду на конференцию, которую проводит сам министр здравоохранения!

Послышался спасительный «дзынь» и Бранд с облегчением вздохнул, но только двери лифта распахнулись, как в него буквально врезался Бенедикт Купер.

«Только не это!»

Директор грешным делом подумал, что можно попытаться вызвать охрану — на лицо был явный сговор.

- Мистер Бранд, нужно поговорить!

- Это не может подождать? - самообладание трескалось по швам, но Джим не в первой испытывал его на прочность.

- Нужна только Ваша подпись, - Купер протянул бумагу.

- Что это?

- Разрешение на посещение центра в ночное время.

Пауза неопределенного толка тут же повисла в воздухе и мистер Бранд выразительно посмотрел на Бенедикта, очевидно проглотив пару-тройку вопросов.

- Острая необходимость?

Бранд обернулся на племянника, который прикинувшись имбецилом, делал вид, что все пропускает мимо своих больших ушей.

- Да.

- Микки, ручку!

Директор черканул подпись и снова нажал на кнопку лифта. Дверцы стали медленно разъезжаться, Купер с непроницаемым лицом решил ретироваться по пожарному выходу, но тут же его с ног едва не сбила, вылетевшая оттуда Хоуп Ванмеер.

- Мистер Бранд! - она пробежала как ни в чем не бывало, проигнорировав тот факт, что чуть не зашибла сына верховного благодетеля.

«Это конец!» - промелькнуло в голове у директора и он спешно прыгнул в лифт, но миниатюрная женщина просочилась в закрывающиеся дверцы без особого труда.

Ловушка захлопнулась.

Микки позволил себе вздохнуть от облегчения, но какое-то время он еще стоял у лифта, наблюдая за тем как цифры меняются от восьмого этажа, как вдруг на двойке отсчет остановился, несколько секунд и конструкция снова поползла вверх, судя по табло. Три, четыре, пять...

Не веря своим глазам, Дьюри оторвался от холодной стены, к которой прислонился, чтобы проводить изумленным взглядом своего дядю, который молча вышел из лифта бледный, встревоженный и молчаливый.

В руке он держал компьютерный диск в прозрачном футляре, словно на нем были свеженькие коды запуска ядерных бомб, доктор Ванмеер с более решительным видом шла рядом. Они оба прошли в кабинет директора, куда через мгновенье молнией метнулась личный секретарь Джима Бранда.

***

Тихое ворчание и копошение под боком вырвали Роуз из глубокого сна. Женщина подловила себя на том, что отключилась до такой степени, что спала с открытым ртом, из которого тонкой струйкой вытекала слюна. Она всегда очень быстро приходила в себя, главное резко не вставать. Рука метнулась к Лулу и ладонь улеглась на раскаленный лоб девочки.

В палате уже зажглись пара ночных ламп, хотя за окном закатное небо, попрощавшись с расходившимся этим летом светилом, хранило его яркий след на западе.

Рядом с Лулу стояла доктор Шуст, ее выражение лица едва успело поменяться на бесстрастное, но Роуз уловила следы тревоги. Доктор вводила в катетер на руке девочки препарат из шприца.

- Это антибиотик. Высокие лейкоциты...опять, - наверное, в тысячный раз, услышала миссис Финдлоу.

Энди записала дата в прикрепленный к кровати формуляр дату и время ввода препарата, отметила температуру, после чего покосилась в угол, где располагался стол.

Роуз даже не заметила, что там тихонько сидели Бенедикт и Сэм, что-то увлеченно рассматривая. Изредка они перешептывались, рядом с кроватью мальчика стоял подготовленный штатив с капельницей.

Доктор Шуст погладила ладошку Лулу и девочка немного выгнула спину — первый признак, что ее опять мучают боли в позвоночнике.

- Обезболивание сделать сейчас?

- Нет, мы походим немного. Давайте ближе к одиннадцати.

- Хорошо, но если станет хуже...

- Да, да. Я позову Вас. Спасибо, доктор Шуст.

