Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

глава 15 Я ОТРЕКАЮСЬ ОТ СВОИХ КОТОВ, СТАНОВЛЮСЬ ОФИЦИАНТКОЙ И ПОКРЫВАЮ СЕБЯ ПОЗОРОМ ПЕРЕД ЛИЦОМ БЕСКОНЕЧНОГО

Я вернулась в Беркли на следующее утро вся в слезах. Как только я вошла в дверь, я увидела своих любимцев — кота Генри и кошку Рецину, двенадцати и десяти лет, — и решила, что пришло время показать мою преданность на пути воина и бросить их. Даже теперь, когда я пишу об этом, слезы душат меня.

А тогда я заставила себя действовать строго и решительно, насколько могла. Я знала, что если это и убьет меня, то я ничего не почувствую. В конце концов, они же не дети, они всего лишь домашние животные. Все люди вокруг меня рвали связи с родными братьями и сестрами, родителями, детьми, подавляя свои чувства. Карлос инструктировал многих учеников говорить самим себе при разрыве с родителями и детьми: «Я посылаю их ко всем чертям».

Мои коты жили у меня более десяти лет. Генри — элегантный полосатый беспризорник, котенком пришел в дом, через два года за ним последовала ласковая и пушистая барышня Рецина.

Когда я переживала болезненный развод родителей, они были со мной, лежали, свернувшись калачиком, на моих руках; когда от рака умер отец, я рыдала в их шерстку, а они мурлыкали. Они были прекрасными охотниками, ловили и обычных, и летучих мышей. Я любила их безумно.

Мой поступок доказал бы Карлосу — если ему вообще что-то можно было доказать, — что я настроена решительно. А если он не будет разговаривать со мной, то как же я продемонстрирую ему свою преданность? Я рассказала Флоринде о моем решении, надеясь, что она передаст это Карлосу.

Неожиданная мягкость появилась в ее голосе.

— Я знаю, что ты чувствуешь, Эми. Я тоже люблю кошек. Однажды я должна была сделать то же самое и чувствовала себя отвратительно. Потом ты будешь чувствовать себя намного лучше, уверяю тебя.

Ее доброжелательность подействовала. Я стала спрашивать всех, кого знала, не нужно ли им двух котов, — я хотела, чтобы Генри и Рецина попали в хорошие руки, понимая, однако, как это трудно, — пристроить двух старых животных.

Я придумала план: предложу приданое — несколько сотен долларов для каждого кота и оптовую поставку кошачьего корма, если они будут вместе. Несколько недель я искала им пристанище.

Наконец появилась пара — друзья знакомых. Это была семья хиппи, живущая на севере Калифорнии, на нескольких акрах дикой земли, с собаками, цыплятами и лошадьми. Их двенадцатилетняя дочь очень хотела кота.

Мы поговорили, и они оказались настолько любезны, что согласились приехать в Беркли в большом фургоне с коробками и подстилками для долгого путешествия обратно на север.

Глотая слезы, я взяла на руки сначала Рецину. Обнимая и целуя ее, я шептала ей о своей любви к ней и говорила «до свидания». Она послушно пошла на руки к этим добрым людям.

Но Генри — нет. Он сопротивлялся, рычал, выл и орал от гнева и страха. Я заткнула уши и убежала в дом, закрыла голову подушкой, чтобы не слышать его завываний.

В течение недели я звонила этой семье каждый день. Генри плохо перенес поездку, мяукал всю дорогу на пути к своему новому дому.

В конце недели пришла плохая весть: Рецина исчезла, ее новая семья еле нашла в себе силы сообщить мне об этом. Подавляя страх, я стоически выслушала новость. Это было дикое место, конечно, она погибла. Несчастный Генри прятался по углам, шипя и фыркая на хозяйскую собаку.

Я бесцельно слонялась по своему большому и пустому дому и не чувствовала себя лучше без них — нисколько. Я была одинока.

Изредка я говорила об этом с Флориндой, она по-прежнему проявляла ко мне сочувствие.

Я позвонила Тайше, но та была холодна: «Ничего страшного. Теперь ты должна избавиться от больших котов, настоящих энергетических вампиров — от своих родителей. От тех, кто, придавив тебя своими огромными лапами, сосет твой дух».

Три недели спустя я получила радостное сообщение: Рецина нашлась! Она прибилась к стае бродячих котов, которые обитали неподалеку, одичала, исхудала, но выглядела счастливой. Генри уныло бродил по дому, но когда приходила Рецина, они вместе играли.

Слава богу! Добрым знаком стал звонок Карлоса — после месяца молчания он наконец поговорил со мной, Я рассказала ему эту историю, добавив, что если уж домашняя кошка может стать диким охотником, то я — тем более. Я припомнила один случай, о котором он однажды рассказывал мне, когда мы только стали любовниками.

