Ты ненадолго уснешь.... (СИ)

3 глава

Роскошная машина, которая проезжала по улицам, одинаково приковывала к себе взгляды прохожих, будь то подростки, или взрослые люди. Бесстрастными оставались лишь младенцы и старики с проблемным зрением, хотя, последние могли насладиться звуком урчания мощного мотора.

Черный Ягуар Марк III стоил каждого уплаченного за него доллара и Бенедикт Купер был не настолько тщеславным, чтобы приобретать этот автомобиль ради разинутых от удивления или зависти ртов. Это была мечта детства, которая воплотилась чуть меньше месяца назад, и особую гордость вызывал тот факт, что триста тысяч долларов были заработаны самостоятельно, хотя финансовую помощь не раз предлагала мать.

О размере состояния Куперов давно ходили легенды, и тем паче их первенец вызывал искреннее недоумение в кругах высшего общества из-за своей эксцентричной выходки. Он не пожелал быть надеждой своего отца в плане преемственности финансовой империи и ушел на вольные хлеба, где в первое время жил буквально впроголодь.

Фотография!

Это слово отец выплевывал, словно комок мокроты, которую долго не мог отхаркнуть. Илай Купер не упускал возможности подчеркнуть, насколько несерьезный выбор сделал его сын, но без оскорблений, не унижая достоинства, не прилюдно, потому что продолжал любить Бенедикта и лелеял надежду, что тот одумается.

Период «взросления», которые подстегнуло критическое финансовое положение, немного затянулся и высокие мечты о Пулицеровской премии со свистом покатились в пропасть, вполне, земных потребностей, от которых было очень трудно отделаться, учитывая к какой роскоши привык Бенедикт.

Этот автомобиль был нескромно заявлен в списке подарков на тридцатилетие, когда любое желание воплощалось без труда, учитывая насколько бездонными были карманы отца. Вспоминая те времена, Бенедикт не испытывал особых угрызений совести, но прекрасно понимал разницу между тем раздолбаем, которым он был, и тем человеком, которым он стал.

Профессия модного фотографа быстро вернула ему возможность с головой окунуться в мир прекрасного, а красоту Нэд ценил и понимал, будто это было врожденным чувством. О таком не поговоришь с отцом, который был строг и с гордостью относил себя к консерваторам. Признаться ему в том, что композиция фотографии есть нечто со смыслом, было разнозначным тому, чтобы отнести себя к сексуальным меньшинствам.

Без специального образования никто не отел брать симпатичного парня на должность фотографа и ему пришлось на последние деньги бегать и «продавать» свое портфолио, пока в модной индустрии не пронюхали, чей отпрыск пытается пробиться в жестоком мире.

Зачесанные назад светлые волосы, и серо-голубые глаза, спортивное телосложение, высокий рост и сдержанная манера в общении, добавили Бенедикту комфорта в жизни, а пристрастие к красоте, подгоняло под единое клише всех его временных спутниц.

Что-что, а легкое предубеждение на счет женщин явно передалось по линии отца. Мать не блистала умом, но обладала поистине необъятным сердцем, что компенсировало некоторые ее нелогичные и чисто женские поступки, с сестрой было все сложнее. Шэрил была без пяти минут гением и с легкостью управлялась в компании отца с руководящим постом, но бедняжке пришлось доказывать свою профпригодность, борясь с самым упертым человеком, которого когда-либо носила земля, которому и можно было бы возразить, но она слишком хорошо знала, какую «бытовую» роль отец отдавал всем женщинам.

В приглашениях провести фотосессию, после этого отбоя не было и Бенедикт, с трудом проглотил первый головокружительный успех. Много позже его работы начали хвалить некоторые именитые фотографы и журналисты, но они же хоронили его энтузиазм, цокоя языком на неправильный, но денежный выбор сферы деятельности в империи глянца..

Пять лет и упорная работа, воплотились в совершенно определенный результат, который слушался малейшего нажатия на педаль газа. Бенедикт не хотел хвастаться.

Он же не хвастаться едет?!

Глянув на себя в зеркало заднего вида, Нэд нахмурился и тут же махнул головой, будто вел диалог сам с собой. Единственное, что его сейчас волновало — это реакция отца. Мысль о том, что Бенедикт ничего не может добиться в жизни самостоятельно, и даже не догадывается сколько трудностей выпадает людям, которые не родились с серебряной ложкой во рту, втиралась в сознание слишком долго и сыграла свою роль.

Утереть нос?

Да!

Именно так.

По-мальчишески, мелочно и Бенедикт понимал, что потом будет испытывать довольно гадкое чувство малохольства, но, увы, остановиться он уже не сможет.

Заявленное семейное барбекю, с озвученным сюрпризом с его стороны отменить невозможно.

Последний поворот и «Ягуар» притормозил около кованных массивных ворот, которые должны были внушить мысль каждому, кто перед ними представал, что здесь живут далеко не простые люди.

Это дизориентация, впрочем, быстро сходила на нет, когда визитеры добирались до дома Куперов, который был укрыт от глаз великолепным садом. Особняк был отстроен почти девяносто лет назад. Широкий, полуторо-этажный с роскошной черепичной крышей, отделанный балками и облицованный кирпичом, он являл собой величественное зрелище, но довольно сдержанное.

Этот дом Нэд любил всем сердцем и не знал места уютнее.

Его обитатели суетились с восточной стороны, где находилась беседка, бассейн и современный гриль, на котором без преувеличения можно было зажарить карликового бизона. Гул мощного мотора не мог не привлечь внимание мужчин, в которых Нэд безошибочно узнал отца и мужа сестры — Тима Уилсона.

Завидев машину, эти двое медленно развернулись и почти синхронно сложили руки на груди. Их взгляды застыли, а лица немного вытянулись, но невозмутимость одержала бы сокрушительную победу, если бы Кэтрин Купер, не огрела обоих по спинам, свернутым полотенцем.

Ее лицо раскраснелось, а глаза горели праведным огнем. Эта женщина не признавала того факта, что в ее доме может кто-либо готовить кроме нее самой, а потому подпольная, тихая и деликатная война с мужем, по поводу найма профессионального повара, закончилась сокрушительным фиаско со стороны главы семейства.

