У народов Восточной Африки

ВАСУКУМА

У Маджабери — короля племени васукума — семьдесят две жены. Своих жен он предусмотрительно разместил в разных уголках владений, так, чтобы в одном месте жили не более четырех.

Коров у могущественного Маджабери около пяти тысяч, и они также содержатся в разных местах.

У васукума нет недвижимой собственности. Земля принадлежит всему племени или номинально… королю. В случае если кто-нибудь захочет построить себе хижину либо возделать участок земли, он должен получить разрешение вождя, который в свою очередь обращается к совету старейшин, и, если не возникает неожиданных препятствий, истец получает положительный ответ. Впоследствии уже никто не имеет права отобрать у него землю, разве только если ее «владелец» будет осужден за грубое нарушение бытовых норм.

Король Маджабери никогда не видел своих пяти тысяч коров. Они существуют лишь в списках, свидетельствующих о том, что кто-то получает от них молоко. Этот кто-то должен быть благодарен королю за его доброту, а это самое главное. Чем больше коров, тем больше благодарных подданных.

Сегодня я — гость при дворе короля Маджабери. Двор этот состоит из четырех смежных, крытых банановыми листьями помещений, два из которых предоставлены в мое распоряжение. Двери из моих комнат ведут прямо в гарем четырех жен короля. Со всеми четырьмя я имел удовольствие познакомиться: по повелению своего супруга они пришли приветствовать вазунгу. Робко приблизившись ко мне, они грациозно опустились на колени и, кокетливо наклонив головы, начали хлопать в ладоши, воздавая надлежащие почести. В первый момент я чуть было не сделал то же самое. Европейцу трудно привыкнуть к тому, что в Африке представления обо всем совершенно иные. В благодарность за оказанный мне прием я одарил всех женщин бусами, чем глубоко тронул сердце короля Маджабери.

Итак, я намерен пробыть в этом великолепном дворце до тех пор, пока не выну из ушей окрестных женщин все наиболее необычные серьги и не выкуплю у колдунов их таинственные бубенцы.

Неожиданно выясняется, что Маджабери — мой коллега. По собственной инициативе он основал местный этнографический музей. Какие экспонаты он там-поместил, мне еще неизвестно. Скоро увидим. В сопровождении всего двора король торжественно провожает меня в расположенный особняком сарай. Я догадываюсь, что это И есть здание созданной недавно обители науки. Ржавые двери ее, по всей вероятности, уже давно не открывались и поддаются с трудом. Паутина затянула все вокруг. Но вот наконец мы попадаем внутрь. По стенам развешаны запыленные, покрытые червями клочья звериных шкур, сломанные бубенцы, всевозможные кости и палки, осколки глиняных горшков и прочий хлам неопределенного цвета и формы.

Да, надо обладать недюжинным опытом, чтобы суметь разглядеть здесь что-либо достойное внимания.

Вот висит толстый, тяжелый, двухметровый шест, заканчивающийся тоненькой заостренной стрелой. Я пытаюсь дотронуться до нее пальцем.

— Осторожно, бвана мкубва, она отравлена! — вскрикивает Маджабери, хватая меня за рукав. — Это — для охоты на льва. Такой шест подвешивается на дереве острием вниз у самой дороги. Проходя внизу, лев срывает шнур, и шест всей своей тяжестью обрушивается ему на спину.

— А что означают эти бубенцы, висящие на палке?

— Они уже давно вышли из употребления. Прежде, когда отдельные племена враждовали между собой, воин, убивший врага, обходил с такой палкой в руках все окрестные хижины и звоном бубенцов возвещал о своем триумфе, а затем вешал ее при входе в свое жилище.

Я невольно оглядываюсь назад. Вероятно, не один из идущих вслед за мной стариков, тех, что сейчас любезно улыбаются, некогда уведомлял подобным звоном о своей кровавой победе. Постепенно замедляя шаги, я продолжаю осмотр развешанных по стенам «экспонатов».

— А эта метелка из грязных шнуров тоже что-нибудь означает?

— Конечно, это своего рода девичий передничек. Вот тог соседний, еще чистый, плетенный из белого шнура, принадлежал бедной девушке…

— Все не так, как у нас: новые вещи носят бедные, а старые и грязные — богачи? Почему так?

— Этот передничек загрязнился потому, что его часто погружали в масло, бедная же девушка не могла позволить себе такой роскоши, и ее метелка была сухой.

Племя васукума славится своими прекрасно организованными певческими братствами, которые отличаются друг от друга одеждой и татуировкой. Гак, например, двойная линия, идущая наискось через всю грудь от правого плеча до левого бедра, означает принадлежность к братству багика; представители же братства багулу обводят татуировкой левый глаз и делают несколько постепенно увеличивающихся кругов на левой груди. Представители братств басаи и бадамо танцуют с бубенцами на щиколотках под аккомпанемент однострунных гитар, а банкугули и багоянги — под стук барабанов. Багоянги славятся также своим умением лечить от укуса змеи, байейе же — самые лучшие охотники, особенно на слонов. Именно поэтому они и исполняют танец слонов. Каждый член племени васукума должен принадлежать к одной из этих группировок.