— Эйми, — сказал он тогда, — я знаю кота, который оставил свой уютный, сытый дом в Лос-Анджелесе и пошел на юг, пересекая автострады! По автобану Санта-Моники, на Юг… Он бросил вызов смерти и преодолел этот путь, весь путь до Байа! Подумай об этом!

— А что было потом? — спросила я.

— Ах, Эйми, кто знает? Какое это имеет значение? Но это было чудо, можешь себе представить!

Карлос воспринял мою историю как хорошее предзнаменование, и моя тревога немного улеглась, хотя он оставался суров ко мне.

Теперь я находилась в походном лагере магов. Карлос демонстрировал презрение к моей карьере.

Его огорчало, что я вместо того, чтобы сразу после школы пойти работать, поступила в колледж. И хотя трудилась без устали с восемнадцати лет и издала тринадцать книг, он разглагольствовал: «Ты ни дня не работала в своей жизни! Иди устройся в „Макдоналдс“!»

Через пять дней я нанялась готовить завтраки, также работать официанткой и посудомойкой в мотель системы «койка-и-завтрак» в Беркли. Возвращаясь с работы за полночь, я вставала в полчетвертого утра, чтобы готовить выпечку. Я названивала Карлосу три дня в неделю: пятницу, субботу и воскресенье.

После моего обычного «привет» он начинал свой монолог:

— Да насрать мне на тебя! Ты — дерьмо! Ты думаешь, что ты такая замечательная, такая важная, что за дела! Carajo! Чем ты отличаешься от других? — Ты — жидовка! Кто мы, как ты думаешь? Мекс и жидовка! Ты выросла с серебряной ложкой в culo! Ты не работала ни дня в своей жизни. Скажи-ка мне, евреи ходят в этот ресторан?

— Да.

— Они дают чаевые?

— Нет. Это же «койка-и-завтрак».

— Вот видишь! Нет никого хуже жидов — они даже чаевых не дают!

— Нет.

— Расскажи что-нибудь! В чем дело, разве ты не можешь говорить?

— Хорошо! Парню, который обучает меня, — двадцать шесть, он панк с зелеными волосами.

— Превосходно! Очень хорошо! А мне насрать на тебя! Понимаешь, насрать в любом случае. Я делаю все, чтобы помочь тебе, а ты только пытаешься убить меня! Ты же этого хочешь, правда?

— Нет.

Иногда Карлос в гневе бросал трубку, в другое время он говорил: «Продолжай бороться, пока не поймешь, что ты ничтожество!» Чаще всего один из его телефонов звонил, и он прекращал разговор.

Изредка я звонила Тайше (я перестала называть ее Энни), которая более сочувственно, по сравнению с другими ведьмами, следила за моими поисками работы. Однажды я позвонила Карлосу, чтобы попросить помочь выбрать между двумя вариантами, которые мне предлагали, — я должна была принять немедленное решение. По телефону нагваля ответила Тайша. Это меня крайне удивило.

Сожалея, она сказала, что это знак того, что мы должны поговорить. Затем она стала учить меня любить каждый момент, который я провожу на работе, говорила, что неодушевленные объекты — энергетически живые и что я должна говорить с доской для резки, когда счищаю с нее остатки пищи.

— Я сама так поступаю, — сказала она. — Дон Хуан учил меня этому. Во время моего ученичества я жила в крошечной студии, где были только стол, кровать, стул и телевизор. Я убирала каждый день, натирала до блеска стол и телевизор и разговаривала с ними. И однажды я почувствовала мощную волну привязанности ко мне — слишком невероятную для таких предметов. Предметы — живые, они — энергия.

Я проработала в мотеле шесть месяцев и, как добросовестно платящий клиент, в свободное время посещала однодневные семинары по тенсегрити. Лекции ведьм переросли в семинары, на которых чакмулы, или «защитницы», Астрид, Пуна и Зуна преподавали магические упражнения.

За несколько месяцев до начала было объявлено о трехнедельном семинаре по тенсегрити в Лос-Анджелесе. Карлос Кастанеда наконец появится на публике! Я подумывала о том, чтобы бросить работу и без ведома Карлоса заранее подготовиться к переезду в Лос-Анджелес. Я чувствовала, что буду сидеть без дела целую вечность, если стану ждать его разрешения.

Я редко разговаривала с женщиной-нагвалем, но однажды, поддавшись порыву, решила проконсультироваться:

— Муни, я хочу бросить работу, для того чтобы иметь возможность подготовиться к переезду в Лос-Анджелес, но… в одной из книг Карлоса сказано, что в то время, когда он был поваром в Аризоне, ему был дан знак — пора оставить работу. Я полагаю, мне следует дождаться знака…

— Задница! Он готовил яичницу из магических соображений! В одной из книг! Это ты просто готовь яичницу! Какой знак? Ты что, идиотка? Ну что, теперь все поняла?