Шутливо закрываясь от летающего в воздухе полотенца, Илай и Тим торопливо подошли к машине и дождавшись, когда Бенедикт припаркуется, добродушно протянули руки.

Нэд жадно следил за реакцией отца.

- У кого взял покататься? - немного язвительно сделал первый ход отец, насмешливо, но добродушно поглядывая на сына.

- Сам купил....недавно.

- Боже мой! Вот это аппарат!

Тим махнул рукой на гордость и обошел автомобиль вокруг, чтобы разглядеть получше.

- Что ж неплохо, - отец не сдавался, он поджал губы и качнулся на пятках, прикладывая все силы, чтобы не смотреть на машину, которая была мечтой любого мужчины. - Дай-ка на ключи взгляну!

Отец опасливо глянул за спину Нэда и с приятным удивлением отметил, насколько просто держится Бенедикт.

- В ма-га-зинннн! И чтобы без чили не возвращались!!! - раздался голос матери и в тот же миг Илай перебросил ключи Тиму, оба молниеносно сели в Ягуар и, поддав газа, с восхищенными воплями умчались в закат по ответственному поручению миссис Купер.

- Здравствуй, дорогой!

Тяжелый вздох матери раздался совсем рядом.

- Один раз попросила твоего отца купить продукты. И что в итоге? Халапеньо вместо чили, что прикажешь с кальмарами делать? Выкидывать? - наигранная досада матери была призвана замаскировать ее переживания по поводу того, что ее сыну предстояло выслушать изрядную долю подколок, которые его отец буквально изрыгал с того момента, когда узнал, что будет некий сюрприз.

Бенедикт слишком хорошо его знал и потому надавил на слабое место — любопытство. Эта ахиллесова пята ныла у Илая Купера уже несколько дней. В своих предположениях он метался от очередной сногсшибательной фотомодели, которую сын собирается ему притащить на знакомство, до возвращения в компанию.

Кэтрин единственная, кто был в курсе на счет покупки роскошного автомобиля и от души поздравила сына, скрыв свое мнение о том, что мужчины по-настоящему никогда не взрослеют. Впрочем, если эта железяка подарит ее мальчику немного радости, то ничего в этом зазорного она не находила.

- Они с Тимом все глаза просмотрели, пока тебя ждали. Не думала, что так быстро угонят машину, чтобы прокатиться, я-то видела, как у них глаза загорелись. Ну, просто дети...

Почувствовав, как рука матери легко погладила его по спине, Нэд не смог отмахнуться от звука, который в ближайшие полчаса не предвещал ему спокойно понежиться в плетеном кресле, наслаждаясь аппетитными запахами готовящейся еды. Топот четырех ног, пронзительные визги и через секунду на обеих его руках повисли ненаглядные племянники — шестилетние близнецы Хейли и Кевин.

Эти два миниатюрных урагана он любил всей душой и без зазрения совести испытывал гордость за то время, что уделял им с раннего младенчества. Шерил частенько подкидывала ему детей, когда те научились ходить, ведь кроме дяди Бенедикта, они, практически, не признавали нянек. На семейных сборищах Нэд не чурался менять им испачканные подгузники, а это было серьезное испытание для его нервной системы и желудка, но все усилия воздавались сторицей, правда пока сомнительной. Порой, казалось, что дети любят его сильнее собственных родителей, однако Шерил и Тим ничего не имели против, жадно хватаясь за малейшую возможность побыть наедине.

Бенедикт знал, насколько такие близкие взаимоотношения важны для сестры, ведь он чувствовал вину за то, что оставил ее наедине от отцовскими амбициями относительно семейного бизнеса и она мужественно приняла эту ношу, проявив немыслимую для замужней женщины и матери двух детей, силу духа.

- Вот так всегда! В итоге, я остался без машины, с двумя детьми на руках, - наигранно вздохнул Бенедикт, не скрывая широкой улыбки, он поправил, сползавшего с руки Кевина, сделал страшное лицо и понесся с ними к бассейну. - Мам, а где Шерил?

- Вон, в гамаке, упорно делает вид, что не спит. Будь добр, сынок, займи детей, дай выспаться бедолажке.

Нэд шикнул на племянников, которые засыпали его вопросами на счет подарков. Удержаться от воплощения малейших капризов этих двух сорванцов, не мог никто, начиная от дедушки и заканчивая их дядей. Разумеется, дети были разбалованы донельзя.

- Подарки говорите? Да, кое-что будет Вам, но только если вы оба умудритесь не разбудить вашу маму в ближайшее время.

Широкие улыбки, которые затмевали солнечные лучи, мгновенной наградой осели в сердце Бенедикта и он шутливо стряхнул племянников с рук, чтобы снять футболку и джинсы.

- А где они?

- Да, где? И что ты нам купил?

- Это последнее слово в проекции мультфильмов. Кинотеатр в голове! Вам понравится, - хитро улыбнулся Бенедикт, наблюдая за реакцией матери, которая засуетилась у гриля и только покачала головой, зная, какое жестокое разочарование постигнет детей.

- Ого! - глаза Кевина округлились. - Дай, дай посмотреть!

- Пока не могу, ваши подарки в моей машине, которую временно угнал ваш дедушка на пару с папой.

- Деда преступник?! - выпалила Хейли, и посмотрев на брата, забегала по кругу, едва не завизжав от восторга. - Давай позвоним в полицию!

- Папу арестуют! И наручники наденут? А я знаю, что такое залог! - Кевин решил продемонстрировать свою эрудицию, его осведомленность и невозмутимость действительно поражали. Слышал бы его сейчас Илай Купер - прослезился бы от счастья, похоже, в семье рос истинный юрист.

Бенедикт не стал вступать в спор и с разбега рухнул бомбочкой в бассейн, чтобы через пару секунд вынырнуть и дать ребятам сигнал, что он их ждет. Благо, оба прекрасно плавали, но для подстраховки - нарукавники были на месте.

Разумеется занятие это было не из тихих и шум и визг стоял страшный, а все потому, что Нэд знал, что Шерил не проснется, даже если рядом разорвется минометный снаряд. Это был крепкий сон, люто вымотанного организма, жадный, крепкий и без сновидений.

