Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

глава 12 МЕКСИКА С КАСТАНЕДОЙ

Мексика с Кастанедой! Я никогда не была в Мексике, и теперь я отправлялась туда с последним и самым великим из brujos в его магический дом. Он откроет свои шаманские тайны. Я представляла это как Диснейленд паранормального: Карлос и я пробираемся сквозь кактусы к подземным пещерам, где станем потягивать странное варево, изменяющее сознание, и беседовать с древними мудрецами. Мы будем исследовать «места силы», описанные в его книгах. Мы сгорим в шаманском ритуале смерти, о которой мы мечтали, «выгорим» с восторгом в огненном шаре, явившись неповрежденными в другой мир, и ничто никогда не разлучит нас. Какая искательница приключений могла бы сказать нет?

Я вылетела из Сан-Франциско в Мехико, и Карлос встретил меня в аэропорту. Он нервозно поприветствовал меня и засунул в автомобиль, которым управлял приветливый, учтивый молодой человек по имени Антонио Карам. Тони, как назвал его Карлос, управляющий «Каса Тибет», Буддийким институтом в Мехико, был просто чудом — другом Далай-ламы и магнитом для паранормальных событий. Карлос нежно окрестил его «Тони-лама», а Тони называл его «nagualito».

Марива, дружелюбная женщина средних лет, сидела около Тони. Карлос нетерпеливо притянул меня к себе и стал тискать на заднем сиденье, пока я, краснея, не вырвалась.

— Здесь же твои друзья, — прошептала я.

— Они даже не замечают, — настаивал он, как подросток в кинотеатре.

Мы провели два дня в непрерывной деятельности, в безостановочных кутежах с очаровательными друзьями Карлоса, включая его мексиканского издателя, которого он представил как «своего племянника». Карлос читал трехчасовые лекции по-испански, который я не понимала, для небольших групп поклонников, демонстрируя простые «тенсегритические пассы». Одна из лекций проходила в зале заседаний транспортного агентства, другая — в маленьком Институте Нью Эйдж.

Одна женщина театрально упала в обморок — у нее был шок от пребывания в одной комнате с нагвалем. Карлос остался равнодушен, и кто-то вынес ее из комнаты. Жизнь с Кастанедой постоянно была наполнена событиями.

Карлос хотел, чтобы на первой лекции я сидела около него на стуле — большая честь, оказанная мне, о которой я, как обычно, не имела понятия. Спустя час я прошептала ему на ухо, что собираюсь прогуляться. Это был мой первый свободный вечер, а я еще не отдохнула — сначала долгий перелет на самолете, теперь лекция… Он настоял, чтобы Марива сопровождала меня. Теперь я понимаю, что серьезно нарушила этикет, уйдя от нагваля и лишив Мариву редкой возможности послушать лекцию.

Но Карлос и Марива были доброжелательны настолько, что я и не заметила свою оплошность.

На лекции, как я узнала, Карлос учил важнейшей медитации на «рекапитуляцию», при которой каждый вслед за списком когда-либо встреченных людей, которых можно было вспомнить, составляет список всех своих сексуальных связей. На создание списков можно было потратить месяцы кропотливой работы. Затем начиналась исполинская работа по очищению от вредного воздействия этих человеческих влияний. Это была фундаментальная практика Карлоса, не получившая достаточного объяснения в его книгах.

Гостиница «Мария Кристина».

Мы остановились в скромной, приятной гостинице «Мария Кристина», в разных комнатах. Скоро мы стали жить в одной комнате, но сначала это было рискованно: «Я могу улететь и не вернуться», — объяснил он. Когда я увидела свою комнату, у меня возникло ошеломляющее чувство дежа вю — я узнавала комнату, мебель, все вокруг. Я сказала об этом Карлосу, который остался чрезвычайно доволен, но по обыкновению не стал подробно останавливаться на паранормальных опытах своих учеников.

Утром Тони подкинул Карлосу несколько фотографий, которые тот отказался показать и только сообщил мне, что это — фото voladores, или «летунов», — развоплощенных энергетических вампиров; тех, кто пожирает наше сознание ежедневно; существ, на которых он так часто ссылался.

Он настаивал, чтобы сначала эти фотографии посмотрела Флоринда. Я почувствовала себя уязвленной.

Друзья Карлоса показались мне восхитительными. Тони был самым приятным, и мы несколько раз вместе ужинали. Хотя нагваль и предпочитал церемонные банкеты, но в конце концов предпочел хороший обед в домашнем стиле. Во время одного обеда Карлос вытащил из кармана изящные часы приблизительно 1940 года выпуска и пустил их по кругу, говоря, что они принадлежали дону Хуану.

Везде, где бы мы ни ели, Карлос заказывал для себя бифштекс — это он считал ключом здоровой диеты. А когда мне принесли тарелку с дымящимися enchiladas con salsa verde[29], он кинулся к ней, стал таскать сметану и все остальное. Мне нравилось такое поведение женатого человека, который напоминал мне мое еврейское семейство за столом. Карлос утверждал, что фактически он был сефардом[30] по бабушке с материнской стороны.

