Убийственная лыжня

43

В какую бы сторону ни принюхиваться, отовсюду воняет, запах упадка, твой собственный запах разложения, все это уже невозможно выносить. Ты начинаешь разлагаться, тело распадается, силы убывают, интеллект уже достиг апогея. Все слабеет, все уменьшается, все катится только вниз. Ты уже не ходишь так быстро, как раньше, уже ничего не можешь запомнить, даже простого номера телефона, первые друзья уже умерли, у тебя появляются морщины, изможденная кожа и унылое выражение лица. Ты чувствуешь это на себе, как каждый день погибают миллионы клеток организма, достойная жизнь уже позади: тебе двадцать.

Бобо как раз был одним из тех, кто отметил этот трудный день рождения. Ну да: что значит отметил, он провел день в одиночестве, так как жизнь уже с самого утра неожиданно стала невыносимой, просто так — ни с того ни с сего, — так что праздновать было нечего. Так как он два раза провалился в гимназии, то все еще сидел в двенадцатом классе и ненавидел их всем сердцем — его семнадцати- и восемнадцатилетних приятелей, у которых все еще шло вверх, биологически, мнемонически, в индивидуальном развитии, гормонально, и вообще.

Все в городке называли местную гимназию самой ненормальной во всем предгорье Альп. Некоторые утверждали, что в этом виноват ветер. Фён выдувает у школьников все выученное из голов так быстро, что даже не успевает закончиться урок. Кое-какие учителя, которых перевели сюда по их просьбе, учитывали это и даже не пытались вбивать какие-либо факты в похожие на губку мозги тех, на которых возлагались все надежды альпийского региона. Когда Николь Шваттке и Франц Холльайзен вошли в вестибюль гимназии, первое, что они унюхали, и что первое ощущаешь нюхом во всех школах во всем мире, — это смесь забытых бутербродов, пыли от мела и холодного пота страха. Школьный гонг, мелодия Заратустры Рихарда Штрауса, выгоняла визжащих подростков из классов, заставляла их поторопиться, и, спотыкаясь, вылетала из классов будущая интеллигенция и потенциальный руководящий персонал. У обоих полицейских скоро возникло такое чувство, будто бы они по пояс увязли в учащихся младших классов. Особенно у Холльайзена, после последнего визита которого в школу прошло уже достаточно много времени, наверное, столетия; запах вестибюля вызвал воспоминания, вскоре сузившиеся до робких вопросов и ответов: Я выучил географию? Нет. Я понял, что такое линейно независимый вектор? Нет. Пойму ли я все это когда-нибудь? Нет, определенно никогда.

В отдельных классах, где не теряющие надежды учителя мужественно боролись с культурным распадом Западной Европы, еще была какая-то жизнь. Одиннадцатилетний школьник, пыхтя, прошел мимо них. Он нес школьный ранец размером с солдатский вещмешок времен Тридцатилетней войны, который весил с него самого.

— Эй, ты, жертва моббинга, ты наступил мне на ногу, — сказал один ученик начальной школы другому, а в открытой двери стояла старший преподаватель Ронге, единственная в должности старшего преподавателя в мире, не имеющая двойного имени.

— Недобитый югослав! — парировал жертва моббинга. Когда Николь вместе с Холльайзеном вошла в класс, у нее тоже всплыли обычные неприятные чувства, которые вылились в не менее неприятные вопросы и ответы: Знаю я что-нибудь об аблятиве? Нет. Я поняла, что означает эффект Допплера? Нет, и я это, вероятно, никогда не пойму.

— Вот они, наши участники семинара по направлению социология, — сказала Ронге, и она сказала это с такой гордостью, как будто социология была тем, что молодым людям в их жизни необходимо больше всего. Шесть молодых людей, две девушки, четыре юноши, вежливо встали и крепко пожали руки Шваттке и Холльайзену. Только Бобо продолжал сидеть, ужасно медлительный двадцатилетний парень, очевидно учащийся старого колледжа в квалификационной фазе Г8 в преддверии кризиса двадцатипятилетнего возраста. Говорили в то время еще endsgeil и phatt? Тридцать лет тому назад один умник написал мокрой губкой на доске Scheiß Bullenstaat (дерьмовое полицейское государство), а эти школьники, казалось, воспринимали визит полицейских как что-то увлекательное.