Программу выступлений намечает предводитель, он же режиссер, своего рода маэстро-конферансье. В танцах принимают участие только молодые девушки, а замужние женщины с завистью посматривают на них, стоя в стороне. Время от времени то одна, то другая неторопливой величественной поступью подходит к танцующим и одаряет кого-нибудь орехами или медными монетами. Дары эти неизменно; встречаются дружными аплодисментами всех присутствующих. Получивший подарок, безразлично юноша или девушка, грациозно опускается на колени. Я высыпаю на ладонь все имеющиеся у меня в наличности медные монеты и бусы и, поколебавшись с минуту, тоже выступаю вперед. Вокруг воцаряется мертвая тишина. Все смотрят на меня. Предельно смущенный, не зная куда деть руки, я останавливаюсь перед самой красивой девушкой, а она, не дожидаясь пока я поднесу свой дар, уже низко приседает. Все выглядит необыкновенно церемониально. Я краснею, как перед экзаменатором. Довольные зрители устраивают мне шумные овации. Они неистово хлопают в ладоши и подпрыгивают от удовольствия.

Вечер. Луна освещает двор гарема. Посреди двора танцуют <и поют две группы африканцев. Маэстро с гитарой в руке и погремушкой на пальце бегает вдоль рядов танцующих, выкрикивая какие-то куплеты. Иногда он останавливается и прислушивается, проверяя таким образом дисциплину в подчиненной ему группе. Время от времени какой-нибудь солист выскакивает вперед и выкрикивает остроты. Ему вторит хоровой смех.

Танцы васукума несложны. Юноши подрагивают плечами таким образом, чтобы находящиеся в свободном положении руки производили впечатление безвольно повисших плетей. В противоположность этим очень быстрым, но мало эстетичным движениям танцующих девушки, которые шеренгой стоят перед юношами, выполняют незамысловатые, но в высшей степени пластичные движения кистями рук с одновременным полуприседанием. Самое неприятное в этих танцах — пронзительный свист обычных европейских свистков, заглушающих в общем приятную напевную мелодию танца. Каждый из танцующих считает делом своей чести свистнуть как можно сильнее. По всей вероятности, те же самые танцы раньше, когда их не портил свист, были гораздо эстетичнее.

Ночь я провел в палатке, так как несметные полчища клопов и блох вынудили меня покинуть дворец короля. Это было что-то невообразимое! В первый момент я решил, что подвергся нападению муравьев, и только потом, как следует протерев глаза, сообразил, в чем дело.

Меня разбудили чьи-то голоса. Ссорились несколько мужчин. Я прислушался, пытаясь что-либо понять, но это оказалось невозможно. Язык сукума отличается от суахили. Я высунулся из палатки. Разговор тотчас же прекратился. Маджабери склонился передо мной, а его приближенные захлопали в ладоши. Я понял, что король изливал свой гнев на подчиненных за то, что я провел ночь в палатке. Он не в состоянии понять причину, которая вынудила меня покинуть его гостеприимный дом, и чувствует себя оскорбленным.

Но вот из-за кактусовой изгороди неожиданно появляется процессия. Впереди мальчик-подросток несет огромный рог буйвола — символ священной магии колдуна. Рог этот доверху наполнен целебными средствами от всех болезней. Здесь и кусочек тела злой колдуньи, и щепка дерева, растущего на могиле самоубийцы, и клочок уха щенка, издохшего до момента прозрения, и волос из гривы живого льва (хотел бы я увидеть смельчака, который сумел его вырвать'), и горсть земли из гнезда термитов, над которыми повисла радуга после дождя.

Вслед за подростком идет второй, чуть постарше. На плече у него покоится раструб трехметровой деревянной трубы. Последним шествует сам колдун, обвешанный с ног до головы амулетами и разнокалиберными перьями. Щеки его раздуты, а лицо приобрело фиолетовый оттенок от усилий, с которыми он дует в свою иерихонскую трубу. За почтенной процессией тянется обычная толпа зевак, ничуть не отличающаяся от той, которая сопровождает оркестр, шествующий по улицам Варшавы.

— Сколько колдунов ты пригласил сегодня ко мне? — спрашиваю я Маджабери.

— Четверо придут наверняка. Если бы у меня было больше времени, я бы позвал и остальных. К сожалению, они рассеяны по всему лесу. Останься, бвана, у меня на пару недель, и мы организуем все наилучшим образом. А вот и второй подоспел…

Действительно, в воротах показался тощий седой старик с лицом аскета. Кусок полосатой шкуры зебры опоясывал его бедра. В руках он нес два железных шеста, а на груди у него была подвешена большая, круглая, некогда белая, но теперь почерневшая от грязи раковина.

