Убийственная лыжня

63

— Его замечательно похоронили, цитриста Беппи! — сказал Вилли Ангерер в кондитерской «Крусти». — Тут действительно ничего не скажешь. Я даже встретил внучку Рууд Биргера.

— Рууд Биргер? Так это же тот норвежец, — предположил стекольщик Пребстль. — Который выиграл Олимпийские игры-1936?

— Неподражаемый стиль прыжка. Смотрите-ка…

Изобразить Рууд Биргера с вытянутым вверх задом было одним из высших достижений искусства Ангерера. Ему аплодировали. Затем снова все помянули покойного.

— За цитриста Беппи!

— За величайшего Верденфельского музыканта после Рихарда Штрауса!

Все чокнулись, в булочной было полно народу, здесь был священник, бургомистр заглянул ненадолго на маленькую кружку пива, Харригль, конечно, тоже был здесь, старший преподаватель Ронге купила себе булочки Highway-to-hell (в форме маленькой цитры), слесарь Большой тоже был здесь; а аптекарша, магазин которой находился напротив, закричала:

— Это была очень хорошая надгробная речь, господин священник. Такая положительная и духовно возвышенная, как никогда. Честно вам скажу — такую прекрасную проповедь я от вас никогда не слышала!

Священник кисло-сладко улыбнулся.

— Если честно признаться, — сказал он, — проповедь писал не я, а полицейский психолог.

— Ах, очень жаль, господин священник.

— Кстати, о психологе, — сказал капитан пожарной команды, — а где собственно Манфред?

— Да, я уже не видел его несколько дней.

— Может, у него большая очередь в его практике?

Все прыскали от смеха. Знали, что у Манфреда Пенка в его вновь открытом кабинете медитации по прошествии уже больше одного года вообще не было ни одного клиента. Даже расставшаяся по-доброму супружеская пара не завернула к нему, ни один наивный глупец, имевший проблемы в отношениях, или упрямый спорщик не обратился к нему за профессиональной помощью. (И это было неудивительно: на этих широтах все запутанные дела решались в своих четырех стенах, здесь держали занавески задернутыми и не ходили по домам со своими проблемами.) Все знали, что Пенк никогда не был специалистом по конфликтным ситуациям, консультантом по вопросам катастроф или психологом бундесвера, как он всегда рассказывал. Каждому в кондитерской и в городке было ясно, что он никогда ничего не улаживал. Его принимали — О великодушная Бавария! — как симпатичного фантазера, какие встречаются в каждом городе. Каждый знал, что он зарабатывал себе на жизнь тем, что помогал то одному, то другому крестьянину в хлеву или какой-нибудь хозяйке на кухне.

Но в данный момент Манфред Пенк находился в штрафном изоляторе маленькой австрийской жандармерии сразу же после границы. Он показал на стену перед собой. Комиссар Еннервайн — помогите мне! — можно было прочесть там четко и драматично. Потом он медленно повернулся. Он был небрит, у него были круги под глазами и растрепанные волосы. Пенк выглядел плохо.

— Что ты делаешь здесь? — спросила Мария растерянно.

— Вы знаете этого человека? — спросил Еннервайн.

— Да, конечно. Это мой сокурсник. Я знала, что его забросило в курортный город. Но я не знала, что… — Она обратилась непосредственно к Пенку. — Скажи-ка, ты в своем уме! Ты заставляешь нас мчаться сюда, в то время как мы…

— Мария, возьмите себя в руки!

— Но это ведь правда! У нас в данный момент много других дел, чем заниматься этим чокнутым!

— Прошу, господин комиссар! — закричал Пенк. — Помогите мне! Кто-то преследует меня. Я в большой опасности. Я играл с огнем, но сейчас не могу его погасить.

— Почему это вы в большой опасности? — спросил Еннервайн спокойно. — Вы здесь в участке дали пощечину полицейскому. Почему?

— Меня не воспринимают всерьез!

— Какое вы имеете отношение к покушениям?

— Прямое! — кричал Пенк. — Прямое! Прямое! Я могу вам все доказать! Поэтому я и просил позвать вас.

— Так, он просил нас позвать, — иронизировала Мария. — Как милостиво с его стороны!

— К покушению на цитриста я не имею никакого отношения. Я не тот человек, который совершает убийства. Но сейчас это случилось, поймите! Женщина мне угрожала…

Еннервайн терял терпение. Он резко выдохнул и сделал взволнованное движение рукой.