— Такое не каждый день случается, — сказал один, изображавший милого соседского мальчика: безумцы пятидесятых, наброшенный на спину вязаный свитер спокойных цветов — таких мальчиков называли когда-то «teds» (пижон, стиляга), подумал Холльайзен, во времена, когда «твикс» называли еще Raider. Все семь учеников встали рядом друг с другом. Тэд оказался Кевином. Рыжеволосая девушка с лицом, усыпанном веснушками, представилась как Ирена, но хотела, чтобы ее называли Айрен. Остальных звали Фло, Мюкке, Дирк, Бард — и Бобо. Николь посмотрела бегло на доску, там можно было прочесть формулу v(N) = N — (c/2L), с = скорость света, L = длина резонатора. Тот, который представился как Мюкке, встал и стер все.

— Почему ты это делаешь? — спросила учительница.

— Мешает мне. Физика. Формулы. Я это не люблю, — сказал Мюкке.

— Итак, кто из дам и господ учащихся расскажет нам что-нибудь? — спросил Холльайзен. — Я слышал, что вы занимаетесь интересными вещами.

— Мы писали семинарские работы, и однажды об этом заговорили, — начала Фло, но учительница прервала ее.

— Вначале я должна предварительно упомянуть, что я предложила темы работ. — Николь подумала, какое у учительницы может быть прозвище. Ронге очень трудно исказить в худшую сторону. Практически вообще невозможно.

— Это были все темы из области криминологии и судопроизводства, — продолжила учительница с неразрушимой фамилией. — Наказание и возмездие в правовом государстве. Исполнение наказания. Таким образом, эти молодые люди последние полгода занимались преступлением и наказанием.

— Мы банда Раскольникова, — сказал Барб.

— Вы написали семинарские работы? — спросил Холльайзен и посмотрел на компанию. — Можно нам их почитать?

Бесконечно медленными движениями Мюкке достал из-под парты несколько скоросшивателей.

— Уже подготовили. Вы можете прочесть все. Мы тоже думали, что полиция когда-то придет.

— В самом деле? — спросила Шваттке.

— Да, это входит в планы, — продолжил Мюкке. — Основная идея проекта Альпшпитц следующая: Почему в преступных деяниях всегда нужно действовать деструктивно? Почему не совершить преступление, но чтобы при этом никто не пострадал? Почему не сделать это как урок, это правонарушение? Почему не совершать разрушительное действие, но чтобы при этом ничего сразу не рушилось?

— А почему, собственно говоря, вы здесь? — спросила Айрен, обращаясь к полицейским. — Это допрос или что?

— Нет, мы занимаемся текущим расследованием, — ответила Николь. — Вы наверняка слышали о покушении там наверху, на Шахене.

— К этому мы не имеем никакого отношения, — сказал Мюкке резко, и сказал это даже слишком резко и драматично, как показалось Николь.

— Никого из вас здесь не подозревают. Поэтому это не допрос, а неформальный опрос.

— Что, это самый настоящий реальный опрос? — сказала Фло с удивлением. — И вы настоящие полицейские? Со служебными удостоверениями и тому подобным?

— А ты что подумала?

— Я подумала, что это снова акция фрау Ронге.

— Мы все так подумали, — сказал Мюкке.

Черт возьми, подумала Николь, такого не может быть, все в этом закулисном городке воспринимается как игра, шутка и дурачество.

— Нет, — сказал Холльайзен терпеливо, — это настоящий опрос, реальный опрос один к одному. Мы настоящие полицейские, и есть реальное дело…

— Вы смотрели фильм «Матрица»? — прервала его Фло. — Там все тоже утверждали, что они настоящие. В действительности: все подделано, подстроено, все ложь.

