Мередит с раннего вечера следила, как над лугом сгущается туман. Сейчас, в начале одиннадцатого вечера, она стояла у окна в ресторане Спрингвуд-Холла и выглядывала наружу, отодвинув край плотной шторы.
Она была одна в длинном зале с высоким потолком и темными укромными альковами. Верхний свет был потушен; зал освещался только двумя настольными лампами да приглушенным розовым светом догорающих в камине угольков. Кроме нее, вечером в ресторане были лишь две супружеские пары, но они давно ушли спать, пожелав ей спокойной ночи. Пожилой постоялец заметил: хорошо, что ему сегодня ночью не придется никуда ехать.
Из камина доносился тихий шорох; Мередит вспомнила, как гостеприимно потрескивали дрова. Сейчас обугленные обломки падали на решетку, испуская фонтанчики золотистых искр. Было тепло и душно. Тихо тикали часы. В Спрингвуд-Холле как будто остановилось время. На дворе сейчас мог быть и 1890, и 1909, и 1990 год — какая разница? Может, она и не одна, может, за ней следят из тени призраки бывших обитателей Спрингвуд-Холла, любопытные, но вполне дружелюбные?
Снаружи, по поразительному и зловещему контрасту с уютом внутри, все было окутано сырой, серо-белой, промозглой массой. Туман осадил дом, злобно кружа за окнами, как будто искал щель, через которую можно просочиться внутрь. Мередит различила во мраке слабые, призрачно-желтые отблески — то светили викторианские фонари. Деревьев и кустов не было видно вовсе. Мередит вздрогнула и отвернулась, уронив край тяжелой бархатной портьеры.
Несмотря на усталость, она еще не хотела подниматься к себе в номер и ложиться спать. Мередит вернулась к креслу у камина, взяла журнал о загородной жизни и, не раскрыв его, положила к себе на колени, глядя вниз, на догорающие угольки. Вот вспыхнул огонек, но почти сразу же погас.
Мередит сонно подумала: если привидения прежних владельцев по-прежнему блуждают по Спрингвуд-Холлу, им здесь сейчас, наверное, очень интересно: столько скандальных происшествий! Сегодня день выдался утомительный, как и все дни после убийства Эллен. После ухода Дениса и Алана Маркби Ли спустилась вниз позвонить и всю вторую половину дня провела в страстных переговорах с разного рода влиятельными людьми. К Мередит она присоединилась за ужином, но только для того, чтобы, не притронувшись к остывающей еде, излить гнев на полицию Великобритании, правоохранительные органы и лично Алана Маркби. Ли сулила старшему инспектору скорое возмездие, как только делом займется ее адвокат.
Стараясь не слишком жадно опустошать тарелку и тем самым не демонстрировать душевную черствость, Мередит внимательно выслушала свою собеседницу. Она старалась, как могла, защитить Маркби — правда, ей редко удавалось вставить слово. Но она понимала, что не может защищать его от всей души. Да и как защищать Алана, если она не знает, что он задумал? Вот какие мысли проносились в голове у Мередит сейчас. Она по-прежнему негодовала на своего друга.
Здесь, в тепле и полумраке, ей не верилось, что именно Дениса Фултона следовало забрать в полицию «для помощи следствию». Почему именно Дениса? Впрочем, как известно, в тихом омуте черти водятся, и, как выяснилось, прошлое Дениса оказалось весьма и весьма красочным.
Интересно, подумала Мередит, откуда он знает покойную миссис Брайант и при каких обстоятельствах они познакомились? И какова природа его недавнего общения с ней? Спрашивать Алана бесполезно; он, конечно, всё знает, но ничего ей не расскажет. Видимо, Ли тоже пребывала в неведении, ведь Денис ушел, лишь смутно пообещав потом все объяснить жене. Ничего удивительного в том, что Ли так расстроена. Не знать ничего и воображать самое страшное гораздо тяжелее, чем полностью знать все, какой бы горькой ни оказалась правда.
