У народов Восточной Африки

МАЛЯРИЯ

Раннее утро. На придорожной траве лежит роса. Даже пернатые певцы еще не проснулись. Мы стоим злые и раздраженные. Миссионер мысленно подсчитывает, сколько времени потрачено впустую, меня же бесит устроенная им церемония проводов до самой машины. Я понимаю, если бы это была машина, заказанная на определенный час, — а то ведь нет. Мы просто ждем какой-нибудь оказии и пока безрезультатно.

— Жить в Африке, не имея собственного автомобиля, просто невозможно, — начал мой партнер, чтобы прервать затянувшееся и ставшее утомительным молчание.

— Что же делать, если его нет.

— Музей в Танганьике мог бы позволить себе столь необходимый расход. Как можно посылать человека, обрекая его на скитания?

«Злоба, изливаемая в данный момент на музей, не что иное, как досада по поводу потерянного времени», — промелькнуло у меня в голове, и я тут же поспешно заговорил:

— Очень вас прошу, святой отец, оставьте меня одного. Я превосходно справлюсь со всем, а вас ждут дела. Я думаю, что машина должна появиться с минуты на минуту.

— Ну хорошо, я пойду. Не забудьте, вы должны добраться до местечка Мтана. Его легко узнать по скоплению лавочек на скрещении дорог. Как будто там есть даже указатель с надписью «Китангари». В Мтане вы пересядете на любую попутную машину и поедете в другом направлении. Священник миссии в Китангари — человек необыкновенно радушный, он побеспокоится о том, чтобы устроить вас наилучшим образом. Если на обратном пути вы окажетесь в наших краях, прошу не забывать.

Я вздохнул с облегчением. Не переношу подобного рода услуг, оказываемых из вежливости. Наконец-то я свободен и завишу только от самого себя. Я выбираю место, густо поросшее придорожной травой, усаживаюсь, вытягиваю перед собой ноги, опираюсь на выставленные назад локти и, откинув голову, вдыхаю всей грудью еще прохладный, бодрящий, не испорченный соседством какой-либо фабрики воздух. Люблю сливаться вот так с окружающим меня простором. По обе стороны от меня широкая шоссейная дорога, и мне совершенно безразлично, куда ехать. Впрочем, я еду в Китангари (название абсолютно ничего мне не говорящее), но что меня ждет там и куда я подамся потом — не знаю. Это будет зависеть от снисходительности водителя попутной машины. Итак, я должен торчать здесь в бессмысленном ожидании, может быть, час, а может быть, и целый день. Сейчас меня это уже не волнует.

Но вот кто-то едет. Шум приближающейся машины доносится со стороны Сонгеи. Я срываюсь с места и становлюсь на дороге, преграждая путь автомобилю. Раздается скрежет тормозов, и машина останавливается как вкопанная. Я усаживаюсь рядом с шофером. Не проронив ни слова, он трогает машину.

Мы летим как сумасшедшие, не обращая внимания на выбоины и камни. Разболтанные доски и металлические части кузова отчаянно громыхают. Каждая неровность на дороге отзывается немилосердным толчком пружин разодранного сиденья. Нет ничего ужаснее, чем езда на грузовой машине без всякого груза по ухабам африканских дорог.

Мы ехали всего полчаса, и вот на горизонте появились жилые строения.

— Что это за селение? — спрашиваю я.

— Мтана, — равнодушно отвечает шофер, не спуская глаз с дороги.

— Останови. Я выйду. Чья это машина?

— Ведомства общественных работ.

— Вот тебе за то, что подвез.

Шофер неуверенным жестом берет монеты. Ведь машина принадлежит правительству, так зачем же платить?

— Много народу туда ездит? — спрашиваю я, указывая в направлении Китангари.

— Раз на раз не приходится: то много, а то никого.

Забавная история. Где же мне ночевать, если не подвернется попутная машина? Мтана, носящая громкое название городка, представляет собой скрещение четырех дорог, окруженное лавочками, владельцы которых — индийцы — в позах Будды терпеливо поджидают редкого клиента. И стоило мне появиться в их обществе, как первый же из них любезно предложил мне стул. Как же я мог отказаться, если он даже вытер пыльный стул рукавом собственной полосатой пижамы? Я улыбаюсь как можно приветливее:

— Благодарю вас. Я на минуту, только дождусь машины.