Чуть позже, у близнецов случилась самая настоящая истерика, когда их ожидания по поводу подарков от дядюшки Нэда не оправдались. Ведь предвкушая легкий катарсис, он вручил им по книге — это были пухлые, красочные энциклопедии, похожие на те, что они с сестрой в далеком детстве засматривали до дыр, от того-то, незаслуженные слезы и крики разбалованных племянников, вызвали у взрослых крайне схожие эмоции и все как один, дали себе зарок меньше их баловать.

Шерил оценила помощь брата по достоинству, но нежностей от нее никто никогда не видел, а потому ее благодарность приняла форму шуточного щелчка по носу Нэда, после чего они, удобно устроившись в шезлонгах вооружились, запотевшими бутылками холодного пива и принялись обмусоливать мало-мальские новости, которые успели с ними случиться за прошедшую неделю.

Бенедикт поведал, что в придачу к новой машине у него появилась еще и новая девушка, но эту новость он не торопился сообщать матери, потому, как знал, что это ее расстроит.

Бурная личная жизнь старшего отпрыска Куперов, была наболевшей темой. Кэтрин давно смирилась с тем, что ее сын неистово гонится за мимолетной и зачастую искусственной женской красотой. Увы, но это была единственная призма, через которую Бенедикт хотел воспринимать окружающий его мир.

- Как ту, предыдущую, «барби» звали?

- Эйприл, - лицо брата мгновенно стало суровым, ведь Шерил не особо выбирала выражения и наверняка устроит ему лекцию на тему морали.

- Нэд, это уже рекорд даже для тебя. Неделя! Ты с ней встречался всего неделю, и у тебя уже... кто там?

- Викки, - тяжело выдохнул брат, лениво наблюдая за тем, как солнечный свет ажурно рвется в клочью, зацепившись за кроны высоких деревьев. Ветки едва покачивались от легкого ветерка, в воздухе носилась мошкара, а уши ласкало шкварчание мяса, которое медленно томилось на углях. Эти звуки были едва различимые, но они словно любимая приправа, придавали самым обычным вещам, неповторимый оттенок.

- Ты меня слушаешь?! - Шэрил даже оторвалась от спинки шезлонга, чтобы взглянуть на брата.

Сколько раз она сама ловила себя на мысли, что им нужно было поменяться местами. Ведь гены распределились крайне несправедливо. Мужчинам вполне было достаточно ума, роста и физической силы. Но брату, вкупе со многими достоинствами, в придачу еще шла и настоящая красота. Шерил видела, как им любуется мать и ловила украдкой задумчивые взгляды мужа, который, под стать ей, был внешне невзрачным.

- Куда же я денусь! - Бенедикт потянулся, отчего мышцы под кожей стали еще рельефнее и, закрыв один глаз, от попавшего на лицо луча солнца, взглянул на сестру.

- Не пробовал встречаться с умными?

- Ой, с ними мороки, что потом уже ничего не захочется! И, вообще, сейчас умные, это почти все феминистки, а там страшный страх творится...

- Где?

-Везде, где нормальные женщины применяют депиляцию!

- Ты совсем совесть потерял!

- Почему? Потому что беру от жизни именно то, что мне нравится? Ничем не жертвую, не пляшу не под чью дудку? - Бенедикт на секунду взбеленился, но тут же поубавил пыл, и Шерил увидела, как в его глазах промелькнуло нечто похожее не извинение. - Да, они однодневки и я гонюсь за чем-то призрачным, хотя меня и привлекает очевидная красота. Эти девочки, все как одна, глупые, амбициозные, пресные, но пока меня это устраивает.

- Красивая?...

- До неприличия.

Бенедикт краем глаза глянул на сестру и увидел, как та задумчиво улыбнулась. Ее глаза застыли неподвижно и мог побиться об заклад, что в ее голове сейчас вился рой мыслей, которые она перебирала, чтобы подобраться нужный вопрос, который явно останется без ответа.

- Почему же ты тогда не счастлив, если нуждаешься только в красоте? - Шэрил вернула очки на нос и снова откинулась на спинку. - Надеюсь, мама за ужином эту тему не затронет. Она спит и видит, что ты обзаведешься семьей, детьми, станешь в край ответственным и тогда, ее земное клише счастья заполнится и для тебя.

- Не в детях счастье и не в женитьбе.

- Ах, да! В сомнительной гонке за Пулитцером! - хохотнула сестра. - Не обижайся, но пока ты закалачиваешь деньги на модных фотосессиях, тебя всерьез воспринимать никто не будет. И как бы ты не отбивался от канонов, которые навязывают тебе родители, ты сам во власти стереотипов — твои фотомодельки, превратят тебя в итоге в настоящего женоненавистника. Я тебе скажу более того, тебе, уже, это все надоедает. Твой мозг уже обленился и тебе скучно. Ничего не напоминает? Кажется, именно от этого ты бежал, когда ушел из компании за своей мечтой, и именно к этому ты и пришел.

- Обожаю с тобой разговаривать, сестренка! - иронично хмыкнул Бенедикт. Голос брата был тихим и как будто печальным.

- Еще бы! Иначе давно бы уже сравнялся по интеллекту со своими пассиями, - Шерил заливисто рассмеялась.

- Даже не удивлюсь, если узнаю, что спонсор этой речи — отец.

Между собеседниками повисла тишина, Бенедикт закрыл глаза, ощущая на себе пристальный взгляд сестры.

- Неделю обхаживал меня, - без колебаний ответила она. - Но я с ним во многом согласна. Правда методы убеждения у него топорные, поэтому пришлось прибегнуть к старому доброму задушевному разговору.

Шерил знала, насколько у Бенедикта цепкий ум. Из него вышел бы прекрасный фото-журналист, но отказаться от легких денег и сытой жизни он не мог и порочный круг на этом замыкался.

Внезапно послышался рев мотора, который нарастал и вскоре резко смолк.

- Накатались?! - прозвучал строгий вопрос матери, когда та увидела довольных мужчин вернувшихся с тест-драйва.

Все это время Бенедикт пытался отмахнуться от тревоги, которая маячила на задворках подсознания — это было забавно, но в тоже время заставляло задуматься над тем, что отец все-таки был прав, когда говорил, что отношение к вещам резко меняется, когда начинаешь зарабатывать на них сам.