Ли как будто услышала телепатический призыв Мередит. Послышался тихий щелчок; подняв голову, Мередит увидела ту, о ком только что думала.
— Здравствуйте! — удивленно воскликнула Мередит. — Я думала, вы уже легли. Все остальные давно спят.
Ли невесело улыбнулась:
— Наверное, их ждут приятные сны! Не возражаете, если я немножко посижу с вами? — Она села в кресло напротив Мередит и стала безрадостно смотреть на догорающие угли.
— Погодите! — Мередит встала, взяла из корзинки у камина небольшое полено и подбросила его к углям. Через секунду полено занялось, шипя и рассыпая маленькие везувии искр. Из осторожности Мередит придвинула к огню сетчатую каминную решетку. — Ну вот, так лучше. Наверное, служащие не станут возражать, что мы подбрасываем поленья в огонь. Кроме того, никакой опасности нет.
— Вот какая вы практичная! — мрачно заметила Ли. — Вы очень полезная личность. Учтите, это комплимент.
— Спасибо, но слова «полезная личность» навевают мысли о какой-то рабочей лошадке.
— Не издевайтесь. Быть «полезной личностью» гораздо лучше, чем бесполезным украшением вроде меня!
В голосе Ли Фултон послышалась неожиданная горечь.
— Перестаньте, — мягко возразила Мередит. — Сейчас вы хандрите, потому что волнуетесь за Дениса. Представляю, как вы устали! Вам и правда стоит лечь спать. Примите аспирин. Если у вас нет, могу дать таблетку. Спите и ни о чем не думайте.
— Спасибо, таблетки у меня есть. Но я не хочу ни о чем не думать. Наоборот, я хочу поразмыслить хорошенько и все для себя выяснить! — Ли вздохнула. — Не понимаю, почему Денис не делился со мной своими неприятностями. Правда, не понимаю. Почему он решил, что мне ничего нельзя рассказать? Не съем же я его, в самом деле!
На ее бледном красивом лице выделялись глаза, под которыми залегли темные круги. Ли не сводила со своей собеседницы вопросительного и прямого взгляда. Мередит смутилась.
— Нет. Я не знаю, что случилось, но уверена в том, что он вас любит. Наверное, он просто хотел поберечь вас.
Ли ударила стиснутыми кулаками по подлокотникам кресла.
— Меня не нужно беречь! Я ведь не дрезденская фарфоровая статуэтка! Я не дура, не умственно неполноценная, я все могу понять и простить! Но ведь, когда люди смотрят на меня, они считают меня именно такой, верно? Еще одна дура-блондинка, богатая стерва, тупая как бревно! Картинка из модного журнала, пропахшая французскими духами, увешанная дорогими украшениями, которая не в состоянии заработать себе на жизнь и уверенно стоять на собственных ногах. Всю жизнь я жила на содержании у богатых мужчин. По статусу — нечто среднее между декоративной статуэткой и комнатной собачкой!
Мередит не могла не рассмеяться:
— Какая ерунда!
Однако она не могла не признать, что в словах Ли все же есть доля истины. Конечно, от нее не ждут никаких свершений. И разумеется, все первым делом замечают, во что она одета, какие на ней украшения, какими духами она душится. Вот и сейчас в воздухе чувствовался аромат ее дорогих духов. Бедная Ли! Она ведь неглупая женщина. Но у нее никогда не было возможности проявить себя…
— Не ерунда, а правда! — спокойно возразила Ли. — Вы тоже так считаете. Нет, не спорьте со мной. У вас все написано на лице. Я ведь не возражаю. Я ни разу не делала ни малейших усилий, не пыталась добиться чего-либо в жизни самостоятельно. Сначала была женой Берни, потом женой Маркуса, теперь я жена Дениса. Вот именно! Всегда была чьей-то женой.
— Я смеюсь не над вами, а над словами, которые вы произнесли, — возразила Мередит. — И потом, преуспеть в роли жены — тоже своего рода достижение. Не знаю, вышло бы такое у меня.