— Знаете, сейчас все это звучит как-то слишком запутанно. Сначала вы отрицаете то, что вы совершили убийство. Но в следующий момент вы говорите, что вы его совершили…

— Женщина-азиатка…

Мгновенно Еннервайн и Мария насторожились.

— Она лежит у меня в квартире на полу. Она мертва. Я несу за это ответственность. Но есть подстрекатели. Китайская мафия. Защитите меня, комиссар!

— Китайская мафия, ага. Знаете что, — сказал Еннервайн, — только по старой дружбе с фрау Шмальфус. Давайте все трое поедем сейчас на вашу квартиру, господин Пенк. И если эта история окажется выдумкой, то вам это даром не пройдет! Тогда вам придется отвечать за препятствие расследованию. Параграф 258 УК.

— Я знаю! — воскликнул Пенк. — Я когда-то был полицейским психологом.

— Дерьмом ты был, — сказала Мария.

Они поехали к Пенку на квартиру. Пенк сам открыл дверь. Квартира была пуста. На полу не было трупа женщины, никаких следов борьбы не было заметно, не говоря уже о следах крови на ковре. Две блестящие кочерги висели чистыми и невинными на крючках. Письменный стол выглядел чистым и убранным. Железная печка тоже была вычищена, зола была аккуратно сложена в ковш для золы.

— Но следы крови! — кричал Пенк. — При обследовании с люминолом они должны обнаружиться, следы крови!

— Вы слишком много кричите, — заметил Еннервайн.

— Мне очень неловко, Губертус, — сказала Мария тихо.

— Успокойтесь, — ответил Еннервайн тоже тихо, — этот человек кажется мне непохожим на надоедливого воображалу. Он действительно боится.

— Что вы со мной сейчас сделаете? — крикнул Пенк слезливо.

— За пощечину полицейскому вы получите уведомление, — сказал Еннервайн. — И это будет не дешево, сразу могу вам сказать. Но нет причины сажать вас под арест. Мы уходим.

— Нет! — запричитал Пенк отчаянно. — Посадите меня под арест!

Он кричал так отчаянно, что Мария и Еннервайн согласно кивнули.

Они поехали с жалобно скулившим Пенком в участок, там за ним захлопнулась дверь камеры.

— Я действительно здесь в безопасности?

— Нет, есть тайный ход, который ведет прямо к доктору Мабузе, — сказала Мария.

— Ах, не смейся надо мной!

Когда они снова остались одни, Еннервайн сказал:

— Что вы о нем думаете, Мария?

— Тщеславный человек, таким он всегда был. Но ему нужна психологическая помощь.

— Психологу нужна психологическая помощь?

— Собственно почти всем психологам нужна психологическая помощь. Я об этом позабочусь. И потом почерк. Почерк на стене и образец почерка, который нам прислал австрийский жандарм, очень похож на почерк нашего Куницы, я это проверю…

Вошли Беккер и Холльайзен, не постучав, они разложили на столе совещательной комнаты фотографии. Через некоторое время уже вся группа стояла вокруг стола. Куница Манфред Пенк был забыт.

— Первая партия фотографий относится, вероятно, к новогодним прыжкам с трамплина, — сказал Холльайзен. — Фотографии ВИП-ложи, прилегающих подъездных путей, но также и фотографии фитнес-центра «Оазис здоровья», где мы были, и связанные с этим фотографии лазерного аппарата. Вторая партия фотографий — это ландшафтные снимки, все из окрестности Шленггерер-Хютте, которая находится недалеко от вершины Остерфельдеркопф.

— Шленггерер-Хютте, никогда не слышал. Что это за изба?

— Эксклюзивный ресторан на высоте тысяча метров, вход только для суперважных персон. Нечто похожее на ВИП-салон на лыжном стадионе, просто там не так холодно. И потом еще третья партия фотографий нижней опоры канатной дороги Эйбзе, которая ведет на вершину Цугшпитце.

— И больше ничего? Никаких фотографий Шахена, дома старушки Крайтмайер, американского гарнизона? Или дома цитриста?

— Нет, ничего подобного.

— Во всяком случае, фотографии были для него крайне важными, — сказала Николь, — настолько важными, что он даже хотел меня вырубить, когда я потребовала положить фотоаппарат на землю.

Все замолчали и задумались. Никто ничего не мог понять из фотографий.

— Ах, вот что я забыл, — сказал Холльайзен. — Есть одна фотография с людьми. Одна-единственная.

