Ты ненадолго уснешь.... (СИ)

2 глава

"Папа, мне страшно... Ведь не днями исчисляется период, который предшествовал завтрашнему дню, а годами. Я так не боялась, когда была практика у Чейни, когда ассистировала доктору Хантер по удалению макроаденомы гипофиза, и там был уже подросток, тринадцатилетний... Да и удаление было произведено эндоскопически, а здесь будет краниотомия. Как не бояться?»

«Все боятся, Хоуп, и чем больше, тем лучше, по моему мнению, - Альберт помнил каждое слово, которое он произнес вчера дочери. - Пусть тебя трясет, колотит, пусть сомнения одолевают, это все нормально. У меня тоже так было, да и сейчас, в особо тяжелых случаях бывает.»

«Но у тебя не дрожат руки. Сколько раз я наблюдала с остальными студентами, через стекло смотровой операционной. Ни напряжения, ни нервоза, даже не потеешь.»

«Ты знаешь, что меня успокаивает...»

«Ах, да! Конечно... Ты молишься. Твоя вера, тебя ведет! Но у меня этой опции нет.»

«Эта опция есть у каждого. И если, ты так боишься, откажись от операции. Кэрол ее проведет.»

«Я не могу.»

«Почему?»

«Потому, что знаю, что могу помочь...»

«Наверняка?»

«Наверняка, никто не знает, но моя уверенность не беспочвенна и оправдана.»

«Может, доктор Хантер лучше справится?»

«Не лучше меня»

В голосе дочери уже звучала злость вперемешку с возмущением.

«Вот, в чем вера твоя... Ты веришь, что можешь помочь».

«Это другое....И как перестать бояться?».

«Узнаешь завтра. И это не «другое»... Это начало твоего собственного пути. Завтра поймешь, я тебе обещаю!»

Первая операция, которую провел Альберт Ванмеер, почти тридцать лет назад сопровождалась теми же сомнениями, что сейчас съедали его дочь. Да, что уж там кривить душой?! Даже сейчас, будучи с многолетним опытом за плечами, он каждый раз чувствовал трепет и нетерпение, любопытство и страх, только с годами игнорировать их становилось все легче и легче.

Альберт обнял Хоуп, а на душе скребли кошки, и слегка подмывало возмущение от того, что продолжительные отношения с Грегори Паундом, который решился сделать его дочери предложение руки и сердца, оборвались чуть меньше недели назад, по ее инициативе.

Непростой разговор пока не состоялся. Хоуп поставила отца в известность и наблюдала за его угрюмо сведенными бровями который день, ожидая, когда момент назреет, словно фурункул. Сравнение, как ни крути, самое удачное. Многое могло обойтись без участия слов, благодаря невероятному взаимопониманию, но, наверное, именно поэтому Альберт Ванмеер и чувствовал беспокойство, которое грозило перерасти в панику — ведь впервые за много лет, он не смог предвидеть подобного развития событий и его представления о натуре родной дочери дали трещину.

Там, где появляется непредсказуемость, контроль может быть сброшен в любой момент и всего одно необдуманное решение может перечеркнуть потрясающий труд и невероятный талант, просто потому что Хоуп может не выдержать тяжелой ноши, которую не с кем будет разделить.

Правда, была еще одна, более прозаичная причина для тревоги — ни одна женщина не переносит расставание с партнером спокойно, без сомнений и истерик. Всматриваясь в лицо дочери, Альберт видел явный признак того, что она на грани нервного срыва — ее глаза беспокойно бегали по сторонам, она постоянно смотрела себе под ноги и потирала лоб.

Он серьезно подумывал промыть ей мозги хорошенько, но накануне столь ответственной операции это было равнозначно нанесению тяжких физических повреждений.

Нотации откладывались...

Альберт знал, что его никто не видит. Доктор Ванмеер стоял спиной к толпе студентов, которые приникли к нескольким экранам, висевшим на стене, и, затаив дыхание, следили за последовательными и плавными движениями хирурга. У многих были приоткрыты рты и Альберт отвернулся, чтобы никто не заметил, как он улыбнулся.

Его перестала интересовать операция после того, как на зафиксированной , обритой голове одиннадцатилетней девочки, после обработки дезинфицирующим раствором, был выпилен костный лоскут с помощью краниотома и хирург остался один на один со своими сомнениями, страхами и цитаделью человеческой личности - мозгом.