— Вы не пробовали. Выходите за своего полицейского, и тогда вы все поймете, а раньше — нет. А я не преуспела в роли жены Дениса, иначе он не считал бы нужным что-то скрывать от меня. Он боялся причинить мне боль, вот в чем дело. Мне гордиться нечем.
— Послушайте, — нерешительно начала Мередит. — Мы ведь пока не знаем, зачем Алану понадобилось беседовать с Денисом в полицейском участке. Возможно, к завтрашнему утру все прояснится.
Ли заметно оживилась.
— Прояснится или нет, а я вырву Дениса из когтей полиции! Завтра с утра здесь будет наш адвокат. Сегодня вечером он приехать не смог, потому что ему надо присутствовать в суде. Кроме того, сейчас туман, и прогноз погоды на дорогах неблагоприятный. Поэтому он решил отложить свой приезд до утра. Но он обязательно приедет и освободит Дениса задолго до официального окончания срока его содержания под стражей. И пусть только попробуют не назвать достаточно веской причины, по которой его задержали! Адвокат вполне уверен в том, что с освобождением трудностей не возникнет. Он хороший человек, друг Маркуса. Он не бросит нас в беде.
Опять Маркус. Покойный, но не забытый. Бедняга Денис женился на жене Маркуса, тратит деньги Маркуса и живет в доме Маркуса. А сейчас его еще будет защищать адвокат Маркуса. Мередит невольно посочувствовала Фултону, хотя сам Денис ей совсем не нравился.
Устыдившись своих мыслей, она спросила:
— Ли, а каким был Маркус Келлер?
— Маркус? Хороший человек, очень удачливый, вел дела жестко, но честно. Преданный, любящий муж. Очень щедрый. Он всегда меня баловал. Хотел, чтобы я была всего лишь красивой куклой. Может, если бы у нас были дети… но детей у нас не было. Моя дочь Лиззи родилась от брака с Берни. Берни был моим первым мужем. Мы и сейчас иногда общаемся. Он женился вторично, и у него есть еще дети. А у меня есть только Денис. Я не хочу его терять.
— У вас есть дочь, — напомнила Мередит.
Ли выразительно пожала плечами:
— Лиззи я не нужна. Она так похожа на своего отца! Берни всегда был крайне самодостаточным. Если бы он мог родить детей самостоятельно, ему бы и в голову не пришло жениться на мне! Он, конечно, хотел сына, а я не сумела ему его дать. Мы расстались друзьями. Я предоставила ему возможность родить сына в другом браке. При оформлении развода он был относительно щедр.
Они немного помолчали, глядя, как медленно сгорает в огне полено, подброшенное в камин Мередит.
— Жаль… — тихо проговорила Ли.
— Чего вам жаль?
— Просто жаль, и все. Мередит, а вы верите в переселение душ? В реинкарнацию?
— В то, что мы жили когда-то в прошлой жизни?
— Нет, скорее, в то, что мы еще вернемся, что нам дадут еще одну попытку.
— Не очень, — призналась Мередит. — Все, кто признавались мне, что верят в реинкарнацию, как выяснялось, считали, что в прошлой жизни они были Клеопатрами или Цезарями. Никому не хотелось верить, что они были полными ничтожествами. Наверное, очень приятно думать, что нам дадут еще одну попытку все исправить. Все мы совершаем ошибки…
— Да. Вот почему я надеюсь, что теория о реинкарнации — правда, — кивнула Ли. — Возможно, в следующей жизни мне повезет больше. Очень надеюсь.
Вдруг она улыбнулась. Мередит вспомнила, как поразила ее широкая, лучезарная улыбка Ли при их первой встрече.
— Уже поздно. Пойду спать. Последую вашему совету. Буду спать и ни о чем не думать. Вы совершенно правы. До свидания, Мередит!