К счастью, я понравилась друзьям Карлоса, а они понравились мне. Он сказал мне гордо:

— Когда нам кто-то нравится, мы называем его по-испански simpatico, но моим друзьям это слово кажется слишком маленьким для тебя. Они называют тебя encantada, singula — очаровательная, особенная. Они обожают тебя так же, как твой мужчина.

Карлос провел экскурсию по великолепному Национальному музею антропологии в Мехико, где к нам присоединился Рамон. Карлос предупредил меня, что посещение сдвинет мою точку сборки и может серьезно меня утомить. Это лишь первая экскурсия из множества других, поэтому мы не должны в это погружаться — а только «бегло пройтись». Прежде всего он хотел показать мне полдюжины больших статуй, которые изображают ведьм и чакмул, они фигурируют в его нетрадиционной теории реинкарнации, называемой «цикличностью», которую он пообещал объяснить позже.

Знаменитый Национальный музей антропологии в Мехико.

Слева: Похожая на «атланта» статуя в Национальном музее антропологии в Мехико, которая, как говорил Карлос, «изображает разъяренную Флоринду с амулетом в виде ягуара».

Справа: Правитель Паленке — нефритовая статуэтка, у которой, согласно Карлосу, «сильные и здоровые энергетические линии, пересекающие грудь».

Карлос непременно хотел показать нам знаменитую статую правителя Паленке в полный рост, в одеянии для погребения, сделанную из огромного цельного куска нефрита. Карлос объяснял, что четкие линии, пересекающие грудь статуи, представляют собой «лучи энергии», которые в напряженном состоянии не имеют ни малейшего прогиба, что отличает безупречного воина. Он сослался на кого-то в группе, кто пришел к нему настолько ослабленным, что попался в ловушку своих собственных слабеющих «энергетических лучей», но самодисциплиной подтянул их.

Слева: Похожая на «атланта» статуя в Национальном музее антропологии в Мехико, которая, как говорил Карлос, «изображает Тайшу — самую сложную из статуй ведьм».

Справа: Фигура из Национального музея антропологии в Мехико, которая, как утверждал Карлос, «практикует тенсегрити».

Внизу: Типичная «чакмула» Чичен-Ица, 900-1521 г. н. э. Предположительно статуэтка предназначалась для воскуривания фимиама, но Карлос утверждал, что «они были охранительницами ведьм».

Рамон был убежденным приверженцем внеземной теории и поинтересовался у Карлоса, мог ли нефритовый человек быть представителем внеземного разума. Карлос ответил резко и грубо:

— Кто знает?

Кульминацией экскурсии было посещение маленькой комнаты, где Карлос показал рукой на стену и сказал:

— Там! Вы видите это? Вы понимаете?

На стене висела древняя посмертная маска, которая, по словам Карлоса, представляет собой дух моего отца, она была моим отцом — это было не просто сходство. Она так была похожа на Ирвинга, что, увидев ее, я заплакала и, чтобы скрыть слезы, закрыла лицо руками.

— Милая, — сказал Карлос нежно, — тебе надо отдохнуть. Я говорил, что находиться рядом с нагвалем — это великое напряжение! Это будет тебя утомлять до тех пор, пока тело не приспособится. Посмотри на Ирвинга! Это ведь Ирвинг? Да или нет? — глаза Карлоса сияли от едва сдерживаемых слез.

Он снова передразнил свои разговоры с моим отцом о том, как они молодо выглядели, и добавил:

— Эйми, поверь мне, мы были парой старых пердунов и выглядели дерьмово, но каждый год обязательно лгали и смеялись над своим уходом и понимали это! Это было изумительно! И сейчас, когда я прихожу сюда, а я прихожу сюда десятилетиями, я говорю: «Привет, Ирвинг!» В течение многих лет я приветствую его словами: «Ирвинг, как дела! Ты выглядишь моложе, чем раньше!» — Карлос смахнул слезы и повел меня к выходу.

Мы вышли из музея, чтобы вдохнуть немного воздуха, и тут же оказались участниками одного из наиболее известных культурных событий Мехико. На территории музея стоял невероятно высокий шест— казалось, что он был сотню футов высотой, — в моем преувеличенном воображении он терялся в облаках, доставая до ранних мерцающих звезд.

Шесть мужчин с кожаными ремнями вокруг ног карабкались на этот шест. На них была красочная, странная одежда, но всюду, где бы ни проглядывало сухопарое обнаженное тело, я видела великолепные мускулы. Они напоминали существ из далекого мира, описанного Карлосом в одной из его книг. Он сказал мне, что их называют «voladores»[31], но они не имеют отношения к летунам, изображенным на фотографиях Тони.

