У рыбацкого костра

3.

Наталья Кузьминична и Леонид Борисович Пылаевы доживали в браке девятый или десятый месяц, а сильная их любовь все не проходила да не проходила… По улицам ходят рядышком, под ручку, в кино как с первого кадра обнимутся, да так и не разнимутся до самого конца сеанса, купаются вместе где-нибудь на отшибе, а если завуч-англичанин, скажем, на недельку в командировку уедет, то почтальонша Зина в адрес Натальи Кузьминичны Пылаевой сразу три письма в один день тащит, и на каждом конверте картинка - два голубка сидят и воркуют…

Как-то участковый Анискин в дом завуча Пылаева пришел под вечер, когда по расчетам участкового завуча дома в этот час быть не могло.

- Здравствуйте-бывали! - вежливо поздоровался Анискин, войдя в дом и снимая форменную фуражку. - Как ваше ничего, Наталья Кузьминична? Ух, какой фонарь, то есть… торшер! Поди, из областного центра привезли? Ух ты, а это что же такое будет, что не разбери-поймешь?

- Это декоративный камин! - гордо ответила Наташка Казакова и мгновенно всунула вилку в электроштепсель. - Ты глянь, дядя Анискин, как он пылает, как светит, как всеми цветами переливается!

- Ох, ох, ох! - по-бабьи заохал участковый, приседая и вертя головой на все четыре стороны. - А это, надо понимать, что об трех дверях, шифоньер, а это, я так разумею, сервантес, а посуда - сплошной хрусталь… У! А это что за молотилка?

Наташка снисходительно улыбнулась:

- Это не молотилка, дядя Анискин, а кофеварка… Вот сюда я воду заливаю, сюда - кофью сыплю, а здесь - огонь. Пять минут - и готово! Несу Леониду Борисовичу в постелю, а вторую чашку сама пью… На весь дом аромат, словно ты не в избе, а в каком московском ресторане…

И пошла хвастаться напропалую и до тех пор хвасталась, пока участковый не остановил ее.

- Нддаааа-а! - сказал он как бы с завистью. - У продавщицы Дуськи товаров в магазине, наверное, и того меньше, чем у тебя в наличии имеется. Богатая ты женщина, Наталья Кузьминична, но вот с Веркой Косой, которая теперь по мужу Голикова, ты, поди, сравниться не можешь. У нее, например, джерсовых костюмов четыре, а нейлоновых кофточек - так тех просто шесть штук… А еще у нее есть…

- Что? - прошептала Наташка.

- Сам не знаю, что… - тоже шепотом ответил Анискин. - Тут вот так, здесь наперекосяк, с другой стороны навыворот, а изнутри шерсть.

- Ха-ха-ха! - раскатилась на весь дом Наташка. - Так это же у нее дубленка - шуба такая… Дубленка, говорю, шуба такая.

- Во! Во! - обрадовался участковый. - Шибко здорово на фронтовой полушубок сходит, только все наперекосяк да боком.

Он пыхтя сел на стул, что располагался посередь комнаты.

За стенами добротного дома пошумливала вечерняя улица, на реке шипел паром и колотил о воду плицами какой-то небольшой пароход, поселковая электростанция на базе локомобиля тоненько свистнула, что означало - половина десятого. С тяжелым гулом и гусеничным звяком прошел по улице трактор и вдруг заглох, отчего наступила такая тишина, что в ушах зазвенело.

- Да-да! - негромко и грустно произнес Анискин, опуская голову. - Хорошо живете, Наталья Кузьминична, а вот здоровье не бережете… Нет, нет, не бережете! - Анискин поцыкал зубом и укоризненно покачал головой: - Сегодня утром встречаю на улке вашего Леонида Борисовича, гляжу на него, а у самого сердце кровью обливается… Это чего же, думаю, с мужчиной-то произошло, что с ним, соображаю, такое подеялось, что он сам не в себе…

- Как это сам не в себе? - всполошилась Наташка Казакова. - Ты о чем это, дядя Анискин? Ой, не пугай меня, у меня сердце сильно слабое… Ну, не томи, говори, чего ты у Леонида Борисовича приметил!

Однако участковый не сразу дал ответ Наташке Казаковой. Он еще несколько раз тяжело вздохнул, еще разочек цыкнул зубом, вытер пот с широкого лба.

- Шибко похудел Леонид Борисович, - сказал наконец Анискин. - С лица здорово спали, и я так думаю, что это он оттого, что…

- Отчего? Дядя Анискин, отчего это? Ну, скажи, ну, ответь!

Участковый в последний раз тяжело вздохнул.

- Я по киномеханику Голикову, который Верки Косой муж, суждение имею, - неохотно сказал он. - Киномеханик такой худущий, да такой с лица бледный, что страсть. А отчего? Да оттого, что Верка Косая его одной картошкой да капустой кормит… Ни тебе масла, ни тебе сала, ни тебе мяса. Все у нее на тряпки уходит, а муж бегает по деревне тонкий да звонкий, ровно гончая собака.

Наташка Казакова сердито поджала красивые, вырезанные сердечком губы.

- А к Леониду Борисычу како это прикосновенье имет? - на местном наречии спросила она. - Какой такой есть у тебя, товарищ Анискин, замет или факт, что Леонид Борисович на одной картошке да капусте сидят? Ты, может, фактом располагаешь, а, товарищ Анискин?

- Да, - ответил участковый. - Ты почему четыре дня мясо в сельпо не брала? А тот килограмм, который ты пять дней назад покупала, он ведь давно, поди, съеден… Леонид-то Борисович - мужчина крупный, видный, красивый… Вот ты мне ответь, почему ты его на одной картошке и капусте держишь? Ну, отвечай!