— Это очень мудрый мчави, он лечит меня и моих жен, — говорит Маджабери. Затем он наклоняется к моему уху и добавляет: — Он даже может заставить женщину полюбить тебя.

— Сколько тот старик хочет за свою трубу? — спрашиваю я в ответ.

— Он хочет двадцать шиллингов, но не надо обращать на это внимания. Что ты пожелаешь, бвана, то и будет твоим. Смотри, записывай и говори мне. Я все устрою.

Радушие Маджабери поистине безгранично, но он хитер и увертлив, как лиса. Стараясь ублажить меня как почетного гостя, он в то же время боится вызвать недовольство своих подданных. Маджабери — один из четырех представителей Восточной Африки, которые во время второй мировой войны побывали за счет Великобритании на всех фронтах Северной Африки и выступали с речами перед африканцами — участниками войны.

Теперь через каждые два слова Маджабери возвращается к воспоминаниям о своем грандиозном путешествии и спрашивает меня, бывал ли я в Абиссинии и видел ли Аддис-Абебу — это очень красивый и большой город.

Я хочу купить еще те две палки, которые колдун держит в руках, — заявляю я категорически.

— Э, нет. Их ты не получишь ни за какие сокровища. Напрасная трата сил и времени. Это — регалии, передающиеся по наследству. Кто знает, сколько поколений они пережили. Если он отдаст их, то утратит свою магическую силу, а может быть, сразу умрет, поверженный молнией. Но из всякого положения можно найти выход. У меня есть знакомый, он окончил приходскую школу и даже собирается ехать в Дар-эс-Салам. Он не колдун, но по наследству от отца ему достались такие же палки. Попытаем счастья.

— Эй! — обратился Маджабери к кому-то из приближенных. — Беги скорей и приведи сюда санитара.

Санитары, выбравшие эту специальность по собственному желанию, наиболее образованная прослойка среди местных жителей. Все они превосходно говорят по-английски. В их распоряжении находится микроскоп и микстура от… сифилиса, кроме того, они всем делают внутривенные вливания. Себя они не позволяют величать иначе, как «бвана мганга», что означает «господин доктор».

Не прошло и получаса, как на низенькую скамеечку передо мной опустился изящный, опрятно одетый молодой человек. Склонив голову в знак уважения, он застыл в ожидании вопросов, ибо здесь считается, что начинать разговор первым невежливо.

— У тебя остались после отца колдовские палки? — спрашивает Маджабери.

— Да, господин.

— Бвана мкубва хочет их купить, он дает по три шиллинга за палку.

— Я не могу их продать. Я должен перед смертью вручить их сыну. Так завещал отец, умирая.

— До смерти еще далеко, палки нужны для музея сейчас. Ты же умный, образованный человек. Неужели ты веришь во всякую чепуху?

— В чепуху я не верю, но у меня есть брат. Может ли бвана мкубва поручиться, что мой брат не умрет, если я продам палки вопреки воле отца?

Разумеется, поручиться в этом трудно. А вдруг что-нибудь произойдет и все племя васукума потребует меня к ответу?

— Этот бвана мкубва — сам доктор и колдун. Он знает, что делает, — объясняет Маджабери. — Твои палки попадут в руки мганги. Сам ты ведь не занимаешься практикой, тебе они не нужны, а бвана мганга они пригодятся.

Этот последний аргумент окончательно сломил сопротивление санитара, и я купил обе палки за десять шиллингов.

Тем временем у шалаша появился еще один колдун. Под мышкой у него — рог антилопы, оправленный в дерево, на шее — огромный кристалл кварца.

— Это мчави, он вызывает дождь, — шепнул мне Маджабери. — С ним лучше не портить отношений.

В памяти моей всплыла любопытная история, рассказанная мне несколько дней назад старостой в Додоме. Это произошло в его провинции. Некий знахарь, повелитель дождей, зарабатывал огромные деньги. О нем ходила слава как о человеке очень богатом, но платить подушного налога он не желал. Староста послал к нему чиновника напомнить о платеже. Колдун отчитал чиновника и предупредил, что, если тот явится еще раз, он сожжет молнией его жену и детей. Несчастный был вне себя от страха, но, когда староста приказал ему опять идти к колдуну, ослушаться не посмел. Через несколько дней после этого второго визита к дому старосты принесли останки женщины и двоих детей, пораженных молнией. Это были члены семьи чиновника. Положение старосты было поистине трудным. Что ему было делать? Покарать колдуна — значило официально признать его власть над силами природы, не карать- еще хуже. В конечном счете решено было его арестовать и привлечь к ответственности за неуплату налога.

В день суда стояла превосходная погода, как это бывает обычно в сухой сезон. Колдун предстал перед судом в своем полном официальном облачении: обвешанный амулетами, в шапке из перьев. Все обвинения он выслушал с невозмутимым спокойствием. Но вдруг среди ясного неба появилась черная грозовая туча. Началась паника. Дождь в эту пору — вещь абсолютно неслыханная! Все со страхом поглядывали на двери. Судья, чтобы как-то восстановить порядок, со злобой обратился к знахарю:

— Может быть, этот дождь — твоих рук дело? Хорошо, если ты действительно обладаешь такой властью убей меня молнией.