— Вы условились заранее?

— Нет. хочу перехватить первую попавшуюся.

— О!., в таком случае вы можете сидеть спокойно. Может быть, она пройдет здесь после полудня, а может быть, и вообще не пройдет.

А тем временем вокруг нас уже собралась толпа подростков.

— Откуда вы прибыли, если не секрет? — начал с обычного в таких случаях вопроса владелец стула. Просиживая целыми днями на корточках в томительном ожидании, он жадно ловит любую новость, чтобы поделиться ею со своими ближними и дальними соседями.

Я не хочу заслужить репутацию дурно воспитанного человека и поэтому вынужден отвечать:

— Из миссии Нангоо.

— По служебным делам или личным?

— По служебным.

— И вам не предоставили автомобиля? Что же это за фирма?

— Как видите.

— Но этого просто не может быть. Вы шутите.

В эту минуту я от всей души желал, чтобы попечитель музея оказался на моем месте, в пыли и на солнцепеке. Весьма возможно, что в этом случае у музея открылись бы возможности выделить какие-то фонды на исследовательскую работу.

— Так вы не государственный служащий? Вы чем-нибудь торгуете? Или, может быть, путешествуете в поисках золота?

— Нет. Я еду в гости к приятелю, — отвечаю я, довольный тем, что эта безобидная ложь избавит меня от дальнейших расспросов.

— А где живет ваш приятель?

— В Китангари.

— Это, наверное, священник-миссионер?

Мне надоели эти расспросы. Подхватив свой узел, я направляюсь пешком в сторону Китангари. Стоит пройти небольшой отрезок пути, сесть на первый попавшийся придорожный камень, и я окажусь… один! Но не тут-то было. Я присаживаюсь у дороги, и сразу же вокруг меня на корточках располагаются любопытные.

— Good morning, sir! — обращается ко мне от, ин из них, желая похвастаться знанием английского языка.

— Good morning! — отвечаю я.

— Откуда вы идете, сэр?

— Из Мтаны.

— А куда вы идете, сэр?

— В Китангари.

— В миссию?

— Да.

— Может быть, вам нужен бой?

— Нет, не нужен.

— А кто же понесет ваш багаж?

— Я понесу его сам, — отвечаю я, и в этот момент меня неожиданно спасает шум приближающегося автомобиля. Мне даже не пришлось поднять руку. Водитель-европеец сам останавливает машину и опрашивает:

— Подвезти?

— Будьте так добры.

Некоторое время мы едем молча. Только что меня раздражали расспросы, теперь же я считаю своим долгом завязать знакомство. Англичанин между тем не проявляет к этому ни малейшего рвения. Я лихорадочно подыскиваю тему для разговора и соответствующие слова. В таких случаях лучше всего начать говорить о погоде, но язык не поворачивается обсуждать столь банальную тему. Не знаю почему, но мне кажется, что англичанин рассмеется в ответ. С чего начать?

— А что, дороги здесь везде хорошие? — наконец решаюсь заговорить я.

— В этом районе почти везде. Ближе к морю начинается песок. Вы в этих местах впервые?

— Да. Может быть, вы сумеете мне кое в чем помочь? Я собираю образцы африканского искусства для музея в Танганьике. И прежде всего разыскиваю маски.

— Вам посчастливилось: я здешний комиссар, возвращаюсь после осмотра подопечных территорий. Я бы с удовольствием встретился с вами в Невале. По дороге мы проедем через Китангари. Там есть смысл задержаться. Я распоряжусь, чтобы местный джумбе специально для вас устроил празднество. По всей вероятности, он разыщет и маски. Это очень предприимчивый и на редкость интеллигентный человек.

Я только намеревался подробнее обсудить затронутую тему, как комиссар весьма неожиданно пробормотал:

— Хорошая сегодня погода, не правда ли?