Эта упругая масса, заполняющая череп причудливыми изгибами, была пронизана сетью сосудов и мельчайших капилляров. Мозг выглядел так обыкновенно и от того, Хоуп чувствовала, насколько непритязательно может выглядеть самое настоящее чудо. Отец был прав, едва она переступила порог операционной, сквозь ее тело, начиная от ступней, будто прошла невидимая огромная рука, которая добравшись до головы, за одно мгновенье забрала с собой ее тревоги и дрожь.

Спокойствие, которое расслабило каждую мышцу в теле, своим внезапным появлением могло напугать не меньше, но Хоуп догадалась, что невидимая рука не исчезнет, а притаится за дверью, крепко зажав ее мандраж в кулак, это сомнительную ценность ей вернут с процентами, а пока, здесь, она в безопасности.

Все знания, тысячи часов практики и навыки, выстроились каждый на своем месте, в точности, как все кто присутствовал в операционной. Сейчас центром вселенной для Хоуп был участок мозга, который погибал от переродившихся клеток, они грозили отобрать мысли, возможности, радость, аппетит, слух или зрение, даже, способность двигаться.

Вплоть до того момента, как Хоуп надела специальные очки, в которые проецировалось изображение флуоресценции опухолевой ткани, Альберт Ванмеер с облегчением вздохнул, потому что видел, какое умиротворение царило в ее неподвижных глазах, когда она приподняла и повернула голову, глянув себе за плечо, будто чувствовала его взгляд.

Приближенное изображение на мониторах, впечатляло четкостью, как и ювелирная работа по удалению опухоли, которая была размером с небольшой грецкий орех. Студенты напряженно молчали и, казалось, только тихая речь доктора Хантер не давала услышать биение сердец почти двух десятков человек.

- Пациенту, перед операцией введена 5-аминолевулиновая кислота. Данный препарат приводит к накоплению люминисцентных протопорфиринов в клетках злокачественных глиом. В данном случае астроцитома, в правом полушарии мозжечка...

Женщина с низким, спокойным голосом, бесстрастно комментировала каждое движение хирурга, изредка делая короткие паузы. Когда она в очередной раз замолчала, незаметно приблизившись к доктору Ванмееру, который не отводил взгляда от стекла, она больно ткнула его пальцев в плечо, после чего он, не удосужившись обернуться на столь грубый жест, сунул руку в карман белоснежного халата и достал ее с зажатой между средним и указательным пальцем банкнотой. Он периодически хмурился, но вовсе не от того, что его не устраивало зрелище перед глазами.

«Отвлекает».

Именно это слово нарушило покой Альберта Ванмеера и терзало своим глубоким скрытым смыслом, коим, несомненно обладало. Ведь это слово выпорхнуло из уст Хоуп, за которой водилась привычка обдумывать все, прежде чем что-либо сказать.

Именно таким образом она подвела черту под семилетними отношениями с Грегом, отмахнулась не как от назойливой мухи, но вполне серьезно приняла этого мужчину за угрозу ее призванию.

- «Он меня отвлекает».

Ни высокомерия, ни скуки, ни злорадства, ни наигранности и тем более никакого бахвальства. Это был факт, который совершенно не укладывался в голове у Альберта. Реакция самого Грега делала честь этому блестящему во всех смыслах кандидату на роль супруга, и неудобная тема для разговора ни разу не поднималась между ним и доктором Ванмеером. Достоинство и терпение, с которым Паунд принял удар поражало не меньше, чем выбор слова для обозначения столь неожиданной развязки, которую преподнесла Хоуп.

Сотенная купюра перекочевала в руку Кэрол Хантер, и она победно дернула широкими, неухоженными бровями.

- Она тебе, скоро фору даст. Становишься сентиментальным, Берти!

Альберт, по привычке скрестил руки на груди, его лицо было сплошной непроницаемой маской, но Кэрол Хантер слишком хорошо его знала и столь фривольное обращение могла себе позволить, так же как и знала, что это, мягко говоря, выводит его из себя.

Ее колкость осталась без ответа.

- Кэрол, а что тебя отвлекает от работы? - Альберт сделал акцент на слове, которое разве что у него на лбу не выпирало и жадно следил за реакцией Хантер, которая не заставила себя ждать.