- Не вписался в пару поворотов. Резвая малышка! Что ж, Нэд,моя зависть к тебе начинает темнеть, - воодушевленный, но вкрадчивый голос Тима прозвучал совсем рядом, после чего он звякнул ключами и подбросил их в воздух, чтобы через мгновение Бенедикт их поймал.

- Дорогой, ты же знаешь, что детей на такой машине возить опасно. Когда вырастут, мы тоже купим себе нечто похожее, - Шерил по привычке разговаривала с мужем, словно с третьим своим ребенком, по крайней мере, именно такое впечатление они производили со стороны, но всем вокруг было известно, что эта манера была далеко не фикцией и Тим, обращался с супругой точно так же.

Это было весьма трогательно и вызывало недоумение у людей, которые не понаслышке знали о подводных камнях семейной жизни. В ответ Тим адресовал жене легкую улыбку и снова перевел взгляд на Бенедикта.

- Кстати, Нэд, не хочешь к себе детишек на ночевку взять?

- Пожалуй, пора уносить отсюда ноги! - полушутя ответил тот и подхватился с шезлонга, чтобы снова нырнуть в бассейн. - У меня с ними уже столько нянько-часов наберется, что я сомневаюсь, что я им просто дядя. После них квартира, как военный полигон! Холодильник пустой, ковры в соке, я в шоке, ванна в проклятых водных маркерах.

Пламенная речь и наигранным закатыванием глаз, была выслушана молча, и Бенедикт заметил, с каким умилением на него смотрит мать. Отец же махнул рукой и попытался умыкнуть кусок мяса для дегустации.

- Сегодня у меня планы, а завтра привозите.

- Планы? Какие, если не секрет? - Тим вопросительно вздернул брови, когда Шерил выпорхнула из-под его руки, чтобы быстро обнять брата, после чего она пошла к детям, притихшим в гамаке, где они завороженно смотрели мультфильмы на своих смартфонах.

- Сходим с Джошем в клуб...

- Как все банально, - Тим со скучающим видом пожал плечами, он был бы не прочь присоединиться, но это всегда оставалась только на словах.

Положа руку на сердце, его все считали «не клиническим» подкаблучником, но эта тема никогда не мусировалась в семье, отдавая дать уважения столь доброму, кроткому и безотказному человеку.

Ужин на свежем воздухе, для которого густой, ухоженный сад сохранил немного прохлады даже в душных сумерках, затянулся и на небе стали появляться звезды. Дети, вымотались до того блаженного состояния, когда пятиминутное пребывание в горизонтальном состоянии тянуло за собой сон. Отец к великому удивлению Бенедикта, был воплощением благодушия. Казалось, он порядком устал от вечных склок и просто решил взять передышку, за что вся семья была ему благодарна.

Роуз Финдлоу была счастлива, сколько себя помнила. Прекрасные родители, беззаботные детство и юность с мелкими дрязгами, которые подстерегают каждого подростка; колледж, хорошая работа, замужество по любви.

Словно исчерпав запас счастья, которого должно было хватить на долгую жизнь, источник внезапно иссяк. Роуз забеременела, и врачи поставили ребенку диагноз, с которым невозможно, казалось, смириться и выбор — нехитрый, но жестокий мог бы избавить молодую женщину от терзаний и сомнений, а ребенка, от боли и непонимания, но все же, девочка появилась на свет.

Солнечная...

Этих детей, почему-то, называли именно так. Синдром Дауна.

Жестокий приговор, казалось бы, но Роуз выдержала удар от судьбы, хотя этого не смог сделать ее муж.

Позже, она расценила развод, как нечто само собой разумеющееся. Ведь все свободное время уходило на ребенка, которому нужна была любовь, забота и внимание безраздельно.

Редко кому известно кроме специалистов, что такие дети появлялись на свет не только с лишней хромосомой — сомнительным дополнением от жизни, у которой было странное и зачастую жестокое чувство юмора, в добавок малышам шел или порок сердца, или тугоухость, проблемы со зрением или пищеварительной системой, эпилепсия...

Лулу была улыбчивой малышкой, которой через два года после появления на свет диагностировали интрамедуллярную опухоль спинного мозга, и если до момента рождения дочери Роуз посещала больницу лишь в крайних случаях, так как могла похвастаться отменным здоровьем, то теперь они вдвоем практически жили в медицинском центре Вашингтона.

Лечение затягивалось. Сложный случай, который вели лучшие специалисты, стал предметом исследования, как уникальный. Квалифицированная помощь врачей давала надежду, но для Роуз этот факт приносил мало утешения.

Когда впервые Роуз Клайв приехала с ребенком в стационар, с кучей вещей, чтобы с удобством устроиться в палате, она навсегда заполнила запах, который витал в воздухе и пропитывал не то, что одежду — пробираясь сквозь кожу, от вгрызался в кости, заражал кровь и, казалось, добирался до мыслей.

Это был запах отчаяния и забитой надежды, которую хранили свято и в тишине.

Первые месяцы в медицинском центре были не просто ужасными, Роуз выдержала вид измученных, худых детей, среди которых были малыши и подростки, только благодаря тому, что ее улыбчивая дочурка не понимала, что с ней происходит. Каждый, кто по разным причинам оказывался в детском онкологическом отделении, в первую очередь, запоминал именно лица.

Лица детей, которые выражали самое ужасное — смирение с происходящим. Откуда все черпали силы, было главной темой разговоров, хотя многие мамы предпочитали отмалчиваться, «новенькие» в основном, но рано или поздно прорывало всех.

Каждый день просыпаться среди детей, которые понимали, что с ними происходит, и не смотря на заверения врачей и родителей, что все будет хорошо, пытливые умы добирались до мысли, что смерть это вполне осязаемое явление, а не страшилка из комиксов или глупого мультика, где тот же кот смешно разделывается с мышкой.

Но благодаря той же чудесной детской отходчивости, все кто был младше одиннадцати, не редко забывались и с упоением играли в стерильной и ярко украшенной комнате с игрушками. Кто был старше — замыкались в себе и не отлипали от матерей.

