У народов Восточной Африки

ДАР-ЭС-САЛАМ

Уже два месяца я являюсь так называемым этнографическим коллекционером, или экспертом по африканскому искусству, образцы которого собираю официально для музея в Танганьике, а неофициально — для Музея национальных культур в Млочинах под Варшавой, Итак, я исследую Восточную Африку вдоль и поперек, заглядывая в самые дикие ее уголки.

К сожалению, музей в Танганьике не располагает автомобилем, и я вынужден путешествовать как придется — то пешком, то на велосипеде, иногда на попутной машине, кое-где даже поездом.

Работа захватывающе интересна: снимаю серьги с местных жителей, подкупаю факиров, чтобы добыть их талисманы, пробираюсь сквозь заросли джунглей по следам тайных ритуальных танцев.

Весь сегодняшний день я провел в подготовке к очередной вылазке. Изучал карту, наметил путь, рассчитанный на несколько месяцев. Основная цель моих скитаний— выяснить историю происхождения таинственной маски, которая находится в нашем музее. Никто ничего не может о ней рассказать. Несколько лет назад пришла по почте анонимная посылка. Кто ее прислал и откуда? Эту загадку я и должен разгадать.

Вечером, устав от работы, я вышел из здания музея и не торопясь направился к берегу моря.

Солнце только что зашло. Со стороны океана подул легкий ветерок. Несколько пароходов застыло в ожидании разрешения на въезд в залив. Зажглись огни. Светящиеся зигзагообразные полосы легли на светлую зелень воды и сразу же погрузились в прибрежную муть.

Здесь мне делать нечего. По инерции поворачиваю в сторону города. Полная луна льет свой свет сквозь плюмажи пальм, их разлапистые тени ложатся на асфальтированный тротуар. Приятная прохлада океана сюда не доходит. Сразу становится душно и жарко. У местных жителей я научился ходить не спеша. Я бесцельно бреду, медленно переставляя ноги. Строительство этой стороны Дар-эс-Салама еще не закончено, повсюду возвышаются несимметричные стены рождающегося города. Я направляюсь к виднеющимся вдали пятнам зелени. Там ютится беднота, там нет ни магазинных витрин, ни света фонарей. Постепенно дома утрачивают свой столичный вид, все чаще перемежаясь с полуразрушенными хижинами. Во дворах разведены очаги. На них готовится пища, а вокруг движутся пурпурные тени.

Неожиданно я услышал приглушенный, но хорошо знакомый, басовитый звук барабанов. Я остановился, прислушался. Звук доносился из боковой улочки. Это не был ночной телеграф, барабан выбивал обычный ритм танца. «Пойду посмотрю», — решил я.

По мере того как я приближался, подходили все новые и новые прохожие, собираясь в шумные, активно жестикулирующие группки. В этой толпе я оказался единственным европейцем.

Вот и огражденная площадка, в центре которой на высоком шесте колышется керосиновая лампа. Полами некогда белых, по-арабски наброшенных плащей танцующие поднимают клубы пыли. Их подвижная змейка извивается, перемещается, то оказываясь в тени, то вновь выходя на освещенное пространство.

Две профессиональные проститутки, стройные и ловкие, раскрашенные как чучела, украсив головы султанами из перьев, вызывающе размахивают юбками хула-хула. Чувственной пластикой плеч и бедер они искусно привлекают клиентов. Сквозь толстый слой пудры, скорее даже помады, пробивается фиолетовый оттенок щек. Губы алеют старопольским амарантом. Однако хорошей клиентуры не много.

Музыканты уже сильно пьяны. Ударяя пальцами по натянутой коже барабанов, они время от времени подскакивают в такт музыке и издают пронзительные крики. Бармен обходит всех по кругу, доливая из огромного жбана помбе (местное пиво) тем, кто еще в состоянии платить. По сторонам у края площадки возятся пьяные, они поддерживают друг друга и бессвязно болтают. Никаких ссор, никакой ругани. Они потчуют друг друга до тех пор, пока в кармане не останется ни гроша.

Гей! — все более лихо и зазывающе звучат барабаны. Своим ритмом они гипнотизируют, увлекают, вводят в состояние экстаза. Танцоры изгибаются, искусственно вытягивают шеи, делаясь похожими на хищных птиц, и начинают механически двигать ими, как одурманенные. Веки полуприкрыты, как у лунатиков. Танцуют кто как умеет. Здесь нет обязательных па. Всех объединяет увлекающий, безраздельно господствующий над душой и телом ритм. Такой ритм могут отбивать лишь умелые руки, приученные к этому с детства. И они отбивают его самозабвенно, ударяя попеременно то подушечкой большого пальца, то кончиками пальцев, то кулаком и даже ладонью. Предварительно барабаны настраивают. Их прогревают над огнем, чтобы натянутая на них кожа стала податливой, скользкой и упругой. Если тональность звучания не удовлетворяет исполнителя, он извлекает откуда-то кусочки воска и раскладывает их маленькими порциями на поверхности кожи. На барабанах в Африке исполняют все. Барабаны образуют трио, квартеты и целые оркестры, но всегда — это только одни барабаны: маленькие и большие, бочкообразные, длинные, похожие на орудийные дула, и короткие, на подставках и без подставок, с выпуклыми поверхностями, двусторонние и односторонние…

Парни с силой отбивают ритм, подрагивая плечами и дергаясь всем телом. Время от времени они вскакивают, переворачиваются в воздухе и снова возвращаются к прерванному занятию. Положение играющих зависит от формы инструмента. На барабанах вытянутой формы сидят верхом, некоторые барабаны вешают на грудь или держат под мышкой.

Вдруг ритм танца ослабевает, вместо резких ударов раздается легкое постукивание. Это музыканты для большего разнообразия отбивают такт на собственных коленях. Но неистовая пляска продолжается. То один, то другой выскакивает на середину, отделяясь от извивающегося ряда танцующих, и начинает поднимать колени, выпячивать грудь, вертеть головой. Каждый старается прежде всего обратить внимание на себя.

Неожиданно шум прекращается. Тишина кажется удивительной. Танцоры усаживаются группками, потягивая помбе. Музыканты собираются вокруг огня, настраивают барабаны. Видимо, через мгновение начнется новая программа. Иной танец — иной ритм. Это только нам, европейцам, кажется, что африканская барабанная музыка однообразна и монотонна. Нужно повнимательнее прислушаться, побывать среди различных племен, и ваше ухо научится улавливать тонкие оттенки мелодии.

Но вот раздается резкое, стремительное, навязчивое грохотанье, и на сцену кокетливым аллюром снова выбегают две проститутки в юбочках хула-хула. Они изгибаются, играют бедрами. Это васуахили — жительницы морского побережья. Язык жителей побережья — суахили — эсперанто Восточной Африки.

Женщины семенят ногами, притопывая босыми ступнями, задорно покрикивают, вертятся волчком.

Такого испытания мужчины не выдерживают. Они входят в освещенный круг и начинают танцевать под самой лампой, заигрывая и кокетничая с женщинами. Но вот все сразу кладут руки на бедра и образуют ряды. Танцующие взмахивают локтями, бой барабанов становится все более неистовым. Они захлебываются, им как будто не хватает дыхания.

Эти сумасшедшие танцы, видимо, будут продолжаться до самого утра. Ничего нового я уже не увижу Я удаляюсь от раскачивающейся в воздухе лампы, погружаясь во все более молчаливую и темную пустоту другой части уже давно уснувшего города.

Завтра ранним утром меня будет ждать поезд. Я начинаю свое путешествие, или скитание, которое продлится несколько месяцев.