Ее всклокоченные, черные, вьющиеся волосы, которые высились на голове непокорной копной, тут же встряхнулись, но женщина ничуть не удивилась вопросу и похоже, что приняла его за шутку.

- Жизнь вне этих стен, - не моргнув глазом ответила она. - Та самая, которую вот эти сводят к внешности и сексу.

Кэрол небрежно махнула рукой в сторону практикантов, которые благо не слышали их разговора.

- Мои дети, мой муж, необходимость создавать вид, что мне крайне интересны их проблемы, когда своих у меня по горло. Я-то хотела вырастить Нору и Найджела циниками, чтобы они меня мысленно похоронили и спокойно занимались своими делами, но муж опередил и сделал из меня святую мученицу. Ты не представляешь, скольких сил стоит мне это вопиющее несоответствие.

- Но ты их любишь.

- Деваться некуда! - Кэрол серьезно кивнула, но ее жесткий взгляд заметно смягчился и потеплел. - В итоге, ведь все как-то сложилось и я даже не хочу начинать думать о том, что все могло быть иначе. Да, все могло быть проще, но это не значит — лучше... Извини, за «похоронили».

- Не бери в голову, - Альберт отвел глаза.

- Я и не беру! Это ты дергаешься до сих пор! Каждый день мы приходим сюда, и смерть хлопает нас по плечу, как старых знакомых. В онкологии, из неудобной темы, она превращается в избитое, даже временами, приемлемое явление. Сам знаешь, с другим мировоззрением здесь не продержаться. И, увы, в этом нет ничего романтичного, как вот эти олухи думают. Это не бой с драконом, который раз и закончился, у нас неизбежные, продолжительные, каждодневные переговоры с упертым террористом. И на восемь случаев из десяти приходится наш успех... А еще, ты не представляешь, насколько мне легче становится, когда я могу этим, вот так просто, поделиться.

Доктор Хантер не сводила взгляда с рук Хоуп, которая и не подозревала, насколько тривиально и буднично описывают ее деятельность те люди, которых она сама себе ставила в пример. Кэрол немного нервничала, когда отправляла свою ученицу в качестве основного хирурга на сложную операцию и только сейчас с облегчением поняла, что Хоуп давно была готова, а вечные отнекивания были обыкновенной блажью и трусостью.

Внезапно, доктор Ванмеер резко дернул головой, но не повернул ее, как обычно бывает, когда люди реагируют на некое раздражение, а нахмурился и его подбородок едва не коснулся грудной клетки.

«Подслушивает!» - догадалась Кэрол и пробежала глазами по группе. Студенты заметно оживились и обменивались комментариями. Внимание всех, по прежнему, было приковано к мониторам, кроме двух девушек, которые едва слышно шушукались в дальнем углу, и которых толком не было видно в полумраке помещения.

- Главное попасть к нему на практику! У меня подруга на третьем курсе здесь учится...

Кэрол знала, что у Альберта феноменальный слух, и она не понимала, что так его насторожило, поэтому обошла незаметно группу и приблизилась с тыла к девушкам.

- Ванмеер большой охотник до симпатичных практиканток. Да, придется попотеть, он слишком разборчив.

- Ой, знаю, я этих старых, похотливых козлов!

Студентки разговаривали действительно очень тихо, прикрывая рот ладошкой и сопровождая реплики глупыми ухмылками.

Доктор Хантер задохнулась от возмущения, но кто бы она была, если мгновенно выставила неподобающее поведение на суд публике? Девочки, очевидно, не заметили присутствия предмета своего разговора, и злость Кэрол тут же поутихла, когда Альберт повернулся к ней, поджал губы и резко провел ладонью, около подбородка, будто отмахивался от назойливого насекомого.

В ответ, Кэрол устало кивнула и черкнула у себя в планшете, заметку, чтобы не забыть внести в список профессоров, которые буду принимать экзамен у этой группы, фамилию Ванмеера. Сессия будет не из легких и никто не догадается, что причиной мытарств станут две вертихвостки.

Бросив еще один взгляд на миниатюрную фигуру дочери, которой, даже пришлось подняться на специальную широкую платформу, чтобы положение рук совпадало с головой пациента, Альберт понял, что его опасения, как и опасения Хоуп были напрасны. Сейчас она была на своем месте, и он уже знал, как вольготно и спокойно она себя чувствует в операционной.