Энди изо всех сил старалась скрыть тревогу, которая не отпускала ее с начала смены. Анализ крови Лулу Финдлоу оставлял желать лучшего. Желтуху уже нельзя было списывать на побочные действия нового препарата и как на зло у Хантер был выходной. Снимки МРТ отправились именно к ней на стол, Энди так и не удалось их заполучить, но Кэрол с уверенностью сказала, что опухоль не вышла за контрольные границы.

Однако, состояние девочки очевидно ухудшалось. Скачки температуры, были нормальным явлением и могли продолжаться на протяжении десяти дней, как реакция на химиотерапию, но печеночные пробы противоречили уже всем оговоркам.

Пообещав себе, завтра же созвать консилиум Энди немного успокоилась и подошла к Сэму.

- Сэмми, идем. Полчасика полежишь, пока капельница не закончится, потом ужин и можешь дальше развлекать мистера Купера.

Краем глаза Энди заметила, что «мужчины» изучают программу «Фотошоп», в которой фотографию Сэма не очень удачно вписывали в рамки кадра из фильма про супергероев.

- Вы останетесь здесь на всю ночь, мистер Купер? - между прочим поинтересовалась Энди, поражаясь тому, что этот мачо не сбежал после посещения процедурного кабинета.

- Нет. Может до десяти, - Бенедикт нехотя повернулся на стуле и его взгляд тут же прилип к Роуз, которая взяла дочь на руки и стала медленно расхаживать по палате, отчего девочка заметно притихла.

Энди кивнула и признала, что этот мужчина далеко не так прост, как ей показалось сначала. По крайней мере безответственным в данный момент его можно было назвать в последнюю очередь.

Доктор Шуст и невдомек было, что Нэд несколько раз прерывал свои занятия с Сэмом и минут на двадцать куда-то уходил, после чего возвращался, иногда с едва влажными руками или взмокшими волосами. Его пейджер то и дело пищал. Вечерний туалет никто не отменял и женщины ловили момент, чтобы хоть немного сберечь себе силы перед ночью. Это время суток всегда казалось длинным и что самое плохое — непредсказуемым. А Бенедикт выяснил, что помимо него в отделении находились еще два волонтера — мужчина и женщина средних лет, подтянутые, крепкие и улыбчивые. Гарри и Теона. Они представились только по именам, особо времени поговорить не было, но их приятные, лучившиеся добром и спокойствием лица, явно таили за собой нелегкое прошлое.

Хоуп так и не появилась.

Вернувшись в центр после разговора с Викки, Бенедикт раздобыл формуляр на допуск к ночным дежурствам и чудом перехватил директора Бранда. Подписанная бумага была представлена сестре Грейс, которая не выдав ни единой эмоции, поставила и свою резолюцию, после чего ушла с документом, наверняка, чтобы приобщить его в секретный и особо охраняемый бюрократический талмуд.

Мальчика Бенедикт нашел в игровой комнате, Сэм сидел за столом и не смотрел в окно, измятый толстый журнал лежал рядом, когда же он увидел того, кто к нему пришел, то робкая детская улыбка, которая в следствии нехитрых выводов, с лихвой перечеркнула Куперу ту досаду, которая переполняла его из-за сцены с Викторией.

Завязалась непринужденная беседа. Краткий, разрозненный рассказ Сэма, в основном, изобиловал двумя словами «доктор Ванмеер». Не трудно было догадаться, что тему «отца» затрагивать не стоило, но чтобы отвлечь мальчика от диферамбов Хоуп, Нэд спросил о его интересах, кивнув на журнал, на что Сэм отмахнулся, мол, это прикрытие. На самом деле, он как все нормальные семилетние дети обожал комиксы, но ударять в грязь лицом, перед невероятно начитанной, опять же, доктор Ванмеер, ой, как не хотелось.

Это по истине детское признание достаточно позабавило Нэда и он предложил отложить географический альманах и предложил Сэму перенестись в комикс — идея настолько увлекла мальчика, что тот, казалось забывал дышать, когда его лицо более менее удачно стало вписываться в скачанную из интернета картинку.