Лулу плакала, когда ей делали укол, когда мучили боли, неизвестно где, но едва становилось легче и она так заливисто хохотала, что девочка вскоре стала всеобщей любимицей у персонала и других маленьких пациентов.

Предаваться унынию не давал крайне талантливо организованный внутренний распорядок. Помимо штатного персонала в этом отделении частенько устраивались детские праздники, которые спонсировали благотворительные организации и страховые фонды, маленьких пациентов навещали четвероногие «психологи» - специально обученные животные, общение с которыми непременно вызывало улыбку и многие исследования отмечали благотворное влияние тактильного контакта с животными у людей больных раком. Разумеется, владельцы животных проходили соответствующую подготовку, а собак и кошек отбирали самых спокойных, упорно дрессировали и следили за их гигиеной. Кроме того, детям устраивали забавные фотосессии с костюмами супергероев, приезжали звезды и знаменитости.

Но несмотря на частые взрывы сдержанного веселья и улыбок, после каждого такого «праздника», в палатах непременно воцарялась тишина, небольшая пауза перед возобновлением режима лечения и снова — капельницы, анализы, рвота, порой даже самые простые нужды давались ценой неимоверных усилий.

Просто сходить в туалет лежачему ребенку было трудно.

Да, были специальные приспособления и кровати приподнимались так, чтобы дети чувствовали меньше дискомфорта, но многих мучили боли, когда приходилось напрягать мышцы живота, справляя естественные потребности. В основном матери справлялись с физической помощью своим детям, кто-то мог позволить себе нанять сиделку в качестве помощника, помогали медсестры, в штате числились и волонтеры, среди которых были и мужчины.

Последняя категория пользовалась большим спросом. Одно дело поднять с кровати и посадить в кресло-каталку малышей, другое дело поднять на руки ребенка постарше весом в тридцать килограмм.

Для Лулу это был пятый курс химиотерапии, за три года. У нее была неоперабельная опухоль, в первую очередь из-за возраста. Помимо нижнего барьера в пять лет, малышка должна была весить не меньше двадцати килограмм. День Рождения Лулу отпраздновала еще два месяца назад с помощью любящих мамы, дедушки, бабушки и еще доброй пригоршни родственников, задув свечку с заветной цифрой. Но болезнь съедала ее быстрее, чем она принимала пищу.

Именно принимала, а не ела с аппетитом. Роуз билась за каждую лишнюю ложку супа, картофельного пюре, каждый лишний ломтик банана, переусердствовать в этом было, кстати, еще хуже, чем не доесть — рвота была давно неотъемлемым спутником и Лулу ее страшно пугалась.

Среди ежедневной борьбы за заветные граммы веса, осмотры, процедуры и отчаяния, которого нельзя было показывать - Хоуп Ванмеер внушала не просто надежду на благополучный исход в их случае — она просто не допускала иного развития событий. Это не была игра на публику, ведь в отделении знали, что от доктора Ванмеер лишнего слова не услышишь, потому что каждому она знала цену.

Роуз не молилась на эту женщину, она смотрела на нее, как на единственный проблеск света в кромешной темноте, потому что та была единственной, кто брался за операцию. Даже Кэрол Хантер ответила насколько могла мягко, что риск проведения операции для жизни слишком велик. Однако, Хоуп проводила мониторинг снимков томографии и следила за развитием опухоли, за изменением показателей и взялась за то, чтобы разработать стратегию проведения операции. После нескольких месяцев наблюдения и введения нового препарата в курс химиотерапии, даже доктор Хантер признала, что шансы есть, потому что границы новообразования стабилизировались.

Все врачи и хирурги работали по графику, помимо прочего им в нагрузку вменяли обязанность вести определенное количество часов на лекциях для студентов. Не удивительно, что внешний вид персонала порой ужасал — темные круги под глазами и бледность, считались нормой. Кто попадал на работу в онкологическое отделение, не редко сами напоминали внешне пациентов.

Сегодня у доктора Ванмеер была операция. Больше никаких подробностей Роуз не знала. Утренний обход давно завершился, и она чувствовала небольшую досаду, ведь Лулу обожала белокурую «докторшу» и настроение девочки заметно улучшалось, после ее прихода. Сейчас же она безучастно уставилась в потолок, лежа на больничной кровати, а от правой руки малышки тянулась длинная трубка капельницы.

Тяжелая, толстая книга сказок с красочными иллюстрациями лежала на коленях Роуз и она приглушенно читала вслух. Кроме ее голоса тишину в палате нарушало только тиканье часов. Раньше она впивалась в секундную стрелку взглядом, будто та была привязана к ее жизни и подгоняла время, которое одновременно играло им на руку и убивало своей медлительностью.

Худо бедно удалось подстроиться под больничный режим - перерыв на сон, когда Лулу, наконец, засыпала, был самым желанным временем, хотя Роуз и стыдилась своей малохольности — она, как мать делала все возможное, но при этом, испытывая каждую секунду страх, что этого не достаточно и ей никто не мог сказать, что будет легче, она молодец. Руки ныли страшно. Дочка мучилась от боли в спине и начинала хныкать, а жить на обезболивающих было невозможно и приходилось отвлекать ее. Тогда Роуз брала Лулу на руки и бродила с ней по длинному коридору, рассматривая детские рисунки, развешанные на стенах. Боль в плечах уже просто не проходила.

Роуз чувствовала вину за то, что с жадностью съедает все, что приносят ей на персонал и родители, поддавалась слабости и допускала мысль, что возможно, поступила неверно, когда решила не делать аборт, а после молча глотала слезы и едва словив на себе улыбку дочери, называла себя чудовищем. Накормить Лулу было проблематично.

Теперь часы, практически, не привлекали внимание Роуз, больница стала вторым домом, даже появились знакомые, среди пациентов, с ужасом приходилось признать, что вопреки всему становилось легче физически и морально — человек привыкает ко всему.

В дверь палаты постучали, и Роуз развернулась на стуле, чтобы увидеть, кто пришел. В проеме появилась миниатюрная фигура Хоуп Ванмеер, она заразительно улыбнулась, но далеко не Роуз, а своей маленькой пациентке на кровати и та в ответ просияла, открыла полу беззубый рот и выдохнула: «Хап!».

Так Лулу называла Хоуп.