Забавно было наблюдать тот контраст, который являло присутствия рядом с Хоуп совершенно огромного мужчины — Тео Робсона, который не беспочвенно носил прозвище Брайгель.

Темноволосый, с роскошной ухоженной бородой, он обладал репутацией юмориста и стороннему наблюдателю мог бы показаться придурковатым, но «местные» давно привыкли к нестандартному поведению этого дядьки, которому совсем недавно исполнилось сорок четыре.

Работа анестезиолога подразумевала своеобразное отношение с легким философским налетом, а истинный философ нормальным никогда не бывает, впрочем, как и любой профессиональный медик. Добавьте к этой красочной картине пару штрихов в виде смертельных детских болезней, накачанных успокоительным взрослых с выдавленными улыбками и таких же педиатров, медсестер, нутрициологов, чертову тучу практикантов.... И каждый пытается выживать в этой среде, подстраивается и перебирает свой внутренний устав под это место. О какой норме поведения можно рассуждать — остается риторическим вопросом.

Детская онкология хоть, жуткая по своей сути и воздух здесь можно резать ножом, как густой кисель, здесь даже выписка пациентов происходит с неоднозначной радостью, ведь, сюда любой может вернуться и не редко возвращаются: одни, чтобы продолжить лечение, другие, чтобы похвастаться перед их лечащим врачом отрастающими волосами.

Профессиональная деформация здесь неизбежна и единых канонов не существует. Каждый врач, каждый хирург, каждый медбрат или медсестра немного сходят с ума.

В этом плане Брайгель оказался находкой. Будучи специалистом в такой непризнанной официальной медициной сфере, как акупунктура, которой он учился без малого четыре года у древнего старика Фанга Лао в глухой деревни провинции Ганьсу, он втихаря практиковал свое мастерство на коллегах.

Вернувшись из Китая в штаты, Тео нагнала новая блажь и он поступил в медицинский колледж, где выбрал специализацию по анестезиологии.

Но его таланты в сфере китайской народной медицины не укрылись от коллег и втихаря, в кабинет к Брайгелю, ходило начальство всех мастей и рангов, даже директор центра Джим Бранд.

Тогда Тео и получил свое прозвище, за легчайшее прикосновение толстых, сильных пальцев к коже, он скользил ими, будто слепой читал книгу, написанную причудливым языком точек. И Брайгель находил место на теле человека, ничем не примечательное: на лбу, за ухом, на локтях или сбоку, на бедре и осторожно вбивал туда иглу, которая за первым дискомфортом тянула избавление, пусть даже временное от проблем тела и духа.

Для своих друзей в больнице, Брайгель был спасением. Он частенько устраивал «разгрузочные» сеансы для потрепанной нервной системы Хоуп и ее подруги Люси Фишер, которая работал детским педиатром. Процедуру окрестили «Позитивчиком» и противопоказаний она не имела, кроме серьезных проблем с сердцем.

Лица людей, которые сейчас находились в операционной, были серьезными и сосредоточенными. Тео внимательно следил за показателями на мониторах и украдкой кидал взгляд на лицо Хоуп. Накануне они собрались в кабинете доктор Хантер и рассматривая снимки магнито-резонансной томографии, развешанные на световых коробах, еще раз проговорили план операции. Тогда он заметил, что Хоуп сильно нервничала, что было вполне нормальным, учитывая, что это ее первая операция подобного уровня, на нее полностью ложилась ответственность, только ей предстояло принимать решения и действовать по ситуации.

В последнее время томограф выдавал противоречивые снимки. Аппарат должны были заменить и для надежности дублировали результаты на втором томографе, который долго в таком режиме работы не протянет. Одно дело, рассматривать черно-белое изображение и совсем другое орудовать операционными инструментами, холодными и острыми в податливой и нежной ткани мозга.

Опасения оказались напрасными, Тео наблюдал за ювелирной работой и понимал, что Хоуп невероятно спокойна и сосредоточена, но была вероятность, что едва она покинет операционную, начнется ответная реакция организма. Это было неизбежно у «новичков», даже у легендарного Альберта Ванмеера, по словам очевидцев, несколько раз возникали ситуации, когда ему самому требовалась серьезная помощь.