Однако, для Нэда это время прошло не так радужно. Одно дело было сталкиваться с детьми на обходе или в процедурной, но в статичной обстановке, все казалось буквально концентрированным.

Явно тяжелый случай Лулу предстал во всей красе. Но девочка не плакала, она тихо копошилась под боком у матери, которая провалилась в сон, чтобы хоть немного набраться сил.

Тихие шаги подоспевшей доктор Шуст, казались, чуть ли не спасительным воем сирены скорой помощи для умирающего и Бенедикт облегченно вздохнул, когда понял, что рядом находится явно компетентный человек.

Сэм покорно улегся на кровать и подставил руку, после чего уставился в потолок.

- А Брайель?

- Он сегодня в другом отделении, - ровным голос ответила доктор Шуст, подключив капельницу к катетеру.

Бенедикт в недоумении нахмурился, услышав имя разработчика рельефного шрифта для слепых. Неужели однофамилец?

Мальчик смолк и закрыл глаза. Бенедикт продолжал щелкать компьютерной мышкой, Сэм лежал сначала неподвижно, тихие шаги Роуз плавали по палате.

Минут через десять мальчик почувствовал, как голова закружилась и тошнота не заставила себя долго ждать. С трудом проглоченный ужин просился обратно и Сэм резко сел на кровати, его лоб покрылся бисеринками пота и это не укрылось от Бенедикта, который быстро сориентировался и успел подставить небольшую пластиковую емкость, которая стояла рядом с кроватью.

Запах полу переварившейся еды полез в нос и Нэд поздравил себя с тем, что ел давно. Роуз умудрилась вытащить влажную салфетку и с участливым видом протянула Сэму, держа Лулу другой рукой, на ее лице была лишь приободряющая улыбка — женщина даже не вздрогнула, не проявив даже малейшего удивления. Ну, конечно! Она проходила через подобное чуть ли не каждый день.

Сэм вытер хорошенько отплевался и вытер рот.

- Можно воды? - он старался не смотреть на своего ново знакомого, испытывая неловкость.- Нет, не убирай, я сейчас рот прополощу...

Нэд явно растерялся и слегка с ошарашенным видом оглянулся по сторонам напрочь забыв, где находится вода.

- Все в порядке? Или еще тошнит?

- Уже нормально, - мальчик откинулся на подушки и закрыл глаза, тихо добавив, - спасибо.

За окном стемнело.

Бенедикт забыл про фотошоп, про Викки и кажется, за тот факт, что ему доктор Ванмеер дала вольную на несколько дней, чтобы он оправился от шока. Но это состояние, похоже, не собиралось накрывать его резко и внезапно. Да, на сердце лежал камень и он сейчас немного потяжелел, но мысль о том, что есть возможность помочь уже подточила крамольную мысль Бенедикта, о том, что все кто здесь работают ненормальные люди.

***

«Не так все и страшно! Вполне себе решаемая проблема... А ты уже похоронила Грега, дура! Ой, дууура. Поесть бы чего-нибудь. Пиццу закажу! Куда я эту визитку дела? Как там Сэм?! Я же обещала ему, что весь вечер буду с ним. Как же есть хочется! Грег, вроде в безопасности... Отец поймет. Где эти проклятые таблетки?! Опять последняя, с ума сойти! Хоть бы никого не встретить! Только бы помолчать...Но, ка же так, Грег?!!! Как ты мог такое допустить?! Ох, еще истории болезни. Совсем из головы вылетело. Надо дополнительную порцию сыра попросить! Штуки четыре сегодня надо заполнить... Хотя, ладно — пусть будет три. И куда ты бабушка Уна едешь? Отец со мной теперь месяца два разговаривать не будет. Только не Энджи Гроуэр! Ну, что за ехидная улыбка? И для Сэму, для Сэму не забыть написать копию истории болезни, хоть бы давление опять не упало!»

Хоуп опустошенная шла по коридорам, то и дело поднималась и спускалась по лестницам. Голова буквально лопалась от мыслей, а чувства превратились в один сплошной кавардак, который грозил помутнением рассудка. Единственным средством избежать столь неприятной ситуации для Хоуп было набить, как следует желудок.