Хап.

- Добрый день! Как наша принцесса себя чувствует? - Хоуп выглядела немного бледнее обычного и Роуз замешкалась с ответом.

- Здравствуйте... Да. Все в порядке. Сами видите капельница, так что мы сегодня вряд ли поужинаем. Я думала, Вас сегодня не будет.

Хоуп подцепила планшет с назначением и показателями, который был прикреплен к кровати, и пробежала глазами, по цифрам.

- Опять гемоглобин....

Как всегда белоснежный халат доктора Ванмеер был увешан крохотными игрушками-прищепками и значками. Это была давняя традиция Хоуп, которую она свято поддерживала — в те дни, когда Лулу ставили капельницу, она позволяла выбрать что-то, что понравится девочке. Коллекция значков у Лулу была, мягко говоря, внушительная, а Роуз знала, что малышка провозится с ярким кусочком пластика до вечера и будет практически счастлива.

Хоуп чувствовала себя на удивление спокойно, после операции, ее выдавали только затяжные паузы, которых она обычно не делала. То и дело, ее взгляд замирал, словно она читала не результаты анализов, а снова смотрела на открытый, живой мозг, пронизанный сосудами и капиллярами. Вновь и вновь она перебирала в голове ход операции, придиралась к собственным решениям, ставила их под сомнение, но тут же успокаивалась, потому что все остальные варианты действий не подходили.

На протяжении всего времени обхода она не могла отделаться от этих мыслей и сопровождавшая ее педиатр доктор Шуст заметила столь странное поведение. Энди надеялась хоть один день не наблюдать физиономии этой небожительницы, после операции хирурги, обычно, отдыхают, а потом усаживаются за бумажную работу, а не шастают по палатам с умным видом.

- Жалобы есть?

- Меня беспокоит то, что желтуха не проходит, - Роуз покосилась на дочку, кожа которой уже как с неделю была непривычного горчичного оттенка.

- Она и не пройдет, еще наверняка и усилится, - Хоуп ответила быстро и слишком честно, зная, что правда, которая всплывет через пару дней, нанесет, куда больший вред психике матери, нежели чем она сейчас ее пожалеет.

И если Роуз спокойно проглотила почти безразличный тон, которым доктор сообщила ей эту новость, то Энди метнула убийственный взгляд, который никто не заметил.

«Ну, разумеется!»

Если ты без пяти минут ангел, спасающий людей, то никаких жалоб, никаких осуждений быть не может со стороны придирчивых и полупсихованных мамочек, но педиатрам такой вольности не спускают и тут же мчатся с жалобами, что непременно тянет лишение и без того редких премий.

- На этот курс увеличена доза кармустина. Желтуха в перечне побочных действий, но уменьшить дозу мы не может. Лулу и без того сейчас едва попадает в среднюю степень тяжести. Назначение доктора Шуст выверено идеально.

«Вот так всегда, - промелькнуло в голове у ненавистницы. - Не можешь ее терпеть, а тебя хвалит!»

Без малейшего сожаления за свои мысли, Энди адресовала сочувствующий взгляд миссис Клайв и не стала отходить от кровати малышки, когда та намертво вцепилась в пуговицу на ее белом халате с явным намерением оставить ее себе.

- Не буду напоминать за терпении, - Хоуп улыбнулась Роуз лишь губами, но глянув на Лулу, скорчила ей смешную рожицу и девочка, словно забыв о слабости и несильной, назойливой боли, заразительно рассмеялась.

- Конечно, доктор. Спасибо Вам!

Это была последняя палата и Хоуп собралась уходить, пока доктор Шуст продолжила выслушивать жалобы матери.

- И да, миссис Клайв, Вы не будете против, если мы Вас с Лулу немного потесним? Отделение переполнено, а у вас двухместная палата. Правда приборов добавится. Это мальчик, ему семь лет и …. Которая там по счету химиотерапия у Сэма, Энди?

- Восьмая.

- Он смышленый и очень интересный, немного замкнутый.

Хоуп вдруг поняла, что говорит взахлеб, но чутье подсказывало, что Сэмми поладит с Лулу и ему будет не так одиноко. Его отец наверняка опять будет работать сверхурочно, а единственным частым посетителем будет подруга покойной матери.

- Конечно, доктор Ванмеер. Я не думаю, что стоит интересоваться моим мнением, это не вопрос для обсуждения, нас никто не стеснит, - согласно закивала Роуз, испытывая дискомфорт из-за взволнованного лица Хоуп, на что та осеклась и благодарно кивнув, вышла из палаты, где тут же столкнулась с отцом.

Его взгляд был строгим.

- Похвальная прыть, доктор Ванмеер, но тебе нужен отдых, по тем же причинам, по которым ты снуешь здесь сразу после сложной операции — ради твоих же пациентов! - он явно сдерживал свой гнев и это немного отрезвило Хоуп. - Пройдем в твой кабинет, нужно поговорить.

Разговор не смог затянуться, так как уже через десять минут Альберта вызвали к начальству, но он взял страшную клятву с Хоуп, что она перекусит и замкнется в кабинете минимум на четверть часа, чтобы прилечь на крохотном диване, после чего займется бумагомарательством.

На удивление, остаток рабочего дня пролетел быстро, ведь Хоуп прислушалась к совету отца и буквально на несколько минут прилегла отдохнуть, а провалилась в сон на несколько часов. Она не стала запираться в кабинете. Несколько раз в дверь стучали, и дернув за ручку, совали нос, чтобы стать свидетелями прописной истины относительно сверхлюдей — их просто не было.

Даже Ванмееры давали слабину и засыпали на работе. Дверь так же тихо прикрывали и уходили, благо не было ничего экстренного.

Хоуп проснулась, когда за окном устало дышал закат. Голова была мутной и тяжелой, но не болела, когда девушка приняла вертикальное положение, она нахмурилась и поняла, что ее лихорадит, но спустя секунду бросилась стремглав в туалет, где ее вырвало. По большей части это были только спазмы, и сплевывать пришлось только слюну, с самого утра она ничего не ела.

Все-таки нервная система взяла свое и отец, как всегда, оказался прав — свидание с «фаянсовым другом» ждет практически всех хирургов рано или поздно.