Колдун посмотрел исподлобья на старосту и ответил совершенно спокойно:

— Бвана мкубва я не трону, но их, — тут он резко повернулся и указал на толпу свидетелей, — я убью!

В этот момент раздались страшнейшие раскаты грома и потоки тропического ливня обрушились на крышу дома. В одно мгновение зал опустел, и заседание суда пришлось прервать.

Подобную же историю я слышал из уст настоятеля католической миссии того же округа Додомы: «Был невероятно засушливый год. Скот вымирал из-за отсутствия корма. Голод угрожал жителям деревни. Нашу церковь наполняли толпы молящихся о дожде. Ежедневно вокруг здания миссии я устраивал процессии, призывающие дождь. Должен же был я что-то делать, чтобы успокоить эти разгоряченные головы. Но наши молитвы не возымели никакого действия. И вот однажды, идя во главе процессии, я заметил колдуна, скромно стоящего у забора. Я сразу узнал его по амулетам, бубенцам и прочим регалиям. Одновременно я почувствовал крайнее возбуждение толпы верующих. Когда шествие закончилось, ко мне подошли несколько почтенных старцев и, упав на колени, начали умолять меня позволить великому мчави тоже помолиться о дожде по-своему.

Я согласился без долгих колебаний, объяснив им, что если бог захочет послать нам дождь, то он может сделать это даже через колдуна. Пусть себе молится по-своему, я ничего не имею против.

Колдун разложил свои атрибуты в церковном дворе и начал читать заклинания. Мы стояли поодаль, с любопытством взирая на него. Не прошло и пятнадцати минут, как появилась огромная туча и пошел первый в этом году дождь. Что вы на это скажете? Может быть, этот человек чувствовал приближение дождя, может быть, он располагал какими-то, только ему известными сведениями, но факт остается фактом. Дождь пошел».

Теперь я отчетливо вспомнил обе эти истории.

— Я бы хотел посмотреть, как колдун вызывает дождь, — сказал я. — Мог бы он сделать это сейчас?

Маджабери весело усмехается. Его хитренькие глазки щурятся, исчезая в складках жира. По всей вероятности, ему хочется выставить конкурента на посмешище, но он предпочитает не рисковать. Вот он долго объясняет что-то, сопровождая свою речь красноречивыми жестами. Толпа зевак кивает головами. Колдун же, по мере того как говорит Маджабери, все больше нервничает, оглядывается, как будто высматривая кого-то или что-то, поднимает голову, раздувает ноздри. Наконец, расчистив вокруг себя место, он садится на круглую скамеечку, устанавливает перед собой рог на деревянной подставке, а на другую, такую же маленькую скамеечку кладет три круглых камешка.

Шум в толпе смолкает. Зрители присаживаются на корточки. Какой-то парень подходит к колдуну и опускается перед ним на колени. Затем оба они наклоняются над рогом.

— Ничего не получится, — шепчет колдун Маджабери. — Я не принес масла, а без масла нельзя.

— И правда, — соглашается Маджабери, — без масла нельзя. Пусть кто-нибудь сбегает в мой дворец за маслом.

Через минуту кусок так называемого масла появляется на ладони старого колдуна. Неторопливыми, размеренными движениями он смазывает им рог антилопы и три камешка. Грязный жир стекает по его пальцам и капает на землю. При этом колдун что-то шепчет, неожиданно громко выкрикивая заклинания и время от времени поглядывая на небо.

— Что он там говорит? — с любопытством спрашиваю я Маджабери.

— Я не понимаю, он говорит на своем, только ему понятном языке. Верно, разговаривает с самим дьяволом. Просит, чтобы у этого парня перестала болеть голова.

— Но ведь я хочу, чтобы он вызвал дождь. Головная боль этого парня меня нисколько не занимает. Головы он может лечить завтра, а сегодня пусть вызовет дождь.

Маджабери смущенно краснеет.

— Бвана мкубва не понимает. Он специалист по дождям и головной боли и, пока не вылечит голову, не может вызывать дождь. Всему свой черед, надо запастись терпением.

— Ну, коли так. я подожду.

А великий колдун тем временем извлек из кармана полоску львиной шкуры с нашитыми на нее раковинками, свернул ее в виде браслета и надел на руку своего пациента. Затем он сделал несколько жестов, не то прощальных, не то благословляющих, снял с себя кристалл кварца и повесил его на шею больного. Тот поднялся на ноги и неуверенно, точно лунатик, пошел вперед, раздвигая толпу, как будто ему необходимо было идти в одном, строго определенном направлении.

— Куда он идет?

— Навстречу дождю, — говорит Маджабери и весело смеется.

Вокруг поднимается шум и суматоха. Целый лес рук протягивается в направлении ближайшей пальмовой рощи. Поднявшийся ветер рванул палатку и унес у меня с колен исписанные листки.