Двухчасовой разговор... Нет! Крик и брань в кабинете директора с ее отцом закончились полной капитуляцией последнего после утвердительных, и почти предынфарктных слов первого о том, что Бранд берет инцидент с Паундом под личный контроль. Реакцию директора можно было с легкость предугадать, но даже Хоуп опешила от того, с какой яростью он накинулся на ее отца.

Потому сейчас у Хоуп дрожали руки, а через раз сбивалось дыхание. В странном и нездоровом оцепенении она добралась до своего кабинета и судорожно отыскала в записной книжке номер телефона пиццерии, запросила двойную порцию сыра к «маргарите» и замкнувшись изнутри на ключ, отправилась в туалет, где с радостью сунула руки под холодную воду и простояла так с закрытыми глазами четверть часа.

Когда она вернулась за свой стол, в телефоне уже красовалась смс, что доставка будет не позже чем через пол часа.

«Вот и славно!».

Истории болезни сами себя не напишут. Хоуп покосилась на настенные час.

Почти десять!

Дети уже, наверняка, легли спать. После двенадцати можно будет пройтись тихонько по палатам, чтобы узнать не нужна ли кому помощь.

Тонкие пальцы женщины запорхали по клавиатуре, а сосредоточенный взгляд через некоторое время стал безмятежным и застывшим.

Словно и не было никаких проблем.

Зал затек до такой степени, что едва поднявшись с кресла, Хоуп чуть не рухнула на пол. Ягодицы неприятно закололо. Пицца в картонной коробке покоилась на диванчике, укутанная в термочехол, который не позволит ей остыть, потому что аппетит почил с миром и не собирался возвращаться в ближайшее время.

Половина первого!

Где-то недалеко завыла сирена и вскоре растворилась в раскаленной ночи. Кондиционер работал бесшумно, наполняя кабинет прохладой, очевидная разница температур стала понятной Хоуп, когда она немного приоткрыла окно. Душный, тяжелый воздух облепил ее лицо и створка окна тут же с шумом закрылась.

Голова немного прояснилась от обилия узкоспециализированной медицинской терминологии и латыни, тревога отошла даже не на второй план и дрожь покинула тело.

Гулкие шаги раздавались в длинном коридоре и практически полное отсутствие людей дарило странную уверенность и спокойствие. Хоуп добралась до палат со своими пациентами, начал по традиции с Питера.

Двигаясь почти бесшумно, Хоуп подошла к кровати мальчика. Он безмятежно спал. Датчики давления и температуры, балансировали на грани нормы — значит на обезболивающих.

На кровати рядом дремала миссис Леттерман. В палате не витало ни одного постороннего запаха и царила идеальная чистота.

Хоуп знала, как чутко спит эта женщина и медленно выудила планшет с данными дневных анализов, который был прикреплен к кровати. Пробежав глазами оп цифрам, Хоуп так же аккуратно вернула записи на место и мягко ступая, вышла в коридор, не догадываясь, что Сара провожает ее задумчивым, благодарным взглядом.

В палате Сэма и Лулу все было не так безмятежно.

С измученным видом, Роуз сидела в раскладном мягком кресле, а сверху нее на животе лежала Лулу — девочка не спала, но практически не двигалась, найдя удобную позу. Женщина приоткрыла глаза и Хоуп прочитала в них мольбу о помощи, которую вслух никто не произнесет. Едва двинув головой Роуз поморщилась и сделала глубокий вдох.

- Опять шея? - прошептала Хоуп, забирая на руки Лулу.

Девочка подняла лицо и вопросительно уставилась на того, кто потревожил ее, после чего положила голову на плечо своей благодетельницы и намертво вцепилась левой рукой в один из значков, приколотых к форме доктора.

Потом она посмотрела на Сэма.

Простынь на кровати мальчика была вся сбита, он явно долго ворочался, оттягивая прием обезболивающего, как она и советовала, чтобы потом спокойно поспать до самого утра.

Монитор с показателями давления мигал непрерывно, указывая на то, что оно ниже нормы, но не критично.