Хотя упрямство подсунуло крамольную мысль о беременности, Хоуп сразу ее отмела, потому что в ее крови бурлил адский коктейль из контрацептивов. Поднявшись с колен, девушка умыла лицо холодной водой и почувствовала, как ей становится легче. Домой совершенно не хотелось, а потому она засела за написание эпикризов.

Это действовало, как лошадиная доза успокоительного — термины на латыни, слова, которые были мечтой логопеда, и за которыми нужно было иногда лазить в справочники, на первый взгляд - скука, но и она затягивала. Хоуп освободилась только в десять, ее телефон возмущенно бухтел короткими вибрирующими вздрагиваниями — несколько сообщений от Крис выстроились в порядке возрастания ее обиды.

С силой зажмурившись, она размяла затекшую шею, и резко поднявшись со стула, почувствовала, как онемела правая нога. Конечность возмущенно закололо множеством иголок от хлынувшей по артериям крови, и гадкое чувство раздутости подпортило на удивление благодушный настрой.

Еще нужно было зайти в неотложку. Сегодня был день рождения у Крис, дружба, с которой прошла многие испытания, и была едва ли не самой крепкой, на которую могут рассчитывать женщины.

Десять часов вечера координально меняли лица медперсонала, это было время смирения с усталостью и катастрофического уровня раздражения, когда смена была в разгаре. Хоуп любила ходить по лестницам, когда не волочила ноги от усталости, тем более так было легче избежать пустых разговоров в лифтах, которые никогда не пустовали и не простаивали.

Она редко баловала своим посещением отделение скорой помощи, период работы в котором, вспоминала с легкой улыбкой, как и тот факт, что хватало ума жаловаться на тяжелую работу.

Суетливая круговерть, крики экстренных пациентов, которым не посчастливилось потерять сознание, и они чувствовали боль, нередко фонтанирующая кровь из огнестрельных или ножевых ранений, забавные случаи скучающих пенсионеров и так называемых взрослых, серьезных людей- вроде оторванной на губе кожи, когда пришла лихая мысль проверить насколько холодные стенки в морозильной камере, кто-то с передозировкой соевого соуса в полуобморочном состоянии, даже был случай с вилкой в шее, но благо, что алкоголь в крови не позволял пострадавшему осознать, что ее надо выдернуть — мужчина просто не заметил ее и жаловался на «легкое покалывание».

Воспоминания нахлынули резко, оставив на сердце теплый след.

Добравшись до отделения неотложной помощи, Хоуп напомнила себе, что не стоит желать ни доброго вечера и никоим образом не задевать тему о спокойном или не спокойном дежурстве — это неизменное суеверие было не убиваемым, а медики, порой, напоминали выживших из ума старух, которые помешались на передачах об экстрасенсах.

Мелькали новые лица интернов, старые знакомые, с которыми Хоуп охотно здоровалась, она или улыбалась им, или коротко кивала — никто не принимал ее поведение за высокомерность, потому что хорошо знали. Заглянув в ординаторскую, она увидела, что именинный торт почти съеден, а в пластиковых стаканчиках был разлит сок.

«Как всегда, похватали наспех и побежали работать! - промелькнуло в голове девушки.

Свернувшись калачиков на диване, кто-то крепко спал, Хоуп бросила на стул сумку, выудив из нее предварительно маленькую коробочку с подарком для подруги и отправилась на ее поиски, набросив халат — доктор Чейни допускал вольности в отделении, но угроза стерильности была для него, как красная тряпка для быка.

Самым верным решением было идти туда, где творился бардак, потому что отвлечь от застолья коллектив неотложки могло только нечто уникальное. Догадка была верной.

За одной из занавесок столпилось не меньше дести хихикающих врачей и медсестер, среди которых была и Крис, Хоуп уже хотела к ним подойти, но ее перехватил доктор Чейни.

- Боже мой, Хоуп, рад тебя видеть! - у него был стандартный замотанный вид и он явно торопился. - Только на тебя могу положиться. Разгони эту кодлу светлых умов, они тебя послушают! Ты лучше всех швы накладываешь, дело на две минуты, а они парню уже направление к урологу выписывают. Девочкам, конечно, нужно слегка разрядиться, но это чересчур!

- Швы и уролог?! Это где же у него рана? - Хоуп с недоверием посмотрела на доктора.

- На лбу! - выпучил глаза доктор. - Бровь рассечена. Мелкая драка, его полицейские забрать потом должны, ребята ждут уже пол часа. Прости, я бы еще поболтал, у меня там, у мальчишки ожог. Спасибо за помощь!

Скомканная, быстрая речь Чейни была на месте, бардак тоже никуда не делся, суета, толпы людей и самая душевная обстановка.

Молча вздернув брови, Хоуп огляделась по сторонам в поисках перчаток и выудила их стоящей тумбочки, но не стала натягивать, чтобы все-таки вручить подарок.

- Крис! С днем рождения! - эти слова заставили барышень обернуться и подруга просияла, когда увидела, кто ее, наконец, навестил. Запрыгав от радости, она крепко обняла Хоуп.

- Как я рада, что ты пришла!

- Откроешь? - без лишних расшаркиваний, Хоуп сунула подарок и с укором посмотрела на детский сад, который творился рядом с койкой, которую для пущей сохранности пациента, со всех сторон закрыли занавесками. Одна из девушек, украдкой подсматривала в прореху за тем, кто там находился.

- Чейни уже почти взбешен!

- Почти — не полностью! - подмигнула Крис, толкнув подругу локтем в бок.

Подхватив планшет, чтобы прочитать анамнез и назначение, Хоуп проигнорировала тот факт, что имя и фамилия пострадавшего показались ей знакомыми.

- Нет, нет, нет! Ты не понимаешь, это подарок от Всевышнего для меня!

- У него бровь рассечена, на кой вы его к урологу записали?

- Ты его не видела. Марго удалось стянуть с него только футболку, под предлогом осмотра на выявление ссадин, - Крис закусила губу и закатила глаза, затопав ногами на месте. - Там такое!

- Какое? - не разделяя энтузиазма, Хоуп натянула перчатки и адресовала подруге самый строгий взгляд.

- Там буквально без пяти минут моя расстроенная помолвка.