Уж не обманывает ли меня зрение? Небо с противоположной стороны затягивается тучами. Туча, самая настоящая, серая, тяжелая, дождевая туча движется вместе с ветром прямо на нас. Вот первые крупные, сочные, как клубника, капли упали мне на руку, и дождь мерно забарабанил по натянутому брезенту палатки. Что это? Стечение обстоятельств или галлюцинация?

Маджабери смотрит мне в глаза и хитро улыбается;

— Теперь пора малой масики. В таком дожде нет ничего удивительного. Может быть, кто-нибудь и верит в магию колдуна, но только не я. Два года назад у нас был голод и засуха, люди умирали. Тогда мудрый вакишва не смог нам помочь. С тех пор я перестал в него верить.

— Кто такой вакишва?

— Тот колдун, которого ты по ошибке назвал мчави. Мчави — это доктор, который травами лечит разные болезни. Он ходит с трубой, рогом и такими палками, какие ты купил сегодня. Вакишва же не лечит травами. Его атрибуты — оправленный в дерево рог антилопы, три камешка, браслет и кристалл кварца, подвешенный на шее. Он властен только над головной болью и дождями. Есть еще колдун, который зовется буфуму. Он предсказывает будущее по расположению кишок убитого петуха и может указать вора, когда в деревне что-нибудь пропадет. Это страшный человек, он знает решительно все! Ему известны даже танцы предков.

— Минуту назад ты восхищался вакишва, а теперь восхваляешь другого колдуна. Кто же из них могущественнее?

— Это разные вещи: одно дело — предсказывать намерения мунгу (бога), другое — направлять волю божью. В период засухи вакишва бессилен. Поэтому я верю в буфуму и не верю в вакишва.

Я вынужден признать справедливость его доводов. Недаром меня предупреждал областной комиссар, когда я ехал сюда: «Маджабери — самый мудрый из всех вождей племени. С ним можно разговаривать, как с образованным человеком, хотя он не может написать даже своего имени».

— Пора обедать, бвана мкубва, наверное, голоден? Эй, там!.. Поспешите с обедом!

Мальчик-слуга с подобием фартука на голом животе выбежал из соседнего дома, откуда с раннего утра доносились ароматы, свидетельствующие о самом высоком уровне кулинарного искусства. Я с любопытством ждал, чем меня будет потчевать здешний монарх, и намеренно не заказывал никаких европейских блюд. Хочу до конца познать местные обычаи.

Мальчик с фартуком на животе и второй — уже без всякого фартука — устанавливают передо мной европейский стол и плетенное из тростника кресло. Рядом они ставят две низенькие круглые скамеечки и одну чуть повыше.

Повар подносит мне прекрасно поджаренную курицу в растительном соусе, печеные бананы, сладкий картофель и еще какие-то неизвестные мне деликатесы. Король Маджабери усаживается на одной из низких скамеечек. В качестве переводчика на обеде присутствует санитар, тот самый, который продал мне палиц колдуна. Они едят обычное пошо — пишу, которую с незапамятных времен потребляют тысячи их братьев на всей африканской земле.

И здесь не играет никакой роли тот факт, что Маджабери получает ежемесячно пятьдесят фунтов стерлингов. то есть столько же, сколько и средний английский служащий. Деньги эти, видимо, идут на покупку копов или на… пиво. За европейское пиво Маджабери отдал бы и душу. Помимо этого, великий монарх не меняет своей привычной диеты: пошо или маниоковый хлеб без всяких приправ и соли. Изготовленный в форме шара хлеб подается к столу, и от него отщипывают кусочки прямо пальцами. Каждый из присутствующих кладет на свою ладонь отломленный кусок пошо и скатывает из него шарик, который затем грациозно и без спешки, ибо спешка во время еды свидетельствует о невоспитанности, отправляет с помощью трех пальцев в рот. Более богатые смачивают этот шарик в жире земляных орехов.

Маниок делает чудеса, ибо африканцы, несмотря на свою в высшей степени однообразную и малокалорийную пищу, выглядят совсем неплохо. Как правило, они отличаются атлетическим телосложением и могут поднимать и переносить большие тяжести.

Маджабери глубоко засовывает указательный палец себе в рот и со смаком выковыривает из зубов остатки пошо, после чего бесцеремонно хватается за мой чайник.

— Чай?

— Чай.

— Я очень люблю чай. Эй, бой! Принеси чай для бвана мкубва.

— Послушай, смогу ли я увидеть буфуму? Ты пригласил его?

— О нет. Буфуму не придет. Мы должны поехать к нему сами, и то с большими предосторожностями. Если он узнает об этом, то непременно спрячется. Поедем завтра утром. Сегодня мы должны дождаться симба.

Маджабери доверительно улыбается, но я отвечаю ему молчанием, так как не совсем понимаю, что он имеет в виду и о каком симба идет речь. Я рад, что он уходит.