— Спокойной ночи, — ответила Мередит. — Крепких снов!
— О да, безусловно!
Ли встала и побрела к двери. На пороге она ненадолго остановилась, как будто хотела сказать что-то еще, но потом передумала и вышла. После нее остался только шлейф — аромат дорогих духов.
Мередит нахмурилась и задумалась.
Маркби постучал в дверь комнаты племянницы и просунул туда голову:
— Твоя мама просила передать тебе: хватит читать и пора спать.
Эмма сидела в постели, розовая, как свежесваренная креветка, после ванны, и, хмурясь, читала довольно старую книгу с пожелтевшими страницами.
Маркби вошел и присел на довольно неудобный пуф.
— Что за книга?
Эмма молча показала ему обложку.
— А, «Черная красавица»! О лошади. Как же я сразу не догадался! По-моему, книжка довольно старая.
— Мамина. Она любила ее читать в детстве.
— Точно. Припоминаю. Она еще плакала над ней.
— Потому что книга грустная. — Напряженное личико Эммы слегка оживилось. — В викторианскую эпоху с лошадьми, которые возили кареты и экипажи, обращались очень жестоко!
Маркби сплел пальцы и тихо сказал:
— Как ни прискорбно, жестокость — тоже неотъемлемое свойство человеческой натуры. Но только отчасти. Кроме ужасных и жестоких вещей люди совершают много хороших и достойных поступков.
— Зои очень хорошая. Она делает много добра в своем приюте.
— Да. Но знаешь, как плохо обращались с некоторыми животными, которые попали к ней в приют? Такое случается и с людьми. Тяжелыми переживаниями нужно с кем-нибудь поделиться. И тогда тебе сразу станет легче.
Эмма отвернулась и снова уткнулась в книгу, хотя она не читала. Губы у нее задрожали.
— Эмма, лучше обсудить все, что с тобой случилось, чем постоянно думать об этом.
— Не хочу.
Помолчав, Маркби сказал:
— Помню, твоя мама раскрасила фронтиспис этой книги.
Эмма полистала страницы и нашла картинку против титульного листа, ярко разрисованную цветными карандашами. Детская рука разрисовала картинку красным и зеленым.
— Вот так же и Вики разрисовывает мои книжки. И учебники Мэттью тоже. Она все портит.
Маркби вздохнул. Он и сам неоднократно страдал от проделок младшей племянницы.
— Ничего не поделаешь. С возрастом у нее это пройдет.
— Он… тот человек в лесу… был вроде как больной, да?
— Да. Больной. Несчастное создание. Он тебе не снится?
— Только один раз приснился, в первую ночь, когда я вернулась домой.
— Эмма, у всех нас случаются ужасные воспоминания. Их надо просто выкинуть из головы. Это нелегко. Но можно. Представь, что страшные воспоминания — это лодки. Отвяжи их, и пусть уплывают подальше.
— Мое воспоминание какое-то размытое. Я ведь так и не видела его лица. Но с тех пор я боюсь темноты. Когда темно, мне мерещится разное… Оставь мне, пожалуйста, ночник. Пусть горит всю ночь.
— Конечно. — Маркби встал, включил ночник и только потом выключил верхний свет. — Спокойной ночи, милая. Спи сладко. Даже в «Черной красавице» все закончилось хорошо!
— Да. Я знаю. Спокойной ночи, дядя Алан.
Лора ждала его у подножия лестницы.
— Ты оставил ей ночник?
— Да-да. Не волнуйся. Эмма умница. Пройдет время, и она постепенно выкинет страшные мысли из головы. Жаль, что она сейчас читает такую грустную книгу — «Черную красавицу»!
— Она читает только про лошадей.
Лора обняла себя руками и потерла предплечья.
— Ты в ее возрасте была такой же, — напомнил ей брат. — Но потом это у тебя прошло.
— Ничего подобного! — Лора смерила его вызывающим взглядом и откинула со лба длинные светлые волосы. На миг она сделалась очень похожа на свою дочь. — Алан, ты правда арестовал Дениса Фултона?