Просмотрев записи за целый день, Хоуп выпятила челюсть, когда перед ней предстала схема с ползущей вниз стрелкой.

«Да, что же это такое?!»

Через две недели у Сэма назначена операция, с которой тянуть не стоило и главной задачей медиков в данным момент было стабилизировать состояние мальчика. Низкое давление было основной сложностью.

Вспомнился диалог, который случился у нее с Сэмом совсем недавно, основным зерном которого, была просьба о прогулке к вертолетам.

- «Никакой свободы!» - внезапно вздохнул он прервав тогда невеселые мысли Хоуп.

- «Ты это о чем?»

- «Погулять бы. На улицу хочется.»

- «Ты знаешь правила.»

- «Знаю, потому и говорю, что никакой свободы.»

- «Таков удел взрослых, нам приходится выбирать между желаниями и необходимым. «

- «Мне семь...»

- «Возраст не только количеством лет измеряется.»

- «А чем еще?»

- «Тем, что ты успел пережить. Радости не в счет, тут скорее всякие испытания засчитываются.»

- «Почему?»

- «Они делают нас сильнее, заставляют задуматься над вечным и искать смысл даже в боли и страдании.»

- «Да какой в этом смысл? Таблетку выпил и все! Чего думать?»

- «С таблеткой каждый может, но в то же время это закаляет характер.»

- «И куда мне потом девать эту закалку? Все равно свободы хочется! Когда гулять можно?»

- «Пусть хоть жара немного спадет и обещаю отвести тебя на вертолетную площадку на пять минут.»

- «И вертолет посмотрим?»

- «Издалека — да.»

- «Эх, стать бы пилотом, когда вырасту! Вот это свобода!»

- «Далась тебе эта свобода. Обычно, люди не знают что с ней делают и такое творят, что в психбольницах потом свободных палат не сыщещь! Дома тебе тоже свободы нет?»

- «Папа говорит, я когда маленький был, не мог заснуть до тех пор, пока меня в пеленку не закрутят. Потом он боялся, что я упаду, когда начинал ходить и ударюсь сильно. Это он тоже мне рассказывал. Показывал прядь седых полос, когда я с лестницы чуть не упал по его недосмотру. Потом болезнь эта началась: дома и учеба и игры, сон, завтрак, обед, ужин. Ни детского сада, вот и школа под вопросом. А в больнице, так вообще, я молчу! Даже лампочки повесить нельзя!»

- «Какие лампочки?»

- «Такие, как на Рождество вешают.»

- «Лето же!»

- «А хочется чтобы они тут мерцали и Луизе понравится. Я точно знаю, когда они так медленно гаснут и медленно загораются. Я быстро под такое засыпаю. Нельзя в палату лампочки?»

- «Костьми лягу, но будут тебе лампочки, обещаю! Пойду даже на нарушение должностных инструкций!»

- «И вертолет?»

- «И вертолет!»

- «Ну, хоть так, - печаль тут же улетучилась их глаз Сэма и прикладывая титанические усилия, он приподнял уголки губ, после чего блаженно закрыл глаза. - Спасибо, Хоуп!»

Улыбнувшись свои воспоминаниям, Хоуп клятвенно пообещала себе не пренебрегать просьбой мальчика.

Проследив за взглядом доктора, Роуз постаралась встать с кресла разминая затекшее тело и показала пальцем на коридор, предлагая туда выйти. Лулу все равно не спала. Хоуп согласно кивнула.

- Доктор Ванмеер, я не знаю уже куда бежать от страха! Желтуха не проходит и кажется у Лулу увеличился живот.

- Доктор Шуст осматривала ее?

- Да...Подтвердила. Говорит, что вздутие из-за газов. Весь день держалась температура, рвота не прекращается. Из-за чего газы? Она же голодная!