— Да, я смотрел фильм, — сказал Холльайзен. — Но я не из «Матрицы». Я настоящий. И есть настоящий террорист. И сейчас есть две возможности. Или здесь в городке есть сумасшедший, который копирует ваши проекты…

— …или, — вставила Николь Шваттке, — банда Раскольникова может нам что-то сказать.

Никто из семи учащихся не проявил никакого волнения.

— Я исхожу из того, — продолжила Николь, — что вы не способны на террористические акции.

— Может, и способны, — сказала Айрен, — но не готовы. А может, и готовы. Но мы этого не делаем. То есть мы делаем, но только в уме. Разрешите представить вам сейчас наш теперешний проект.

— Это более крупный проект, и каждый из учащихся взял на себя частную задачу, — вмешалась услужливо учительница. Она собралась было делать более подробный доклад, но чиновники хотели услышать все лучше из уст учащихся.

— Я извиняюсь, — сказала Николь и встала. Выйдя из класса, она позвонила Беккеру.

— Что случилось, Николь?

— Это все напрасный труд, Ханс-Йохен, но говорит ли вам что-нибудь такая формула, минуточку… — Николь достала свой блокнот и нашла листок с формулой, которую успела записать, пока Мюкке ее не стер. — Вы примерно знаете, что означает v(N) = N — (c/2L)?

— Это может быть все, что угодно. Известно ли, что это за величина «L»?

— Да, это там было написано. L = длина резонатора.

— Как вы сказали. Длина резонатора? Что с вами сегодня случилось, — сказал Беккер насмешливо. — Вы что-то выяснили, о чем я ничего не знаю? Шеф тоже что-то спрашивал в этом направлении.

— В каком направлении? А что это за формула?

— Формула играет важную роль при образовании лазерных лучей. В лазерном резонаторе частички света направляются между зеркалами туда и обратно. В зависимости от конструкции волны определенной длины и их кратное особенно усиливаются. С помощью допплеровского распространения по формуле Гаусса…

Когда Николь снова вошла в класс, у нее создалось впечатление, что Холльайзену удалось завоевать доверие подростков. Он мог хорошо с ними общаться, на это она обратила внимание уже раньше в других случаях.

— Это что-то похожее на пейнтбол? Или Gotcha? (Банзай!), — как раз спрашивал он. — Оружие выглядит поразительно похожим на натуральное, но с ним играют в смертоносную игру.

— Пейнтбол мы знаем, да, — сказал Барб. — Это детские забавы.

— Детские забавы? — возразил Холльайзен. — Я думаю, что это что-то вроде предварительного этапа к…

— Мы так не думаем, — перебил его Дирк. — Тот, кто играет в пейнтбол, никогда не станет по-настоящему убивать. Катарсис, вы понимаете. Ты очищаешься от преступных мыслей, пропуская эти мысли через игру.

— Понимаю, — сказал Холльайзен. — Но эта теория спорная.

— Катарсис, преодоление насилия — в этом году это не наши темы, — сказала преподавательница, — наша тема разрушение.

— Да, верно, — продолжил Дирк, — такое как пейнтбол, это не наше занятие. Мы проработали настоящий криминальный проект, и по нему мы сделали что-то вроде «портфолио». Мы назвали это Альпшпитце-проект. Он состоит из нескольких этапов. На первом этапе мы разрушаем какое-то учреждение, которое является очень важным для всего региона. Мы очень долго искали его. А теперь угадайте.

— Горнолыжные склоны? — гадал Холльайзен. — Прогулочные маршруты?

— Трамплин для прыжков? — добавила осторожно Николь.

— Нет, — продолжил Дирк, — мы решили пойти дальше и разрушить действительно большой и видимый издалека символ. Символ региона — это вершина Альпшпитце. У горы Альпшпитце мы возьмем самое существенное, а именно ее вершину. И это в буквальном смысле слова. Мы отколем взрывом верхушку этой горы. Затраты получатся не очень большими. Я просчитал.

— Он собирается учиться на экономиста, — сказал Барб весело.