— У вас, орлов юриспруденции, поразительно тонкий слух. Да, я его арестовал. Но помощи защитника он не просит. У него есть собственный адвокат, который завтра утром приедет из Лондона.
— Будь осторожен! — предупредила Лора. — Помни, что не имеешь права нарушать закон даже в мелочах!
— Сестренка, я не первый год служу в полиции, а он — не первый высокопоставленный человек, которого я арестовал! Я имею право задержать его на двадцать четыре часа. Я обязан по его просьбе допустить к нему адвоката и не могу допрашивать его, пока защитник не прибудет. Если я захочу продлить срок содержания под стражей, придется заручиться подписью моего непосредственного начальника, а если срок придется продлить еще, то придется подписывать разрешение в суде магистратов. Но думаю, до этого дело не дойдет. Двадцати четырех часов вполне достаточно.
— Да, до этого дело не дойдет, потому что этого не допустит юрисконсульт Фултонов! — Лора открыла парадную дверь, и в прихожую ворвался клуб тумана. — Ну и погода! Туман сгущается. Езжай потихоньку и следи за дорогой!
Спрингвуд-Холл и окружающий его парк погрузились в сонный кокон. Притихли даже престарелые обитатели приюта Элис Батт. Сосновый лес окутал белесый сумрак. Вся округа застыла в неподвижности, как будто из-за тумана остановилось время.
Не спал только один человек. Устроился он с комфортом: заранее пробрался в бывший каретный сарай, в котором сейчас разместился крытый плавательный бассейн. Здесь, в тепле и вдали от нездорового тумана, он отдыхал в шезлонге на краю бассейна, закинув руки за голову. Ничто не нарушало его ночного бдения, только время от времени булькала вода в трубах, потрескивали батареи центрального отопления, шелестели листья пальм да капала вода из прохудившегося крана в душевой.
Ждать пришлось долго. Он даже задремал на часок, но собственное волнение вскоре разбудило его. Он взглянул на подсвеченный циферблат своих наручных часов. Без двадцати три ночи. Отличное время! Пора приступать к делу. Он встал, нагнулся, взял целлофановый пакет, стоящий в ногах шезлонга, и отправился в главное здание отеля.
На улице он сразу окунулся в холодную, промозглую атмосферу; туман лизал лицо, забивался в ноздри. Но он не возражал. Туман и мрак — его союзники. Спрингвуд-Холл, окутанный туманом, как липкой ватой, предоставлен на его милость. Из-за плохой видимости подмога из Бамфорда подоспеет поздно. Ехать придется медленно. Все так, как он и рассчитывал.
Ночной гость прекрасно помнил, где что находится, потому что во время реконструкции много раз наведывался сюда. Он уверенно зашагал к главному зданию. Добравшись до угла, он остановился и вытянул руку вперед. Пальцы нащупали грубую каменную кладку. Он, конечно, так и рассчитывал, и все равно самодовольно улыбнулся: все идет по плану.
Теперь все просто. Надо двигаться вдоль стены до следующего угла, повернуть направо, пройти мимо кухни, снова свернуть вправо — и вот он уже с тыльной стороны дома, куда выходят окна ресторана.
Поскольку новый владелец отнесся к Спрингвуд-Холлу очень бережно, он приказал отреставрировать старые деревянные рамы, отказавшись менять их на современные пластиковые окна. Очень кстати; со стеклопакетами было бы больше хлопот. Но за историческую достоверность и очарование старины приходится расплачиваться. Осудив про себя владельца за глупость, ночной гость поставил пакет на землю и, порывшись в нем, достал стеклорез и моток изоленты. Стеклорезом он вырезал круг рядом со шпингалетом. Начинался ответственный этап. Он осторожно обклеил вырезанный круг изолентой и тихонько стукнул по стеклу. Приклеенный круг не упал и не разбился со звоном.