- Завтра проведем ультразвуковое обследование брюшной полости, возьмем печеночные пробы. Морально готовьтесь к тому, что Лулу будем кормить через зонд. Потеря веса накануне операции нам не нужна. Не беспокойтесь, я знаю, что терпение, это то, что Вам дается в такие моменты с особым трудом, но я обещаю, что с Лулу все будет хорошо, насколько это возможно. Я никогда не скрывала от Вас всей правды, то что она не будет ходить и чувствительность рук будет под вопросом, но за жизнь Лулу стоит бороться, потому что есть все шансы.

Мягкий, уверенный голос Хоуп и то, как она, будучи по комплекции намного меньше самой Роуз с легкостью укачивала на руках девочку, периодически поглаживая ее по волосам — подействовали на миссис Финдлоу, как лошадиная доза успокоительного.

- Пойдемте, я Вам шею подлечу. Лулу, ты же не против небольшой прогулки?

Услышав столь заманчивое предложение Роуз просияла. Она знала, что доктор Ванмеер отведет ее в кабинете доктора Робсона и воспользуется его «волшебными» иглами. Подобными услугами Роуз пользовалась далеко не в первые, в противном случае, уже давно бы сама пересела в инвалидное кресло. Ночные качания Лулу на руках превратили спину в один гигантский мышечный спазм.

Брайель по началу сам проделывал все манипуляции, но вскоре обучил то мастерству свою подругу и выдал ключ от своего кабинета, проявляя абсолютное доверие.

Преисполненная благодарности, Роуз подавила в себе мощный позыв разрыдаться и без лишних слов улеглась на раскладной стол, обтянутый дермантином.

Пусть остальные копаются в отчаянных попытках опорочить имя Хоуп Ванмеер и найти у этой женщины недостатки, но Роуз, ощущала себя рядом с ней, так, как было только далеко в детстве, когда родители отвезли ее в Диснейленд на целых пять дней. Упоение восторг и эссенция чистой нечеловеческой уверенности, что мир это удивительная сказка со счастливым концом и волшебством за каждым поворотом- эти переживания Роуз и сейчас могла воскресить в себе без малейшего труда, только призма, на которую она теперь смотрела на мир приняла вполне конкретную человеческую форму весом в пятнадцать килограмм.

Хоуп достала набор игл из шкафчика, не спуская Лулу, обработала спреем кожу на спине и шее Роуз и замерла на несколько секунд с закрытыми глазами, установив палец там, где показывал Тео.

Нет! Не попала!

Лулу копошилась и мешала, а потому отправилась на пару минут на детский стульчик, который Брайель раздобыл специально для таких случаев. Втихаря к нему ходили, чуть ли не половина мамочек из детского отделения с той же проблемой, что и у Роуз.

Палец снова уткнулся в шею и проделав проделав несколько круговых движений, Хоуп наконец убедилась, что нашла нужную точку. Зажав иглу другой рукой, она поднесла острие к коже и несколько раз уверенно ударила по тупому концу вгоняя его в тело.

Свои точки «заняли» еще две иглы, Роуз блаженно вздохнула и прошептала:

- Храни Вас Господь, доктор Ванмеер!

- Не за что! Мы пойдем побродим с Луизой. Отдыхайте.

Роуз шмыгнула носом и послушно закрыла глаза, чувствуя, как расслабляются мышцы, по которым удивительным образом заструилась горячая кровь, наполняя их теплом.

Соединив руки лодочкой, Хоуп тихонько разговаривала с Лулу. медленно шагая по коридору, она смотрела в круглые, добрые глаза ребенка, который к счастью не понимал всего ужаса своего состояния и, коверкая собственные представления о морали и принципах, в который раз приходила к выводу, что Лулу появилась в этой жизни неспроста.

Это был пример невероятного смирения и любви, который ютился в столь крошечном теле. Девочка сияла от самых крошечных радостей, ей везде было хорошо, где рядом была мама, она не знала обид, не узнает разочарований и горечи, просто потому что была лишнего того, что делает каждого человека личностью — собственного Я. Ее не отравит гордость, она никогда не предаст и что самое важное — любить как никто другой.

Если бы Хоуп была верующей, она без сомнения могла сказать, что носит на руках самого чистого ангела. Может потому, она не ощущала усталости и вскоре сбилась со счета, сколько раз они прошли длиннющий коридор от начала и до конца, не догадываясь, что за ней следит темная фигура, притаившаяся за разделительными затонированными дверьми.