— В самом деле, — поспешно согласился я.

— Давно не было дождя, поэтому так много пыли.

— А когда здесь начинается пора дождей?

— Где-то в середине декабря.

— Сейчас начало ноября. Я боюсь, как бы я не оказался отрезанным от Дар-эс-Салама.

— Дорога на Дар-эс-Салам неплохая, она идет вдоль побережья. Вот только река Руфиджи может выйти из берегов, и тогда через нее не переехать, но до этого еще далеко.

Мы продолжали перебрасываться отдельными фразами, не докучая друг другу чрезмерными расспросами, до тех пор пока не въехали на территорию рынка. При виде машины комиссара поднялась суматоха. Со всех сторон к нам спешил народ. Через минуту у нашей машины оказался и сам джумбе. Вслед за ним собрались старейшины. У джумбе был двойной подбородок, живот в складках и хитрые бегающие глаза. С лица его не сходила растерянная улыбка, ведь он еще не знал, зачем сюда пожаловал комиссар.

— Послушай, Абдалла! — начал комиссар, указывая на меня. — Этот человек поселится в миссии. Организуй для него нгому. Пусть все оденутся так, как ходили прежде, и принесут с собой старые музыкальные инструменты, копья, щиты и маски. У вас есть маски?

— А как же. Бвана мкубва получит все, что только пожелает. Может быть, и куры нужны?

— Это как он скажет.

Тут комиссар обратился ко мне:

— Желаю успехов и жду вас в Невале.

Когда машина скрылась в клубах пыли, я сразу приступил к делу:

— Послушай, джумбе! Я хорошо заплачу тебе, если ты достанешь мне такую маску, как на этой фотографии. Посмотри, есть здесь такие?

— Сколько душе угодно. Мне нужно три дня, чтобы организовать нгому. Я извещу вас, когда все будет готово.

Перспективы открываются чудесные, и мне ничего не остается, как ждать. Я направляюсь к виднеющемуся вдали зданию миссии.

Отец Лонжинус в противоположность священнику из Намупы не отличался ни физическими достоинствами, ни душевной щедростью. Худой и высокий, как жердь, он пытливо смотрел на меня из-под густых нависших бровей, пронизывая, как рентгеновскими лучами, взором лихорадочно горящих глаз.

— Вам повезло, что вы встретили комиссара. Без его распоряжения джумбе ничего бы не сделал. Это на редкость тупой, ленивый человек, подлец и лицемер — отвратительная личность.

Я вспомнил характеристику, данную джумбе комиссаром («Очень предприимчивый и на редкость интеллигентный человек»), и невольно улыбнулся. Впрочем, такое резкое расхождение во мнениях меня ничуть не удивило. Прежних потомственных вождей британское правительство давно истребило; вновь назначенные вожди племен — это наиболее гибкие подхалимы и абсолютно бесполезные прохвосты. Отец Лонжинус, безусловно, был ближе к истине.

У меня не было ни малейшего желания три дня без дела сидеть в миссии, не говоря уже о том, что мне пришлось бы по нескольку раз в день посещать службу. Я предпочел это время использовать для изучения местности. Своими планами я поделился со священником.

— Превосходно. Я дам вам хорошего проводника.

Через минуту он представил мне пожилого человека, худого, как он сам.

— А вот и Игнатий. Он знает всех вокруг. Это как раз тот человек, который вам нужен. Походная кровать у вас есть?

— Обойдусь двумя пледами, я привык к спартанскому образу жизни.

— Смотрите, как бы эта привычка не вышла вам боком…

Стыдно признаться, но у меня никогда не бывает с собой необходимого снаряжения и даже провизии. Я всегда путешествую с пустыми руками, хотя полностью отдаю себе отчет в том, что это крайне непредусмотрительно. В моей скитальческой жизни уже не раз выдавались недели, когда я вынужден был голодать, но зато отсутствие багажа позволяло мне быстро перемещаться с места на место… Я люблю хорошо поесть, но в то же время легко перестаю ощущать потребность в еде, когда меня захватывает работа.