- После операции не наседай на нее с бумажками. Хорошо? - неожиданно попросил Альберт, не глядя на Кэрол Хантер. От этой просьбы у женщины заметно вытянулось лицо. Неужели невозмутимый доктор Ванмеер снизошел до просьбы относительно своей дочери?

- Поблажку просишь? - хмыкнула доктор Хантер и надменно скрестила руки на груди.

Альберт покосился на нее недобро, чуть повернув голову, он все так же не отрывал взгляд от операционной.

- Продлить Вам Микки?

- Попрошу без угроз....- Кэрол от возмущения вздернула брови. - Хотя, детям он нравится...

Племянник директора Бранда — Микки Дьюри, страшно худой, низкого роста и с крайней степенью лопоухости, не блистал особыми талантами, но тот факт, что парнишка не лез на рожон, выполнял любое поручение и не чурался выносить утки за детьми, делало ему честь. За Микки быстро прилепили приставку — Маус, но и по этому, почти обидному поводу он, кажется, не расстраивался.

Внезапно дверь распахнулась и влетела непосредственная ушастая тема разговора.

- Доктор Ванмеер! - Микки запыхался, и зная, что помещение полностью звукоизолировано, не приглушил голоса, от чего студенты вздрогнули, а две девицы в углу переглянулись и смертельно побледнели. - Срочный консилиум у доктора Ричардса.

Ванмеер похлопал себя по карманам, обычно о таких вещах его оповещают по телефону, и понял, что забыл его в кабинете.

Сдержав ругательства, Альберт направился к двери, стараясь не смотреть на окаменевшие лица практикантов.

- Микки останься здесь и дождись Хоуп. Как только она покинет операционную, сообщишь мне.

- Хорошо, доктор Ванмеер, - кивнул паренек, обрадовавшись, что ему почти официально разрешили побездельничать и заодно понаблюдать за сложной операцией.

Прежде чем закрыть захлопнуть дверь, Альберт еще раз посмотрел на Кэрол, на этот раз ее взгляд смягчился, большие черные глаза светились пониманием, а тонкие губы дрогнули в ободряющей улыбке. Этого было вполне достаточно. Давние друзья считывали выражение лиц друг друга слишком хорошо и могли хамить напропалую, ерничать и подкалывать — это уже давно не было испытанием для их дружбы.

Широкими шагами Альберт пересек комнату и вышел прочь. Доктор Ванмеер не позволил себе насладиться гордостью за свое чадо, потому что это чувство забивал пульсирующий вопрос относительно Грега Паунда. Хоуп явно не испытывала угрызений совести и их расставание никоим образом не повлияло на ее душевное равновесие.

На нее особо не повлияли сами эти отношения. Да, она выглядела счастливой, чаще стала улыбаться, но даже коллеги и малочисленные близкие друзья удивлялись, насколько скрытно она себя ведет. У счастливых женщин, обычно, нет-нет да прорвется слово о «любимом», а Хоуп любила Грега. Своеобразно, не по книжкам, не по утвержденным канонам, которым обычно слепо следуют влюбленные.

Не отличаясь словоохоливостью, Хоуп Ванмеер не была замкнутым человеком, а потому молчаливый и спокойный Грег был для нее идеальным спутником. Их отношения происходили, как бы, между прочим и ни разу не вспыхнули ссоры по поводу того, что редкие выходные Хоуп могла провести с друзьями в баре, где обычно, просиживала, подперев лицо руками и жадно вслушивалась в разговоры, смеялась над шутками и по большей части молчала.

Смех у нее был заразительным и девушка, обычно, смеялась до слез, услышав удачную шутку.

Тео и Люси много раз имели возможность убедиться в том, что их именитая подруга в плане секретов была могилой в сейфе, за семью печатями. Из-за умения держать язык за зубами, Хоуп Ванмеер уважали даже те, кого она откровенно бесила. Недругов было достаточно, но мелочных и не способных на открытую конфронтацию.

На протяжении пяти лет, Грег был неугомонным и любознательным учеником, Альберт буквально пропустил его через мелкую мясорубку, выматывая, порой сутками напролет, чтобы понять, где предел у этого парня. Предел, разумеется, был, но не в пример прежним ученикам доктора Ванмеера, этот, помимо потрясающей силы воли, проявил настоящий талант.