— Нам потребуется от двадцати до двадцати пяти зарядов тринитротолуола, каждый мощностью от пяти до семи килоджоуля, — продолжил Дирк. — Это стоит не больше, чем новая горка для детского сада. Мы разместим их вокруг примерно в пятидесяти метрах под вершиной. Мы передадим предупреждение об опасности для людей и взорвем ее с помощью дистанционного взрывателя. Когда разойдутся облака пыли, то верхушечки Альпшпитце не будет. Состав преступления: нарушение общественного порядка — параграф 125 УК, причинение общей опасности в результате взрыва — параграф 308 УК.

— Но это уже на десять лет тюрьмы, — добавила Николь.

— Не обязательно, — сказал Мюкке. — Согласно параграфу 125а, это не тяжкое нарушение общественного порядка.

— Он собирается учиться на юридическом, — сказал Барб.

— Второй этап, — продолжила Айрен, — состоит из оценки реакции властей на это. Наш прогноз такой: туристическая индустрия, спортивные объединения, город и так далее, они будут делать все, чтобы снова восстановить Альпшпитце без верхушечки, которая стала сейчас символом разрушения. То есть власти станут собирать деньги и восстановят разрушенную верхушечку.

— И тут мы подошли к третьему этапу нашего проекта, — подхватил Мюкке. — Ландшафтные дизайнеры снова пристроят верхушку, гора получит протез, по виду все будет, как и прежде. Но каждый будет знать, что это протез. То есть символ разрушения останется, хотя он и будет устранен. А это как раз и был наш план. Нашей акцией можно будет восхищаться и в ближайшие годы, и в ближайшие десятилетия. И это я называю подрывная стойкость.

— Четвертый и заключительный этап, — сказал тихий Кевин. — Так как государство не боится ничего больше, кроме подрывной стойкости, то нам и не нужно вовсе реализовывать наши планы. Мы ими только угрожаем. Состав преступления: параграф 240 УК.

— Как вы собираетесь этим угрожать? — спросила Николь. Она была уже в некотором ужасе от серьезного энтузиазма этих подростков.

— Мы разработали планы до мельчайших деталей, — сказал Мюкке, — мы разошлем их по учреждениям и будем удерживать государство в позиции некоего раздраженного ожидания — конечная цель всякого разрушения!

— Вы действительно разослали планы? — спросил Холльайзен.

— Да, мы это сделали. В управление уголовной полиции земли, в прокуратуру Мюнхен II.

— И что?

— Мы даже не получили никакого ответа, — сказала Айрен разочарованно.

— Я бы вам это сразу сказала, — пробормотала Николь.

— Я не очень щедра на хорошие оценки, — снова вмешалась старший преподаватель Ронге, — но вы видите, именно за эту последовательность, что они послали работы даже в управление уголовной полиции, я поставила им пятнадцать баллов.

— Я хочу вас только поставить в известность о том, что ситуация изменилась, — сказал Холльайзен. — Знаю, что вам не нравятся такого рода покушения. Но одно сейчас произошло, и я бы вам посоветовал, покинуть линию огня. Семинарская работа на рискованную тему — это одно, а лежать на глубине двух метров под лавиной — это другое. До вас дошло?

Учащиеся кивнули, опрос был закончен, все вышли. Николь Шваттке в школьном коридоре сделала еще несколько попыток завязать разговор, неофициально, в частном порядке, совершенно непринужденно, но ей не удалось установить настоящий контакт с подростками, по возрасту она от них не очень далеко ушла. Тихоня Кевин подошел к Холльайзену.

— Вы разбираетесь в футболе?

— Немножко.

— Я имею в виду правила.

— Ну да, я знаю правила. Они не так уж и сложны. Ваш проект намного сложнее.

— Я хотел бы вам кое-что показать. Это моя идея. Вначале я хотел этим внести вклад в тему разрушения. На этом можно было бы хорошо заработать. Прочтите это.

Ученик, который назвался Кевином и до мельчайших деталей выглядел в стиле Тэда, протянул Холльайзену листок, на котором было не больше десяти строчек текста. Холльайзен внимательно прочел текст и присвистнул сквозь зубы.

— Ты это собираешься как-то использовать?

— Может быть, когда-нибудь.

— Это настоящая взрывчатка. Я советую тебе одно: придержи это для себя.