Когда ночной гость бережно отлепил изоленту, вместе с ней он аккуратно вынул и вырезанный круг. Уложил кусок стекла на траву, просунул в отверстие руку и без труда отодвинул шпингалет.
Теперь пора в дом! Вынув из пакета большую бутыль и крепко прижав ее к груди, ночной гость влез в окно.
Он очутился в зале ресторана. Несмотря на то что прекрасно помнил, где что расположено, он вынул из кармана фонарик и посветил кругом. Из зала выходили две двери. Одна вела на кухню, то был служебный вход; двойная дверь для постояльцев вела в коридор, откуда можно попасть в центральный вестибюль и на парадную лестницу. Со столов уже убрали; они были накрыты накрахмаленными и отутюженными камчатными скатертями и салфетками. Ночной гость отвинтил пробку и начал расплескивать керосин на скатерти, постепенно пятясь к дверям, ведущим в коридор. Затем он распахнул обе створки и придвинул к ним стулья из зала, чтобы не захлопнулись.
Выйдя в коридор, он очутился перед лесенкой, бывшим черным ходом для прислуги. Пройдя мимо, он зашагал по коридору первого этажа, разливая вокруг себя керосин. На полпути ему встретилась дверь пожарного выхода; она отделяла крыло от центральной части дома. Эту дверь ночной гость тоже распахнул и подпер огнетушителем.
Еще несколько шагов — и он вышел в центральный вестибюль, к подножию широкой парадной лестницы; по ней свободно могли подниматься дамы в кринолинах. Остатками керосина ночной гость щедро полил ковровую дорожку, антикварный ореховый столик, за которым днем восседала заносчивая блондинка-администратор, нижние ступеньки лестницы и резные дубовые перила.
Бутыль с керосином опустела. Теперь главное — скорость. Злоумышленник быстро побежал назад тем же путем, каким пришел сюда: по коридору, через открытую дверь пожарного выхода, в ресторан. Там он отшвырнул пустую бутыль в сторону. Отдышался, порылся в карманах, достал зажигалку, чиркнул, нагнулся. Послышался свист; полыхнуло жаром, и в воздух взметнулось сине-желтое пламя. Злоумышленник поспешно отскочил назад, чтобы не обжечься. Тревога сменилась ликованием.
Жаль, что нельзя остаться и полюбоваться на пожар! Но жар уже опалил ему лицо. Тяжело дыша и отдуваясь, он пробежал через весь зал, вскарабкался на подоконник и через открытое окно выбрался на свежий воздух. Еще вылезая, он услышал пронзительный вой: сработали детекторы дыма и температурные датчики, установленные на потолке, и включилась сигнализация.
Но слабенькие струйки воды с потолка не могли потушить пламя, которым был охвачен уже весь зал. Огонь весело перекидывался со стола на стол, пожирая пропитанные керосином скатерти. Благодаря сквозняку языки пламени беспрепятственно проникли через открытые двери в коридор, побежали по керосиновой дорожке и в считаные секунды добрались до вестибюля. Пожар разгорался не на шутку; вот уже скорчилась и обуглилась полировка на ореховом столике… Огонь весело трещал, пожирая дорогую антикварную вещь, над пламенем заклубился и поднялся к потолку дым, коптя декоративную лепнину.
Поджигатель выбежал в парк. Ему уже не угрожала опасность обжечься или задохнуться. Он сделал все, что мог. Пожар стал его творением, и ему очень хотелось подождать и посмотреть, как огонь будет разрастаться и пожирать Спрингвуд-Холл. Как назло, туман начал рассеиваться. Очертания старого дома на фоне светлеющего неба стали четче. В парке было промозгло и сыро; холод проникал под толстую кожаную куртку и пробирал до костей. Но поджигатель ничего не замечал. Отойдя на приличное расстояние, он остановился, глубоко и прерывисто дыша, и, присев на корточки за кустами, стал смотреть, как горит Спрингвуд-Холл.