- Ну, спасибо, что вспомнила! Твой благоверный явно оценит! Готовь швейный набор, - брякнула Хоуп и отдернула занавеску, попутно делая запись в карте об отмене уролога.

- Добрый вечер мистер Купер. Сейчас я промою и зашью Вам рану, после чего мы Вас отпустим. Так, на предмет сотрясения мозга Вас уже проверили, никаких отклонений не выявлено, я сделаю вам местную анестезию, Вы ничего не почувствуете.

Оторвавшись от планшета, Хоуп подняла глаза и тут же замерла на месте.

Недаром имя было ей знакомым, потому что смешливый вид Бенедикта Купера она могла узнать даже спустя двадцать лет, после их последней встречи.

Повисла пауза и это дало время Бенедикту внимательнее рассмотреть лицо женщины, которая будто узнала его и совершенно не обрадовалась данному факту. Обычно девушки реагируют на него немного иначе и легкий ажиотаж, вокруг его персоны так же не ускользнул от внимания Купера.

Маленького роста, явно стройная, даже худая, без признаков косметики на лице, которое выглядело простым и обыкновенным, только большие карие глаза с длинными ресницами светились иронией и это придавало ей странной загадочности. Бенедикту меньше всего хотелось здесь торчать еще полчаса, потому что настроение и так было хуже некуда.

За этот вечер он успел проиграть в уличной гонке свою машину, лучшему другу, хотя тот смухлевал. Победителю, кроме машины, достался разбитый нос, а Нэд пропустил удар, и кровь из разбитой брови заливала глаз.

- Отлично! Похоже, здесь хоть кто-то работает, - процедил сквозь зубы Купер, пристально наблюдая за белокурой медсестричкой, которая забирала в шприц с крохотной иглой прозрачную жидкость из флакона. Ее лицо почему-то было знакомым. Вот девушка подошла к нему вплотную, где он сидел на кровати и обработала рану ватным тампоном — кожа тут же заполыхала, и Бенедикт нехотя поморщился, однако неприятное ощущение было перебито совершенно невероятной ехидной полуулыбкой у этой дамочки.

- Простите, а как Ваше имя? Надо же знать своих спасителей, не так ли? - Нэд почуял неладное.

- Хоуп Ванмеер.

Точно! Он ее знает. Порывшись в памяти, Бенедикт без труда вспомнил тощую высокомерную девчонку, с которой учился в школе, кажется, ее отец был известным хирургом.

За занавеской воцарилась подозрительная тишина, но Хоуп прекрасно знала, что каждое их слово сейчас оседает в десятке пар любопытных ушей.

- Гремелка?!

Едва не выронив шприц от неожиданности, Хоуп повернулась спиной к этому болвану, которого время, похоже, ничуть не изменило — разве, что вымахал в кучу мышц и отрепетировал перед зеркалом, улыбку, на своей наглой, красивой физиономии, которая явно нравилась женщинам.

За занавеской раздался сдерживаемый, задыхающийся смех, а через секунду появилась Крис, с закушенной губой и багровым лицом, которая едва сдерживалась, чтобы не захохотать в голос. Она принесла набор за зашивания ран и разложила все на процедурном столе, изредка поглядывая на побелевшее от злости лицо Хоуп.

- Это ты что ли?! Не верю своим глазам!

«Вот так... Ты лечишь детей от рака, спасаешь жизни, пытаешься учить других людей этому, жаждешь новых знаний, пользуешься уважением у людей, которым нужно при жизни памятники ставить, а для какого-то идиота, в итоге, ты просто Гремелка».

Чувствуя досаду, Хоуп уже жалела, о том, что согласилась помочь доктору Чейни.

Неожиданная встреча явно подняла Куперу настроение.

- Значит, с папой вместе работаешь? А что, выше медсестры не поднялась? Или это тепленькое местечко, где не надо много работать и ответственность не давит?

Он уже во всю веселился и явно вошел в кураж, но тут она щелкнула пальцем около раны, и от неожиданности Бенедикт вздрогнул.

- Больно?

- Нет, но что за...?!

- Тогда, начинаю зашивать, а будешь вот так дергаться дальше, ровно не получится, так что советую перекрыть этот изящный словесный поток и молча посидеть, - Хоуп многозначно посмотрела в наглые, но увы, красивые глаза Бенедикта Купера и занесла иглу с нитью, которая была зажата держателем в ее пальцах.

- Подожди, подожди..., - он резко отпрянул и перехватил запястье Хоуп, лицо Бенедикта посерьезнело. - Я должен извиниться за свои слова. Просто срываюсь на тебе, у меня сейчас небольшие проблемы.

Но Хоуп промолчала, стараясь не подавать вида, что эти слова слегка сбили ее с толка. Насколько она помнила, Купер был тем еще засранцем, и по идее ничего измениться не могло — разбалованный подросток, из неприлично богатой семьи никогда не знал ни в чем отказа и какие у него могли быть проблемы?!

Она промолчала и сделала глубокий вдох, после чего ее взгляд касался только рассеченной брови.

Игла проткнула кожу, и руки Хоуп запорхали в воздухе, витиевато завязывая узелки, она завораживающе манипулировала двумя держателями. Это было проделано очень ловко и выдавало профессионализм, а тот факт, что она не ответила на его извинения, заставило Купера посмотреть на Хоуп Ванмеер с другой стороны — спокойный взгляд, не задетое самолюбие, чуть наклоненная в бок голова, открывающая тонкую шею, линия подбородка и странное чувство, что он еще не раз пожалеет о сказанном.

Куда проще было, если бы она сейчас послала его к черту!

Молча закончив работу, Хоуп наложила на каждый шов склейку, сняла с рук перчатки, отправив их в мусорный бак, отдернула занавески и вскоре исчезла из вида. Бенедикт чертыхнулся сквозь зубы, но потом внезапно хмыкнул и покачал головой — Хоуп Ванмеер, всегда была со странностями и они, похоже, никуда не делись. Натянув футболку, он подошел к полицейскому, который его ждал.

Эту ночь он проведет за решеткой, потому что денег на залог у него не было, а послезавтра будет суд по факту драки, которую он затеял.

Отец будет в бешенстве.