Он порылся в куче и достал наконец портретный снимок загорелого и спортивного мужчины лет шестидесяти.

— Кто это? — спросил Еннервайн.

— Вы его не знаете? Это же Жак Рогге, президент МОК. Один из суперважных. Он отвечает за решения о месте проведения Олимпийских игр.

И в головах завертелось, замелькали мысли, сейчас серые клетки мозгов членов группы заработали, и, наконец, они посмотрели друг на друга, и то один, то другой жадно хватали воздух. Никто ничего не говорил, каждый пытался установить взаимосвязи. Каждый судорожно размышлял, что тут было разложено на столе: документация совершенного покушения, затем планирование следующего покушения. Общее связывающее звено: Жак Рогге. Только вершина канатной дороги не совсем вписывалась в картину. Тем не менее сигналы тревоги пронзительно завыли. Каждый знал, что сейчас нужно было предпринимать.

— Мы разделимся, — вдруг сказал Еннервайн. — Штенгеле, вы пойдете с Холльайзеном и Николь к этой опоре и посмотрите там все. Мария и Остлер, вы пойдете со мной к этой избе. Как она называется? Да, Шленггерер-Хютте.

— Но сегодня тут у нас кое-что происходит, — сказал Холльайзен.

— А что?

— Я полагаю, что несколько крупных спортивных деятелей смотрят новую спортивную дисциплину парапланеризм.

— Да, возможно, и так.

Небо было уже усеяно цветными парапланами, Еннервайну пришлось, наверное, две тысячи раз показывать свое служебное удостоверение, пока он не оказался в зале ресторана Шленггерер-Хютте, в котором наливали Frozen Strawberry Margaritas («Маргариту» с мороженой клубникой) и Singapur Sling (сингапурский слинг). Взгляд вокруг: нигде нет Рогге.

— Опять вы? — услышал он от нескольких телохранителей и от нескольких видных личностей.

— Уголовная полиция. Промедление опасно, — сказал он одному бугаистого вида сотруднику безопасности, который перекрыл ему дорогу. — Где Рогге?

— Снаружи, на террасе. Но вы сейчас не можете…

Еннервайн мог. Он шел через зал ресторана. Многие знаменитости из предстоящих новых сериалов, спортсмены, спортивные комментаторы, бывшие спортсмены, бывшие спортивные комментаторы были увлечены беседой, показательные полеты на улице почти никто не смотрел. Это Рогге и без того решал самостоятельно. Военный парапланеризм, какая ерунда! Некоторые поднимали угрюмый взгляд от тарелок с семгой, когда приближались полицейские. Снаружи на террасе: также нет Рогге. Никто не знал, куда пошел президент МОК. Еннервайн посмотрел высоко в небо: нашествие цветных парапланов. А как удобно было бы оттуда сверху выстрелить вниз из снайперской винтовки! Небольшое решетчатое заграждение, которое вело с террасы, препятствием не было.

— Продолжайте искать Рогге здесь, — сказал Еннервайн остальным, — не забудьте туалеты и кладовки.

Для дальнейших указаний не осталось времени. Еннервайн перескочил через маленькое заграждение, откуда дорожка вела к маленькой избушке. Пригорок, холмик, расстояние около пятисот метров. Он мчался изо всех сил. Пятьсот метров рывком и потом еще в гору. Уже на половине пути он еле дышал. Подбежав поближе, он увидел, что это была закусочная, которая привлекла несколько десятков туристов, желавших тоже посмотреть шоу военного парапланеризма. У многих в руках была какая-то еда.

— Восемь евро за тюрингскую жареную сосиску? Какая наглость, — услышал он одного из гостей.

— Что вы хотите, сейчас самый разгар сезона! — сказала женщина за буфетной стойкой.

Еннервайн обежал вокруг двора усадьбы. Это был типичный альпийский крестьянский двор, с жилым домом и хлевами. Все строения были разукрашены. Из одного особенно красочного расписного окна с зелеными ставнями выглядывала корова. Вначале можно было подумать, что это была нарисованная корова, но она болтала ушами и втягивала пряный воздух, она была настоящей. Но здесь на курорте в действительности никогда нельзя точно знать, что настоящее, этому Еннервайн как раз научился. А потом он увидел президента МОК Жака Рогге. Тот стоял в некотором отдалении на лугу, один, в хорошем настроении смотрел в воздух и с наслаждением откусывал от специальной большой тюрингской сосиски. Он представлял идеальную цель. Еннервайн поспешил к нему.