Я забираюсь в свою палатку. Десятисантиметровой высоты походная кровать прогибается под тяжестью моего, пожалуй, слишком длинного тела. Какое счастье оказаться в полном одиночестве, когда тебя не сковывают обязательства по отношению к окружающим людям!

Но что это? До меня отчетливо доносится рев льва. Сажусь на кровати, прислушиваюсь… И вновь слух мой улавливает тяжелый вздох и грозное рычание. Сомнений нет, лев где-то рядом. Я смотрю на часы — пятый час. Мне известно, что, начиная с четырех часов, львы выходят на прогулку, но появление льва поблизости от деревни кажется неправдоподобным. Я зову мальчика-слугу.

— Где-то рядом лев? — спрашиваю я его.

— Да нет, это симба с кибуйю.

Кибуйю, или тыква, — наиболее распространенный здесь вид овощей. Сердцевина ее идет на корм скоту, оставшаяся же оболочка используется для самых разных целей: это кувшин, черпак для молока, пиала для воды, ложка для каши, кружка для пива и даже трубка, но мне еще не приходилось сталкиваться с тем, чтобы с ее помощью можно было имитировать рев льва. Я недавно приобрел длинную трубу, но звук, который она издает, совсем не похож на тот, что раздается сейчас.

А тем временем рев, напоминающий рычание льва, приближается, смешиваясь с человеческими голосами, криками, писком и звоном. Ясно, что сюда идет целая толпа. Мой отдых не был продолжительным.

Я торжественно усаживаюсь на стуле перед входом в палатку. Через минуту ко мне присоединяется неутомимый Маджабери.

Процессию возглавляет невысокий коренастый человек в широких европейских брюках зеленого цвета, в выпущенной поверх них рубашке и соломенной шляпе без дна, из-под которой торчит кудрявая шевелюра. На носу у него очки, вернее, одна лишь оправа, без стекол, прилепленная ко лбу и щекам красной глиной. Он несет в руках пузатую, суженную в средней части тыкву и дует в нее изо всех сил, извлекая ввергшие меня в заблуждение звуки. Вслед за ним идет африканец, размахивающий ярким куском материи на длинном шесте. За ними, подпрыгивая, хлопая в ладоши и свистя в обычные полицейские свистки, движется толпа полуголых васукума, членов братства бадано. Щиколотки у всех обернуты мешковиной, на которой рядами располагаются довольно крупные и тяжелые, отлитые из железа бубенцы, какие используются у нас для конских упряжек во время катания на санях. Один такой бубенец весит по крайней мере полфунта. На каждой ноге их помещается штук двенадцать. Поэтому претендующие на изящество прыжки обладателей бубенцов напоминают не классические па, а танец молодых носорогов.

Я ни минуты не сомневался в том, что это шутовское представление не имеет ничего общего с местным фольклором. Достаточно было посмотреть на Маджабери, который корчил недовольные гримасы. Но что делать? Вазунгу пожелал во что бы то ни стало увидеть маски, которыми никогда не пользуется ни один уважающий себя представитель племени. А коли так — пусть наслаждается этими очками, лишь бы хорошо заплатил.

Я беру удивительный инструмент и внимательно разглядываю его со всех сторон. Тыквы, которые масаи используют для молока, имеют вытянутую форму и напоминают наши бутылки. Чтобы придать им такую форму, находящиеся на корню тыквы подвешивают особым образом. В процессе роста они постепенно вытягиваются под действием собственной тяжести. Другие тыквы перевязывают шнуром посередине, и они приобретают иную форму. Эта кибуйю, видимо, так и сделана.

Труба грязная и неприятно пахнет, но я все же не могу удержаться от искушения самому извлечь из нее зловещий рев. Я подношу ее к губам и, сделав глубокий вдох, начинаю постепенно наращивать звук. Эффект совершенно необыкновенный. Толпа васукума валится от смеха. Они хватаются за животы, восторгу их нет конца. Из уст в уста передается, что бвана мкубва только что изображал льва. Я же тем временем убеждаюсь в том, что эта совсем обычная и даже неказистая по внешнему виду вещь — проявление мастерства самого высокого класса. Кибуйю необходимо за любую цену приобрести для нашего музея в Польше.

— Послушай, Маджабери! — обращаюсь я к хозяину. — Я хочу купить кибуйю.

Маджабери не знает английского языка, но каждый раз, когда чего-нибудь не понимает, таращит глаза и спрашивает:

— Addis Abeba you like? (Нравится ли тебе Аддис-Абеба?).

— Да что мне твоя Аддис-Абеба! Послушай, — обращаюсь я уже к санитару. — Объясни своему господину, что мне нужна кибуйю.

Теперь Маджабери понял, о чем идет речь, и молниеносно отреагировал. Ни на минуту не переставая жевать какие-то корешки, он вытянул вперед руку и, вырван инструмент v колдуна, вручил его мне.

— На, держи, теперь это твое А с ним не разговаривай. Завтра я сам все улажу.