Альберт видел дочь рядом с Грегом и даже позволил себе успокоиться по поводу личной жизни Хоуп. Сколько раз они вместе ужинали, катались на лыжах в Ски-Эйкрес. После знакомства, не прошло и месяца, как Хоуп и Грег съехались. Да, они не проявляли особой страсти, но тут дело было в схожих темпераментах. Оба были сдержаны, смеялись над одними шутками, между ними было здоровое соперничество, учитывая, что их общим интересом была нейрохирургия.

Более гармоничной пары придумать было сложно.

«Отвлекает».

Это прозвучало, как гром среди ясного неба.

Как бы то ни было, Альберт видел, с каким блаженным видом Хоуп перевезла свои вещи обратно в дом, где они жили. Вопрос об отдельном проживании даже не возникал, положа руку на сердце, он был рад. Это было эгоистично и постыдно с его стороны и никто не отменял праведного гнева о неоправданных надеждах, которые, как показывала практика, были совершенно бесполезными, но окончательно опустевший дом, после гибели Окси, который сдался после своего шестнадцатого дня рождения, наконец-то ожил.

Затянувшийся консилиум распустил собравшихся докторов только через полтора часа. Дверь зала совещаний флегматично выплевывала людей в белых халатах, которым предстояло трудиться или полную смену, или до блаженных шести часов вечера. Кто-то уже устало потирал глаза, кто-то хмурился, будучи недовольным ходом обсуждения хода лечения пациента, кто-то приглушенно, но возбужденно обсуждал анамнез.

Доктор Ванмеер с удивлением понял, что его около двери не ждет Микки, которому он дал четкое указание.

«Неужели операция еще не завершена?» - быстро промелькнула догадка.

Альберт почувствовал, как дрогнули нервы и, воспользовавшись возможностью, которую вырабатывал на протяжении пары десятков лет — нелюдимостью и привилегией «уходить в закат без объяснения», ринулся к лифту, чтобы снова посетить оперблок.

Добравшись до операционной, он с удивлением заметил, что там работает бригада уборщиков, и заглянув в журнал убедился, что операция завершена сорок минут назад.

Следующей инстанцией поисков был кабинет Робсона.

Негодование и легкое раздражение преобразили черты лица доктора Ванмеера и решительная походка отметала от него попадавшийся на глаза персонал. Не доходя нескольких метров до кабинета анестезиолога, Альберт услышал надрывный смех, который был смазан хорошей звукоизоляцией. За эти несколько метров в мозгу гениального хирурга был составлен краткий план пыток и легких издевательств относительно племянника Паунда, которые, разумеется, никогда не воплотятся в жизнь.

Робсон вздрогнул от резкого короткого стука в дверь и только и успел повернуть ключ в двери, ведущей в «процедурный» кабинет, откуда разносился хохот, когда влетел доктор Ванмеер и своим фирменным застывшим взглядом уставился на Тео.

- Это, уже ни в какие ворота, Робсон! Одно дело, когда вы занимаетесь своим хобби в свободное время и совершенно другое, когда это происходит в рабочее время и непосредственно в урон последнему, - доктор Ванмеер и хотел бы сохранить суровое выражение лица, но очередной взрыв смеха подкосил его силы и он более спокойно добавил, - позовите Хоуп.

От внимания Тео не укрылось, скольких усилий стоило доктору Ванмееру не смотреть на главное украшение кабинета. Хотя Робсону посетители особо не докучали, внутреннее убранство отличалось идеальным порядком и даже легким шиком. Особенно в глаза бросалась висевшая на стене акустическая гитара с автографом Ларри Карлтона. Это неприкасаемая вещь была в ходу у своего владельца и частенько в ночные смены, в минуты затишья из кабинета Брайгеля доносилась тихая, тоскливая, убаюкивающая мелодия.

- Доктор Ванмеер, это небольшой расслабляющий сеанс..., - несмотря на то, что по комплекции Тео превосходил Альберта почти в два раза, священный ужас, испытывал каждый, кому приходилось испытать на себе силу гнева доктора Ванмеера хоть раз, и даже Брайгель этого не избежал в свое время.