Наташка Казакова от злости прямо задохнулась. Красивая она была женщина, даже очень красивая, а вот сейчас красивой быть перестала - постарела, глаза похудели, рот не сердечком сделался, а начал походить на замочную скважину, и ростом она, казалось, стала меньше, и стройности лишилась, и ноги вроде по- кривели. Вот до чего человека злость доводит!

- Ты у меня, товарищ Анискин, много горя натерпишься! - тихим от ярости голосом произнесла Наталья Кузьминична Пы- лаева. - Говоришь, я Леонида Борисовича на одной картошке да капусте держу! Так говоришь! Ну, Анискин, за это сама не знаю, что с тобой надо произвесть… Да я Леонида Борисовича так питаю, что ни в одном московском ресторане того не поешь… Да я его, любимого, так кормлю, что твоя толстозадая и во сне не видела, хотя в тебе весу сто пудов. Да я… А ну, пошли на кухню, Анискин! Посмотришь, как я своего любимого Леонида Борисовича питаю… Пошли, пошли, раз клевету на меня наводишь и хочешь меня с мужем развести…

В кухне Наташка Казакова подтолкнула участкового к столу, потом, махом открыв заслонку русской печки, чуть не затолкала его голову в топку.

- Я Леонида Борисовича плохо питаю? - кричала на весь дом Наташка Казакова. - Я его на одной картошке и капусте держу? А это что, Анискин? Это пироги с осердием или нет? Я тебя спрашиваю: это пироги с осердием или нет?

- Они! - признался участковый.

- А это что? - вопила жена завуча. - Это твердокопченая колбаса или капуста? Я тебя еще раз спрашиваю: колбаса твердокопченая или капуста?

- Колбаса. Твердокопченая.

- Ладно! Хорошо! А это что? Это картошка или чебак горячего копчения?

- Чебак.

- Еще ладнее прежнего! - завыла Наташка Казакова. - А вот это что? Это стерлядь вареная или обратно капуста? Я в последний, остатний, сто пятый раз спрашиваю: это вареная стерлядь или капуста?

- Стерлядь это, - сказал Анискин и подошел поближе. - Это, Наталья Кузьминична, самая что ни на есть стерлядь и самая, скажу я тебе, свежая стерлядь… Мало того, добавлю еще: хорошая стерлядь. Крупная, жирная, нагульная… И дорогая, наверное, а, Наталья Кузьминична? Ты, поди, за нее три рубля за килограмм платила? А? Три?

Наташка Казакова так и ахнула.

- Три! - всплеснула она руками. - Да ты и своем уме, дядя Анискин? Где ты такую стерлядь по три рубля возьмешь? По четыре с полтиной - вот сколько я за нее платила и не копеюш- кой меньше… - И даже захохотала от анискинской глупости: - Ха-ха-ха! По три рубля он хочет купить такую стерлядь1 Ну, насмешил…

Однако Анискин даже не улыбнулся, а только серьезно сказал:

- А ведь ты., Наталья Кузьминична Пылаева, зазря веселишься. Конечно, у тебя с мужем завучем при английском денег куры не клевали, но за стерлядь ты переплачиваешь… Да, да, переплачиваешь.

- А ты дешевле возьми! - опять засмеялась Наташка.

- И возьму! - спокойно ответил участковый. - К примеру сказать, за такую же вон стерлядь Анипадист Сопрыкин берет по три рубля… Сам покупал, и другие по три рубля брали… Да чего там далеко ходить: та же Верка Косая, которая теперь по фамилии Голикова, у него по три рубля такую стерлядь берет…

От этих слов Наташка Казакова так и шмякнулась задом на кухонную табуретку. На этот раз она не разозлилась, а, наоборот, сделалась печальной и от этого красивой, какой не бывала в нормальном состоянии.

- Эх, Анипадист, Анипадист! - проговорила она. - Он ведь мне, дядя Анискин, сродственником приходится, он моей матери двоюродный брат, а вот берет с меня по четыре с полтиной за килограмм. Это разве по-родственному, дядя Анискин, это разве по совести, Фёдор Иванович?! Эх, Анипадист, Анипадист, бессовестный ты человек!

Теперь обратное произошло: не Наташка взяла за руку участкового, а он ее; и, взявши, осторожно вывел из кухни в горницу. Здесь Анискин - опять осторожно и бережно - посадил Наташку на гнутый венский стул, сам садиться не стал, а, наоборот, выпрямился во весь свой высокий рост, но заговорил мягко.

- Я, Наталья, - сказал Анискин, - за тобой с той самой секунды сильно внимательно слежу, как ты замуж за Леонида Борисовича вышла… Я тебе в отцы гожусь, Наталья, ты с моей Зинкой почти одногодок, так что не обессудь за то, что тебе разбор делаю, твое поведение обсуждаю, а если что лишнее сказал, ты меня, Наталья, прости…

- Да чего ты, дядя Анискин, - смущенно прошептала Наташка. - Чего ты извиняешься, ты ведь мне тоже не чужой, а дальний сродственник… Да и не в этом дело, а в том, что я тебя, дядя Анискин, здорово уважаю…

- За это спасибо, Наталья, - ласково сказал Анискин, - но я тебя о трудном деле просить буду… - На этих словах участковый замялся и только через несколько секунд продолжал: - Тебе, может быть, придется показания на Анипадиста насчет стерляди давать… Да, нет, нет! Я так думаю, что он сам во всем признается, но если… Если его, Наталья, рубль совсем по рукам-ногам спутал, тогда тебе придется дать показания… Ведь это надо придумать - со сродственников по четыре с полтиной за килограмм брать, а с Верки - я тебе, конечно, про три рубля врал - он по пятерке берет.