Убийственная лыжня

44

— … оптический резонатор действует как гребенчатый фильтр, который либо усиливает, либо ослабляет определенные следующие друг за другом частоты, так что можно сказать 2L = N*λ, причем подходит к волнам любой длины — Алло! — Николь! — Вы меня слышите?

Ханс-Йохен Беккер покачал головой.

Положила трубку. Типичная бездельница. Вначале звонит с нетерпением, делает заинтересованный вид, а потом просто отключается, нет, ну ты подумай!

Беккер, очкастая и человечек с кисточкой возвратились в штаб-квартиру, в святая-святых экспертов-криминалистов. Там они сидели в маленьком помещении за столиком. Они молча продолжали обнюхивать. Они передавали листок бумаги и конверт Куницы большим пинцетом, подносили его близко к лицу, они закрывали глаза, и их ноздри расширялись. Если бы можно было видеть их лица, то можно было бы сказать, что они дегустируют за закрытыми дверями вино с юга Франции за 600 евро.

— Удивительно, — сказала очкастая. — Это какие-то ненормальные запахи. Куница и здесь оставил для нас следы.

— Да, и я так думаю, — кивнул Беккер. — Вот это, например — (глубокое удивление) — это лосьон для бритья. В этом я совершенно уверен. А это — (еще раз глубокое удивление, многократное нюхание) — тут я не совсем уверен. Это может быть бензин.

— Дайте-ка сюда, — сказал человечек с кисточкой и тоже понюхал. — Да, может быть (многократно, коротко понюхал). Но я чувствую также и запах ванили. Слабый, но отчетливый запах ванили. — Все трое записали свои впечатления. Запах лесных грибов, пары клея, аромат апельсинов, затхлый книжный запах, жировой чад.

— И запах гари. С обгоревшего края.

— Запишите это с вопросительным знаком, — сказал Беккер очкастой. — Но когда-нибудь этот шутник сделает ошибку, клянусь вам. Когда-нибудь он построит след, который приведет прямо к нему. И тогда мы его поймаем.

— Это вы можете сказать вслух, шеф, — сказал человечек с кисточкой.

— И одно уже сейчас ясно, — сказал Беккер с наслаждением и заговорщицки. — На этот раз мы ближе к делу, чем Еннервайн.

Они сделали небольшой перерыв, пошли в соседнюю комнату и чокнулись стаканами с просекко за 2,99 евро за сотрудничество внутри полиции.

Обермейстер полиции Иоганн Остлер, оставшийся в местном участке, сделал несколько телефонных звонков, но все без пользы. Ну классно: остаток группы Еннервайна проводил бурные и щекочущие расследования, а его оставили удерживать позицию. Но кто-то должен был это делать. Он поднялся из-за своего письменного стола и открыл окно, выходившее на большую и оживленную главную улицу. Он открыл его без какой-либо особой причины. Ну хорошо, уголком глаза он увидел тень, заметил, что кто-то прошел очень близко к окну, но кабинет Остлера выходил окнами на улицу, где такое происходит сотни раз на дню. Скучая, Остлер остался стоять у окна, рассеянно глядя на улицу, его взгляд остановился на стеклянной витрине участка с обычными досками с объявлениями: «Спортивные клубы полиции на подъеме», «Нет власти наркотиков», «Число насильственных преступлений в Баварии уже несколько лет сокращается». Стеклянную витрину давно нужно вымыть, подумал он. Слой пыли снаружи был уже толстым, и кто-то написал на нем что-то фломастером. Почерк был вертикальным и строго направлен вверх, по верхним краям он мерцал, как будто горел. О Господи! И еще не успев выбежать, Остлер уже знал, что Куница давно скрылся.