- Как будто я не в курсе! Прекратите этот балаган и вытащите иголки из головы моей дочери, - в голове доктора послышалась неприкрытая угроза.

- Смех лучшее лекарство, доктор Ванмеер! И дело в том, что Хоуп здесь нет, - с этими словами Робсон распахнул дверь и глазам Альберта предстала красочная картина.

В кресле около окна удобно устроилась Люси, а рядом на кушетке вытянулся Микки, у обоих во лбу торчали по две игры, который дрожали от того, что эти двое хихикали словно школьники на уроке, которые вошли в раж и не могли остановиться.

Люси попыталась придать своему лицу серьезное выражение, но Брайгель хорошо знал свое дело и уморительная гримаса снова растянула губы до ушей, а тело девушки затряслось и она прыснув в ладошку, попыталась смахнуть иглы с головы.

Микки это удалось на удивление легко, выдернув иглы из своего лба, он подскочил с кушетки, стараясь не смотреть на доктора, которого явно подвел.

- Доктор Фишер перенервничала на операции, ее рвало минут двадцать в туалете, потом плакать начала, - посыпались объяснения Робсона.

Альберт поджал губы и коротким жестом прервал речь Тео и вышел из «процедурной».

- А Хоуп?

- Она на обходе! - выпалил Микки. - Простите, что не предупредил, доктор Ванмеер. Операция завершилась минут сорок назад, я ждал около конференц-зала, пока меня не вызвали, чтобы помочь Люси, ну, и доктор Робсон заинтересовал меня новейшей методикой борьбы со стрессом, я вот, испытал на себе...., - паренек страшно побледнел, да так, что Альберт уже стал опасаться, что он сейчас от страха хлопнется в обморок. - П-п-помогает...

Последнее слово он просто выдохнул и стоически приготовился к экзекуции.

Это и отличало Мика Дьюри от типичных родственников руководства, которые в достаточном количестве работали в медицинском центре. Микки никогда не жаловался своему дяде на неподобающее обращение, улыбался, когда слышал свое прозвище, не убегал от нагоняев и принимал устные выговоры без оправданий.

- На обходе?!

- Да. Все удивились! - кивнул Тео. - Доктор Хантер дала ей на отдых пару часов, но Хоуп, ой простите... Доктор Ванмеер сказала, что не устала и крайне бодро отправилась в отделение, где поговорила с родителями девочки, которую оперировала, ее речь была связной и убедительной, а потом пошла на...обход с дежурным врачом.

Тео рассказывал не скрывая собственного удивления на счет того, как его подруга лишила его пятидесяти долларов, на которые он поспорил с Люси, что сразу после операции Хоуп ждет встреча с унитазом. С прогнозами облажались все, а с унитазом не могла расстаться сама Люси, которая, казалось, нервничала за Хоуп больше чем она сама.

Альберт обвел глазами Робсона и Микки и не сказав ни слова вышел из кабинета.

- Ваше счастье, что нам срочно нужен новый томограф, - только и послышалось недовольное бормотание Ванмеера.

Вечером у него был запланирован неприятный разговор с нотками шантажа и ультиматума у Бранда. Центр ежегодно получал больше двух миллионов средств из различных благотворительных фондов, не считая частных «пожертвований». Большинство уходило на медикаменты и операции малообеспеченным гражданам. Томограф обязательно купят новый, но не раньше чем через месяц. Альберт собирался пойти на крайние меры и с невинными лицами навестить старого знакомого — Илая Купера, чтобы прикрыв ладонью гордость «по-клянчить денег» на дорогостоящее приобретение во благо пациентов.

С неприлично богатым и в меру добросердечным финансистом, Бранд был знаком лично, а доктор Ванмеер помнил, что Хоуп училась в одном классе с его сыном Бенедиктом. Мальчишка рос редкостным паршивцем и не давал ей прохода, постоянно дразнил и даже несколько раз доводил до слез. На очередном вызове родителей в школу Альберт и познакомился с будущим благодетелем, но прежде никогда не прибегал к манипулированию столь высокими связями.

Гоняться за дочерью по всему отделению Альберт не собирался, в конце концом они встретятся дома, где смогут спокойно поговорить. Угрюмый вид доктора Ванмеера тем не менее, не улетучился. Хоуп вела себя непредсказуемо и это настораживало больше всего.