— Да, конечно, — солгала я.

— Хорошо, — она повесила трубку.

На работе я отпросилась у босса, придумав историю о больном родственнике в Лос-Анджелесе. В мотеле все были очень любезны, сочувствовали, отпуская меня и предлагая вернуться, если я захочу.

До трехнедельного семинара оставалось несколько месяцев, и за это время мы с подругой Салли посетили все короткие семинары, какие смогли. Я планировала сдать мой дом в Беркли, чтобы снять квартиру в Лос-Анджелесе. Я время от времени наезжала в Лос-Анджелес по делам. Иногда, когда мой брат уезжал из города, я останавливалась в его доме. Во время этих посещений Карлос издалека наблюдал за моим поведением: устраивал мне испытания, посылая меня в кино вместе с ведьмами.

Мне не позволялось видеть его.

Однажды вечером Муни, Флоринда и я прогуливались в Вествуде по пути в кинотеатр. Муни начала массировать мой позвоночник и плечи, и я подумала, не работает ли она с моей точкой сборки? В книгах Кастанеды дон Хуан делал это, сильно ударяя Карлоса по спине. Когда мы дошли до перекрестка, Муни указала на силуэт зеленого человечка на знаке «Идите» под светофором. «Вот таким маг видит энергетическое тело, — сказала она, — придет день, когда, вытравив из себя маму и папу, ты поймешь, в какой энергетический поход мы тебя взяли сегодня».

Когда на следующий день я прилетела домой, позвонила Флоринда, чтобы сообщить мне о том, что я делаю успехи. Я сказала ей, что чувствую себя странно, но не могу точно это описать, — словно я пьяна, будто «сама не своя».

— Это — лишь начало, — сказала она резко, — но мы не обсуждаем это.

Я удивилась, ведь в своих бестселлерах Карлос всегда спрашивал дона Хуана: почему? А мне запрещали делать то же самое.

Перед следующей поездкой в Лос-Анджелес Флоринда позвонила, чтобы передать задание Карлоса: я должна была собрать свои детские игрушки и книжки в доме матери и незаметно вынести их оттуда в коробках (как будто матери было до этого дело). Флоринда сделала из этого целое приключение, сверхсекретную миссию. Как будто собственная персональная война Карлоса против скуки требовала сделать каждый поступок вопросом жизни и смерти.

— Нам надо будет подключить Астрид, — шипела Флоринда, — и нагваль пошлет эти вещи в Бесконечное. Он сможет поместить их в свой магический чан, где вещи исчезают сами собой, если ты достаточно пуста. Теперь собери все свои фотографии ляцию, а затем помести в коробку с игрушками.

Фло и Астрид прибыли, как опергруппа из детективов Джона ле Карре. Астрид, харизматичная, нордическая чакмула, возвышалась над нами — неудивительно, что ее назвали телохранителем Флоринды. Они забрали коробки, наполненные зверушками и куклами, детскими книжками и фотографиями, которые я тщательно запечатала.

Карлос позвонил мне, когда я вернулась назад в Беркли.

— Ты все правильно сделала, amorcita! Ведьмы тебя снова полюбили! Но ты заклеила коробки скотчем! Ха! Я сказал Флоринде: — Она — параноик, она боится, что я собираюсь рассматривать их содержимое, — он был настолько саркастичен, что я вспыхнула и устыдилась.

— Не думай о запечатанных коробках, pendeja! Я не буду смотреть на твои личные вещи! Теперь повтори все и пошли мне еще фотографий.

Я пробовала притвориться, что теперь мне нравится в моем большом и пустом доме без котов, игриво прыгающих в кровать, чтобы удобно устроиться на руках, но на самом деле мне стало ужасно одиноко. Я проводила часы, запершись в комнате для рекапитуляции (замкнутые пространства, как считалось, помогают, «оказывая давление на энергетическое тело»), вдыхая историю моей жизни, выстраивая большую стопку «энергетически чистых» фотографий. Наконец их набралось достаточно много, чтобы послать Карлосу. Я позвонила, чтобы сообщить ему, что они уже в пути.

— Ты уверена, что провела перепросмотр каждой из них?

— Да, это первая партия, но большая.

— Хорошо, пошли их Фло.

Кое-что беспокоило меня, но мне не с кем было посоветоваться. У меня было несколько красивых фотографий «ню», любительских, но со вкусом сделанных одной знакомой лесбиянкой. На мне ничего не было, кроме ожерелья, и мое тело выглядело стройным и упругим. В этих фотографиях не было ничего постыдного, я, без сомнения, волновалась напрасно. Важно было то, что они были дверью к свободе, — Карлос поместит коробку в свой волшебный чан, и Дух примет этот подарок, — произойдет рекапитуляция, о которой он писал для миллионов читателей. Эта «жертва» позволила бы мне вечно жить с моим мужем, «плавая в Бесконечном». Помыслы мои были чисты и этот шаг был очень важен для меня.