Реабилитация Роуз прошла вполне успешно. Спустя час Лулу стала дремать и Хоуп проводила свою пациентку обратно в палату, уложив под бок матери на кровать. Только когда она осторожно закрывала дверь, чтобы случайно не щелкнуть замком, ее руки начало опять бить мелкой дрожью, но на лице покоилась безмятежность и умиротворение.

Хоуп вернулась в свой кабинет, забрала коробку с остывшей пиццей и отправилась в открытую комнату для персонала, где можно было отдохнуть и перекусить.

Микроволновка мягко брякнула, когда таймер прокрутился до нулей и внушительный кусок «маргариты» далекой от той неаполитано, которой она по идее должна была быть, водрузился на пластиковую тарелку.

Четыре стола со стульями пустовали в два часа ночи и Хоуп уселась за один из них полностью игнорируя тот факт, что руки продолжают трястись. В мозгу внезапно вспыхнули переживания минувшего дня и эмоции нахлынули с новой силой, только теперь перечень горестных мыслей добавился еще парой пунктов: Лулу и Сэм. И если за состояние второго еще можно было пока не переживать, то Лулу вызывала нешуточные опасения.

Двойная порция моцареллы была, как нельзя кстати! Миниатюрная женщина заглатывала еду, практически, не ощущая ее вкуса, а на стол капали крупные, прозрачные, соленые капли, которые ненадолго задерживались, чтобы неумолимо обрушиться на столешницу.

Ком в горле, Хоуп пыталась пропихнуть другим комом и хорошо, что рот был занят, в противном случае она бы еще начала судорожно прихлюпывать.

Проблемы никуда не делись.

Они всегда ждут ночи...

Желательно часиков до двух до трех и когда клиент теряет бдительность, они окружают свою жертву и начинают свой жуткий хоровод, которым сводят с ума, выжимая последние силы.

Из полумрака вынырнула фигура, облаченная во все черное.

Стул рядом с Хоуп шумно выдвинули из-за стола и худая, морщинистая рука поставила рядом с женщиной стакан воды, в другой руке человек держал яблоко.

- Наверное, сыра мало положили? - прозвучал по-отечески добрый и сочувствующий голос падре Луиса.

Хоуп даже не попыталась смахнуть слезы с лица и придать себе хоть какой-то презентабельный вид: полный рот пиццы и чуть ли не вырывающиеся сопли были самой настоящей правдой, иллюстрацией ее внутреннего состояния, которое изредка стоило являть миру во всей красе и падре Луис это знал.

Пока ее голова совершала мелкие кивки, таким образом отвечая на риторический вопрос, священник пододвинул ей поближе стакан с водой и устроился рядом.

- Так я подумал... Ну, ничего, ничего! Наладится все в скором времени, куда же деваться?!

Падре Луис громогласно откусил от большого яблока и ритмично зажевал, пока доктор Ванмеер, уткнувшись в его плечо проходила сеанс своеобразной психотерапии. Ведь он знал наверняка, что эта несгибаемая, с железной волей женщина была на поверку ребенком, который до сих пор нуждался в участии самого дорого человека в ее жизни — матери.

Хоуп так и застряла в возрасти девятнадцати лет с дырой в душе и полным неприятием того факта, что она должна продолжать жить и делать вид, что пришла в норму. Тайну исповеди отец Луис соблюдал строго, никаких советов не давал, если его об этом не спрашивали, а наводящих вопросов тем более, но Альберт Ванмеер видел своего единственного ребенка насквозь и не представлял, как ей помочь. Любить сильнее, он просто не мог... Падре Луис знал, какие демоны вьются около Хоуп, как и то, что она не собирается их разгонять.

Ему ничего не оставалось, как просто быть рядом с этой прекрасной женщиной, чтобы хоть немного разделить ее непомерную ношу, которая была всего лишь попыткой возродить в себе самое непередаваемое чувство — материнской любви.