Видимо, этот шут пьет молоко не от одной из коров, принадлежащих Маджабери, коли вместо того, чтобы протестовать, он лишь одарил его очаровательной улыбкой и, возвратясь к бренчащей бубенцами компании, провозгласил клич во славу бвана мкубва. О, он прекрасно знает, как растопить сердце вазунгу и выудить у него солидную горсть медных монет!

У великого вождя племени васукума нет собственного лимузина, как, например, у короля Руанды. Маджабери, вероятно, никогда даже не видел хорошей машины, ибо на каких только драндулетах не ездят здесь англичане! В сезон дождей тут не пройдет даже осел, и каждому африканцу известно, что самым надежным другом в этих трудных условиях является маленький грузовой автомобиль, на задние колеса которого надеваются цепи. Лишь в этом случае, имея при себе две запасные шины, несколько прочных канатов, топор, кирку, лопату, палатку, ружье и постель, уважающий себя африканец может пускаться в путешествие. Счастливым обладателем такого грузовичка и был король Маджабери. Кстати, он его водил сам и даже с лихостью.

Мы едем по проложенной среди глины дороге. Здесь нет никаких рвов, а следовательно, не предвидится и опасностей. В Африке принято ездить по пересеченной местности.

Мне уже надоела тряска и клубы едкой пыли.

— Далеко еще до цели? — осторожно спрашиваю я Маджабери.

В Африке мне постоянно приходится куда-то ехать, делать перегоны по нескольку сотен миль, направляясь, как всегда, «недалеко».

— Стой!.. Останови, ради бога, — вскрикиваю я, хватая за руку Маджабери. — Я хочу посмотреть, что это за белые украшения на крыше вон той хижины.

— Да смотреть-то не на что, это страусовые яйца. Васукума всегда украшают крыши своих жилищ яичной скорлупой.

— Разве здесь так много страусов?

— Очень много.

— А что вы делаете с их яйцами?

— Как что? Едим.

— Я не это имел в виду. Что вы делаете из скорлупы?

— Бусы, очень красивые белые бусы.

— Я хотел бы посмотреть на них, если можно.

Наконец машина остановилась перед хижиной, ничем не отличающейся от других. Посреди двора стоит огромная корзина без дна, а из нее торчат два скрещенных рога антилопы и разбитый горшок.

— Послушай, баба! — обращается Маджабери к хозяину дома («баба» означает дед или отец). — Бвана мкубва хочет купить бусы из яиц страуса. Они есть у вас?

— У дочери есть, но она куда-то ушла.

— Врешь. Никуда она не ушла, я только что видел, как она спряталась вон в ту хижину. Прикажи ей немедленно выйти оттуда.

Воля короля выполняется беспрекословно, и вот перед нами появляется складная, привлекательная девушка с тремя рядами белых бус на шее.

— Подойди ближе, — приказывает ей Маджабери.

Плотно прилегающие одна к другой белые пластинки, вырезанные ручным способом из скорлупы страусового яйца, напоминают изделия бушменов из Южной Африки.

— Продай мне бусы! — прошу я девушку.

Но она даже и слышать об этом не хочет. Надула губы и смотрит куда-то мимо меня, как будто ищет там поддержки. Я оборачиваюсь. Сзади молча стоит какой-то угрюмый человек. Может быть, это ее муж или жених. Я предлагаю фантастическую по местным представлениям сумму денег. Она отказывается. Торговля и уговоры длятся по крайней мере полчаса. В конце концов, раздосадованный и уже готовый отказаться от своих намерений, я отхожу, но тут меня окликает человек, который до сих пор не проронил ни слова:

— Может быть, бвана мкубва хочет купить точно такие же бусы, только совершенно новые?

— Ну конечно! Главное, чтобы они были сделаны из скорлупы яиц страуса собственноручно кем-нибудь из племени васукума.

— И те и другие бусы делал я сам. Они совершенно одинаковые. Новые я предлагаю бвана мкубва за десять шиллингов.

Когда минуту спустя после состоявшихся торгов мы возвращались к машине, я спросил Маджабери:

— Почему девушка отказалась продать старые бусы, когда у нее были новые?

— Она боялась их продать, ведь это был подарок. Бвана мкубва видел, как она все время смотрела на своего мужа. Уж он бы задал ей жару, если бы она поддалась искушению продать их. Это своеобразный способ испытания верности жены. И лишь когда бвана мкубва отказался от попыток уговорить ее, муж предложил новые бусы. Васукума очень любят подарки. И Маджабери тоже любит… подарки.

На последней фразе было сделано особое и недвусмысленное ударение, и я стал мысленно подсчитывать, сколько украшений и гребешков осталось в моем чемодане. Часть этого балласта надо будет перенести во дворец короля васукума.

— Ну, а теперь вылезаем, — вдруг решительно заявил Маджабери. — Дальше нам придется идти пешком. Я не хочу, чтобы буфуму услышал шум мотора, а то он непременно ускользнет от нас.