Мы идем довольно быстро. Мой проводник вопреки ожиданиям энергично отмеривает шаги. До ближайшей деревни восемнадцать миль, то есть около двадцати семи километров, и мы должны добраться до нее засветло, ибо возможность ночлега в лесу здесь полностью исключена.

Несмотря на то, что уже перевалило за полдень, солнце жжет немилосердно. Фотоаппарат начинает оттягивать мне плечо. Сколько времени мы уже идем? Мои единственные часы остановились. Выбитый из нормального ритма жизни, я забыл их завести.

Длительная засуха лишила кусты и деревья лиственного покрова, и теперь они стоят абсолютно голые, напоминая наши ольховые рощи поздней осенью.

Неожиданно Игнатий поднял руку. Я не могу понять, почему он остановился и делает мне знаки не шуметь. Там, впереди, что-то происходит, но я ничего не вижу. Удивительные глаза у этих людей! Они умеют подметить даже самым тщательным образом замаскированный предмет, выделить на желтом фоне наиболее желтое пятно. Игнатий указывает мне пальцем на траву. Наконец, внимательно присмотревшись, я замечаю маленькую обезьянку, худенькую, беспомощную, ковыляющую на одном месте.

— Что же мы стоим? Поймай обезьянку, мы напоим ее молоком, и она будет моей. Я возьму ее с собой в миссию.

— Не двигайся с места, бвана мкубва! — схватил меня за руку Игнатий. — Павианы ужасно злые. Они идут сюда, чтобы забрать малютку. Им ни в коем случае нельзя преграждать дорогу. Они умные, как люди.

Только теперь я заметил справа от нас целое стадо обезьян. Процессию возглавляли два больших павиана. Обезьяны шли на четвереньках, глядя в нашу сторону. Ближайших из них отделяли от меня каких-нибудь десять метров. Они пересекли дорогу, затем одна из обезьян-предводителей, видимо самка, быстрым движением подхватила малышку с земли, поместила у себя под животом и, поддерживая его одной лапой, пустилась наутек, опасливо озираясь по сторонам. Страх овладел всеми павианами одновременно. Они удирали крупными прыжками, выполнив свою сопряженную с риском обязанность. И только отец семейства остался на месте. Он приподнялся и, стоя на двух ногах, как человек, наблюдал за нами. Он как будто понял, что нам не из чего стрелять, и, дождавшись, пока последние обезьяны скроются в лесной чаще, неторопливо и с достоинством направился вслед за ними.

Мы продолжали свой путь. Я натер мозоль и прихрамывал, но старался не поддаваться. Расстояние, отделявшее нас от деревни, должно быть преодолено. Другого выхода нет. Однако каждый шаг дается все с большим трудом. Звенит в голове, перед глазами мелькают голубоватые тени. Я не могу понять, что со мной происходит. В висках пульсирует кровь, по лицу разливается горячий румянец. Наконец, тяжело дыша, я беспомощно опускаюсь на траву и опираюсь спиной о дерево.

— Далеко еще?

— Уже совсем близко, бвана мкубва.

Я поднимаюсь, собрав остатки сил, но их хватает ненадолго. Колени мои подгибаются…

— Бвана мкубва болен? — забеспокоился Игнатий.

В самом деле, эта мысль только что пришла мне в голову. Я болен. Пробую пульс. Сомнений нет — малярия. Я усаживаюсь прямо посередине дороги, и меня охватывает невероятное желание спать, превозмочь которое я не в состоянии. Спать… спать!.. Зубы стучат от холода. Весь я сотрясаюсь, как в конвульсиях. Глаза застилают слезы.

— Бвана мкубва, вставай. Здесь оставаться нельзя. Деревня совсем близко. Сюда может прийти лев.

— Оставь меня в покое!

Голова разрывается от боли. Ломит суставы и поясницу. Нестерпимый жар охватывает все тело.

— Игнатий, иди в деревню один. Позови людей. У меня нет сил.

— Нельзя, бвана, сюда может прийти лев. Здесь их очень много.

Я уже не слышу, что он говорит. По телу разливается приятная истома. Звон становится тише и доносится откуда-то издалека…