В манере воладорес было много и кошачьего, и человеческого: изящество, сила и высочайшая концентрация. Несмотря на кожаные ремни, один промах означал смерть — ремни могли легко оборваться. Мы держались за руки и ни взглядом, ни словом не обменивались друг с другом, хотя я ясно чувствовала, как чувствуют только влюбленные, что мы с Карлосом понимаем друг друга. Вся наша жизнь состояла теперь из таких драгоценных моментов, возвышенных и незащищенных. Искусство voladores, их театр, повторяющийся уже в течение сотен лет, был задуман, чтобы пробудить в нас осознание неизбежной, ужасной близости нашего конца. Это было философией Карлоса: «Смерть всегда нужно принимать как советчицу, стоящую за плечом».

Volasores (летуны) снаружи Национального музея антропологии в Мехико.

Очевидно, люди ждали этого представления целый день. Карлос считал прекрасным знаком, указывающим на силу нашей любви, то обстоятельство, что мы вышли из музея точно к началу представления. Когда он увидел, что танец начался, его глаза снова наполнились слезами, и это было впервые, когда я видела его плачущим по-настоящему.

— Они достигают Бесконечности, Эйми. Они знают, что их поиски бесполезны, но они карабкаются и карабкаются и никогда не сдаются. Они постигают, как может человек, зная, что его борьба безнадежна, разорвать свои цепи и вырваться из тюрьмы, и ничто не может его остановить. Если он полон радости и говорит: «Насрать! Насрать на самого Бога! Радость в самом действии», — тогда он обладает всем. Когда то, что ты имеешь, — более чем достаточно, любимая, тогда и только тогда ты близка к совершенству. Нечто все видит, и это нечто одобряет нашу борьбу.

Мы поцеловались.

Танцоры достигли самой высокой точки. Вокруг их лодыжек были обмотаны шнуры, и они понемногу стали распутывать их, чтобы необыкновенно красиво падать прямо в объятья небес. Они действовали так точно и согласованно, так великолепно раскачивались и кружились в этом танце со смертью, что мне казалось это почти непостижимым, несмотря на то что я видела это своими глазами.

— Однажды, — сказал Карлос торжественно, — я был с доном Хуаном, и нам был дан такой же знак — мы вышли наружу, и там были воладорес. Они только начинали подниматься. Когда же они на закате закружились против солнца, то огромный орел — с вот такими большими крыльями — пролетел по небу над шестом, над головами танцоров. Орел парил невероятно высоко до тех пор, пока не стал крошечной точкой в синей бесконечности, — все стерлось в памяти, кроме его полета.

Мы возвратились в гостиницу молча. Вскоре я постучалась в дверь Карлоса, одетая в светлое шелковое платье.

— Ты похожа на монахиню, — сказал он удивленно.

Карлос поцеловал меня в шею так нежно, как будто она была чем-то хрупким. И мы, держа друг друга в объятиях и глядя друг другу в глаза, стали заниматься любовью. Вся застенчивость прошла, и я сказала:

— Я люблю тебя.

— Что? — явно потрясенный, переспросил он. — Ты меня любишь?

— Да. Я люблю тебя.

— Ах! И я люблю тебя! Ты моя, preciosa, вся моя. Ты принадлежишь мне, и я принадлежу тебе; я принадлежу только тебе — нет больше никого, и никогда не будет. Я — твой мужчина навечно. Ты обещаешь отдать себя полностью твоему мужу?

— Да.

— Ты понимаешь, что ты говоришь? — его глаза пугающе вспыхнули. — Ты будешь женой нагваля. Ты никогда не сможешь вернуться. Тот мир, который ты знаешь, потерян для тебя навсегда. Я глубоко внутри тебя, я сливаюсь с моей обожаемой женой… теперь ты больше не человек. Ты сказала «до свидания» миру. Ты спрашиваешь себя, почему ты не видишь вещи такими, какими их вижу я? Я объясню. Если ты изучаешь биологию, ты принимаешь биологию на сто один процент. То же самое с магией. Теперь ты будешь принимать магию на сто один а процент.

Зазвонил телефон, и, отвечая, Карлос начал долгую беседу на таком стремительном испанском, что я ничего не могла понять и удалилась в свою комнату.

Через полчаса я снова постучала в дверь Карлоса. Я увидела, что он сидит на кровати, обхватив голову руками. В шлепанцах и халате, с растрепанными седыми волосами он впервые показался мне стариком.

Я села около него:

— Что случилось?

— Мне надо уйти в одно место, chica.

— Я могу пойти с тобой?

— No, nо. Я хочу остаться здесь с тобой, но я должен идти с индейцами.

— Индейцами из твоих книг?

— No! С другими индейцами! — Карлос в отчаянии потер лоб и бросил на меня сокрушенный взгляд. — Я не хочу идти! Я хочу быть здесь с тобой, я хочу остаться с тобой, но у меня нет выбора. Ты должна будешь улететь домой первым утренним рейсом. Иди и спи, моя любимая, я разбужу тебя в пять.

Он поправил локон моих волос и нежно поцеловал меня в шею возле левого уха.

— Чтобы другая сторона не была одинокой, — добавил он, целуя правое ухо. Его глаза были задумчивы и глубоко печальны. — Я посажу тебя в самолет и позвоню в первую же минуту, как только смогу, mi corazón. Я люблю тебя.