Я разложила несколько сотен фотографий по конвертам. На карточках моя семья выглядела образцово счастливой, а я относилась к этому, наверное, как принц Чарльз. Когда я была ребенком, то ненавидела внимание к нам масс-медиа, у нас были тысячи и тысячи фотографий. Чтобы продемонстрировать доверие, я не заклеила конверты, когда отправляла их на почтовый ящик Флоринды.

Через три дня мой мир взорвался. Карлос позвонил мне, он был в ярости и орал в трубку:

— Ты — шлюха! Ты — гребаная puta! Ты посылаешь нагвалю свои фотографии в голом виде! Грязная порнография, показывать себя каким-то МУЖИКАМ! Carajo! Я все отсылаю назад!

— Выбрось их подальше, — сказала я, ошеломленная. Мой бог, он, должно быть, просмотрел сотни фотографий, чтобы найти их! И почему?..

— Нет! Я не могу избавиться от них. Эта грязь не принадлежит мне. С твоей собственностью ты можешь сделать то, что тебе нравится, — он швырнул трубку.

В шоке я позвонила Флоринде. Она завизжала:

— Ты сделала это с умыслом, чтобы покрасоваться! Почему ты не уничтожила их? В голове не укладывается твоя безмозглость!

— Но я думала, что все отправилось к Духу! Он велел мне ничего не скрывать.

— Тебе уже давно пора все понимать, carajo, pendeja! NO JODAS, Эйми! Ты сделала это нарочно, ты хотела, чтобы он увидел это дерьмо! Во всех позах!

— Но он поклялся мне, что он не станет смотреть на них, он поклялся, Флоринда!

— Ты что, не понимаешь?! Нагваль переходит ко второму вниманию! Ему не нужно открывать конверт, он и так все видит. Ты хотела, чтобы он видел это дерьмо!

— Я клянусь, я думала…

Она повесила трубку. Впервые я получила столь сокрушительный удар. Я вспомнила, как Карлос говорил мне. «Ты должна увидеть мою дочь голой! Она великолепна, ее половые органы не как у человека». Годы спустя я видела, как она танцевала нагишом в группе, — ее половые органы выглядели вполне обычно. Сам Карлос высмеивал людей как единственных из «приматов, которые носят одежду!»

И самое главное, в глубине души я чувствовала, что выполнила его пожелания на все сто. Это не было попыткой привлечь внимание. Я провела бесчисленные часы, проверяя свои мотивы, и они оказались абсолютно чисты, без всякого сомнения. Я считала, что какой-то пустяк, значительно менее важный, чем абсолютная искренность, блокирует мой путь. Я полностью доверяла нагвалю. И теперь Флоринда, мой союзник, назвала меня лгуньей.

Именно в этот день было посеяно первое истинное семя сомнения. Никто, даже мои герои, не могли отвратить меня от той правды, которую я хранила в своем сердце.

Несколькими днями позже прибыла бандероль с адресом, написанным аккуратным почерком Карлоса. Я заглянула внутрь и увидела конверты из-под фотографий и несколько игрушек. Почему только некоторые? Я дала ему три огромные коробки. Что случилось с остальными?

Не глядя, я зарыла их в мусорный бак.

Карлос прекратил звонить, а Флоринда позволила мне только один звонок.

В январе 1994 года, когда Лос-Анджелес был опустошен землетрясением, я получила самый большой удар. В такой момент правило не звонить Карлосу показалось ребячеством. Когда связь наконец установилась, я набрала номер.

— Это я, Эйми, я только хочу знать, жив ли ты?

Последовало недолгое молчание. Он повесил трубку.

Я была так ошеломлена, что даже не могла постичь всю жестокость его поступка, это было преступление против «магической любви».

Я позвонила Флоринде, которая сказала мне, что у них все хорошо, но была разгневана оттого, что я звонила. На сей раз я заорала:

— Это абсурд! Я хочу знать, все ли с вами в порядке?

— Я же сказала, никогда не звони! НИКОГДА!!! Что-то не ясно? Почему ты не делаешь то, что я говорю?!

Я задавалась вопросом, если бы землетрясение было в Беркли, позвонили ли бы они мне? Вероятно, нет. Они были не теми, кому можно доверять, они были не способны к выражению постоянной заботы и любви. В конце концов понимание и признание мысли, к которой я пришла, возможно, заставило бы меня усомниться в этих методах и покинуть их. Но я была не в силах оказаться перед лицом одиночества.