Мы вылезли из машины и сразу же оказались среди мягких зарослей цветущего кустарника. В это время года кусты вместо листьев усыпаны бархатистыми пурпурными цветами. Правда, впечатление мягкости, которое они создают, чисто иллюзорно, ибо в Африке почти все цветы ревниво охраняются шипами, а те, которые не колются, ядовиты, как, например, прелестная в своей девственной непорочности белладонна. Я лично предпочитаю укол шипа капельке молочно-белого сока этой искусительницы, точно так же как прыжок ужа предательскому спокойствию свернувшейся кобры. В тропиках надо быть чутким и осторожным, особенно там, где ничто не рычит, не шумит и не колется.

— Смотрите! — вдруг громко вскрикивает Маджабери. — Какая неожиданность! Сам буфуму идет нам навстречу. Значит, кто-то предупредил его о нашем приезде и тем не менее он не скрылся.

Навстречу нам вышел худой старик. В руке он держал колокольчик, которым беспрестанно звонил. Приблизившись к нам, он с достоинством произнес:

— Я жду гостей с раннего утра. Милости прошу!

— Откуда же ты узнал о нашем приезде?

— Каждый мудр своей мудростью: ты мудр как вождь, я — как буфуму.

— Бвана мкубва хочет посмотреть, как ты предсказываешь будущее по расположению внутренностей зарезанного петуха. Ты можешь ему это показать?

— Не смею ослушаться тебя, но ворожу я только для шензи (простых людей). Показать же могу. Это другое дело.

Маджабери подмигнул мне, как бы говоря: ловкач. Делать нечего. Мы вынуждены были довольствоваться тем, что он нам предлагал.

Мы последовали за буфуму и оказались перед типичной для племени васукума хижиной: квадратной со страусовым яйцом на крыше.

— А петуха вы привезли с собой? — довольно непринужденно спросил колдун своего короля.

Надо сказать, что поведение его было далеко от раболепия.

Маджабери повторил вопрос старика мальчику-слуге, тот в свою очередь— шоферу. Шофер достал из мешка красивого белого петуха. Оказывается, все было предусмотрено заранее. Колдун вынес скамеечку для себя и две точно такие же для нас. Мы уселись против него.

— Каждый клиент должен принести петуха, а клиентка — курицу, — предупредительно объяснил нам буфуму. — А этот маленький ножик, — он вынул нож из футляра, — предназначен для операции.

— Вот так провожу ножом вдоль грудной клетки и живота… — наклонившись над петухом, он вонзил в него нож. — Все внутренности я вынимаю вот в эту деревянную чашку с водой. Мои руки не должны быть выпачканы кровью, так как иначе гадание будет н правильным. Внутренности петуха образуют определенного рода кольца и зигзаги, по которым я могу узнать решительно все о людях, находящихся рядом со мной, и даже о тех, которые как-то с ними связаны. Мне известно все… Вот и теперь — я знаю, но не скажу, потому что я никогда не гадаю вазунгу. Бвана мкубва хотел, чтобы я показал, как это делается. Вот я и показал.

— Этот твой буфуму выглядит мудрецом, — шепчу я на ухо Маджабери, совершенно забыв о том, что он не понимает меня, так как я говорю по-английски.

— Аддис-Абеба очень красивый, — звучит в ответ.

Возвращаемся мы той же дорогой в том же автомобиле, но уже без петуха.

— Что означают эти большие, конусообразные корзины в ваших дворах? Их венчают два рога и разбитый горшок. Они стоят почти в каждом дворе.

— Это памятники предкам. Без них не было бы в доме покоя. Призраки умерших преследовали бы ныне живущих.

— А где же могилы ваших предков? Я нигде не вижу кладбища.

— Раньше мы просто относили трупы в лес и бросали на съедение гиенам, но теперь нам запретили делать это, и мы хороним их где попало, чаще всего поблизости от жилья.

Когда мы остановились перед резиденцией короля, нас уже ожидала толпа танцоров. Все они были одеты в белые, отороченные голубым безрукавки, похожие на безрукавки тореадоров.

— Это уже какие-то другие певческие братства?

— Их очень много. Невозможно пересчитать, — отвечает мне Маджабери. — Я прогоню их, уже поздно.

В этот момент из дверей гарема вышли жены короля, одетые в праздничные, яркие туники. Проходя «бочком» мимо меня, они приседали и кокетливо ударяли в ладоши. Тут я вспомнил недавний намек Маджабери и бросился за своим чемоданом. Выбрав самые лучшие украшения, я подарил их женщинам. Великий Маджабери расплылся в довольной улыбке, сверкнув широкими белыми зубами. Мои дары произвели на него ошеломляющее впечатление. Теперь мне гарантированы новые почести. Пора обедать. Мне, конечно, подают еще одну курицу. За три дня пребывания при дворе Маджабери я съел их уже девять. В общем это не так плохо. И тем не менее сегодня я покидаю края племени васукума.